комментарий
книжка научная, очень много сокращений, но интересная. Узнал кое что новое.
О.Б.Ткаченко Исследования по мерянскому языку Кострома2007 О.Б.ТкаченкоИсследованияпо мерянскому языкуКострома2007
ББК 81Т48
Реконструкция мерянского поселка VI-VII вв. н.э. [22, стр. 84]Ткаченко О.Б.Исследования по мерянскому языку. – Кострома: Инфопресс, 2007. – 352 с.В сборнике представлены работы по системной реконструкции мерянского, мертвого финно-угорского языка, распространенного в прошлом в Центральной России (на территориисовременных Ярославской, Ивановской, Костромской, Тверской, Московской, Владимирскойобластей), на всех его уровнях – фонетическом, грамматическом, лексическом, на базетеоретического осмысления проблемы языкового субстрата и практического примененияразработанных подходов в социолингвистическом исследовании конкретных субстратных языков(на материале реконструированного мерянского).Для языковедов, специалистов по общему, финно-угорскому, русскому и славянскомуязыкознанию, историков, археологов, этнографов, преподавателей и студентов вузов.СодержаниеЧасть 1. Мерянский языкПРЕДИСЛОВИЕ ………………………………………………………………….. 8ВВЕДЕНИЕ …………………………………………………………………….. 9ФОНЕТИКА ……………………………………………………………………. 14Фонетические особенности мерянского языка (на основании русских диалектных слов немерянскогопроисхождения) ………………………………………………………………. 16Фонетические свойства мерянского языка (на основании русской лексики и ономастики мерянскогопроисхождения) ………………………………………………………………. 32Вокализм ……………………………………………………………….. 33Консонантизм ……………………………………………………………. 44Выводы ……………………………………………………………………… 63ГРАММАТИКА ………………………………………………………………….. 66Морфология ………………………………………………………………….. 66Имена ………………………………………………………………….. 66Существительное ……………………………………………………. 66Фрагменты системы мерянского именного склонения ……………………….. 66Другие именные части речи …………………………………………… 71Прилагательное ………………………………………………… 71Числительное ………………………………………………….. 73Местоимение …………………………………………………… 75Фрагменты мерянской глагольной системы (спрягаемыеформы) ………………. 76Неспрягаемые (именные) глагольные формы ……………………………………. 80Причастие / отглагольное прилагательное ………………………………. 80Отглагольное существительное на -ma. Вопрос о мерянском инфинитиве ………. 83Другие части речи ……………………………………………………….. 84Наречие и предикатив ……………………………………………….. 84Союз ……………………………………………………………… 85Частица …………………………………………………………… 85Междометие ………………………………………………………… 86Синтаксис (Некоторые замечания) ……………………………………………….. 86Выводы ……………………………………………………………………… 87ЛЕКСИКА …………………………………………………………………….. 89Этимологический характер реконструируемых элементов мерянской лексики ……………… 90Этимолого-лексикологический анализ мерянского словаря …………………………… 115Исконная финно-угорская лексика ………………………………………….. 116Лексический слой уральского происхождения ……………………………. 116Лексический слой финно-угорского происхождения ……………………….. 118Лексический слой финно-пермского происхождения ……………………….. 120Лексический слой финского происхождения ……………………………… 121Предполагаемые мерянские слова, имеющие соответствия в прибалтийско- финских (исаамском) языках ………………………………………………….. 122Случаи соответствий с марийским и мордовскими языками …………………. 122Выводы …………………………………………………………………….. 123ФРАЗЕОЛОГИЯ ………………………………………………………………… 126Выводы …………………………………………………………………….. 135Список сокращений к главе «Фразеология» ……………………………………….. 136ЗАКЛЮЧЕНИЕ …………………………………………………………………. 137ТЕКСТЫ …………………………………………………………………….. 1403О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуЧасть 2. Очерки теории языкового субстратаПРЕДИСЛОВИЕ ………………………………………………………………… 141ПРОБЛЕМА ЯЗЫКОВОГО СУБСТРАТА …………………………………………………. 142I. Особенности возникновения субстрата. Социолингвистическиепредпосылки . . . . . . 1421. Языковой субстрат и его место в развитии языков ………………………….. 1422. Социолингвистические причины и особенности возникновения субстрата …………. 149II. Особенности влияния языкового субстрата на язык-преемник …………………….. 1641. Роль субстрата в формировании лексики …………………………………… 1652. Роль субстрата в формировании грамматики ………………………………… 1813. Роль субстрата в развитии фонетики ……………………………………… 1934. Воздействие фразеологии субстрата на язык-преемник ……………………….. 198ИСТОРИКО-СОЦИОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ К МЕРЯНСКОМУ ЯЗЫКУ …………………….. 201Контуры мерянской истории ……………………………………………………. 203I. Социолингвистический комментарий к внешнеисторическим фактам мерянского языка …. 2131. Начало протомерянской эпохи. Проблемы протомеряно-(пра)-угорских (протовенгерских)языковых контактов. Их социолингвистический характер (7-6 тыс. до н.э.) ………… 2132. Позднейший период протомерянской и начальный период собственно мерянской эпохи.Контакты с протославянами (6 тыс. до н.э. – V в. н.э.) ……………………….. 2153. Некоторые из других этно-языковых контактов (прото)мери того же и более позднегопериода. Связи с булгарами ………………………………………………… 2204. Начало собственно мерянской эпохи. Связи с балтами. Их характер (1 тыс. до н.э.- VI-VII вв. н.э.) ……………………………………………………….. 2225. Дальнейшие периоды (собственно) мерянской эпохи. Начало контактов с восточнымиславянами. Обстоятельства христианизации мери (X-XII вв.) …………………….. 2236. Меряно-(славяно-)русское двуязычие (XI в. – 1730/50 г.). Его следы и этапы развития2277. Социолингвистическая оценка мерянского языка в период взаимодействия со славяно-русским (XI в. – 1730/50 г.). Постепенное ее снижение ………………………… 2338. Лингвистические данные о конечной границе существования мерянского языка…….. 2369. Периодизация истории мерянского языка …………………………………… 238II. Социолингвистический комментарий к фактам внутренней истории мерянского языка(преимущественно в период субстратизации) …………………………………… 2451. Проблема степени стойкости разных составных частей мерянского языка в элементах егосубстрата ……………………………………………………………….. 2452. Проблема адаптации фонетических элементов при взаимодействии мерянского субстратногоязыкас русским языком-преемником ………………………………. 251ЗАКЛЮЧЕНИЕ …………………………………………………………………. 253Часть 3. MerianicaПРЕДИСЛОВИЕ ………………………………………………………………… 256О некоторых особенностяхреконструкции мерянского языка ……………………….. 257К исследованию финно-угорского субстрата в русском языке ………………………… 2601. Языковая неоднородность финно-угорского субстрата в русском языке и значение егоисследования для финно-угроведения …………………………………………. 2602. Значение исследования финно-угорского субстрата в русском языке для русского иславянского языкознания …………………………………………………… 2623. О методах исследования ………………………………………………… 2644О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуПроблема реконструкции дославянских субстратных языков на основе славянских субстратныхэлементов ………………………………………………………………. 265Проблемы и принципы реконструкции лексики дославянских субстратных языков. Источники икритерии (На материале мерянского языка) …………………………………… 278Проблемы и принципы реконструкции лексики мерянского языка (Источники и критерии) .. 279Славянские заимствования в неславянских языках как источник древнейших славянскихреконструкций …………………………………………………………… 288Проблема реконструкции мерянского языка ……………………………………….. 297К этнокультурному аспекту древнейших финно-угорских славизмов ……………………. 300Этимология русских диалектных слов предполагаемого мерянского происхождения из картотеки«Костромского областного словаря» …………………………………………. 303Мерянистика как особая область русского субстратного финно-угроведения ……………. 307К происхождению компонента -бал(о) (-бол/-пол) в топонимах Центральной России ……… 308Условные сокращенияСокращенияисточников ……………………………………………………. 311Сокращенияназваний языков и диалектов (говоров) ……………………………. 314Сокращения единиц административно-территориального деления (области — районы; губернии. —уезды)Сокращения315ремарок ………………………………………………………. 316СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ ………………………………………………….. 318ПриложенияАвтор о языках и о себеО языках (Попытка некоторых личных и общих объяснений) ………………………….. 324Биография ………………………………………………………………….. 341Из справки, составленной в начале 2002 г. о заведующем отделом общего языкознанияИнститута языковедения им. А.А.Потебни НАН Украины О.Б.Ткаченко ………………. 344Моя ближайшая родословная (и комментарии к ней) ………………………………… 344В.С.Баранов. Костромское средневековье по данным археологии. (К иллюстрациям). . . . 349От издателя …………………………………………………………………………….. 351
Образцы мерянской «дьяковской» керамики из ранних слоёв костромских городищ.[22, стр. 24]5О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку
Одушевляясь Светлой памяти дорогого деда Якова Ивановича Косолапова с любовью свои книги посвящает его внук О.Б. Ткаченко (А.Б. Косолапов)
Ольге Шиловой
Ты будешь говорить на древнем языке, Внимательно молчать, выслушивая звуки, И буквы выводить на черновом листке, опытом разлуки. Быть может, ты одна, живущая сейчас, На запредельный зов отозвалась слезами… Забытый всеми род века назад угас, Лишь реки названы их странными словами.
Ты будешь подпевать морщинистой Луне, Когда ночных дорог размыты силуэты.
Бордовая герань в распахнутом окне
Приобретёт таинственность приметы. Что может обещать увядший лепесток?
Судьбу предсказывают, вроде бы, светила. Твой мерянский язык отчаян как исток, И в отзвуках его магическая сила!
Галина Божкова 6.02.2005 г.
Стихотворение, поэтический эпиграф к сугубо прозаической книге, представлялось её авторудрагоценной находкой как живой отклик современности на дела давно минувших дней, преданья стариныглубокой. Его автор — Галина Валентиновна Божкова, одна из участниц работы над книгой, обращается внём к подруге по той же работе. — О.Т.
Рис. — Филигранные мерянские кони-олени. Поволжье. IX-XI вв.[http://nauka.relis.ru/16/9911/16911062.html ]6 О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку
ЧАСТЬ 1
МЕРЯНСКИЙ ЯЗЫК
Керамическая посуда и бронзолитейные льячка и тигель из фондов ГУК КГИАХМЗ.Поповское городище (Мансуровский р-он Костромской обл.) 2 пол. 1 тыс. н.э.
ПРЕДИСЛОВИЕ*Предлагаемое исследование посвящено возможной ныне реконструкции мертвого и бестекстного мерянскогоязыка,принадлежащего к финно-угорской семье. Мерянский язык в разрозненных сохранившихся элементах полностью растворен в русском языке, преимущественно на территории своего былого распространения. В связи с этим его изучение предполагает как распознание и сбор всех сохранившихся остатков языка, так и выяснение их исходной формы, а тем самым -реконструкцию восстановимых фрагментов языковой системы в ее исконных и заимствованных элементах. Усилия, сделанные в этих направлениях, будучи до сих пор разрозненными и малоинтенсивными, дали сравнительно небольшое количество фактов, поэтому большую часть мерянского материала еще только предстоит собрать и исследовать.Результаты, полученные в немногочисленных исследованиях, посвященных мерянскому языку, не всегда и не во всем убедительны итребуют в связи с этим проверки. Тем не менее материал, предположительно связанный с мерянским языком, – исследовавшийся вработах Т.С.Семенова [82, с. 229-249],М.Фасмера [158, с. 351418], О.В.Вострикова[15; 16] и собранный в диалектных словарях исписках диалектных и арготических слов с постмерянской территории или хранящийся вкартотеках диалектных словарей, – достаточно велик, чтобы только на его основании составить представление о мерянском языке и попытаться реконструировать его на всех уровнях – фонетическом, грамматическом,лексическом, фразеологическом.Задача данного исследования – датьподобное описание языка, опираясь как нанаиболее достоверные мерянские данные,полученные уже предшественниками, так и на те не использованные ими языковые факты,которые в качестве мерянских представлялисьавтору. Ввиду того, что реконструктивное описание мерянского языка могло строиться только на основе критически проверенных фактов, а это требовало особо тщательного обследования каждого из них, количествуследовало предпочесть качество. Этим объясняется то,чтодажеданные,привлекавшиеся изисследований,ис-пользовались только в той части, котораясмогла быть подвергнута критическому ана-лизу. Такой строгий подход к мерянскомуматериалу диктовался особой сложностью егоистолкования и необходимостью с самогоначала по возможности избежать ошибок привоссоздании системы языка.Максимальная достоверность проведен-ного исследования представлялась особеннонеобходимой также в связи с желаниемвызвать интерес к изучению мерянского языка,показать его перспективность, лучшим до-казательством чего могла служить толькоубедительность результатов реконструкции.При всем стремлении к достоверностипредложенного объяснения мерянского язы-кового материала автор сознает возможностьотдельныхнедостаточнобесспорныхистолкованийрассмотренныхфактов,вызываемых сложностью и неразработанно-стью затронутых вопросов, и будет благодаренза все замечания, способствующие уточнениюего положений и выяснению научной истины.* Автор считает своим долгом выразитьглубокую признательность заведующему кафедройрусского языка Костромского пед. ин-та канд.филол. наук Н.П.Киселевой и сотруднице этойкафедры канд. филол. наук Н.С.Ганцовской,директору Костромского историко-архитектурногомузея- заповедника канд. ист. наук В.С.Соболеву,проф. Г.Г.Мельниченко , заведующему кафедройрусского языка Ярославского пед. ин- та , проф.Ф.П.Сороколетову,заведующемусекторомсловарей Ленинградского отделения Институтаязыкознания АН СССР, любезно предоставившимему в 1979-1982 гг. возможность ознакомиться сматериалами картотек «Костромского областногословаря»,архиваКостромскогонаучногообщества, «Ярославского областного словаря»,«Словаря русских народных говоров», исполь-зованных в его книге.Текст данного издания воспроизводит восновном без изменений текст книги О.Б.Ткаченко«Мерянский язык» (Киев, «Наукова думка», 1985,208с.).Исключениесоставляетглава«Фразеология», подготовленная автором дляуказанного издания, но не включенная в него ипубликуемая сейчас впервые.1* †‡* В настоящее время – Костромской государственный университет (прим. ред.)† 1907-1994 гг. (прим. ред.)‡ В настоящее время – Ярославский государственный педагогический университет им. К.Д. Ушин-ского (прим. ред.)8О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуВВЕДЕНИЕМерянский (друс. мер(ь)ский), нынемертвый, финно-угорский язык в период наи-большего распространения занимал, очевидно,территориюсовременныхцентральныхобластей европейской части РСФСР -(полностью) Ярославской, Ивановской, Кос-тромской, (частично) Калининской (Кашинс-кий р-н), Московской (за исключением юго-западной части), Владимирской (к северу отКлязьмы и отчасти к югу от нее, заисключением земель муромы, другого финно-угорского племени, у впадения Клязьмы в Оку)[22, с. 38; 108, с. 136; 92, с. 81-82; 132, с. 146] 1.Соседями мери до распространения насоседних землях восточных славян были с юго-запада балтийские племена, в частностиголядь, с запада и северо-запада – вепсы (друс.весь), одно из древнейших прибалтийско-финских племен. С севера земли мериграничили с землями заволоцкой чуди, видимо,такжеприбалтийско-финскойэтническойгруппы, хотя и не вполне установленногосостава [70, с. 71-72]. С северо-востокамерянская этническая территория, видимо,соприкасалась с областью пермских племен,скорее всего предков коми [83]. С востока смерей граничили марийцы; а с юга -мордовские племена: мурома и, возможно,мещера. Позже западными соседями меристали восточнославянские племена – кривичи,новгородские словене и вятичи, с рубежа X-XIвв. начавшие проникать на мерянские земли.Если первоначально область мери была почтисо всех сторон, кроме запада, окруженаземлями родственных финно-угорских племен,то со славизацией муромы, мещеры, соседней смерей части вепсов и заволоцкой чуди и срасселением славян на мерянской этническойтерритории меря, за исключением крайнеговостока, оказалась в славяно-русском§**окружении в виде отдельных, все болееразобщаемыхмерянских«островов».Постепенное растворение мери в славяно-русском языковом окружении, связанное с ееассимиляцией, привело к ее полномуисчезновению как отдельного финно-угорскогоэтноса и к слиянию мери с формирующейся наее бывших землях частью (велико)русскойнародности.Археологические данные современнойнауки позволяют считать возможным обра-зование мери в отдельное финно-угорскоеплемя (группу племен) на своей историческизасвидетельствованной территории уже в I тыс.до н.э. [39, с. 312-314]. Непосредственнымипредшественниками мери были, очевидно,индоевропейцы, представители так называемойфатьяновской культуры, вытесненные иассимилированные пришедшими с востокафинно-уграми, предками мери [48]. Включениев состав этой части финно-угров (протомери)индоевропейцев-фатьяновцевмоглоспособствоватьихокончательномуобособлению от других финноугорскихплемен. Первое историческое упоминание омере готского историка Иордана (VI в. н.э.),где меряне (Merens «мерян») [37, с. 150]упоминаются среди племен, плативших даньготскому королю Германа- риху, несомненносвидетельствует о существовании в это времямерикакотдельногофинно-угорскогоплемени. Следующие упоминания о мереотносятся уже к IX-X вв. и появляются вдревнерусском историческом источнике -«Ипатьевской летописи», где о ней сказано како союзнике восточных славян – в связи ссобиранием дани варягами с древнерусских исоседних с ними племен (859 г.), по поводупоходов Олега на Киев (882 г.) и на Царьград(907 г.), в которых наряду с варягами и§ Не исключено, что и вне этой территории, компактно заселенной мерей, в частности к северу отнее, имелись группы носителей мерянских диалектов или близкородственного мерянскому языка, о чемговорят топонимы типа р. Вёкса, р. Ягрыш (Вологодская обл.), (Солом)бала (Архангельская обл.),близкие к распространенным на бывших несомненно мерянских землях. Однако ввиду полнойнеизученности этого вопроса, как и вопроса о части мери, по преданию, переселившейся, избегаяхристианизации, к марийцам [46, с. 30-31] или мордовцам [80, с. 103] и, видимо, здесьассимилированной, в данном исследовании они не рассматриваются.** Понятие «славяно-русский» (сокращение более точного «(восточно)славяно-(вели- ко)русский»)служит общим наименованием для обоих исторически взаимосвязанных языковых (и этнических)образований – местных говоров языка древнерусского и развившегося из него (велико)русского языка (исоответственно их носителей – части восточных славян и развившегося из них (велико)русского народа).Часть 1. Мерянский язык9восточными славянами принимала участие имеря [38, с. 16, 17, 21]. В другомдревнерусском летописном источнике о мереговорится как об особом этносе со своимязыком, выделяемом на фоне других финно-угорских племен, известных в XI в. восточнымславянам: «… а на Ростовьском озері Меря, а наКлещині озері Меря же; а по Оці ріці, гді потече вВолгу же, Мурома языкъ свой, и Черемисисвой языкъ, Моръдва свой языкъ…» [51, с. 10-11]. На основании, в частности, того, что послеX-XI вв. меря перестает упоминаться вдревнерусскихлетописныхсводах,вдореволюционных отечественных работахбытовало мнение, что к тому же периодуотносится и полная ассимиляция меривосточными славянами [46, с. 63-64]. Этомнение, встречающееся иногда и в некоторыхзарубежных работах даже в 60-х годах 20-говека [132, с. 145], в свете исследованийсоветскихисториковследуетпризнатьустаревшим. Данные этих исследований,опирающихся на не использованные ранееисторические источники, показывают, что ипосле событий IX-X вв., упомянутых в Ипатьевской летописи, меря еще долгосуществовала на своих землях, куда с X-XI вв.стали проникать восточные славяне [22, с. 5]. Вцелом ряде мест своего проживания мерясохраняла этноязыковой облик еще в XV-XVIвв. [108, с. 135-137], а на наиболеепериферийных (восточных) территориях и влице отдельных групп или лиц, носителейязыка, – возможно, и в XVII в. [108, с. 136] идаже в начале XVIII в. В пользу этого говоритупоминаниеадминистративногопонятия«Мерский» (стан) в документе середины XVIIIв.: «Георгиевская (церковь. – О.Т.), что вМерском» [108, с. 137].Достоверные сведения современнойсоветской исторической и археологическойнауки полностью подтверждают мысль омирном проникновении славян на мерянскиеземли, высказанную еще В.О.Ключев- ским:«Происходило заселение, а не завоевание иливытеснение туземцев» [41, с. 295]. Это былосвязано как с редкостью мерянского населения,позволявшейславянамзаниматьмногочисленные пустовавшие земли, так и сразличием в занятиях мерян (преимущественноскотоводов, охотников и рыбаков) [22, с. 129] иславян (преимущественно земледельцев). Обегруппы населения в низших и средних слоях10как бы дополняли друг друга, постепенно срас-таясь в единое социально-экономическоецелое. Видимо, такое же срастание проис-ходило и в социальных верхах Владимиро-Суздальской Руси: мерянская знать сближаласьсо славяно-русской, образуя вместе с нейгосподствующиеслоикняжества.Единственное известное истории крупноевосстание (1071), охватившее мерянскоенаселение,каксправедливополагаетсовременная наука, вызывалось имущест-венным и классовым расслоением в мерянскойсреде, а не каким-либо славяно-мерянскимнациональным антагонизмом: «Нет никакихданных в пользу того, что восстание местныхсмердов было направлено против русскихфеодалов» [108, с. 141]. Восстание вызвало, поместному преданию, переселение части мери кродственным марийским [46, с. 30, 31] илимордовским [80, с. 103] племенам, где онавпоследствии ассимилировалась. Очевидно,мирный характер славянского проникновения вмерянские земли относится к сфере как со-циально-экономических, так и культурно-языковых отношений. Помимо косвенногосвидетельства, которое можно усматривать вдлительностисохранениямерянскогоэтнического элемента на данной территории,имеется и прямое, говорящее о том, чтохорошее владение мерянским языком в концеXI в. расценивалось как обстоятельство,достойное упоминания в житии крупногоцерковного сановника, первого ростовскогоепископа Леонтия, очевидно, в связи суспешным использованием мерянского языкапри христианизации мери: «Се бі блаженный икостянтина града ра- жай и въсп Ътан1е русскійже и мерьский язык добрі уміяше книгамъроуским и гречьскимъ велми хытрословесенъсказатель» [32, с. 11]. Упоминание в житии ме-рянского языка вместе с русским, наряду срусскими и греческими книгами, говорит отом, что в знании этого языка усматриваласьдовольновысокаяценность,видимо,обусловленная его ролью во Владимиро-Суздальском княжестве, тогда еще этническисмешанном славяно-мерянском крае. Так немогли относиться к языку сознательноигнорируемому, тем более преследуемому. Вболее поздний период, когда в связи с ростомславяно-русского населения и частичнойассимиляцией мери количество мерянскогонаселения уменьшилось и оно располагалосьО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуотдельными«островами»,«районы,населенные мерей, были выделены вспециальныетерриториальныеединицы(Мер(ь)ские станы. – О.Т.). Таким образом,мерянские «острова» получили в свое время,так сказать, официальное признание» [108, с.135]. Данные факты не оставляют сомнения втом, что положение мерян во Владимиро-Суздальской (> Московской) Руси ненапоминало положение угнетенного племени.Скорее, оно было похоже на положениеюридически и социально равноправногоэтнического элемента, сначала союзников, азатем сограждан одного из наиболеемогущественных княжеств Киевской Руси,ставшего центром Русского государства иформирования (великорусской народности (>нации). Если в дальнейшем здесь необнаруживаетсямерякакотдельныйэтнический элемент, как, впрочем, иславянские племена, проникавшие сюда, -новгородские словене, кривичи и вятичи, авыступает монолитное ядро новой отдельнойславянской (велико)русской народности, топричину следует искать в обстоятельствахобъективносложившегосяпроцессаэкономической и этноязыковой консолидации,протекавшего здесь. Мирно сложившийся иразвивавшийся симбиоз привел к срастаниюславяно-русской и финно-угорской частей водно этноязыковое единство с перевесомславян, что явилось предпосылкой дальнейшейпостепеннойсла-визациимерянскогонаселения.Важнымипричинами,обусловившими именно такое направлениеассимиляционногопроцесса,быликоличественный перевес славян над местнымифинно-уграми и более высокий уровень ихэкономики, социального строя и культуры посравнению с мерей [108, с. 116, 154]. Этивполне объективно действовавшие причинысопровождались уходом славян из южныхдревнерусских областей, подвергавшихся в XI-XII вв. жестоким ударам кочевников.Славизация мерян могла быть особенноусилена последствиями золотоордынскогонашествия, вызвавшего массовый уходславяно-русского населения на здешние землии надолго отрезавшего мерю от родственныхфинно-угорскихнародовПоволжьяиПриуралья, связи с которыми в былом моглиподдерживать и питать здешнюю финно-угорскую культуру.Часть 1. Мерянский языкК числу до сих пор не выясненныхпринадлежит вопрос о происхождении изначении самого этнонима «меря». Исходя изего сходства с самоназванием марийцев«мари», финский ученый А.Кастрен высказалпредположение, что этноним «меря» возник изэтнонима «мари» ввиду особой близости мерик марийцам как видоизменение в устах славян[128, с. 16]. Его поддержали позднееТ.Семенов [82, с. 228, 229] и М.Фасмер [110, т.2, с. 606], придерживавшиеся, как и А.Кастрен,мнения об особой близости мерянского языка кмарийскому и считавшие его близкород-ственным марийскому, если не одним из егодиалектов, что было в дальнейшем отвергнутотак же, как и мысль о близости указанныхязыков.ПредположениеА.Каст-ренанеприемлемо хотя бы потому, что этноним«меря» зафиксирован в близкой к нему формеMerens (готская форма вин.п. мн.ч., то есть«мерян», очевидно, на основе дмер. *mera«меря») у готского историка Иордана уже в VIв., задолго до каких-либо меряно-славянскихязыковых контактов. О древности этнонимасвидетельствует и употребление его в формеMirri в «Gesta Hammaburgensis EcclesiaePontificum» Адама Бременского [132, с. 147,148], отражающей, скорее всего, его арабскуюпередачу, где при ограниченности вокализма(a, i, u возможно было только подобноевоспроизведение исходного дмер. *mera. Приизвестной логичности не является вполнеубедительным также взгляд А.Л.Погодина[148, с. 326] и Ю.Мягистэ [147, с. 114-116],сближавших этноним «меря» с ф. meri «море;диал. (большое) озеро» в связи с обитаниемчасти мери у больших озер: Неро(Ростовского), Клещина (Плещеевского) иГаличского. Вопрос о происхождении названия«меря» остается нерешенным не только из-занедостаточной убедительности предложенныхдо сих пор объяснений, но и потому, что ещеневыясненыдвавопроса,безпредварительного решения которых, какпредставляется, невозможно серьезно говоритьо его этимологическом истолковании. До сихпор не ясно, является ли этноним «меря» само-названием мерян (в целом или одного измерянских племен) или так они были названыодним из соседних народов. Название «меря»,явно аналогичное ряду других финно-угорскихэтнонимов типа эрзя, мокша, вод. vad’-d’a«водский» (эст. vadja «то же», ф. vatja11«водский язык»), требует объяснения сословообразовательной точки зрения. В своюочередь, решение этих вопросов нуждается какв углублении знания истории финно-угорскихнародов, так и в выяснении принциповсловообразования финно-угорских этнонимов,где могут сохраняться особенно архаическиеструктурные типы.С вопросом о происхождении этнонима«меря» тесно связан вопрос о происхождениимерянского языка, его месте в семье финно-угорских языков, который также еще не нашелсвоегоокончательногорешения.Еслипринадлежность мерянского языка к финно-угорской группе никогда не вызывала особыхсомнений , то значительно сложнее былорешить, к какому финно-угорскому языку(группе языков) он особенно близок.А.Кастрен предполагал особую близость мерии марийцев и их языков [128, с. 16]. Перваясерьезная попытка подтвердить эту гипотезу,как и вообще изучить мерянский язык наосновеегоостатков,быласделанаТ.С.Семеновым, учителем марийского языкапри Казанской учительской семинарии, встатье «К вопросу о родстве и связи мери счеремисами», опубликованной в 1891 г. Наоснове сравнения 403 местных названийпредполагаемого мерянского происхождения смарийскими словами и названиями Т.С.Се-менов нашел, что «данные из языка и факты избыта и истории мерян и черемис…действительно допускают возможность оченьблизкого родства между этими народами» [82,с. 229]. В то же время он считал, чтоокончательно определить место мерянскогоязыка среди других финно-угорских можнобудет «только тогда когда меряне… поостаткам своего языка будут сопоставлены илисравнены со всеми народностями финскогоплемени» [82, с. 229]. По стопам Т.С.Семеновав опубликованной значительно позже (1935)работе «Merja und Tscheremissen» [158, с. 351-418] шел фактически М.Фасмер, на основанииболее тщательно собранного и исследованногоономастического материала старавшийся до-казать близость мерянского языка к ма-рийскому. Относительная ограниченностьпривлеченных данных (только топонимы) истремление во что бы то ни стало связать их††лишь с марийским языком (например, вобъяснениях по поводу названий Кера [158, с.386], Ура, Курга [158, с. 392-393], Тума [158, с.398], Лочма/Лотьма [158, с. 401]) привелиМ.Фасмера к выводу, что «должно бытьдопущено тесное родство мери и марийцев(черемисов)» [158, с. 411]. Неправомерностьподобного вывода подверг критике финскийисследователь П.Равила, считавший, чтомерянскийязыкболееобоснованнорассматривать в качестве связующего звенамеждуприбалтийско-финскимиимордовскими языками [149, с. 25, 26]. РаботаМ.Фасмера, таким образом, не способствоваларешению вопроса о положении мерянскогосреди финно-угорских языков. П.Равила,справедливо критиковавший М.Фасмера заодносторонностьинеобъективностьосвещения языковых фактов, тоже необосновалсвоегомненияконкретнымисследованием мерянского языкового ма-териала, но с этого времени, а отчасти ивследствие работ археологов, опровергающихтесную связь мери с марийцами [90, с. 124],гипотеза об особой близости мерянского языкас марийским была окончательно отвергнута[89,с.179].Учитываявзглядыпредшественников и на основании результатовсобственных исследований, А.И.Попов пришелк выводу о том, что «… несмотря нанесомненные общности в словаре с другимифинно-уграми … меря (в языковом отношении)отличалась от марийцев, как и от мордвы идругих финно- угров…» [70, с. 101]. Этотвзгляд подтверждается и отрицательнымирезультатамипредшествующихпопытокусмотреть в мерянском особую близость ккакому-либо из финно-угорских языков, иявным своеобразием ряда мерянских слов, очем говорит А.И.Попов, – таких, как урма «бел-ка», яхр(е) «озеро», бол «селение» и под. [70, с.100, 101]. При всей его логичности этот выводтакже нуждается в обосновании, посколькуподвергнутыйисследованиюматериалпредполагаемого мерянског Здесь, конечно, не принимаются во внимание явно устаревшие взгляды, напримерД.Ходаковского [118, с. 23], считавшего мерю «славянским племенем», а следовательно, и носителемславянского языка.12О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкупроисхождения изучен недостаточно.Обращаетнасебявниманиеоднотипностьэтогоматериала:почтивесьонотноситсякономастике.Возможныемерянскиеэлементы из диалектных апеллятивови социолектов (арго) с бывшеймерянской территории до последнеговремени не исследовались. Крометого,почтиниктоизиссле-дователей, кроме отчасти Фасмера,обратившего внимание на звуковуюсторонумерянскихвключенийврусском [158, с. 384], не вышел закруг чисто лексикоэтимологическихвопросов.Ученые,уделившиевнимание мерянскому языку, в боль-шинствеслучаевограничивалисьприведениемсписковназванийпредполагаемогомерянскогопроисхождения,обосновываяихистолкование параллелями из другихфинно-угорских языков. Несколькорасширить исследование попыталсяО.В.Востриков [15; 16], привлекаяданные диалектных апеллятивов, вчастностисвязанныесместнойгеографической номенклатурой, чтопозволило ему найти ряд новыхинтересных мерянских включений врусскихговорах.ПривсехнесомненныхдостоинствахработО.В.Вострикова их, однако, как иработы стратные языки, уже давноожидает не отдельных случайных,хотьиинтересных,работ,появляющихсячереззначительныепромежуткивремени,ацелеустремленных,специальныхисследований, где бы полнота иразнообразие материала сочеталисьс системностью и всесторонностьюегорассмотрения.Возможностьподобных исследований подготовленавсемпредшествующимразвитиемфинно-угристики,вчастностивозросшей изученностью смежных смерянскимфинно-угорских-вепсского, мордовских, марийского,пермских-языков.Обихактуальностисвидетельствуетпоявление с 60-х годов целого радаработ, посвященных финно-угорскимсубстратамврусскомязыкеиЧасть 1. Мерянский язык13принадлежащих отечественным и за- Работа в области финно-угорскихрубежнымученым,вчастности субстратов в русском языке, вВ.Оыткину [52], БАСеребренникову частности мерянского субстратного[86; 88], А.К.Матвееву [58; 59], языка,должнастимулироватьсяВ.Т.Ванюшечкину[12], такжесоциально-экономическимиО.В.Вострикову[15;16], процессами-преобразованиемО.Б.Ткаченко [98-101, 103, 104], природы, миграцией на-В.Фе- енкеру [159], Г.Стипе [155].его предшественников, характеризует от- селения, переездом сельского населения всутствие системного подхода к предпола- и т.п., – которые ведут к исчезновениюгаемому мерянскому материалу. Это могло местных русских говоров, включающих в себябыть связано с тем, что исследуемая им субстратные элементы.территория (Волго-Двинское междуречье)Всё изложенное говорит о необхо-была в прошлом населена носителями не димости поторопиться как с фиксациейтолько мерянского, но и других финно- города сохранившихся остатков мерянского язы-угорских языков, и О.В.Востриков не ста- ка, так и с их изучением, дающим воз- вил передсобой задачи специального можность реконструировать его в допу- исследования мерянскогоязыка, его ме- стимых пределах. Попыткой ответить на рянские находки сделаны как быпопутно. это требование современной науки и яв-Между тем мерянский, как и другие суб- ляется настоящая работа.** Приступая к рассмотрению конкретногоматериала, представляющегося связанным смерянскимязыком,нельзяневысказатьпредварительного замечания. Части читателей,возможно, покажутся нецелесообразными нередкиев книге повторения (по разному поводу) тех жефинно-угорских фактов. Не лучше ли было бысосредоточить их в одном месте, а затем к нимотсылать, что могло бы к тому же значительно14«Дьяковские» изделия изкости и рога. [22, сгр.133]уменьшить объем книги? В чём-то эти читатели бу-дут, конечно, правы, но только отчасти: в такомслучае пришлось бы то и дело отрываться отчтения и заглядывать в то место книги, кудаотсылают, занятие утомительное и неудобное.Этим,собственно,ивызваныэтипредставлявшиеся неизбежными повторы, которыедают зато возможность получить сразу же внужном месте все необходимые сведения.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуФОНЕТИКАПоскольку в настоящее время наукатолько подходит к синтезу доступного еймерянского материала, а синтезу неизбежнодолжен предшествовать анализ, задачавоссоздания фонетической системы мерян-ского языка в ее полном объеме и конк-ретности должна быть признана преждев-ременной. Чтобы выяснить с максимальновозможной полнотой особенности мерянскойфонетики в их историческом развитии ипространственной приуроченности, то естьопределить инвентарь ее фонем, их вариантови особенностей сочетаемости, в том числеслогоделения, а также особенности ударения иколичества,необходимыследующиепредварительные условия: 1) со всех русскихязыковыхфактов,мерянскихпопроисхождению или испытавших мерянскоевоздействие, которыми мы сейчас располагаемпри реконструкции мерянского языка, должныбыть сняты наслоения славяно-русскогоязыкового влияния; 2) все они — каждый вотдельности — должны быть расположены всоответствующей хронологической плоскости,связанной со временем их заимствования(включения) в славяно-русский язык; 3) фактырусского языка, доказанные в качествемерянскихпопроисхождениюилииспытавших влияние мерянского языка,должны быть подвергнуты истолкованию спространственной точки зрения как фактылингвогеографии, относящиеся к тем или инымгруппам мерянских говоров. Только выяснивсовокупность данных всего мерянскогоматериала и каждый входящий в него факт сточки зрения этих трех задач, можно будетрешитьзадачувоссозданиямерянскойфонетики. Пока это не сделано и на пути кболее сложным и конкретным заданиям стоитэлементарная, хоть и не менее ответственная,задача собирания явлений, представляющихсямерянскими, и доказательства их мерянскогопроисхождения, вопрос об особенностях ме-рянской фонетики может быть решен только внаиболее общих чертах с обязательнойоговоркой вынужденной предваритель- 14ности и известной гипотетичности пред-лагаемого ответа.Материалом, на основании которого ужетеперь можно до некоторой степени судить омерянской фонетике, являются, с однойстороны, факты русского языка, а именнословаиназвания,которыеможнорассматривать в качестве мерянских попроисхождению, а с другой — те славянскиепо происхождению слова русского языка смерянских в прошлом территорий, своеобразиефонетического облика которых дает основаниерассматривать их в качестве подвергшихсявлиянию со стороны финноугорского, то естьна данной территории, очевидно, мерянскогоязыка. Поскольку исчезновению мерянскогоязыка в области его распространения долженбыл предшествовать более или менеедлительныйпериодславяно-(русско-)мерянскогодвуязычия,вполнеобоснованно можно предположить, что какая-то часть русских слов заимствовалась изславяно-русского языка мерянским и в форме,приобретенной в нем, влилась затем в русскийязык местного населения. Близко к ним, по-видимо- му, стоит другая группа русских словс чертами финно-угорской, мерянской фоне-тики, мерянского фонетического «акцента».Это те слова русского (< восточнославянского)языка, которые, хоть и не вошли в составмерянского, могли употребляться в русскойречи мерянского населения еще в тот период,когда мерянский язык не был им полностьюутрачен. В мерянский язык эти лексическиеэлементы русского языка могли попадатьтолько в качестве окказионализмов в процессенеизбежнойпридвуязычииязыковойинтерференции. Однако, поскольку мерянскоенаселение в это время еще употреблялопараллельно с русским мерянский язык,влияние его фонетики, возможно, уже вменьшей степени, могло сказаться и на этойчастирусскихслов.Благодарясловообразовательным(деривационным)связям некоторые фонетические особенности,связанные с двумя даннымиО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкугруппами слов, могли быть перенесены на ихпроизводные. Наиболее стойкие фонетическиетенденции, обязанные своим возникновениеми существованием мерянскому языковомусубстрату, именно те, которые не вступали врезкое противоречие со славяно-русскойфонетической системой, могли влиять нарусские слова даже в тот период, когдамерянский язык, а с ним и мерянско-русскоедвуязычие исчезли и население бывшихмерянских(позжерусско-мерянских)территорий стало сплошь одноязычным. Здесьмы не будем останавливаться специально навопросе о том, каково происхождение каждогоиз русских слов с необычной, по-видимомумерянской, фонетикой. К этому вопросупредстоит еще вернуться при рассмотренииистоков формирования лексики мерянскогопроисхождения, сохраненной русским языком.Следует, однако, подчеркнуть ценность ис-пользованного источника сведений об осо-бенностях мерянской фонетики. Ценность этаопределяется тем, что данный материал втерриториальном отношении не вызываетсомнений: он почерпнут из картотеккостромского и ярославского областныхсловарей, то есть с той языковой территории,где в прошлом была распространена меря.Пренебречь этим источником нельзя хотя быпотому, что довольно ограниченный покарусскийлексическийматериал,рассматриваемый в качестве происходящего измерянского языка, не во всех случаях вполнедоказан как мерянский, аргументироватьполностью его «мерянскость» в ряде случаевеще предстоит. К тому же даже если нетоснований для того, чтобы усомниться в егомерянском происхождении, далеко не всегдаимеется полная уверенность в том, что русскиеслова и названия мерянского происхожденияполностью (или, по крайней мере, беззначительных отклонений от исходноймерянскойформы)сохраняютсвоифонетические особенности. Уже априорноможно предположить, что все мерянские словаиназвания,употребляемые(илиупотреблявшиеся) в русском языке, должныбыли в большей или меньшей степени в немизменяться,приспосабливаяськегофонетической и грамматической системам. Врезультате этого апеллятивы и собственныеимена мерянского происхождения подверглисьразнообразным, в том числе и фонетическим,изменениям, которые предстоит установить.Лексемы славяно-русского происхождения вЧасть 1. Мерянский язык. Фонетикасвязи с этим имеют по сравнению с ме-рянскими неоспоримое преимущество, — яв-ляясь совершенно определенно словамирусского языка, главным образом славянскимипо происхождению, они в то же времянедвусмысленно обнаруживают отличия отсоответствующих русских слов в литера-турном русском языке и русских диалектах,расположенных вне сферы финно-угорских, вчастности мерянских, влияний. Это всопоставлении с предполагаемыми лексемамимерянского происхождения дает возможностьс большей полнотой и обоснованностьюсудить о чертах мерянской фонетики.Сложность интерпретации фонетическогоматериала,егонеоднозначностьприоперированиисловамиславяно-русскогопроисхождения заключается в следующем:поскольку диалекты данных территорий ненаходились в изоляции, а беспрерывновзаимодействоваликаксрусскимлитературным языком, так и с русскимиговорами, которым их особенности быличужды, эти своеобразные фонетические чертыне представляют собой чего-то застывшего, рази навсегда данного, в процессе взаимодействиясинодиалектными(втомчислелитературными)особенностямиониподвергались определенным сдвигам, в томчисле связанным с явлением гиперкоррекции.Это, как и вообще работа с указаннымиособенностями,требуетдополнительныхуточнений, которые можно и следуетпочерпнуть как из материала мерянскогопроисхождения, так и из фактов других финно-угорских языков.В связи со своеобразием каждого изупомянутых источников сведений о мерянскойфонетике, из которых славяно-русский можетдатьонейлишьнаиболееобщеепредставление, так сказать, только в первомприближении, а факты мерянской попроисхождению лексики при всей их не-полноте значительно уточняют и конкре-тизируют выводы, полученные из первогоисточника, представляется целесообразным,идя от более известного к менее известному,начать именно с русских слов с чертамифинно-угорской(мерянской)фонетики,своеобразие которых лежит на поверхности. Вдальнейшемособенностимерянскойфонетической системы будут рассмотрены наоснове лексики и ономастики предполагаемогомерянскогопроисхождения,чтодаствозможность уточнить данные, полученные в15результатеанализарусскойлексики выводы будут получены в результатенемерянского происхождения с мерянскими обобщения сведений, полученных из обоихфонетическимичертами.Окончательные источников.ФОНЕТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ МЕРЯНСКОГО ЯЗЫКА(НА ОСНОВАНИИ РУССКИХ ДИАЛЕКТНЫХ СЛОВНЕМЕРЯНСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ)Как и всегда в случаях языковоговзаимодействия, наиболее заметны сдвиги вобласти консонантизма, более тонкими, менееуловимыми являются изменения гласных.Именно поэтому необходимо как можно болееполное зкспериментально-фонетичес- коеисследование соответствующих говоров, чем внастоящее время исследователь мерянскойфонетики не располагает. В связи с этимосновное внимание здесь будет уделенопредполагаемымявленияммерянскогоконсонантизма, как они представляются наоснове анализа диалектного материала не-мерянского происхождения. Явления вока-лизма будут затронуты в значительно меньшейстепени.При обращении к данным русских го-воров постмерянских территорий, в частностикостромских и ярославских, обращают на себявнимание глухость согласных, которым влитературном языке (или в других говорах, несвязанныхсданнымитерриториями)соответствуют звонкие, и, наоборот, заменазвонкими согласными характерных длялитературного языка (и других говоров)глухих. Примеры употребления глухихсогласных вместо обычных для русскоголитературного языка (и большинства говоров)звонких обнаруживаются в следующихслучаях:1) аграматный «огромный» (Яр. губ.)КЯОС 25 – рус. (лит.) громадный, 2) зеркало«праща» (Яр – Рост) ЯОСК – рус. (лит.)извергать; 3) заката «то же, что (диал.) ‡‡загата (= соломенная обкладка вокруг домадля утепления)» (Яр – Тут) ЯОСК; 4) кадю- ка(Яр – Рост) ЯОСК – рус. (лит.) гадюка;5) збуторажить «возмутить» (Яр. губ. – Рост)‡‡ Отсутствие пока широкой работы поизучению говоров Владимирской, Ивановской,Московской и Калининской [с 1991 г. – Тверской.Прим. ред.] обл., в прошлом полностью иличастично населенных мерей, вынудило автора там,где использованы диалектные (арготические)апеллятивы, привлекать в основном фактыярославских и костромских говоров. Диалектныесведения с других постмерянских территорийиспользованы в значительно меньшей степени.161КЯОС 77 – рус. (лит.) взбудоражить; 6)кокотки «ногти на руках» (Яр. губ. – Углич)КЯОС 89, кокоток «ноготь» (Яр. губ.) КЯОС89 – рус. (лит.) коготок; 7) падог «палка,посох» (Яр. губ. – Пош); «часть ткацкогостанка» (Яр. губ.); «палка у молотила, приузи»(Яр. губ. – Пош); «короткая палка цепа» (Яр -Угл) КЯОС 140 – рус. (диал.) батог «кнут;бильная часть цепа; палка, посох» СРНГ II 144-145; 8) папа «бабушка» (Костр. губ. – Кин);«старуха» (Костр. губ. – Гал) МКНО;«обращение к бабушке» (Костр – Макар) КОСК- рус. (диал.) баба «мать отцова или материна,жена деда» Даль I 32; 9) пахча «различныеовощи (свекла, брюква, огурцы)» (Яр – Рыб)ЯОСК – рус. (лит.) бахча «участок, засеянныйарбузами, дынями»; 10) тритенья «около трехдней» (Костр – Костр) КОСК – рус. (диал.)треденство (чьей смерти) «три дня, троисутки» Даль IV 432; 11) фика (Яр. губ.) КЯОС208 – рус. (лит.) фига; 12) кон «часть поля, вкотором каждый домохозяин получает полосу;участок земли с почвой разного достоинства иудобным подъездом к нему» (Яр. губ.) КЯОС91 – рус. (диал.) гон «участок пахотной земли,принадлежащей одному хозяину; полосапахотной земли, которую при пахоте пахарьпроходит до поворота; мера измеренияплощади» СРНГ VI 356—358; 13) хлипец«хлеб» (Яр. губ.) КЯОС 210 — рус. (лит.)хлебец «небольшой хлеб» (укр. хлібець «тоже»); 14) синька «московка (птица), Parussibiricus L., синица сибирская; Poecile palustrisL., гаичка бурая» (Яр. губ.) КЯОС 184 — рус.(диал.) зинька «птица, Parus major (видсинички)» СРНГ XI 283 (ср. также рус. (диал.)зиньковый соловей «соловей, который начинаетсвое пение с позыва синички» СРНГ XI 283).Обращает на себя внимание то обсто-ятельство, что в шести из приведенных 14примеров, причем тех, которые могут от-носиться к наиболее традиционным словам(независимо от того, употреблялись ли они вмерянском языке), а именно в словах кадюка,пахча, падог, папа, кон, синька, глухой вместозвонкого выступает как первый звукО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкусоответствующих слов . В двух словах заменазвонкого глухим прослеживается в началепервого корневого слога (заката) или второгокомпонента композита (тритеньй). В трехслучаях замена звонкого глухим отмечена либов позиции между двумя глухими (кокоток),либо в конце слова после слога с начальнымглухим, в том числе в сопровождениисонорного (фика, хлипеЦ). Только в трех изприведенных примеров замена выступает вположении неблагоприятном для оглушениязвонкого в интервокальной позиции междузвонким и сонорным (збуторажить) или впозициимеждусонорными(зеркало,аграыатный), где скорее можно было быожидать сохранения звонкости или — припервоначальном глухом — его озвончения.Ввиду этого три последних случая естьоснованиярассматриватьвкачествеобусловленныхстремлениемкгиперперкоррекции.Противоположное явление — появлениезвонких согласных вместо выступающих врусском литературном языке и других русскихговорах глухих — наблюдается в следующихслучаях: 1) базлёны «красивые, нарядныедевушки» (Яр — Брейт) ЯОС I 45 — рус.(диал.) баса «красота» СРНГ II 127, басёна«щеголиха, щеголь» СРНГ II 128; 2) сбахтать«(о масле) сбить» (Костр. губ. — Кин) МКНО— рус. (обл.) пахтать «сбивать (масло изсливок или сметаны)» Даль III 26; 3) бриткий(-кой) «быстро делающий, выполняющий что-либо; скорый в работе» (Яр — Пош) ЯОС II 23— рус. (лит.) прыткий, 4) бужеваться«метаться, быть непостоянным, ненадежным,не держать слова» (Яр) ЯОС II 28 — рус. (лит.)бушевать; 5) гачуля (Яр — Пош, Рыб) ЯОСК— рус. (лит.) качели; 6) голея «тропинка вполе» (Яр. губ. — Мол) ЯОСК — рус. (лит.)колея; 7) Главдея (Яр — Гавр.-Ям) ЯОСК —рус. (лит.) Клавдия (имя); 8) заграбаздить (Яр— Некоуз, Тут) ЯОСК — рус. (лит.)заграбастать; 9) жужукать (Яр — Дан) —рус. (лит.) шушукать; 10) зергало (Костр —Буй; Яр — Тут, Угл) ЯОСК — рус. (лит.)зеркало; 11) зергальный (Яр — Пош) ЯОСК —рус. (лит.) зеркальный; 12) клубнига (Яр —Тут) ЯОСК рус. (лит.) клубника; 13) лён да(Костр — Нер) КОСК (Костр. губ. — Кин)МКНО — рус. (лит.) лента; 14) логоть (Костр— Буй) КОСК — рус. (лит.) локоть; 15) педи-стенок «спальня» (Яр — Дан) ЯОСК — рус.(диал.) пятистенок «деревянный дом, раз-деленный на две части капитальной стеной»СРГНО 452; 16) подог «длинная палка, накоторую опираются при ходьбе» (Костр —Солигал) КОСК — рус. (лит.) батог; 17) сабог(Костр — Нер, Сусан) КОСК, (Яр — Дан, Рыб,Щерб, Гавр.-Ям, Тут; Костр — Крас) ЯОСК —рус. (лит.) сапог; 18) сабожник (Яр — Мышк)ЯОСК — рус. (лит.) сапожник; 19) хлибает(Костр. губ. — Гал) — рус. (лит.) всхлипыва-ет; 20) чевериги «черевики, женские башмаки»(Костр. губ. — Кин) МКНО — рус. (диал.)чеверики «то же» Даль IV 586, рус. (обл.)черевики «женские сапожки на высоких каб-луках» Даль IV 590; 21) крыжа (Яр. губ. —Рост) КЯОС 97 — рус. (лит.) крыша; 22) сдиб-рить (Яр. губ. — Пош) КЯОС 182 — рус.(разг.) стибрить; 23) свиребой (Яр — Мышк)КЯОС 181 — рус. (лит.) свирепый; 24) сойга(птица) (Яр. губ.) КЯОС 189 — рус. (лит.)сойка.Из 24 рассмотренных выше примеров 19,то есть около 80%, приходится на случаи, гдезвонкий согласный вместо обычного длялитературного языка и остальных говоровглухого выступает в середине слова, и толькопять, то есть 20%, — на случаи, где звонкийвместо глухого отмечен в его начале, ср.:базлёны,сбахтать,бужеваться,заграбаздить, зергало, зергальный, клубнига,ленда, логоть, педистенок, подог, сабог,сабожник, хлибает, чевериги, крыжа, сдиб-рить, свиребой, сойга — бриткий, гачуля,голея, Главдея, жужукать. Если учесть приэтой, что в одной из случаев речь идет ободновременной озвончении глухого также всередине слова (жужукать), который, такимобразом, не типичен как пример озвонченияначального глухого, то процент случаевозвончения начальных глухих станет ещеменьше. Интересен также пример подог(костр.) (яросл. падог), где одновременнонаблюдается глухой согласный в начале словапри звонком в середине как соответствие слав.(рус.)батогспротивоположнымраспределением согласных по звонкости-глухости. О том, что с исходной славянскойформой имеем дело именно в последнем, а не впервом случае, вполне отчетливо, помимо рус.батог, говорят все его инославянскиесоответствия, ср.: друс. батогъ «бич», рус.батог «палка, трость; простая из лесног В слове папа < *паба, очевидно, подвлиянием начала слова оглушение коснулось также дерева палка; бильная часть цепа; палка,посох», укр. батіг «кнут, плеть; усы у огурцов,начала второго слога.§§Часть 1. Мерянский язык. Фонетика17дынь», п. batog «здоровенная дубина», batogi(мн.) «битье палкой», кашуб. (словин.) batag«бич, плеть», ч. batoh «дорожная заплечнаякотомка», ст. batoh «плетка», схв. ба тог«палка; сушеная рыба», восходящие к псл.*batog^ (ЭССЯ в. I, 165-166). Рассмотренныйиллюстративный материал позволяет сделатьвывод, что восточнославянские слова (и темпоследовательнее, чем к более древнемупериодуславяно-неславянскихязыковыхконтактов они восходят) переделывалисьсогласно свойственным им языковым навыкамносителямиязыка,вкоторомпротивопоставлениеглухихизвонкихсогласныхнеимелофонематическогозначения, а было обусловлено чистопозиционно. Имеется в виду, по-видимому,язык, где существовали, не считая сонантов,только глухие согласные фонемы. Эти фонемыбыли абсолютно глухими в начале слова, еслиданное слово не объединялось особеннотесными связями (например, как второйкомпонент композита) с предшествующимзвонким (сонорным или гласным исходом). Винтервальной позиции или между сонантамиглухая фонема могла озвончаться. Однако этотзвонкий(«озвонченный»)вариантвоспринималсяносителямиданногонеславянского языка лишь как позиционнообусловленный вариант той же глухойфонемы, поскольку оба проявления звука немогли быть противопоставлены в однойпозиции и служить в речи в качествесмыслоразличительных сигналов (фонем).Скорее всего, речь могла идти не о звонких, а ополузвонких (точнее, полуглухих) звуках,подобных эстонским [B], [D], [G] (ср. эст. luba«разрешение», edasi «вперед», noukogu«совет») или близким к ним, но более глухимфинским р, t, k в интервокальной илипостсонантной позиции (ср. ф. apu «помощь»,ка^ «улица», rantа «берег») . В целом, можноговорить о том, что в начале слова глухойсогласный в досла- вянском (мерянском) языкепроизносился более сильно и, следовательно,глухо, в середине же слова сила егопроизношения спадала, следствием чего моглостановиться его озвончение или при ещебольшем ослаблении силы произношения —****** В связи с последним интересна ха-рактеристика произношения этих звуков вучебнике финского языка, предназначенном дляэстонцев: «k, р, t произносятся внутри слова почтитак же, как эстонские g, b, d (немного сильнее)…»[151, с. 5].18спирантиза- ция, переход в соответствующийпроточныйсогласный.Обаявлениянаблюдаются (в разной степени) как вприбалтийско-финских и саамском, так и вволжско-финских языках. Если финскийтяготеетвосновномкослаблениюинтервокальных согласных с их частичнойспирантизацией,чтодалочередованиеступеней (ср. ф. joki «река» — joen (jo(y)en,род.п. ед.ч.), katе «рука» (katellaa «здороватьсяза руку») — kaden (диал. ka5en, род.п. ед.ч.),1ара «лопасть; лопатка» — 1аvаn (la^an род.п.ед.ч.), то марийский наиболее последовательноиз волжско-финских языков проводит спиран-тизацию взрывных согласных (ср. мар. Г йогы,фон. joys «течение; поток», мар. шудб, фон.SU5O «сто» при ф. sаtа, мар. куво, фон. ku^«мякина» при эст. kObа «кора (дерева)»).Менее последовательно спирантизация про-ведена в мордовском языке, который занимаеткак бы промежуточное положение междуприбалтийско-финскими и марийским: с однойстороны, здесь видны (в случае исходныхпрафинно-угорских k, p) конечные результатыопирантизации данных звуков в серединеслова, ср. морд. Э явомс «делить» и мар.коваште «кожа; шкура» при ф. jakaa «делить»и эст. кбЬа «кора (дерева)», с другой —рефлекс исходного ф.-уг. t сохраняет вмордовском, как и в финском, взрывнойхарактер, тогда как в марийском здесь былапроведена спирантизация, ср. морд. Э сядо«сто» при ф. sаtа и мар. шудо, фон. эибо «тоже» [53, о. 135-137].Еще трудно с полной определенностьювыяснить, какое положение занимал мерянскийязык. Можно только говорить о том, что вовнутрисловномконсонантизмеонобнаруживал некоторые черты, сближавшиеего с марийским языком и отдалявшие отприбалтийско-финских и мордовского, однакостепень сходства с марийским языком врефлексации исходных праязыковых взрывныхв середине слова на основании имеющихся,тем более только славяно-русских, данныхопределить трудно. Ясно одно. Поведениевзрывных согласных фонем в начале исередине слова, а также их подбор ипозиционная вариативность не оставляютсомнений как в исконно финно-угорскомхарактере языкового субстрата на бывшихмерянских территориях, так и в том, что язык,породивший данный субстрат, не могисчезнуть быстро. Иначе бы следы егофонетического влияния не были столь яв-О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуственны и не оставались бы в такой степенитипично финно-угорскими.Как и другие финно-угорские языки,унаследовавшие эту особенность от финно-угорского праязыка, мерянский, по-ви-димому, не терпел больше одного согласного вначале слова. Ср. в связи с этим следующуюхарактеристику данной особенности финно-угорских языков: «В начале слова в финно-угорском языке-основе стоял только одинсогласный (или один гласный). Такоеположение в общем сохранилось и всовременных финно-угорских языках. Правда,теперь в начале слов мы нередко встречаемсочетание согласных, но эти слова большейчастью позднейшего происхождения. К нимотносятся, например, следующие: а) изоб-разительные слова: мр. крак-крак, к. крав, у.крок-крок — карканье вороны; б) заим-ствования: мр. краж, к. краж «кряж», «тол-стое короткое бревно», у. кран «кран»; нозаимствования часто приспосабливаются кфонетической системе языка, например, к.дова < русск. вдова, ф. koulu < швед. skola(диал. skoula) «школа»; в) новообразования,возникшие вследствие определенных звуковыхизменений (чаще всего выпадения гласногопервого слога): м. пси «горячий, жаркий» <*писи (диал. писИ), ср. к. пось «горячий»…»[53, с. 119].Подобной особенностью, по всей ви-димости, обладал и мерянский язык, в связи счем славянские слова, проникавшие в него,претерпевали изменения, имевшие цельюприспособить их к его фонетической системе.Достигалось это, как и в других языках,двумя путями, которые позволяли устранятьскопление согласных в начале слова: 1) путемотбрасывания «лишних» с точки зренияфинно-угорской фонетики согласных исохранения только одного из них, ср. эст. torm«буря», снн., дат., швед. storm «то же»; 2)путем вставки гласного в скопление согласныхначала слова, ср. венг. ki^ly «король» < слав.(юго-зап., сев.-зап.), схв. kralj, слн. k^lj, олц.krU’, ч. k^l «то же» [142, т. I, l. 268269], чтоопять-таки позволяло оставить в качественачального один согласный, за которым сразуже следовал гласный. Одним из путей,приводивших к этому, — в случае двухначальных согласных с гласной после них —могла быть также метатеза группы «второйсогласный + гласный». Примерами первогоспособа устранения скопления согласных вначале слова могут быть следующие случаи:Часть 1. Мерянский язык. Фонетикаелица «метель» («На улице елица, на дворе ме-телица») (Яр — Пересл) ЯОСК < *вjелица, орф.вьелица < вьялица < веялица вследствиедиалектного перехода -je – < -ja-; моргать«сморкать» (Костр. губ. — Нер; ООВС 116)КОСК < сморгать < сморкать††† нарахать«напугать» (Яр — Мышк, Пош, Брейт) ЯОСК< настрахать, нарахаться «испугаться,струсить» (Ярославль) ЯОСК < настрахаться,нарахнуть «напугать» (Яр — Некр, Пересл)ЯОСК < настрахнуть; осарки (мн.) «шкварки»(Яр – Брейт, Пош) ЯОСК < (о)ск- варки, где о-,очевидно, является вторично введённымзвуком; мотрёть «смотреть» (Яр) КЯОС 113 <смотрёть; пасибо (Яр – Люб) ЯОСК < спасибо(ср. морд. Э пасиба «спасибо»); пёвёлы«головня» (Яр — Мол) ЯОСК < плёвёлы;ричать «кричать» (Яр. губ. — Пош) ЯОСК <кричать; рык «крик, громкий зов» (Яр — Ерм)КЯОС 178 < струс. крык вместо совр. крик, нёрой ёго «не тронь его» (Костр. губ. — Кин)МКНО < нё (т)роі ёго < Нё тронь ёго, гдепереход j < нь объясняется, очевидно, особойпалатальной (среднеязычной) вместо обычнойдля рус. -нь палатализованной артикуляцией,что дало ему возможность перейти в j(^;чёрасётко «вчера» (Костр — Нер) КОСК <вчёрасётко, уменьш. от вчёра; ши «щи» (Костр— Нер) КОСК < ши, фон. шчи; пыск «легкийналет на углях, золе» (Яр. губ.) КЯОС 170 <прыск «жар угольный» Даль III 530, ср. такжеукр. присок «горячая зола с огнем».Примеры другого способа устраненияскопления согласных в начале слова можнообнаружить в следующих случаях: бат«братец» (Костр. губ. — Нер) МКНО; брат(Яр. губ.) ЯОС I 77, (Костр — Антр; Яр —††† В примере обращает на себя вниманиетакже уже отмеченное явление озвончения глухогов позиции между сонорным и гласным: переход -к-в -г-.519Борисогл, Гавр.-Ям) КЯОС 29; бёрслёт«браслет» (Яр. губ.) КЯОС 31 (рус. (диал.)брёслёт — путем его метатезы, ср. рус. (диал.)браслётка «браслет» (Яр) КЯОС 35); гарусть«грусть» (Яр. губ. — Рост) КЯОС 50 < грусть срядом производных типа гарустить «наводитьуныние, досаждать» (Яр. губ. — Рост) КЯОС50, гаруститься «печалиться, унывать,скучать» (Яр. губ. — Рост) КЯОС 50,гарусткий «грустный, скучный» (Яр. губ. —Рост) КЯОС 50 и с другим вставным звуком (-о-) горусткий «грустный, скучный» (Яр. губ.— Рост); тёрёзвый «трезвый» (Яр — Гавр.-Ям,Рыб, Пош) ЯОСК (< трёзвый).По-видимому, мерянскому языку быличужды также скопления согласных как в концеслова, так и, по крайней мере некоторых, всередине его. Об этом говорят такие примеры:(в конце слова) вёсь, «весть» (Яр. губ.) КЯОС41 < вёсть; стоп «кол» (Костр. губ. — Мак)МКНО < столб, фон. столй; (в середине слова)взатрё «завтра» (Яр. губ. — Пош) КЯОС 42 <(диал.) взавтрё; за- панья «подъемная дверь вподполье» (Яр — Мышк) < западня; затрё«завтра» (Яр. губ. — Пош) КЯОС 76 < (диал.)завтрё; запраский «настоящий» (Яр. губ. —Пош) КЯОС 74 < заправский; кошик «ковшик»(Яр. губ.) КЯОС 95 < ковшик; русол «рассо뻇‡‡§§§‡‡‡ Очевидно, слово возникло или путемвставки гласного с позднейшей редукцией ивыпадением гласного конечного слога ((д)рус.брат(ъ) > *барат > *барэт > *барт, ср. венг.Ьагаъ «друг, приятель; монах; любитель»), илипутем метатезы, о чем говорит существование зват.бартё (Послушай, бартё «Послушай, брат»)(Костр. губ. — Ветл) МКНО; можно думатьпоэтому, что исчезновению -р- в позиции перед -т вабсолютном конце-слова могла предшествоватьстадия его перехода в глухое [Р] с его дальнейшейполной ассимиляцией следующему за ним -т тоесть переходом -Р(т) > -т(т), и исчезновением,вызванным тем, что в мерянском языкеотсутствовали долгие глухие согласные (как иконечные геминаты). Производным от данногослова является, видимо, глагол батовать «(ирон.)домовничать, быть временно хозяином» (Яр —Пош) ЯОС I 78, «выступать в роли (старшего)брата» (?).§§§ Наиболее вероятно представить себеупрощение звукосочетания -лб, фон. -лп какследствие перехода звонкого -л в глухое сдальнейшей его ассимиляцией со стороны -п, чтодолжно было бы дать -пп > п, то есть п долгое.Поскольку такого звука в мерянском, видимо, неимелось, в результате должно было появитьсякраткое конечное -п. Подобные процессы в случаеконечной группы «сонант + глухой взрывной»характерны из финно-угорских языков, вчастности, для мокша-мордовского (ср. морд М:ломатть (< *ломаН(ь)ть, ло- ман(ь)ть) «люди»при ломань «человек»).20(Костр. губ. — Кин) МКНО < (диал.) россол,фон. руссол как результат перехода -о- в -у- впредударной позиции; госыподь «господь» (Яр— Пош, Тут — употребляется изредка в речистариков) ЯОСК < господь. Из приведенныхпримеров можно сделать вывод о том, что ме-рянский язык не терпел в конце словасочетания двух согласных с конечнымвзрывным. Подобные сочетания упрощалисьпутем отбрасывания конечного взрывного илиустранением предшествующего согласного(даже сонорного). В середине слова вмерянском языке устранялись сочетания двуходинаковых согласных (ср. русол вместорассоё) Это может говорить о том, что вотличие от прибалтийско-финских языковздесь отсутствовали долгие глухие согласные.Избегались также скопления трех согласных(возможно, с известными ограничениями), ср.взатре, затре. Судя по тому, что в данномслучае сочетание взрывного с сонантом -р- всередине слова сохраняется, тогда каксочетания двух других согласных устраняютсявставкойгласногомеждунимиилиотбрасыванием одного из них (залаяья, кошик,госыподь), можно думать, что сочетания двухзубных (-дн- — западня), двух спирантов (-фш-, орф. вш-) или спиранта с последующимвзрывным (-сп-) в мерянском языке неупотреблялись.Из других особенностей фонетики ме-рянского языка, о которых можно судить почасти русских слов славянского про-исхождения, обращает на себя внимание вобласти вокализма отсутствие звука -ы-. Обэтом говорят такие примеры, как зибель«грязное, топкое, трудно проходимое место»(Яр — Некоуз) ЯОСК, ср. (лит.) зыбь, зыбкий,бриткий при (лит.) прыткий (Яр — Пош)КЯОС 35; ручаг «рычаг; дубинка, палка» (Яр— Пош) КЯОС, где в первых двух случаяхналицо замена звука -ы- звуком -и-, а в третьем— того же -ы- звуком -у- (ср. такую жепередачу первоначального -ы- в эрзя-мордовском языке: морд. Э куслят «кисель» —друс. кысель «то же»).Несмотря на единичность, подобныефакты не могут быть упущены и не учтены,поскольку сам объект исследования, ис-чезнувший язык, не может дать многочис-ленных показаний и приходится доволь-ствоваться относительно скудными, фраг-ментарными данными. Нередко подобные дан-ные являются лишь своеобразными сигналами,симптомами, позволяющими высказыватьО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкутолько те или иные более или менееобоснованные предположения. Однако в об-щей сумме собранных материалов, рассмат-риваемых в системе, даже эти единичныедетали могут сыграть положительную роль вделе воссоздания, реконструкции фоне-тической системы языка, способствуя ееполноте. В особенности полезными они могутоказаться в том случае, если в ходедальнейшего исследования удастся обна-ружить дополнительные (подобные) сведения,подтверждающиезакономерность,пер-воначально выведенную лишь из отдельныхпримеров. Именно поэтому, несмотря на ихизвестную проблематичность, исследовательне имеет права умалчивать даже о единичныххарактерных фактах, могущих представлятьинтерес для воссоздания мерянского языка, втом числе его фонетики.К числу подобных интересных, хотя иединичных (возможно, ранее более рас-пространенных), явлений, обнаруживаемых всловах славянского происхождения ярос-лавских и костромских говоров, относятсятакие примеры, как бёзли «возле» (Костр. губ.— Юрьев); рюсская (Яр. губ.) КЯОС 178 при(диал. сев.) русской «русский»; рюх- нуть«провалиться, рухнуть» (Яр. губ. — Пош)КЯОС 178.Наличие -ё- (-’о) вместо -о- и -ю- (-’у-)вместо -у-, то есть -о- и -у- со смягчениемпредшествующего согласного вместо тех жезвуковствердостьюпредшествующихсогласных,характерныхдлярусскоголитературногоязыкаиподавляющегобольшинства русских говоров, скорее всегосвидетельствует о том, что в данном случае нарусский (славянский) язык повлиял финно-угорский (в данном случае мерянский)(другойязык в данном случае предположить трудно), вкотором в ряде случаев вместо славяно-русских о (лат. о) и у (лат. u) выступалипереднерядные, лабиализованные звуки о и U(ф. орф. у), характерные из финно-угорскихязыков для прибалтийско-финских (в томчисле эстонского, финского, карельского ивепсского, территориально смежного впрошлом с мерянским), марийского (также впрошломтерриториальносмежногоcмерянским) и венгерского языков. Ср. в связи супомянутым ф. ryssa (народное, такжепренебрежительное) «русский; русский язык;вприсядку (букв. — по-русски) — о танце», атакже ryssanjanis «русак (заяц)», где такжевместо рус. -у- (лат. u) выступает ф. -у-, то естьЧасть 1. Мерянский язык. Фонетика-U-.Ввиду нехарактерности в целом дляславянских языков, в том числе восточ-нославянских,лабиализованныхгласныхпереднего ряда о и U можно полагать, что вданном случае они проникли из мерянскогоязыка, в котором, по крайней мере частично,видимо,употреблялись.Впоследствиимерянские о и U могли быть замененыблизкими им русскими звукосочетаниями -’о-(-о-сосмягчениемпредшествующегосогласного, орф. -ё-) и -‘у- (-у- со смягчениемпредшествующего согласного, орф. -Ю-), ср.подобную замену при передаче тех же звуков всловах французского происхождения: фр.chauffeur, buvard, – рус. шофёр, бювар. Врусскоязычной постмерянской среде, где вданных или связанных с ними словахпроизошла предполагаемая замена гласныхзаднего ряда -о-, -у- (лат. u) ихпереднерядными соответствиями -о-, -u-, онабыла вызвана, очевидно, тем, что этизаднерядные гласные должны были выступатьперед слогами с гласными переднего ряда(*^о21’і, фон. возл’и «возле», *ruskaja«русская», ruSit’ «рушить»), что вызваловыравнивание вокализма по этим гласным*ро21’і > рус. (диал.) бёзли, *ruskaja > рус.(диал.) рюсская, ruSit’ > рус. (диал.) *рюшить«рушить», откуда по аналогии (диал.)рюхнутй) Подобная перестройка гласных,отраженная в данных словах, свидетельствуето том, что, по крайней мере, части мерянскихговоровбылсвойственсвоеобразныйсингармонизм.Более заметными, как и в уже рас-смотренных случаях, являются в русскихпостмерянских говорах отклонения в областиконсонантизма, позволяющие судить обособенностях мерянской фонетики. Здесьобращает на себя внимание своеобразный фактвесьма частой замены звука х звуком к, ср.:букало «(уст.) филин» (Яр. губ.) ЯОСК – рус.(диал.) бухало «то же» Даль I 146; варакло (Яр.губ.) КЯОС 39 – рус. (лит.) барахло; вийкотка«метелка» (Ярославль) ЯОСК – рус. (диал.)вехотка, на которое, возможно, повлияло рус.(диал. сев.) виять «веять», «пучок сена,соломы; стелька в лапоть; щипанная мочалкадля мытья посуды; тряпка, ветошь» Даль I 336;жмыки (Яр. губ.) КЯОС 66 — рус. (лит.)жмыхи; прижук- нуться «притихнуть»(Ярославль) ЯОСК, по- видимому, связанное сжухнуть «тускнуть, померкать, терять вид,21лоск» (Даль I 548) и, следовательно,предполагающее исходное прижухнуть (вотношении семантики ср. такой же переход врус. (лит.) стушеваться «незаметно исчезнуть,удалиться совсем откуда-нибудь; оробеть,смутиться» от первоначального «слиться сфоном при слишком сильном тушевании фигурна чертеже, картине (карандашом)»); камочка«хорошо одетая деревенская девочка» (Яр. губ.- Угл) КЯОС 84, очевидно, связано с хам«(бранное) прозвище лакеев, холопов или слуг;крепостной» Даль IV 542; коровод «хоровод»(Яр. губ. – Пош) КЯОС 93, корово- диться«хороводиться» (Яр. губ. – Пош) КЯОС 93;большое количество слов, связанных сглаголом хоронить(ся): коронить «прятать»(Костр – Судисл; Яр – Мышк) ЯОСК, коронить«хоронить» (Яр. губ.) КЯОС 93, корониться«прятаться (букв. – хорониться)» (Яр -Борисогл, Брейт, Рост, Мышк, Ярославль; Ив -Ильин) ЯОСК, скоронить «схоронить, спря-тать» (Яр. губ.) КЯОС 186, екорониться«спрятаться» (Яр. губ. – Рост) КЯОС 186,(Костр – Костр) КОСК, ускоронить «спрятать»(Костр – Нер) КОСК, вскоронюшки «игра впрятки» (Яр – Брейт) ЯОСК, коронички«прятки (игра)» (Яр – Переел, Некоуз, Угл)ЯОСК, коронки «прятки (детская игра)» (Яр -Большес), корону хи (Яр – Некр, Гавр.-Ям)ЯОСК, коронушки (Яр – Мышк, Борисогл,Брейт, Рост, Некоуз, Некр; Ив – Аньк, Ильин;Костр – Костр, Нер), коронючки (Яр – Пересл)ЯОСК, коронюшки «то же» (Яр – Брейт) ЯОСК,короня «пряча» (дееприч.) (Яр – Брейт);«прятки» («Давайте в короня играть» – Яр)ЯОСК, короняки «прятки» (Ив – Ильин.-Хов)ЯОСК, коронячки (Яр – Яр; Костр – Костр, Нер)ЯОСК, короняшки «то же» (Яр – Гавр.-Ям)ЯОСК, укоронку «тайком» (Костр) КОСК;заокать «застонать» (Яр – Пречист) – рус.(лит.) заохать; затклецы «задохнувшиеся вяйцах цыплята» (Костр – Гал) – рус. (лит.)затхлый, (диал.) затхнуться «задохнуться отнедостатка воздуха» СРНГ XI 115; про-клаждаться «не торопиться (букв. – про-хлаждаться)» (Костр. губ. – Гал) МКНО; клев(Костр – Антр, Буй, Гал, Ней, Судисл, Су- сан;Яр – Брейт, Дан, Мышк, Некоуз, Некр, Пош)ЯОСК, (Костр – Костр) КОСК – рус. (лит.) хлев;кужук < *кожук (с переходом предударного -о- в -у-) «верхний выступ в передней частирусской печи; нижняя часть русской печи» (Яр- Брейт, Пош) ЯОСК – рус. (диал.) кожух«округлая покрышка, свод; навес над чувалом,очагом; нижний раструб дымовой трубы над22русской печью; свод банной печи, каменки»Даль II 130; закомякивать «есть с жадностью»(«Хватит тебе закомякивать, щеки лопнут» -Яр – Рыб) ЯОСК, – по-видимому, от (диал.)комяк «хомяк (грызун с большими защечнымимешками, куда он набивает пищу)», первона-чальное значение слова — «есть жадно, какхомяк»; кропкой < * крупкой < хрупкий (Яр.губ.) КЯОС 97 — рус. (лит.) хрупкий; кулиган,кулиганить (Яр. губ. — Пош) КЯОС 99 — рус.(лит.) хулиган, хулиганить. Иногда, видимовторично, первоначальное к, употребленноевместорусскоголитературногоисвойственного большинству русских диалектовх, переходило в начале слова перед гласным вг. Таким образом появлялись слова типаголстинка «головной платок» (Яр. губ.) КЯОС53 или — явно позднейшее — гулиган«хулиган» (Яр. губ. — Пош) КЯОС 56, где спервым вполне сравнимы рус. (лит.) холст,рус. (диал.) холстинка «бумажная полосатая иклетчатая ткань, цветной миткаль» Даль IV560. Круг слов, где русскому литературному иобычному диалектному х в ярославских, кост-ромских и ивановских говорах соответствует к,мог быть шире, о чем свидетельствуют слова,существующие в настоящее время вупомянутых говорах. К ним в числе прочихмогло относиться такое важное слово, какколет (холст). Видимо, в противовесфонетической (более ранней) тенденциизамены обще(велико)русского звука х звуком кв тех же говорах возникло гипе- рическоеявление замены обще(велико)- русского кзвуком х, ср.: балхон «чердак» (Яр — Некоуз)ЯОС I 57 — рус. (лит.) балкон (с другимзначением, однако несомненно связанное сданным словом); хлеть (Костр. губ. — Варн)МКНО — рус. (лит., диал.) клеть; холпак«крыша» (Костр. губ. — Солигал) МКНО —рус. (лит.) колпак «головной убор кону-сообразной или овальной формы; покрышкатакой формы к разным предметам».Замену звука х в словах славянского (ивообще немерянского) происхождения звукомк в русских говорах с бывшей мерянскойтерритории есть все основания рассматриватьтакже как одно из явлений, возникшихвследствиевоздействиямерянскойфонетической системы на славяно-русскую.Очевидно, в мерянском языке подобно боль-шинству других финно-угорских языков, в томчисле смежных с ним территориально,отсутствовал звук, аналогичный русскому (иславянскому вообще) х. Надо сказать, что кО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкунастоящему времени этот звук проник в фо-нетическую систему марийского и мордовских(эрзя и мокша) языков, расположенных впрошлом по соседству с мерянской языковойтерриторией. Однако произошло это, по всейвидимости, сравнительно поздно и только подвлиянием других языков: для мордовских —русского; для марийского — русского, а такжечувашского и татарского. Первоначально звуках не было ни в марийском, ни в мордовскомязыке, он, как и в ярославских, костромских иивановских русских говорах, передается внаиболеедревнихславяно-русскихзаимствованиях звуком к, ср.: мар. роскот(МарРС 507) — рус. расход; мар. сукара(МарРС 547) — рус. сухари; мар. В моко(МарРС 328) — рус. мох; мар. плока (МарРС433) — рус. плохой, мар. лакан (МарРС 280) —рус. лохань; мар. окота (МарРС 376) — рус.охота; мар. сакыр (МарРС 517) — рус. сахар;мар. манак (МарРС 314) — рус. монах; мар. Гкоромина «хоромина, пустое жилище, без иму-щества и людей» (МарРС 224) — рус. хороми-на, хоромы , морд. Э коцт < *хотст <холст(ъ) (ЭрзРС III) — рус. холст; морд. Экрен (ЭрзРС 112) — рус. хрен; морд. Э козяйка«жена» (РЭрзС 98) — рус. хозяйка; морд. Эсока (ЭрзРС 198) — рус. соха; морд. Э колка«пук, пучок, клок, клочок (волос, шерсти,травы); холка (у лошади)» (ЭрзРС 105) — рус.холка; морд. М крамой (РМокшС 627) — рус.хромой; морд. М крень (РМокшС 627) — рус.хрен; морд. М сока (МокшРС 253) — рус. соха.Приведенные выше русские (пост-мерянские) диалектные слова с заменой звуках звуком к в целом отражают ту жеособенность консонантизма, которая ха-рактерна для марийского и мордовских языков.И там и здесь к служит для передачи славяно-русского х независимо от его положения вслове — в начале, середине или конце.******** Судя по примерам, приводимымЛ.П.Гру- зовым, раньше количество словподобного типа в марийском языке было больше,теперь же под влиянием русского языка оно посте-пенно уменьшается: «В старых изустных заим-ствованиях ф передавался п или в, а х — согласнымк или иногда г, например … крен «хрен», кром«хром»… лемек «лемех»… Сакар «Захар» … и др.Подобная ситуация в современных заимствованияхнаблюдается в основном лишь в речи старшегопоколения» [25, с. 214].Часть 1. Мерянский язык. Фонетика23Важной особенностью консонантизма техже русских народных говоров является и то,что в них неоднократно встречаются случаи,когдаобщерусскому(литературномуидиалектному) звуку б соответствует в или,наоборот, где в русском литературном языке ибольшинстве говоров выступает в, появляетсязвук б. Примерами замены первого рода (ввместо б) служат следующие слова: ваш-ваш <★баш- баш < *бяш-бяш «подзывные слова дляовец» (Яр – Толбух) ЯОСК – рус. (лит., диал.)бяш- бяш «призывная кличка овец» Даль I 159;варакло «тряпье, старье» (Яр. губ.) ЯОСК – рус.(лит., диал.) барахло-; вердо (вёрдо) «частьткацкого станка» (Яр — Первом, Толбух)ЯОСК — рус. (лит.) бЄрдо «принадлежностьткацкого стана, род гребня, для прибоя утока,для чего каждая нить основы продета в наборили зубья берда, вложенного в набилки» Даль I81; вес (Костр. губ. — Мант) МКНО — рус.(лит.) бес; вудень («Не надевай в вуденьхорошее платье») (Яр — Рост. Рыб) ЯОСК —рус.(лит.)будень;извисоваться«расшалиться» (Ив — Ильин.- Хов) ЯОСК —рус. (диал.) избесить (избес- новать)«приучить беситься, бесноваться, выходить изсебя»,избесноваться«привыкнутькнеобузданной резвости или к вспыльчивости,злости» Даль II 12-13; коловушки «вид печеньякруглой формы, приготовленного из пресноготеста» (Костр — Остр) КОСК — рус. (диал.)колобушки «небольшие пирожки» (Костр —Солигал) КОСК, колобушка «скатанный ком,шар, груда, ва- ленец, катанец; небольшойкруглый хлебец; кокурка, толстая лепешка,клецка из пресного теста, иногда на молоке;пряженец кислого теста, круглый пирог столокном» Даль II 138; баловес «шалун» (Яр.губ.) КЯОС 28 — рус. (лит.) балбес; бака <*бавка < бабка, «стрекоза» (Яр. губ. — Угл)КЯОС 27 — рус. (диал.) бабка «бабочка», ср.также укр. бабка «стрекоза».Противоположное явление (замена звукав звуком б) встречается в следующих словах:балуй «съедобный гриб» (Яр — Мышк, Пош,Тут, Яр) ЯОС I 57 — рус. (диал.) валуй «грибAgaricus emeticus? foetens? integer? близкийсыроежке» Даль I 162; уболить «позволить»(«Она лишнего себе ничего не уболит (— непозволит)») (Костр 24— Солигал) ЯОСК — рус. (лит.) уволить «ос-вободить»; бёзли (Костр. губ. — Юрьев)МКНО — рус. (лит.) возле; бетвина «ветвина,ветка» (Костр. губ. — Кин) МКНО — рус.(диал.) ветвина «вица, вязок, напр. для связкидвух кольев изгороди» Даль I 334; побредить(Костр. губ. — Костр) МКНО — рус. (лит.)повредить; кабардак (Яр — Бо- рисогл) — рус.(лит.) кавардак; бЯкнуть «сказать что-нибудьнеобдуманно, невпопад» (Яр. губ. — Рост)КЯОС 38 — рус. (диал.) вЯкать (вЯкнуть)«врать, пустословить, болтать вздор» Даль I338; болтузиться «возиться» (Яр. губ. — Пош)КЯОС 34 — рус. (диал.) волтузиться«возиться, бороться; канителиться; драться(иногда в шутку)» СРНГ V 76.Поскольку в других говорах русскогоязыка и славянских языках вообще подобноесмешение б и в не наблюдается, его можнообъяснить только особенностью финно-угорского мерянского языка, который сталязыковым субстратом местных русскихговоров, образовавшихся в большей илименьшей степени в результате усвоениямерянским населением славяно-русского языкаи смешения мери с восточными славянами,поселившимися на этих землях. Чертасмешения б и в, вызванная тем, что вместоданных звуков там выступает звук р, за-нимающий между ними как бы промежуточноеположение, свойственна из финно-угорскихязыков, в частности, марийскому, где приусвоении русского языка марийцами такженаблюдается подобное смешение [68, с. 35].Очевидно, и в мерянском языке двум славяно-русским фонемам — б и в — противостоялаодна фонема р, вследствие чего слова русскогоязыка, в которых выступал один из этихзвуков, передавались неточно: в ряде случаеввместо б в них произносилось в, а вместо в —б.Первоначально,очевидно,местноемерянское население, усваивая славяно-русские фонемы б и в, подставляло всюдувместо них свою фонему р. Затем в связи снеобходимостью различать оба славяно-русских звука, каждый из которых имелфонематическую значимость, местным финно-угорским населением была, по-видимому,усвоена одна из славяно-русских фонем, скореевсего б, как на это указывает примермарийскогоО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуязыка [25, с. 213]. Мерянская же фонема рмогла выполнять роль звука, передающегославяно-русское в. Однако в связи с тем, чтофонетическая близость мерянского р к славяно-русскому б, как и марийского р к русскому б(ср. рус. буфет – мар. вуфет, рус. боевой —мар. воевой, рус. бинт — мар. винт и т.п.),давала также возможность передачи славяно-русского б с помощью мерянского р,сближаемого с русским в, это служилоповодом для смешения со стороны мерянскогонаселения в усваиваемых им славяно-русскихсловах фонем б и в. Вместе с тем в словахмерянского происхождения (в частности,топонимах) при распространении славяно-русского языка и полном вытеснении иммерянского в силу того, что мерянскому р вславяно-русской речи не мог соответствовать сточностью ни один звук, субституироваться онмог наиболее близкими звуками — б и в, такчто единый, в сущности, звукотип передавалсядвумя славяно-русскими фонемами.Наряду со случаями замены звука взвуком б в русских диалектных словахславянского происхождения на бывших ме-рянских территориях встречается замена взвуком м. Переход этот отмечается, вчастности, в непосредственной позиции передн, ср.: мнук «внук» (Костр Мант) КОСК, (Яр —Брейт, Пересл, Рост, Тут, Ареф, Бори- согл,Гавр.-Ям, Дан, Мышк, Некоуз, Первом, Угл,Яр, Рост; Костр — Костр) ЯОСК, мнука«внучка» (Костр — Игод) ЯОСК, мнуке (зват.ед.ч. от мнук: «На, мнуке, пряник») (Яр —Рыб) ЯОСК, мнучата (мн.ч.) «внуки» (Яр —Рост, Пересл) ЯОСК, мнучек (уменьш.-ласк. отмнук) (Яр — Тут, Борисогл, Брейт; Костр —Буй, Чухл) ЯОСК, мнучка «внучка» (Яр — Яр,Большес, Борисогл, Брейт, Бурм, Влад, Гавр.-Ям, Дан, Мол, Мышк, Нагор, Некоуз, Некр,Первом, Петр, Пош, Пречист, Рост, Рыб, Ря-занц, Серед, Толбух, Тут, Угл; Костр — Антр,Буй, Игод, Костр, Красное, Ней, Солигал,Сусан) ЯОСК, мнучок «внучек» (Яр — Некр,Некоуз, Рыб) ЯОСК.Кроме случаев, когда м выступает не-посредственно перед н, подобная заменавстречается в позиции непосредственно передт, ч, ц (перед т иногда даже в том случае, когдав отделено от него гласным е), а также изредкаперед р (будучи отделенным от него гласныме). Общим для всех этих случаев является то,что м появляется в том случае, когда после в внепосредственной близости от него или будучиотделенным гласным е выступает зубной звук.Примеры указанного явления встречаются вЧасть 1. Мерянский язык. Фонетикаследующих словах: мтаха «птица (букв. —птаха)» Костр. губ. — Кин, Нер) КОСК [ООВС117], (Костр — Нер) ЯОСК; мташ- ка (Костр.губ. — Кин, Нер) МКНО, (Яр — Брейт, Дан,Некр) ЯОСК; мтица (Костр. губ. — Кин, Нер)КОСК [ООВС 117], (Яр — Гавр.- Ям, Люб,Брейт, Некр; Костр — Костр) ЯОСК; мтичка(Яр — Брейт, Гавр.-Ям, Некоуз, Ярославль;Костр — Чухл, Нер) ЯОСК, мтишечка (Яр —Бурм, Гавр.-Ям, Тут; Костр — Костр); мчела«пчела» (Костр. губ. — Юрьев) МКНО, (Яр —Рыб) ЯОСК; мцела (Костр. губ.) МКНО;мчёлка (Костр — Солигал) ЯОСК; мчельник(Костр — Костр) ЯОСК, мчёльник (мчольник)(Костр — Костр) МКНО; метвина «ветвина,гибкая ветка» (Костр. губ. — Костр) МКНО;мерлога «берлога» (Яр — Пош) ЯОСК.Значительно реже, видимо, как результатгиперистического отталкивания от диалектногом,которомувлитературномязыкесоответствует в, обнаруживаются в тех жеговорах случаи, когда, напротив, вместо м,которое непосредственно (или опосред-ственно, отделенное гласным е) предшествуетн, появляется звук в. Еще реже подобнаязамена происходит перед р, отделенным от мгласным е, ср.: вного «много» (Костр. губ. —Чухл, Ветл) МКНО; угувенник «место позадидома, заросшее травой» (Костр — Красное)ЯОСК — рус. (диал.) огуменник «место окологумен и овинов» Даль II 649; бере- ститься«казаться» (Костр. губ. — Костр) МКНО —рус. (диал.) мереститься «казаться (букв. —мерещиться)» (Костр. губ. — Костр) МКНО.Интересно отметить, что марийскому языкутакже свойственна замена в, фон. р звуком м(реже м — звуком в). Основной причинойперехода в(р) > м в марийском языке являетсяассимиляция — влияние на в( р) последующегон, — что наблюдается и в случае перехода внук> мнук. Более сложны для истолкованияслучаи, где вместо н выступают другие звуки.В области консонантизма русских го-воров областей Центральной России, насе-ленных в прошлом мерей, обращают на себя25внимание также специфические явления,которые при всем их своеобразии имногообразии с наибольшей вероятностьюможно объяснить связью с различными про-явлениями палатальности (среднеязычнос- ти)соответствующих согласных. Это случаивзаимоперехода таких пар согласных, как к/т(т/к), г/д (д/г), и перехода этих звуков(например, д и г), а также л в -й- (j). Указанныеявления сочетаются с приобретением вомногихслучаяхданнымизвукамимаксимальнойстепенипалатальности,особенно заметной тогда, когда она касаетсязвука исходно заднеязычного, выступающего ктому же перед гласными заднего ряда. Впротивовес случаям перехода л’ > j изредкавстречается явление, когда j заменяется л’. Ср.примеры переходов г/д, к/т и приобретенияпалатальности звуком к: андел (Яр. губ. – Рост)КЯОС 26 – рус. (лит.) ангел; вереньтя«корзина» (Яр. губ. – Рост) КЯОС 40 – рус.(диал.) веренька «плетеная корзина» СРНГ IV130; дейша «женское пальто любого покроя»(Яр. губ. – Пош) КЯОС 58 – рус. (диал.) гейша«женское пальто, полупальто» СРНГ IV 165-166; апекит (Яр. губ. – Рост) КЯОС 26 – рус.(лит.) аппетит; девта (Яр. губ.) КЯОС 56(видимо, по аналогии с девти > девки) – рус.(лит.) девка; зобёньтя «корзинка с крышкой излуба или дранок» (Яр. губ. – Рост) КЯОС 79 -рус. (диал.) зобенька «то же» СРНГ XI 323;кесьма (Яр. губ. – Рост) КНОС 86 – рус. (лит.)тесьма; Кит (Яр. губ. – Рост) КЯОС 86 – рус.(лит.) Тит (имя); гля (Яр. губ. – Рост, Пош)КЯОС 51 – рус. (лит.) для, домскёй «свой,собственный; домовой, свой, собственный»(Яр. губ. – Мол) КЯОС 60 – рус. (диал.)домскОй «свой собственный, домашний»СРНГ VIII 123; Евдений (Яр. губ.) КЯОС 63,Евденья (Яр. губ.) КЯОС 63 – рус. (лит.)Евгений, Евгения (имена); ма- монтя (Яр. губ.)КЯОС 108 – рус. (лит.) маменька (букв.мамонька).Взаимное смешение к и т, г и д про-исходит в том случае, когда заднеязычные к и ги переднеязычные т и д становятсясреднеязычными, вследствие чего их арти-куляции сближаются, способствуя смешениюэтих звуков. Именно этим объясняется то, чтоих графическое обозначение, отражающее восновном происхождение, а также 26акустическое восприятие, отражающее ихслуховое впечатление (и в значительнойстепени артикуляцию), как правило, не со-впадают: причем в целом ряде случаев вграфике используются буквы для обозначениязвуков к, г (k, g), к которым добавляютсязнаки, указывающие на их среднеязычнуюартикуляцию, при объяснении же артикуляцииисходят из их переднеязычных соответствий т/д, указывая на их чрезвычайную мягкость или -при более точном (научном) объяснении – насреднеязычный характер артикуляции. Так,среднеязычные взрывные звуки славянскогомакедонского языка г и к (вега «бровь», врека«мешок») объясняются подобным образом:«Македонские г и к (вега, врека) мягче сильносмягченных русских д’ и т’ (дьяк, кутьй)…» [36,с. 550]. Среднеязычные взрывные звукилатышского языка также обозначаютсялатинскими буквами, служащими для передачина письме заднеязычных звуков, с добавлениемзнака, указывающего на среднеязычноепроизношениесоответствующегозвука.Произношениесоответствующихзвуков,обозначаемых в латышском языке буквами g иk,объясняетсяследующимобразом:«Согласный g произносится примерно так же,как в русском языке д перед и, е, например:gimene (семья), kugis (корабль). Согласный kпроизносится почти так же, как в русскомязыке т перед и, е, например: zakis (заяц), kakis(кошка)» [13, с. 14]. Менее последовательна вэтом отношении орфография венгерскогоязыка, где среднеязычное (палатальное) d’обозначается сочетанием букв gy, а сред-неязычное палатальное t’ – сочетанием букв ty,то есть в первом случае, как и в македонскомили латышском языке, используется буква,служащая обозначением заднеязычного звука,а во втором – буква, обозначающая глухойвзрывной переднеязычный звук.По всей видимости, в приведенных при-мерах русских диалектных слов речь идеттакже о среднеязычных палатальных звуках,связанных, с одной стороны, с переходомпалатализованных г’ и к’ в палатальные д’ и т'(андел < ангел, вереньтя < веренькя/веренька),а с другой – как результат гиперкоррекции, сзаменой этиО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкумологических д и т вторичными г и к (гля <для, апекит < аппетит и т.п.). Случаипроявления замены к звуком т, не связанные спалатальностью,по-видимому,следуетобъяснять действием аналогии, вызвавшимперенесение этого звука даже на те падежныеформы, где он фонетически не оправдан, всвязи с появлением т (именно т’) палатальногов части падежных форм и обобщения его навсю парадигму (ср. девта вместо девка в связис формой им.п. мн.ч. девти < девки). Возможнои другое объяснение случаев, подобныхприведенному, — «исправление» по образцудругих форм. Форма девта могла возникнутьиз первоначального девтя < девкя, будучи«исправленной»всторонузаменыпалатального звука твердым по образцу девкя> девка.Очевидно, как следствие развития па-латальности, достигшей еще большей степени,надо рассматривать те случаи, где вместо г’либо д’ русского литературного языка, то естьсоответствующих палатализованных звуков,выступает j или — с его выпадением — нульзвука: егилв < *дегиль < дягиль; (Яр — Угл)КЯОС 63 — рус. (лит.) дягиль; ерой (Яр. губ.)КЯОС 64 — рус. (лит.) герой; еипецкий (Яр.губ.) КЯОС 64 — рус. (лит.) египетский. По-видимому, следствием того же процессаразвития сильной палатальности (уже впозиции перед гласными не переднего, азаднего ряда) надо объяснять появление такойформы, как замиять «замигать» (Яр. губ. —Мол) ЯОСК, где фонетическое развитиеследует представить следующим образом:замигать > ★замигать > замиять.Если вышеуказанные процессы рассмат-ривать как следствие влияния субстратногомерянского языка на наслоившиеся на негорусские говоры, — а для этого есть всеоснования, — то можно считать, что ониявляются сигналами существования в ме-рянском языке палатального взрывного со-гласного t’(D’) с двумя позиционными вари-антами. Однако этим согласным состав па-латальных звуков в мерянском языке неисчерпывался. Видимо, здесь существовало ипалатальное 1’, которое в ряде случаев моглопереходить в j. На возможность существованияподобного звука указывает такой пример, какнаягомо < * налягомо «перед сном» (то естьперед тем как лечь спать) (Яр. губ. — Мол)ЯОСК 121, где явно виден случай перехода л вj. Поскольку подобный переход в палатальныйj мог произойти только с палатальным л’, повсей видимости, здесь речь идет именно о нем.О том, что случаи подобных переходов врусских говорах на бывшей мерянской тер-ритории были нередки, в связи с чем зву-косочетание -ja-, орф. -я- могло часто вос-приниматься как возникшее из первона-чального этимологического и литературного -ля-, свидетельствует случай несомненнойгиперкорректной диалектной формы оделяло«одеяло» (Яр. губ.) КЯОС 130, котораявозникла именно в силу отталкивания отвозможного неправильного, нелитературного -я- как следствия его возникновения изпервоначального -ля-.Таким образом, есть основание полагать,что в мерянском языке могли существоватьнаряду с твердыми палатальные согласные. Кним должны были относиться палатальные t’ и1’. У t’ палатального, по-видимому, мог бытьполузвонкий, позиционно обусловленныйвариант D’. Поскольку для твердых мерянскихсонантов r и 1 можно предположитьсуществование глухих вариантов R, L (ср.формы типа бат (при бартё) «брат» и стоп <*в^Ьр), возможно, палатальный звук (фонема)1’ также мог иметь свой глухой, позиционнообусловленный вариант L’.Наличие диалектного (Ярославского)ебро (ёбро) (Яр. губ. — Мол, Рост) КЯОС 63вместохарактерногодлярусскоголитературного языка и большинства русскихнародных говоров ребро (рёбро) в связи с тем,что замена согласного звуком j характернаименно для среднеязычных (палатальных)согласных, говорит о том, что, посколькуданного явления нет в русском и другихславянских языках, мерянский язык, видимо,мог иметь наряду с палатальными t’ и 1’ такжепалатальное г’ и эту черту передал сменившимегорусскимнароднымговорам,гдепалатальное р’ могло быть в дальнейшемзаменено палатальным j. Кроме того, вмерянском, очевидно, существовало такжепалатальноеn’,очемкосвенносвидетельствует уже приводившийся пример:рус. (диал.) не рой его < * не (т)ронь его «нетронь его» (Костр. губ. — Кин) МКНО, гдепереход -нь в j (й) указывает на несомненныйпалатальный характер n’ .†††††††† О том, что палатальность характерна в целом и для других русских говоров, сфор-мировавшихся на бывшей мерянской территории, говорят следующие примеры из их среднерусской,владимиро-поволжской, группы: тислой «кислый», дибель «гибель», рути «руки», иоди «ноги», Ваиьтя«Ванька», Ольдя «Ольга» [76, с. 293].Часть 1. Мерянский язык. Фонетика27К особенностям консонантизма мерян-ского языка, возможно диалектным, усвоеннымот него русскими говорами-преемниками,относятся, видимо, и своеобразные чертыротацизма, заключающиеся в появлении рперед -з- или вместо первоначального д, ср.:курзовок «плетенная из прутьев корзинакруглой формы с широкой ручкой» (Яр -Первом) ЯОСК – рус. (лит., диал.) кузовок«короб из лыка или бересты»; сварьба (Костр.губ. – Ветл, Нер) МКНО – рус. (лит.) свадьба;усарьба (Яр, Костр) ЯОСК — рус. (лит.)усадьба. Нечто подобное наблюдается в частимарийских говоров, а именно в северо-западных и горных, территориально особенноблизкихкмерянскомуязыку.Здесьвстречаются, в частности, такие связанные сротацизмом изменения, как появление группы -рд н- вместо -чн- (парднем вместо пачнем«хочу открыть»), -рдм- вместо -чм- (піірдмашвместо пычмаш «резка, резание»), -рш- (-рс-)вместо ч(ц) (теитершы вместо теиеце «вче-рашний») [25, с. 239]. Русский диалектныйротацизм в какой-то степени сопоставим сприведенными выше примерами подобногофонетического процесса в марийских говорах,в связи с чем можно предположить, что вобоих случаях речь идет о появлении звука рперед согласным или группой из двухсогласных, которая затем могла претерпетьупрощение, связанное с выпадением среднегосогласного. Следовательно, формы сварьба,усарьба могли возникнуть из предшествующихобразований *свардь- ба, *усардьба < свадьба,усадьба,аформакурзовок—изпредшествующейкузовок.Учитываявозможную взаимозамену звуков p/m вмерянскомязыке,отражаемуюпост-мерянскими русскими говорами как б/м ипозволяющую сблизить предполагаемую груп-пу -рдьб- с марийской -рдм-, а также то, что вмерянском звук Z (рус. з) – это позиционныйвариант фонемы s (рус. с), что позволяетсблизить группу -рз- с группой -рс-,предполагаемой для диалектного марийского,можно прийти к заключению, что ротацизм, встольблизкойформеобнаруживаемыймарийскими говорами, является в русскомдиалектном языке Ярославской и Костромскойобл. наследием местного вымершего финно-угорского мерянского языка.Уже в связи с наличием ротацизма врусских постмерянских говорах, очевидно,отражавшим одну из черт субстратногомерянского языка, территориально смежного смарийским,возникаетсомнениев28справедливости предположения Л.П.Грузова очувашском происхождении ротацизма вмарийском языке: «История ротацизма в ма-рийском языке еще не изучена. Ю.Вихмансчитает, что в древности это явление носилоболее широкий характер. При этом он исходитиз того, что ротацизм встречается не только взападныхдиалектах,ноиногдаонобнаруживается и в восточном диалекте.Однако такое утверждение Ю.Вих- мана, по-видимому, нельзя считать окончательным.Здесь может быть другое объяснение. Какизвестно, ротацизм представляет собойхарактерное явление для чувашского языка.Поэтому можно предположить, что он развилсяв марийском языке под влиянием соседнегочувашского языка» [25, с. 240]. Предположениеочувашскомвлияниикакпричиневозникновениямарийскогоротацизмавызывает сомнение уже в связи с тем, чтосреди марийских говоров он характеренпреимущественно для западных (горных), хотябулгаро-чувашское влияние испытывали не вменьшей степени и восточные говоры, то естьотносящееся к луговому и восточномумарийским диалектам. В еще меньшей степеничувашское (или булгарское) влияние моглобыть действенным в отношении мерянскихговоров, фонетические особенности которыхотразились в связанных с ними территориальнорусских говорах. Скорее всего, речь идет офинно-угорскойфонетическойизоглоссе,распространявшейся на часть мерянских имарийских говоров. Каковы бы ни былипричины возникновения этой изоглоссы – то лиспонтанные локальные фин- но-угорские, то липривнесенные извне каким-либо третьимязыком (возможно, субстратным), то лиследствие взаимодействия обеих указанныхпричин, — воздействие со стороны булгаро-чувашских тюркских говоров скорее всегоисключается. В связи с этим следует, по-видимому, усомниться и в том, является лиротацизм органично чувашской чертой.Поскольку этой особенностью чувашский языкблизок к финно-угорским, марийскому имерянскому, не исключено, что она могла бытьпривнесена не в марийский из чувашского, а вчувашскийизмарийского.Другимобъяснением данной общности может быть то,что три упомянутых языка подверглисьвлиянию какого-то четвертого, возможно,субстратного.Палатальность в мерянском языке — вотличие от русской палатализации — отно-силась только к согласным t (D), l, n, (?) r,О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкувозможно, также к s (Z), то есть к передне-язычным (зубным), однако не могла бытьсвязана с губными. Об этом свидетельствует, вчастности, наличие такого примера, как вазка«охапка соломы, сена; большой сноп льна,ржи» (Яр — Серед) ЯОСК, с отсутствиемсмягчения (палатализации) после в — рус.(диал.) вязка «всякая веревка, шнурок; жгут изсоломы для связывания снопов; шнурок длиобуви; прут, соединяющий копелья полозьевсаней; ручка косы» СРНГ VI 75, рус. (лит.)вязанка.Заменаобщерусскогопалатализованного в’ твердым в, очевидно,объясняется отсутствием палатализованныхзвуковвмерянскомиотсутствием(невозможностью) палатального в, что привелок необходимости передачи славяно-русскогопалатализованного в’ постмерянским русским(диалектным) твердым в. В связи с этим вприводившемся выше примере бёзли, фон.б’озли «возле» (Костр. губ. — Юрьев) МКНОимеется основание звукосочетание ’о (о сосмягчением предшествующего согласного)рассматривать как позднейшее видоизменениепервоначального (постмерянского) */SOZl’i, гдепод влиянием гласного переднего ряда iследующего слога гласный заднего ряда о былзаменен его переднеязычным соответствием о.Последующее -’о-, орф. -ё- ввиду, по-видимому,первоначальногоотсутствиясмягчения губных в постмерянских русскихговорах, как и в повлиявшем на них мерянскомязыке, следует рассматривать как позднейшуюзамену -о- наиболее близким ему русским зву-косочетанием, что (вместе с вытеснениеммерянского языка) было вызвано все большимсближением фонетической системы егонепосредственных русских говоров-преем-ников с фонетикой остальных русских диа-лектов чисто славянского происхождения.Последствием этого было вытеснение такихчуждых славяно-русскому языку звуков, какпереднерядные о и u.Наряду с уже отмеченными фонетичес-кими особенностями русских говоров бывшеймерянской территории (в основном из областиконсонантизма), в которых они отклоняются отрусского литературного языка и другихрусских говоров, обращают на себя вниманиете черты, которыми эти говоры сближаются,иногда в отличие от других русских диалектов,с русским литературным языком. В какой-тостепени, как и рассмотренные вышедифференциальные черты, эти особенностимогут быть связаны со свойствами мерянскогоязыка, отражать его фонетическое своеобразие.К числу подобных особенностей русскихговоров постмерянской территории следуетотнести в основном вполне четкое различениесвистящих с, з и шипящих ш, ж, что сближаетэти говоры с литературным языком ибольшинством других русских говоров иодновременно отличает от той частидиалектов, в том числе контактировавших сфинно-угорскимиязыками,напримерпсковскими, где наблюдается смешение этихзвуков [76, с. 72]. Вместе с тем нельзя неотметить, что некоторым говорам этойтерритории, в частности владимирским,свойственно «особое произношение мягких с’— з’, связанное с повышением степени ихпалатальности» [77, с. 86]. В связи с тем чтоговорампостмерянскихтерриторийсвойственна палатальность еще другихпереднеязычных (зубных) согласных (т, д, н, л,р), кроме с, з, причем палатальность согласныхможетбытьследствиеммерянскогосубстратного языка, есть основания считать,что палатальность (или значительная еестепень) в произношении мягких с и з вовладимирских говорах вызвана той жепричиной. Очевидно, по крайней мере, частиего говоров были свойственны палатальные s’и Z,’ . Вместе с тем различение в русскихпостмерянских говорах свистящих с, з ишипящих ш, ж свидетельствует о том, что вмерянскомэтизвукидолжныбылиразличаться.Другой чертой консонантизма русскихговоров постмерянской территории, сбли-жающей их с литературным языком, являетсяотсутствие цоканья (и чоканья). Случаи этихявлений (прежде всего цоканья) здесь чрез-вычайно спорадичны (единственный пример -мцела «пчела» (Костр. губ.) МКНО) и отно-сятся, скорее всего, к говорам пограничным свологодскими, представляя собой иногдаотдельные лексикализованные заимствования‡‡‡‡‡‡‡‡ Возможно, этой особенностью мягких с, з во владимирских говорах и их первоначальнойблизостью к мягким в прошлом 0, ж следует объяснять то, что именно здесь, как частично и вкостромских говорах, встречаются формы типа молосный с заменой фонетического -шн- в молочный,пшеничный, яичница звукосочетанием -сн- [77, с. 293]. Поскольку подобная замена выступает явно впозиции перед твердым согласным, где должно было употребляться не палатальное, а твердое -с-, если вданной особенности усматривать (пост)мерянскую черту, невольно напрашивается предположение, неприближалось ли в части говоров любое мерянское s по своей артикуляции и акустическому эффекту кфинскому s, которое также воспринимается как среднее между русскими с и ш [24, с. 22].Часть 1. Мерянский язык. Фонетика29из них. На это явление (отсутствие цоканья ичоканья, то есть смешения этимологическихаффрикат ц и ч или употребления одной изних) указывают и авторитетные издания порусской диалектологии: «Различение аффрикатч’ и ц: (ч’)ай, (ч’)исто, до(ч’)ка, но(ч’);кури(ц)а, кон(ц)а, КОНЄ(Ц) — характерно длябольшинства говоров южного наречия иговороврядацентральныхобластей(Московская, большая часть Калининской,Ярославской, Костромской, Горьковской), атакже для литературного языка» [77, с. 82]. Всвязи с указанным следует полагать, что вмерянском, как и в мордовских и марийскомязыках, в отличие от прибалтийско-финскихсуществовало две фонемы — с и с, поэтомуместное финно-угорское население приусвоении славяно-русского языка моглопроизносить как славяно-русское ц, так и ч ине смешивать их. Как известно, явлениецоканья объясняется влиянием на русский языкприбалтийско-финских, где возможна, хотя иизредка, аффриката с (ц) и полностью от-сутствует аффриката с (ч), в связи с чем обазвука (ц и ч) в случае отсутствия специальнойподготовки для усвоения звука ч передаютсяодной аффрикатой ц.Менее ясны в совпадениях со славяно-русскими фонетическими особенностями исвоей специфике, которая частично ужеотмечалась, черты мерянского вокализма,насколько на них могут указывать особенностисистемы гласных местных русских говоровКостромской,Ярославской,Ивановской,Владимирской и других областей, со-впадающих с территорией, в прошлом зани-маемой мерей. В принципе, — отвлекаясь отособенностей конкретной реализации соот-ветствующих звуков, мерянских и славяно-русских, — можно говорить о значительномсовпадении количества и состава гласныхфонем мерянского и местного диалектногосеверно-(велико)русского языков. Своеобразиемерянского вокализма могло заключаться втом, что ему была чужда фонема ы, о чемговорят уже приводившиеся примеры еезамены в ряде местных слов звуками у и и, ср.ручаг «рычаг», бриткий «прыткий». Другойособенностьюмерянскоговокализма,возможно диалектной, могло быть наличиефонем (или их вариантов) в виде двухпредполагаемых переднерядных лабиализо-ванных звуков — о и u, соответствующихлабиализованным заднерядным о и u Не ис-ключено, что, поскольку в костромской группесеверно-русских говоров, к которой относятся30говоры Костромской и Ярославской обл., как ивдругихсеверно-русскихговорах,различаются два типа е — открытое е (рефлексдревнерусского е) и закрытое е (рефлексдревнерусского ь, иногда ему соответствует иили дифтонг ие), это явление было поддержаносуществованием в мерянском, а также вприбалтийско-финском языках двух близкихим фонем — a (очень открытого звука,среднего между е и а) и е (закрытого е). Всвязи с тем, что некоторым русским окающимговорам,расположеннымнабывшейтерриториираспространениямерянскогоязыка, в частности владимирским, свойственО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуособый тип оканья, связанный с редукцией ,тогда как другим окающим говорам редукцияне свойственна, можно думать, что онапоявилась там под влиянием мерянского языка,в котором в таком случае должны быливыступать два редуцированных звука —переднего и заднего ряда е и е. Очевидно, впрошлом явление редукции северно-русскимокающим говорам, распространенным набывшеймерянскойтерритории,былосвойственно еще шире, чем теперь. Об этомговорят такие примеры из ярославскихговоров, как борно- вать < * бороновать«боронить» (Яр. губ.) КЯОС 34 и борноволох <*бороноволох «лошадь двух лет (букв. —лошадь, которая уже может волочить борону)»(Яр. губ.) КЯОС 34. Поскольку на бывшейтерритории мерянского языка в прошлом былираспространены лишь окающие говорысеверно-русского типа, из которых только внекоторых, например московских, позднее подвлиянием южнорусского диалекта распро-странилось аканье, следует думать, что в самоммерянском языке было, возможно, оканье, тоесть употребление о в безударной (как пра-вило, предударной) позиции, однако оно былосвязано с редукцией в других, более отда-ленных от ударного, слогах.Таковынаиболеехарактерныефонетические черты русских говоров натерриториибылогораспространениямерянского языка. Они дают возможностьвысказать более или менее обоснованныепредположения о фонетике мерянского языка,которые сводятся в основном к следующему.В мерянском языке употреблялись глу-хие взрывные фонемы p, t, k, сохранявшиеполностью глухость только в (абсолютном)начале слова. В интервокальной позиции,которая, очевидно, могла возникать на стыкедвух слов при особо тесной их связи, а также вположении между гласным и сонантом, внутрислова, глухие взрывные частично озвончались.Возникающие таким образом позиционныеварианты глухих взрывных не приобреталиполнойзвонкости,аявлялисьсоответствующими полузвонкими (точнее,полуглухими) B, D, G. Принять возможностьполного их озвончения нельзя ввиду того, что вмерянском выступал звук Р (средний между b 觧§§v), одновременное сосуществование которого сbсовершенноисключалось.Ввидуполузвонкости интервокального варианта р, тоесть его реализации в качестве B а не b, такимиже полузвонкими, то есть D и G должны былиявляться соответственно позиционные вари-анты глухих взрывных фонем t и k. Такимобразом, в мерянском языке по причине не-возможности противопоставления глухих извонких (полузвонких) в одной фонетическойпозицииотсутствовалофонологическоепротивопоставлениевзрывныхсогласныхфонем по глухости-звонкости. Частичное оз-вончение характеризовало лишь позиционныеварианты глухих взрывных фонем.Кроме полузвонкого B как позиционноговарианта р, в мерянском языке существовалозвонкое Р, которое исходно могло возникнутькак следующая (после B) позиционнообусловленная степень ослабления р (вытесниви заменив ф.-уг. *w > *v, Р позже могловыступать в двоякой роли — в качествесвязанногоиспраязыковымпопроисхождению р и с w(v)). Возникли ли исуществовали ли здесь соответственно 5 и у какследующая после D и G степень ослабления t иk, на основании немерянских (в основномславянских по происхождению) лексическихэлементов русских говоров постмерянскойтерритории установить невозможно. Покрайнеймере,промежуточнуюстадиюразвития глухих взрывных в определеннойпозиции (очевидно, в конце слова) длямерянского языка исключить нельзя, хотясделать это можно с помощью немерянскихданных только чисто теоретически.В мерянском языке очевидно, суще-ствовали также глухие фрикативные — сви-стящий и шипящий — звуки s. и s,. Подобноглухим взрывным они имели, видимо, не фо-нематически противопоставленные им звонкиесоответствия,атолькопозиционныеполузвонкие варианты Z, и Z,.В инвентарь мерянских фонем должныбыли также входить две аффрикаты — с и с.Чисто априорно, так как славяно-русскиематериалы соответствующих данных непредоставляют, следует и для них принятьвозможностьсуществованияпозиционн§§ Ср. характеристику этого типа оканья: «Полное окакье, т.е. различение (а) и (о) во всехбезударных слогах, свойственно свр. (= северно-русским. — О.Т.) говорам, кроме владимиро-поволжских, где распространено неполное оканье с редукцией безударных гласных, кроме первогопредударного. Другими словами, владимироповолжские (гъвУбр’йт), (хърУош’о) противопоставленыпроизношению (гбвбр’иТ), (хорошо) остальных свр. говоров. Большая полновесность предударного слогаво владимиро-поволжских говорах определяется характерной интонацией, свойственной им, и объясняетредукцию остальных безударных слогов» [76, с. 99].Часть 1. Мерянский язык. Фонетика31обусловленных (в положении между гласнымиили гласным и сонантом) вариантов —соответствующих по- лузвонких Зи 3.В мерянском языке отсутствовал звук(фонема) X, однако это не исключает возмож-ность существования в нем звука h, хотя наосновании данных немерянского происхожде-ния из русских говоров постмерянской тер-ритории установить или доказать это нельзя.В мерянском языке могли употреблятьсясонанты j, 1, m, n, r, по крайней мере для двухиз которых -1 и г- следует принятьсуществование глухих вариантов L и R.Для мерянской фонетики в области кон-сонантизма, кроме того, были, очевидно, ха-рактерны палатальные (среднеязычные) звукиt’ (D’), 1’, n’, s’, возможно, также r’. Покрайней мере, в отношении t’, 1’, n’, s’ можнопредположить фонематичность.Из гласных для мерянского языка можнопредположить существование звуков а, о, u, i,предположительно также e и а. По- видимому,емубылитакжесвойственныдваредуцированных (переднего и заднего ряда — эи э. Очевидно, здесь (возможно, толькодиалектно) употреблялись также передне-рядные лабиализованные о и U. Установить,все ли данные звуки были фонемами или частьиз них являлась лишь вариантами фонем, наоснованиирассмотренногоматериаланевозможно.Как и в других финно-угорских языках, вначале слова в мерянском языке мог выступатьтолько один согласный (или гласный).Очевидно, мерянскому языку (возможно,только диалектно и в известный период) былотакже не чуждо явление своеобразногосингармонизма.На основании рассмотренных данныхнельзя ничего сказать о характере мерянскогоударения.Такой в основных чертах представляетсяфонетика мерянского языка на основаниипоказаний немерянской (как правило, славяно-русской) лексики русских говоров бывшеймерянской языковой территории. Эти следымерянского субстратного «акцента» в русскихсловах нуждаются, однако, в дополнении иуточнении, чтобы сделанные с их помощьюпредположения приобрели бол ьшую степеньдостоверности.Рассмотрение фонетических особенно-стей русской лексики и ономастики предпо-лагаемого мерянского происхождения, чемупосвящен следующий раздел, позволит уточ-нить, проверить и дополнить сведения офонетике мерянского языка, полученные здесь.ФОНЕТИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА МЕРЯНСКОГО ЯЗЫКА(НА ОСНОВАНИИ РУССКОЙ ЛЕКСИКИ И ОНОМАСТИКИ МЕРЯНСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ)Для наиболее полного представления офонетике мерянского языка необходиморассмотреть также тот фонетический материал,который можно почерпнуть из включенных вместную русскую лексику и ономастику слов иназваниймерянскогопроисхождения.Поскольку в предшествующих исследованиях,касавшихся мерянского языка, изучались, какправило, только русские топонимы, режегеографическаялексикапредполагаемогомерянского происхождения, в сущности,преимущественноонипредставляютотносительноготовый,нетребующийпредварительной этимологической аргумен-тации материал для необходимого здесь фо-нетического анализа. Поэтому именно эти ужев известной степени изученные факты (преждевсего,представлявшиесянаиболееубедительными) будут рассмотрены в данномразделе. Данные этимологических разысканийавтора настоящего исследования привлечены вограниченном объеме, так как отягощенныебольшимчисломэтимологическихдоказательств они не могли способствовать32желательнойчеткостиизложенияфонетических свойств мерянского языка в ихнаиболеесущественныхидоступныхпроявлениях.Особой осторожности требует покарешение вопроса о фонемном составе ме-рянского языка, поскольку при настоящемограниченном представлении о мерянскойлексике о фонематичности того или иногозвука можно говорить только предположи-тельно, опираясь не столько на факты самогомерянского языка, сколько на свидетельствадругих финно-угорских языков, — критерийотносительный и недостаточно надежный.Более уверенно можно говорить о позиционноограниченном употреблении тех или иныхзвуков, а следовательно, и об их возможнойфункции вариантов, а не самих фонем.Опираясь на эти внутренние свидетельствамерянского языка, каким он представляетсясквозь призму русской лексики и ономастикимерянского происхождения, можно косвенноустановить возможный круг его фонем. Однакопри настоящей степени исследованностиО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкумерянской лексики эти выводы о мерянскойфонетике (точнее, фонологии) могут носитьтолько предварительный, предположительныйхарактер. Окончательная их аргументациябудет принадлежать тому времени, когданакопленногомерянскоголексическогоматериала окажется достаточно для выясненияфонемнойпротивопоставленности(непротивопоставленнос- ти, неотмеченности)всех обнаруженных мерянских звуков. Вданном исследовании речь будет идти главнымобразом о мерянских звукотипах, подкоторыми будут пониматься предполагаемыемерянские звуки безотносительно к тому,фонемы это или их варианты. Предположенияобихвозможнойфонематичности(нефонематичности) будут высказаны вдальнейшем.Поскольку предполагаемый примерныйперечень мерянских звукотипов был уже дан вконцепредыдущегораздела,основноесодержание данной части работы составятпроверка и уточнение высказанных тампредположений как в отношении конкретныхнамеченных звукотипов, так и фонетики вцелом.ВокализмЗвукотип i. К числу слов и названийпредполагаемого мерянского происхождения,отражающих данный звукотип, можно отнестиследующие: *il’Doma (-Deme) «безжизненный,лишенный жизни» — р. Ильдомка (Костр. губ.)Семенов 233 (ср. мар. илыдыме «нежилой,необитаемый»); *si «этот (эта, это)» — рус.(арг.) си(ень) «есть (букв. — это есть)» (Яр. губ.— Угл) КЯОС 184 (ср. ф. sе(оn) «это (есть)»,хант. si «это» < урал. *ci/*ce «это») ОФУЯ I399; *lil’ «душа» — рус. (диал.) лили «женскиегруди» (Твер. губ. — Каш) Смирнов 86 (ср. ф.іоуіу «пар», эст. leil «то же», хант., манс. lil«душа», венг. ^lek < ф.-уг. *lewle «дыхание,дух, душа») ОФУЯ I 424; *1ка(*1ке) «один» —рус. (арг.) иканя «копейка» (Яр. губ. — Угл)КЯОС 81 (ср. ф. yksi «один», эст. iiks (пИе),саам. ок’ъа, морд. Э вейке, мар. ик, манс. ак(аке) < ф.-уг. *1кЪе/*икЪе) ОФУЯ I 423.Фонетический характер данного звукотипа,одинаковыйилинесущественнораз-личающийся на определенном, отраженномданными лексемами, синхронном срезе еще непредопределяет, что всегда в истории этих словна месте звукотипа i выступал тот же звук.Напротив, есть основания предполагать, чтотолько местоимение si «этот (эта, это)»Часть 1. Мерянский язык. Фонетикаотражает первоначальное финно-угорское i. Вслове *il’Doma, судя по лексеме того же корня*ela «живой» (ср. Элино — Костр. губ. — Кол),i — появилось секундарно в условиях новогозакрытого слога. Не исключено также, что мер.^ка (*ike), реконструируемое на основе рус.(арг.) иканя «(одна) копейка», хотя бы вначалемогло иметь звук и- вместо i-. Во всякомслучае, независимо от его происхождениябесспорным является факт существованиязвукотипа i в мерянской фонетической системе.Звукотип и. Данный звукотип отражен вцелом ряде предполагаемых слов и названиймерянского происхождения, в частности таких,как *kutkа (kutke) «орел» — д. Кутко(бал) (*<KutkoBal) «Орлиная (букв. — Орел) деревня»(Яр. губ. — Угл) Vasmer 417 (ср. ф. kotka«орел», мар. куткыж «беркут», коми кутш«орел», ф.-уг. *koCka «то же») КЭСКЯ 148;*juk (род.п. juGen/-en «река» — р. Юг (Jug)(Вл. губ. — Горох) Vasmer 394 (ср. ф. joki«река», эст. jogi, коми ю, хант. юхан, венг. ст. j0< ф.-уг. jоke- «то же») КЭСКЯ 334; *urma«белка» — рус. (диал.) урма «то же» (ср. ф.о^ча «белка», эст. о^ч, саам. Н оаг^, морд.,мар., коми ур < ф.-уг. *ога(*8га) «то же», ф. -vaи мер. *-ma < *0а под влиянием *-п в *urfa-n,род. п. ед.ч. — суффикс (ф.-уг. *-ра) КЭСКЯ297-298, Хакулинен I 125-126; *tuDopa (*-Defe)«знающий, осознающий, чувствующий» — рус.(диал.) при-о-тудоб- еть «окрепнуть» (Костр.губ. — Кол) МКНО, о-тутовать «отойти(прийти в обычное состояние)» (Костр —Антр) КОСК (ср. ф. tunteva «знающий;чувствующий» от tuntea «знать; чувствовать»,связанного с саам. Н dow’dat «то же», комитодны «знать», удм. тодыны «то же», венг.tudni «знать, уметь, мочь», нен. тумда(еь)«узнать; заметить» < урал. *tumte- «знать (*<видеть)») КЭСКЯ 283, ОФУЯ I 405; ’^kut^«собака, щенок» — рус. (диал.) кутя (м. р.)«кутенок, щенок» (Яр — Борисогл, Рост,Пересл; Костр — Нер) ЯОСК, кутя-кутя«слова подзыва для собаки или щенка» (Яр —Яр; Ив — Ильин) ЯОСК (ср. коми кути, кутян,кутю «щенок», удм. куча(пи), хант. кэтюв «тоже», манс. кутюв «собака», венг. kutуa,возможно, также эст. kutsikas «щенок», нен.хутю «молодая собака; (детск.) собака» (? урал.*kut’-(-U)a) «(молодая) собака») КЭСКЯ 147.Примеры свидетельствуют о полнойреальности в мерянском языке звукотипа u,который может быть как продолжением финно-угорской (и даже уральской) фонемы u, так иследствием трансформации какого- либодругого звукотипа, существовавшего на его33месте в предшествующий период развития(прото)мерянского языка. С несомненностьюэто относится к тем случаям, где мерянскому uв новом закрытом слоге соответствует о (впервоначально открытом слоге) других финно-угорских языков: мер. ^гта < *ur^ — cпереходом -0- > -т- под влиянием -п в *ur^-n,род.п. ед.ч. < ^rafa < *огара — ср. ф. оrava <^ra0a < *о^ра. Здесь u возникло, видимо, врезультате выпадения (через стадию редукции)гласного предшествующего слога, что вызвалокомпенсирующее удлинение и сужениегласного (в данном случае о-) в новомзакрытом слоге с последующим переходом вгласный следующей, более высокой степениподъема (u-) при утрате его долготы (*ur^ <*Or0a < ^refte < ^^ра). Подобный переходотражен в мерянском *ц1^а(^э) «бывший(перен. — умерший, покойник)» — рус. (арг.)ульшага «умерший, покойник» (Углич) Свеш92 (ср. мар. улшо «присутствующий» от улаш«быть», родственного ф. о11а, эст. оіета, морд.улеме «то же», коми волі «был», хант. в&ё’ты«быть», манс. блу.:кве «то же», венг. volt «был»(ф.-уг. ’^оіе- «быть») ОФУЯ 417, что даетоснованияпредположитьвозникновениеуказанной мерянской формы из пред-шествующего *о1eSa (-s е) > *о1eSa > *оі^а«бывший».Звукотип о. Отражен в ряде русскихдиалектных названий, явные финно-угорскиеэтимологические связи которых, а такжеизвестное их своеобразие и фиксация набывшей территории распространения мерян-ского языка позволяют усматривать в нихмерянские субстратные включения, рекон-струируя на основании этого соответствующиеисходные мерянские лексемы, напр.: НоЕа(^о1Єе) «перо» — д. Толго(бол) (ТоїдоЬої) (Яр.губ. — Яр) Vasmer 416 (ср. саам. Н dо1’gе«перо (птицы)», морд. толга, мар. (пые) тыл,удм. тылы, коми тыв, хант. (вах.) tOyel, манс.(тавд.) tccl, венг. tell, ст. ^ul «то же», нен. Ъё«крыло» < *^о < *tuej < урал. ^ц^а «перо,крыло») ОФУЯ 400; SW 166; *]оп < *оп «есть(является)» — рус. (арг.) (еи)ень «есть (букв. —(это) есть)» (Яр. губ. — Углич) КЯОС 184 (ср.ф., кар., вод., эст. оп «есть (является)», иж. опо,вепс. от, лив. um «то же» < *оті < ^ma «свой»)SKES II 430-431; *П’ЄГО «болото» — рус. (арг.)Нерон«Галичскоеозеро(характерноеболотистыми берегами)» (Костр. губ. — Галич)Вин 48 < *П’ЄГО-П, род.п. ед. ч. от *П’ЄГО в*К’ЄГОП (jah^) «Болотное (букв. — болота)(озеро)» (ср. ф. ПОГО «ложбинка, болотистаялощина», мар. норо «сырой», удм. нюр34«болото; влага; сырость», коми нюр «болото»,хант. (казым.) нёрум «то же», (сургут.) n’urem«болотистая местность», (вост.) n’or «муть (вводе); пыль», манс. (сев.) няр «болото», (конд)n’er, (тавд.) n’er «то же», венг. nyirok «сырость»,сельк. njarre (n’arv) «болото, тундра» < урал.*ПОГЛ (*nora) «влага, влажный; мокрое место,(болото)») MSzFUE III 486-487, КЭСКЯ 201,SKES II 393, ОСНЯ I, XXVII; II 89; *^lema«смерть; (тяжелая) болезнь» — рус. (диал.)колема «болезнь» < *колема под влияниемколеть (яросл.) «(о скотине) умирать» КЯОС90,колетый(моск.)«худой,тощий,изможденный» СРНГ XIV 132 и под.(Костр – Ветл) СРНГК), колемать «болеть,хворать» (там же) (ср. ф. kuolema «смерть», эст.koolma «умирать < умирание, смерть», иж.кОІета«смерть»,лив.kUol’imi<*kOlimine/*kOlema «умирание», морд. ку- лома«смерть», мар. колыма -ш, коми куло’м «то же»,хант. (казым.) хал’-ты, удм. кулы- ны«умирать», манс. (ср.-лозьв.) khali «умирает»,венг. halni «умирать», нен. хась < урал. *kole-(/*kOlе) «то же») ОФУЯ I 407, MSzFuE II 250-251; *toma (*tome) «дуб» – p. Тома (Toma)(Костр. губ. – Солигал) Vasmer 380 < *Toma(juk) «Дубовая (букв. – дуб) (река)») (ср. ф.tammi «дуб», эст. tamm, морд. Э тумо, морд. Mтума, мар. тумо, мар. Г тум, удм. тылы «тоже», дперм. тупу «дуб(?)» (Тупи(-шор)(«дубовый (ручей)»?), где ф., морд., мар. словапроисходят из *tomma «дуб» (Collinder 155),раннепермское (с протофинским?) — из *tum-pu «то же» (КЭСКЯ 286)); *-Во1, ст. *-Balo <*palo-второйкомпонентдвучленныхкомпозитов- топонимов — «деревня, село»: д.(Ки)бол/ Kibol < (Ки)бало, Kibalo (1578 г.)«Каменная (букв. — камень) (деревня)» (Вл.губ. — Сузд) Vasmer 417 (ср. хант. (вост.) рuYэl«деревня, населенный пункт» СВХД 381, манс.павыл, (конд.) павел”, пагел”, паойел Баландин— Вахрушева 75, венг. falu, мн.ч. faluk/falvak«то же», (?) саам. (вост.) рUlKaz «район выпаса(Weidegebiet)» Lagercrantz II 621, (?) кар. < ?саам. palvi «место жительства», угор. (саам.?)раїуз «деревня; селение < ? *стоянка ко-чевников у места выпаса скота»).В рассмотренных примерах всюду насинхронном срезе прослеживается звуко- тип о.Однако если в ряде случаев его можно считатьунаследованным из предшествующих, болееили менее отдаленных периодов в качествеисходного звука: *jon’ «есть (являться)» — изфинского, общего для прибалтийско-финскогои мерянского, SKES II 428-429; *kolema«смерть; (тяжелая) болезнь» — из уральского;О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку*П’ЄГО «болото» — из протомерянского, ср.мар. норд «сырой»; *toma «дуб» — изпрафинского, общего для мерянского сприбалтийско- и волжско-финским (Collinder155), то в некоторых случаях — как результатразвития других звуков. В компонентесложных слов *-Bol «деревня, селение»,развившем свою форму в интервокальнойпозиции (между гласным и сонантом) изисходного pol, обнаруживается характернаядля мерянского языка закономерность —переход гласного менее высокого подъема вгласный более высокой степени образования вслучае, если он оказывался в новом закрытомслоге. Об этом свидетельствует более древняяформа слова (компонента), засвидетель-ствованная в XVI в. Поскольку слог в этовремя еще был открытым, вместо -о- выступалгласный -а-, ср. (Ки)бало, дающее возможностьреконструировать более раннюю формумерянского слова как *ра1о. Почти полноеформальное совпадение мер. *ра1о «деревня,селение» с венг. falu «то же» < *ра^свидетельствует либо об общем про-исхождении с венгерским (и другими угор-скими), либо о заимствовании (прото)ме-рянским в период контактов этого языка сугорскими языками. Явно вторичным является-о- также в реконструируемом мер. *tolGa, гдеисходным было прауральское -u- (*tulka).Интересно сходство в развитии вокализмамерянского и мордовских языков с уральскимиязыками восточной ориентации: развитиеисходного -u- в -о-, помимо мерянского имордовских, произошло во всех угорских иненецком языках.Звукотип а. Данный звукотип содержитцелый ряд слов и названий предполагаемогомерянского происхождения. С наибольшейуверенностью о нем можно говоритьприменительно к первому слогу слова, так какименно он, вероятнее всего, нес на себеударение. О других слогах слова — в какойстепени там графическое отображение а и егопроизношениевсовременных,преимущественно окающих, русских говорахна постмерянской территории соответствуетистинному положению в самом мерянскомязыке (даже в наиболее близкий нампозднемерянскийпериод),—сказатьзначительно труднее. Судя по ряду примеров, вчастности связанных с появлением новыхзакрытых слогов, о чем уже говорилось, вмерянском языке гласные, находившиеся вбезударной позиции, могли выпадать. Этомумог предшествовать их переход из гласныхЧасть 1. Мерянский язык. Фонетикаполного образования в гласные неполногообразования, то есть редуцированные. Уже всвязи с этим можно предположить, что и рядгласных,сохранившихсявбезударнойпозиции,произносилсяотносительноослабленно, нечетко, частично переходя всоответствующие редуцированные переднегоили заднего ряда. Исходя из сказанного, атакже того, что, хотя старославянский идревнерусский имели редуцированные (как изнаки для их передачи графически), этатрадициянеполучиларазвитияв(велико)русской орфографии, современноеграфическое (и фонетическое) а непервыхслогов, в особенности многосложных словмерянского происхождения, нельзя во всехслучаях принять с полной уверенностью заотражение звукотипа а. В части случаев —установить их с полной определенностью поканевозможно — а непервых слогов может,видимо, отражать мерянский редуцированныйряда е/е (иногда в непервых слогах слова егоможет, очевидно, передавать буква о). Ввидуэтого здесь будут приведены только те случаи,где звукотип а выступает в первом слоге слова,то есть является наиболее вероятным. К ихчислу можно отнести, в частности, следующиепримеры из диалектных апеллятивов иономастики:*anDopa«кормящий(-ая),дающий (-ая)» — р. Андоба (приток р.Костромы — План р. Костромы 8) (ср. ф.antava «дающий» от antaa «давать», эст. andev,фон. anDev «дающий» от andma «давать», caaм.H. vuow’det «продавать», морд. андомс «кор-мить», удм. удыяы «поить», коми удны (впарном слове вердны-удны «кормить-поить (=угощать)»), (диал.) удны «поить», венг. adni«давать; продавать» < ф.-уг. *amta «давать»)КЭСКЯ 295-296, MSzFUE I 69, ОФУЯ 418; *ata(at’e) / *aca «отец» — д. Ате(бал) (Atebal)«Отцовская (букв. — отец) (деревня)» (Моск.губ. — Дмитр) Vasmer 418, p. Ача (Костр. губ.— Гал) КГЗ, 83 (ср. ф. ati «тесть; свекор», atti«отец», atta, aataa, кар. aatti, вод. aataa «то же»,эст. aatt «отец, дед; старик», (диал.) att «то же»,морд. Э атя «старик; муж», морд. М атя«старик; дед», мар. ача «отец; свекор», мар. Г’атя «отец», удм. атай «то же», венг. atya«отец; монах», где нет уверенности впраязыковом происхождении всех слов, не-которые, например удм. атай (тат. ата «отец»,зват. атай), можно считать эаим- ствованиями,в связи с чем их праформа не ясна) SKES I 28,MSzFUE I 100-101; *palo (*-Ва1о) «деревня,село» — д. (Кн)- бало (Kibalo) «Каменная(букв. — камень) (деревня)» (Вл. губ. — Сузд)35Vasmer 417 ср. также (Нуш)поло (NuSpolo), —очевидно, ошибочно вместо (Нуш)-пало (Вл.губ. — Александр) (ср. хант. (вост.) puyel«деревня, населенный пункт», манс. па выл,(конд.) пагел Баландин — Вахрушева 75, венг.falu «то же» < угор. *ра1yз-; более подробносм. по поводу звукотипа о); *matkoma(*matkema) «езда, путешествие» — р. Мат-кома < *Matkoma (juk) «Ездовая (букв. — езда)(река)», то есть удобная для езды, плавания(Яр. губ. — Пош) Дитмар 62 (ср. ф. matka«путь, дорога», matkata «путешествовать,ездить», кар. matka «путь, дорога», matata«идти по дороге; ездить; бегать», вепс. matk«путь, расстояние», вод. matka «путь, дорога»,эст. matk «путешествие; поход; странствие;прогулка; поездка, экскурсия», matkama«совершатьпоход;путешествовать;странствовать» < прибалт.-фин. *matka «путь,дорога» с дериватами); *pagGa «гриб» (в томчисле растущий на дереве) — рус. панга «губа,губка на древесных породах» (Костр. губ. —Ветл) МКНО (ср. морд. М панга «гриб», морд.Э панго, мар. поя*о, мар. Г понгы «то же»Саваткова 122, нган. fanka «быть пьяным(после опьяняющего напитка с грибом)» <(ypan. *pagka «гриб») Востриков ФУЛЭ 3233,Alvre II 57, Collinder 408, однако с другимвокализмоммер.*ро^а«гриб»,реконструируемое на основе названия р. Понга(Ponga) (*PоgGа(juk) «Грибная (букв. — гриб)(река)») (Костр. губ. — Кол) Vasmer 377;*kanDo-(ms) «носить» — рус. (диал. груб.)кандёхать «работать» (из рус. (арг. постмер.)*кандать «носить, таскать», осложненногосуффиксом -ёх-, под влиянием форм типанесладёха, растерёха и т.п. (Яр — Ярославль)ЯОСК (ср. ф. kantaa «носить», эст. kandma,caам. Н guod’det, морд. кан- домс, мар. кондаш,хант. (вас.) kantem «поднимать на спине»,манс. khunti «то же», нен. hаnnа «носить», эн.kaddabo (haddabo) «нести, уводить», нган.kuanda’ama«уносить»,СЄЛЬК.kuandau«носить» < ypan. *kanta- «то же») S^S I 157-158, Collinder 406, однако konDo-^а «несущий(-ая)» в названии р. Кондоба (приток р. Нельши— Костр — Ней), где в первом слоге отражендругойвокализм.Какпоказываютрассмотренныепримеры,восновноммерянскому языку свойственно сохранятьунаследованный из предшествующих периодовзвукотип а в случае, если слоговая структураслова не претерпевала изменений. Когда врезультате выпадения гласного последующегослога слог с а секундарно становился закры-тым, этот звук переходил в о (ср. *-Во136«(-)деревня» < *-Ba1o «то же»). Однако, каксвидетельствуют два последних примера,иногда в мерянском а переходило в о присохранении всех его гласных. Очевидно, этосвязано с расхождением, существовавшиммежду отдельными мерянскими диалектами,одни из которых (сохранявшие а) сближалисьэтой особенностью с прибалтийско-финскимии мордовскими языками, а другие (где апереходило в о) — с марийским языком. Как ирядом других отношений, этой чертоймерянский,расположенныймеждуприбалтийско-финскими, мордовскими и ма-рийским языками, с лингвистической точкизрения представлял собой связующее звено,переходную зону между ними.В отличие от рассмотренных звукоти-пов более сложны для установления остальныемерянские гласные, конкретные фонетическиеособенностикоторыхможнотолькопредположить сквозь две основные преграды,мешающие их реконструкции, — неизбежноесближение со славянорусской фонетическойсистемой (и соответственно отдаление отисходной финно-угорской, мерянской), а такженесовершенствоотражениязвуковойфонетическойсистемысредствамиееграфической передачи.Есть основания думать, что в мерянскойфонетике не было единого звукотипа е. Скореевсего, в мерянском существовало двазвукотипа — гласный е переднего рядасреднего подъема и гласный а переднего ряданизкого подъема. Оба звукотипа в роли фонемпредполагаются для финно-угорского праязыка[53, с. 159]. Оба звука преимущественно какфонемы сохраняет до сих пор большинствофинно-угорскихязыков—финский,эстонский, карельский, вепсский, ижорский,водский, ливский, мордовский- мокша,мордовский-эрзя(диалектно),марийский(луговой и восточный, диалектно), марийский(горный), саамский. Отсутствует звукотип а.только в мордовском-эрзя литературном,марийском литературном, а также во всехпермских (коми-зырянском, коми-пермяцком,удмуртском)иугорских(хантыйском,мансийском, венгерском) языках.Наиболее убедительное отражение су-ществования звукотипов е и а обнаруживаетсяв формах единственного и множественногочисла реконструируемых мер. *pen’ «двурогиеграбли» (ед.ч.) и panek «то же» (мн.ч.),восстанавливаемыхнаосноверусскихдиалектных форм с -е-/-и- и -я- в корне слова,причем -е-/-и- преобладает в вариантах слова,О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуне осложненных -к-, а -явегоразновидностяхс-к-воснове,непосредственно следующим за корнем, ср.:бени «вилы с двумя длинными зубьями» (Яр)ЯОСК, бини «двурогие вилы для раз-брасывания навоза на поле» (Яр) ЯОСК, ве-нечки «двурогие деревянные вилы, которымитрясут солому при обмолоте» (Костр) ЯОСК —бянки «деревянные вилы с двумя зубьями» (Яр)ЯОСК, бяньки «деревянные вилы с двумязубьями для уборки соломы при молотьбе»(Вл. губ.) СРНГ III 360, вянки «вилынебольшие двурогие, тупые» (Костр) СРНГ VI79. Диалектографическая характеристика формданного слова (его распространенность набывшей мерянской территории или — врезультате переселений — к востоку от нее),его финно-угорская и мерянская типичность(наличиеодногосогласноговместопредполагаемых исходных двух в начале слова;колебание б-/в-, отражающее характерный длямерянского звук Р; переход в новом закрытомслоге гласного более низкого подъема в глас-ный более высокого подъема) дают основаниерассматривать его как включение изсубстратного мерянского языка. В мерянскомязыке его можно считать заимствованием изкакого-то индоевропейского языка, скореевсего — ассимилированных мерей носителейиндоевропейской фатьянов- ской культуры,предполагаемое слово языка которых *dwani(мн.ч.) «(вилы-)двойни» было видоизменено вмерянском согласно его фонетическим играмматическим закономерностям в дмер. pani(ед.ч. «вилы сЧасть 1. Мерянский язык. Фонетика37двумя зубьями» (более подробную этимологиюсм. в гл. «Лексика»). При дальнейшей утратеконечного гласного в форме единственногочисла слова возник новый закрытый слог, чтопривело к переходу -a- > -е- (*0en’ < *0an’ <*0ane < *0ani (ед. ч.) «вилы с двумя зубьями»).Поскольку в форме множественного числаслова корневой слог оставался открытым иудлинения и сужения гласного а с дальнейшимего переходом в е там не происходило, формамножественного числа и при редукции ко-нечного гласного основы сохраняла пер-воначальный вокализм *panek < *^anik (мн.ч.)«грабли с двумя зубьями»). При усвоениивосточными славянами форм мерянского слова,переведенного по образцу других подобныхлексем в категорию существительных типарХигзЫе tantum (по модели грабли, вилы, сани— без формы единственного числа), где формыбени — бян(ь)ки воспринимались какобразования, идентичные чисто славянским(типа сани — санки), мерянский звук -a- сталпередаваться звукосочетанием -’a-, орф. -я-, тоесть -а- со смягчением предшествующегосогласного. Что касается мерянского -е-,имевшего, очевидно, в отличие от оченьоткрытого гласного -a- довольно закрытыйхарактер, то оно было субституирова- новосточными славянами наиболее близким кмерянскому славяно-русским звуком -ь- (-е-),который в северно-(велико)- русских говорах и,очевидно, их прото(ве- лико)русских говорах-предках древнерусского языка в качествезакономерного рефлекса имел е (е закрытое)или возникшее из него и [76, с. 40]. Отсюдазвук -е- или -и- как закономерное отражениесеверно-русского рефлекса друс. -ь-, отра-жающего, в свою очередь, мерянское е. Еслибы в корне мерянского слова выступал звук -е-,при образовании нового закрытого слога егобы всюду закономерно заменил -и-, то естьсуществовала бы только форма бини безпараллельного ей фонетического варианта с -е-как результата отражения -ь- (-е-) (мер. £е,) всеверно-русских (постмерянских) говорах. Сдругой стороны, мерянское -а- (со смягчениемилибезсмягченияпредшествущегосогласного)привозникновенииновогозакрытого слога дол- 38жно было бы закономерно дать рус. (постмер.)*бёни < мер. Р’ОП < P’an < *P’ani или * бони <мер. *^ОП < *pan < *^ani с отражениемсоответственноформымерянскогомножественного числа как бян(ь)ки (*ба-н(ь)ки). Таким образом, единственно воз-можным объяснением русских звуков -е-/ -и- (вформах бен(и) / бин(и) / вен(ёчки)) и -я-, фон: ’-а- (в формах бян(ь)ки/вян(ь)ки) является ихинтерпретация в качестве передачи мерянскихзвукотипов е и а при отсутствии смягченияпредшествующегомерянскогогубногосогласного. Следовательно, русская буква я всловах мерянского происхождения можетслужить не только для передачи сочетанияпредшествующего мягкого (палатального)согласного, в том числе j (й), с последующим -а-, но и передавать звук а подобно тому, какона используется для передачи этого звука вфинских и эстонских географических на-званиях: ф. Jyvaskyla — Ювяскюля, Janis- jarvi— Янисъярви, Jarvenpaa — Ярвенпя, Jaaski —Я(а)ски [114, с. 794]; эст. Vandra — Вяндра,Munamagi — Мунамяги, Jagala — Ягала, Jarvakandi — Ярваканьди [160, с. 627, 630, 635].Сложность расшифровки случаев употреблениязвукотипов а и е в мерянском языке наосновании их графического отражения врусских словах и названиях мерянскогопроисхождения, как показывают уже примерыпередачи звука a в финских и эстонскихтопонимах, очень велика. Вызвано это преждевсего тем, что специфический для мерянскогоязыка и чуждый русской фонетической системезвук а выступает не в мерянских текстах, гдебыло бы закономерным стремление точно егопередать, а в словах и названиях, являющихсялишь субстратными включениями в русскомязыке, приспособлявшимися к особенностямего фонетики. Ввиду отсутствия звука а врусской фонетической системе, а такжесоответствующей ему буквы, средствамирусской графики невозможно его передать, чтовидно, в частности, на примере современноймокша-мордовскойорфографии,располагающей только русскими буквами:здесь звук а передается в начале слова буквой э(эши, «колодец»), в середине — буквой я(мярьги «скажет»), в конце — буквами е или я(веле «село», ноО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкувальмя «окно») [113, с. 271]. В ходе исто-рического развития в фонетике мерянскогоязыка могла измениться как роль звукотипов еи а (утратив унаследованную ими из праязыкафонематичность, они могли стать вариантамиодной фонемы), так и былое их распределениев случае сохранения обоих звуков в качествефонем (в отдельных случаях рефлексы финно-угорского е могли переходить в а и, напротив, амогло заменяться е). Поэтому в настоящеевремя невозможно определить точно, особеннодляпозднемерянскогопериода,случаиупотребления в мерянских словах обоихзвукотипов. Можно их только с известнойстепенью достоверности предположить наосновании соответствий в родственных языках,сохраняющих обе фонемы, а также опираясь наих отражение в графике.Наличие звукотипа -е, по крайней мередля раннего периода истории языка, можнопредположить в следующих словах мерянскогопроисхождения: ***** ††††† ‡‡‡‡‡peZa/peZe «гнездо»- н.п. Пезо(бал) на р. Пеза *PeZa(juk)«Гнездовая (букв. – гнездо) (река)» (ср. ф.Pesajarvi «Гнездовое (букв. – Гнездо) озеро»),ф. pesa «гнездо», эст. pesa, саам. Н basse, морд.Э пизэ, морд. М пиза, мар. пыжаш, мар. Гпыжаш, коми поз «то же», удм. пуз «яйцо»,хант. (конд.) pit «гнездо», манс. пити, венг.feszek, ст. feze, нен. пидя, эн. fide, нган. <pаttе,сельк. peD, кам. phida < урал. *реsа); *lejma <*leZ’ma < *lesma «корова» – рус. (диал.) лейма«то же» (Костр. губ. — Гал) ООВС 102 (ср. ф.,кар., иж., вод. lehma «корова», вепс. l’ehm, эст.lehm, лив. ni’em, ni’eme «то же», морд. Элишме «лошадь», (диал.) iSmе «то же», морд. Млишме «конь (только о красивом илиигрушечном коне)» < *lesma «(дойная)кобыла», откуда, очевидно, семантическоеразвитие в двух направлениях: 1) (вмордовских языках) лошадь вообще; 2)(вприбалтийско-финских и мерянском) > дойноеживотное (кобыла, корова) > корова) SKES II284, Nirvi 257 ; *kera (*kere) «кора, лубок» – р.11§§§§§Кера (Костр. губ. – ^p) Vasmer 386, КГЗ 237 (ср.ф. keri «новая кора березы, появляющаяся наместе содранной бересты», саам. Н garra«кора», морд. Э керь «кора, лубок», морд. Мкяр «то же», мар. кур «лубок», мар. Г кыр, удм.кур «то же», коми кор «то же; кожура, шелуха»,хант. (вост.) kir «тонкий наст, тонкая коркальда», манс. ker «кора; кожура, скорлупа»,венг. kereg «кора; корка; скорлупа», ст. ker (в(has)ker «брюшина (букв. – жи- вот(а) кора)») <ф.-уг. kere «кора»); pel’ma < *pelema «боязнь» -рус. (арг.) пельмать «знать < бояться» (Костр.губ. – Гал) Вин 49 (ср. ф. pelata «бояться», pelko«страх, боязнь», эст. pelgama «бояться», морд.пелема «боязнь», удм. (диал.) pulini «бояться»,коми повпы «то же». полом «боязнь», хант.(казым.) палты (палты) «бояться», манс.пилуукве, венг. felni «то же», felelem «боязнь»,нен. пилюць «бояться» < урал. *pele- «то же»)MSzFUE I 198, КЭСКЯ 223.Исходноепрафинно-угорское(пра-уральское)-e-, как и в основном сохранение тойже закрытости звука (иногда реф- лексация егов виде -i-) в большинстве финно-угорских(уральских) языков, дает основание полагать,что во всех приведенных реконструированныхмерянских словах, во всяком случае в раннийпериод их истории, на месте праязыкового -е-выступал мерянский звукотип е.В противоположность этому с большимоснованием можно предположить наличиезвукотипа a в таких предполагаемых мерянскихсловах: kaGa (kaGe/-e) «кукушка» – р. Кега(Кеда) (Костр. губ. – Буй) Vasmer 382 (ср. ф.kaki «кукушка», уменьш. kakO, кар. kagi«кукушка», вепс. kagi, kagi, вод. cako, эст. kagu,(диал.) kagi VMS I 352, лив. ke’G, ka’G, саам. Hgiekka (? балт., ср. лит. gege (дЄдЄ> «то же»)SKES II 259; *jahre/-e «озеро» < *jayre <JaG(e)re – p. Яхрен < *jahren (juk) «озерная(букв. озера) (река)» (Вл) Смол 208, н.п.Яхро(бол) (Jachrobol) < * jahre(Bol) «озерная(букв. озера) (деревня)» (Яр. губ. – Дан) Vasmer416 (ср. ф., кар. jarvi «озеро», вепс. jarv, jarv,jarf, вод. jarvi, эст. jarv, лив. jara, саам. Н jaw’re,морд. Э эрьке, морд. М эрьхке, (диал.) jer’ke(морд. < -ке < *-kka по происхождению —суффикс уменьшительности, присоединенныйк основной форме (j)ar), мар. ер, мар. Г йар «тоже») SKES I 132; мер. paha/-e «мало» — рус.(диал.) вяха «немного (Костр — Парф); пустяк(Яр — Рост)» ЯОСК (ср. ф. vaha «малый»,vahan «мало», вепс. va ha(n) «мало», эст. vahe«мало», морд. Э вишка «малый, маленький»,вишкине «маленький», веж(гель) «(анат.)***** Не исключена связь исходног†††lesma «кобыла» с тюркским alasa [ЭСТЯ I136-137], лежащим в основе чув. < * булг. лаша(lаSа) «лошадь» (?lasama < lasa-ema «лошадь-мать»); в таком случае слово мог-‡‡‡‡‡ло бы рассматриваться как возникшее наоснове древнего заимствования из булгарскогоязыка.§§§§§ Фонетическое своеобразие слова, как иместо фиксации, исключают возможность егозаимствования из прибалтийско-финских языков[SKES II 284], заставляя как наиболее оправданноепринять его исконно мерянское происхождение. Ср.также работу Калима [138, с. 151], ставившего под сомнение заимствованный характер слова.11Часть 1. Мерянский язык. Фонетика39язычок (букв. — малый (язык)» < веш(е) (кель)< *vasa (keli).Мерянское и саамское соответствия ф.jarvi и под. особенно ясно показывают, что воснове всех этих слов лежит заимствование изнезасвидетельствованногодревнегоиндоевропейскогоязыкаВолгоОкскогомеждуречья — скорее всего носителейфатьяновской культуры, — отраженноеданнымифинно-угорскимиязыкамииреконструируемое с их помощью как *j‘a’gere(-) < и-е. *aghero- (форма местногопадежа?) «озеро», родственное пел. *ezero (рус.озеро) и лит. eZeras (aZeras) «то же», что далоисходное ф. *jakere, послужившее отправнымпунктом своеобразного развития в каждом изязыков. В мерянском через стадию ja G(e)re,отраженную, очевидно, в рус. (диал., арх.) игра«выдающаяся в море и заливаемая во времяприлива часть морского берега; песчанаяотмель в устьях рек, покрываемая при приливеводой» Мурз 263, слово путем фрикатизации -G- (*jav(e)re) приобрело позднейшую форму jahre, отраженную рус. (постмер.) Яхре-. Вприбалтийско-финских языках -k-, нахо-дившееся в середине слова, закономерноперешло в -v- [53, с. 135], что дало * jav(e)re/-i,очевидно, отраженное в саам. Н jaw’re, котороемогло быть заимствовано из прибалтийско-финского, а также в лив. jara < *jav(e)re ссекундарным удлинением корневого гласного,вызванным выпадением -v(e)-. В остальныхприбалтийско-финских языках вследствиеметатезы возникла форма типа ф. jarvi, эст.jarv. Что касается мордовских и марийскогоязыков, то в них вследствие закономерноговыпадения -k- и его рефлексов в серединеслова [там же] должна была возникнуть форма*jare, получившая затем своеобразное развитиев каждом из языков. Мягкость r’ в мордовском,как и в вепсском, указывает на то, чтоконечный гласный в финно-угорских языках, атакже в индоевропейском языке-источнике былгласным переднего ряда. Об этом, а также опервоначальном своеобразном сингармонизмевсех данных финно-угорских языков говоритотражение и -е, начального ja – с гласнымзаднего ряда в виде ja-, то есть перевод его впередний ряд.Не менее сложен вопрос о возможностисуществования в мерянском языке ла-биализованных гласных переднего ряда о и U,из которых U принимается для вокализмафинно-угорекого праязыка [53, с. 159], оба жезвукахарактерныдляпочтивсехприбалтийско-финских,марийскогои40венгерского языков. Ввиду полной чуждостиэтих звуков фонетической системе русскогоязыка их существование в мерянском можнопредположить лишь на основании косвенныхданных, да и то в единичных случаях. Чтобысудить о том, насколько широко употреблялисьрассматриваемые звуки в мерянском языке, на-сколько они были типичны для его фоне-тической системы, данных у науки пока нет.Исходя из того, что их употребление былосвязано с явлением своеобразного «обратногосингармонизма»(влияния гласных концаслова на начальные), можно считать эти звукидостаточно для него характерными, хотя этогоне достаточно, чтобы говорить одновременнооб их фоне- матичности.Помимо славяно-русского по проис-хождению примера бёзли, свидетельствующегоо возможности существования формы PoZli«возле» с этим мерянским зву- котипом, о егоупотреблении в мерянском говорит и слово, повсейвидимости,чистомерянскогопроисхождения, сохранившееся в названии р.Вёкса на бывшей мерянской территории (Костр- Гал) (КГЗ, 78) . Поскольку мерянскомуязыкунебылисвойственнымягкие(палатализованные) губные, характерные длярусскогоязыка,очемкосвенносвидетельствует форма вазка вместо вязка водном из русских постмерянских говоров,русское -ё-, фон. -о- со смягчениемпредыдущегосогласногоследуетрассматривать в качестве передачи средствамирусской фонетики мерянского звукотипа о, ср.аналогичную субституцию того же звука внемецком и французском языках: нем. Goethe— рус. Гёте, нем. Koln — рус. Кёльн, фр.^auffeur — рус. шофёр, фр. ^iffeur — рус.******††††††****** Связывать прямо эту своеобразнуюмежслоговую гармонию гласных, больше на-поминающую германский умлаут, чем сингар-монизм, с этим последним не представляетсявозможным. Скорее это явление напоминает одиниз тех процессов выравнивания вокализма основы,который, по мнению В.М.Илли- ча-Свитыча, могбыть связан в алтайских и уральских языках спереходом от досингар- монического состояния ксингармонизму: «Наличие в алтайских языках вряде случаев переднерядных и заднерядныхвариантов основы свидетельствует, по мыслиавтора (В.М.Иллича-Свитыча. — О.Т), о том, что впериод, предшествующий сингармоническому,первый и второй гласный основы относились кразным рядам. Это в дальнейшем устранялосьобобщением в одном случае ряда первого слога, а вдругом — второго… Подобными соображениямируководствовался, по-ви- димому, автор и вреконструкции досингар- монического состоянияуральских языков» [28, с. IX].†††††† 0 произношении Вёкса и его старойО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкукуафёр.Название Вёкса дано реке, которая, вотличие от остальных рек, связанных сГаличским озером, не впадает в него, авытекает из него, впадая в р. Кострому иявляясь как бы каналом, протоком между рекойи озером. Есть основания сопоставить русское(постмерянское) Вёкса со связанными с нимсемантически и формально ф. vuoksi (ст. vooxi,то ЄСТЬ vooksi «(большое) течение, поток;струя, река; прилив» SKES VI 1813), а также скоми вис «проток, канал (соединяющий озеро срекой)» (виск, ср. виска ты «озеро с протокой(проточное озеро)». Здесь ф. -по- соответствуеткоми -и- (ср. ф. vuotso «длинное, узкое болото;мокрое место» — коми видз «луг, пожня»), а ф.-ks- — коми -с(к)- (-s(k)-) (ср. ф. maksa«печень» — коми мус (муск-) «то же») (ЛыткинИст. вок. 178; КЭСКЯ 21), следовательно, обаслова одного происхождения. Эти явногенетически связанные, хотя, насколькоизвестно, еще не сравнивавшиеся слова (SKESVI 1813-1814, КЭСКЯ 58), очевидно,этимологически тождественны реконструи-руемому с их помощью и на основе егорусского (постмерянского) отражения Вёксаисходному мер. ‡‡‡‡‡‡pokse (?> -е) «проток; река,соединяющая озеро с другой рекой».Появление в мерянском o, соответствующегостарофинскому -оо-, наиболее вероятнообъяснить в данном случае тем, что этотпереднерядный звук появился под влияниемгласного переднего ряда в следующем за нимслоге, скорее всего -е. Сохранение в финском -oo- перед -i- объясняется, очевидно, тем, что -i— рефлекс более древнего прибалтийско-финского звука среднего ряда -i- [7, С. 293],перед которым могли выступать, не переходя всвои переднерядные соответствия, гласныезаднего ряда. Появление конечного -а в рус.постмер. Вёкса вместо Вёксе может бытьвызвано естественным для славянской системы§§§§§§речных названий воздействием женского рода:река Десна, Москва, Волга … Вёкс-а. Другим,менее вероятным, было бы объяснениеизменения окончания чисто внутренниммерянским процессом вторичной утраты во-кальной гармонии и в связи с этим заменыпереднерядных редуцированных в конце слових заднерядным соответствием (*pokse >*pokse) с дальнейшим включением топонима вряд существительных женского рода на – а ужеподвлияниемрусскойграмматическойсистемы.Так же единичны и, пожалуй, еще менеенадежны предполагаемые случаи отра*******‡‡‡‡‡‡vuksB?) в юго-западной части Горьковской[с 1990 г. — Нижегородской. — Прим. ред.] обл.16 Возможно, как первоначально связанное сэтими названиями следует рассматривать иназвание р. Микшица (Miksiea) < *Микшиха?(Костр. губ. – Кин) Vasmer 384.§§§§§§традиции помимо современного произноше-ния названия у местных жителей, хотя в написанииэто часто не отражено, свидетельствует передачаназвания как Віокса на одной из старинных картГаличского озера, хранящихся в Галичскомкраеведческом музее.******* Следовало бы проверить, не связанли также с ними этимологически вероятнее всегофинно-угорскийсубстратный(муромский?)топоним Выкса (отражение исходного15Часть 1. Мерянский язык. Фонетика41жения возможного в мерянском языке зву-котипа u. Учитывая, что он совершенно чуждрусской фонетике, его можно усматривать вмерянских словах, где поетмер. И(І) вприбалтийско-финских языках соответствует u(фин. у). Чаще всего звук u в русском, особеннов словах, проникших книжным путем,субституируется ю (у с прейотацией или послесмягченного согласного): нем. GUnter – рус.Гюнтер, нем. Uber – рус. юбер, фр. Humanite -рус. Юманите, фр. surrealisme – рус.сюрреализм. Однако при устном заимствованиион в силу своей артикуляционной связи врусском как с -у- (по лабиализованности), так ис -и- (по принадлежности к звукам переднегоряда высокого подъёма) мог передаватьсятакже звуком и, например, в проникшемустным путем из немецкого фриштык (разг.)«завтрак» < нем. Fruhstuek, ср. также рус.(шутл.) «Морген фри нос утри» < нем. morgenfruh «завтра утром» по поводу легкости не-мецкого завтрака. Поэтому нельзя исключить,что постмерянское рус. (арг.) ика- ня(-не) «однакопейка» (Яр. губ. — Углич) Свеш 82, (Костр.губ. – Кин) ТОЛРС XX 138, где корню ик(а)соответствуют мар. ик (ik) «один», эст. uks, ф.yksi, может отражать не мер. ikan’a (ikane)«(уменьш.) один (единичка)», a ukana. Неисключено,чтопервоначальносуществовавший в мерянском языке звукотип uпостепенно, с развитием меряно-русскогодвуязычия и все большим влиянием русскойфонетики на мерянскую, был заменен звуком i.В таком измененном виде соответствующиемерянские слова вошли в русский в качествемерянских субстратных включений. С этойточки зрения показателен пример ливско- гоязыка, в котором под влиянием латышского,фонетической системе которого также чуждызвуки О и u, эти звуки постепенно исчезли,заменившисьсоответствующиминелабиализованными, ср.: «Гласные o, u былиутрачены ливским языком в результатеделабиализации (u > i, о > е), котораяраспространилась под влиянием латышскогоязыка…» [18, с. 139]. О том, что этот процесспротекает в ливском буквально на глазахистории,свидетельствуетследующеезамечание исследователя ливского языкаЭ.Э.Вяари: «В восточнолив- 42ском говоре гласными фонемами являются а, a,о, u, e, e, О, i, в западном говоре – а, a, о, u, e, e,i (У более пожилых ливов также u)» [Там же].Более показательны, однако, не подобныеслучаи, где, опираясь на факты и аналогичныепроцессыродственныхязыков,можноограничиться только предположениями, а тепримеры постмерянских включений, гдеотражен, – видимо, диалектный, – фактперехода мер. u в u (или i), причем иногдаотражено даже колебание между -’у-(-ю-) и -и-,что, скорее всего, является свидетельствомналичия в данном случае звукаu,передаваемого то с помощью русского ю, торусским и, ср. названия рек: Шордик (Sordik)(Костр. губ. – Кол) Vasmer 377; Шарниха(Sarnieha) (Костр. губ. – Юрьев) Vasmer 383;Пенюх/ Пених (Panjueh, Penueh/Penieh) (Вл. губ.- Горох) Vasmer 934; Ландих (Landieh) (Вл. губ.- Горох) Vasmer 394-395; Тюних/Тюни- ха(Tjunieh/Tjunieha) (Вл. губ. – Шуй) Vasmer 395;Вондюха (Vondjueha) (Вл. губ. – Александр)Vasmer 40016. Увязывая первый компонент этихназваний преимущественно с марийскимисловами, М.Фасмер по-разному трактуетвторой компонент. Так, в гидрониме Шордик,говоря о его связи с мар. sar5e «лось», онсовершенно не касается компонента -ик,который, поскольку наименование не являетсяславяно-русским по происхождению, вряд лиможет рассматриваться как русская морфема.Гидроним Шарниха рассматривается им каксостоящий из мар. sarne «ракита» (Salweide) +рус. суффикс -иха. Что касается названия р.Пенюх (Пений), где едва ли заeвидетель-eтвован другой компонент (скорее всего, лишьего вариант), то его он находит возможнымрассматривать в качестве составной частисоответствующегомерянского,вегопонимании диалектного марийского, слова,сопоставляя с мар. peneye, puneye, (pineiye)«щенок», отличающимся от данного гидронимакак корневой, так и суффиксальной частью, ср.мар. пинеге «щенок», мар. г пннёгы «то же».Гидроним Ландих (Landieh) рассматриваетсяМ.Фасмером какО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкусложившийся из трех частей, сопоставимых смар. лайдака «небольшая низина, низкое место(особенно в лесу)» + мар. joys «река» + мар.суффикс -ика. Название Тюних анализируется вкачестве связанного с мар. teg/tug «устье реки»+ преобразованное мар. joye «река». Точно также, то есть на соответствующее связанное смарийским слово |Jondo «стебель, камыш» +мар. joye «река», членит он и гидронимВоядюха. Очевидно, более логично видеть вовсех указанных вторых компонентах результатдиалектного развития исходного мер. *joGe(< -е), возможно, подвергшегося влиянию состороны близкого по форме русского суффикса-иха. Однако для того, чтобы подобноесближение стало допустимым, фонетическоеразвитие мерянского слова должно было идтивначале в сторону сужения гласного -о- в -u-, азатем,очевидно,подвлияниемещесохранившегося гласного переднего ряда -e- —в сторону его перехода в гласный переднегоряда -U-. Это преобразование вокализмасопровождалось, видимо, трансформациейинтервокального -G- во фрикативный -у-,поэтому слово через стадии *joGe > joye > *juye> *jUy(e) должно было приобрести форму *jUy> *jUh «река», что в северно-русской речи приотсутствии звуков, адекватных мер. U и y/h,неизбежно давало -их или -юх. Поскольку вславянском языковом сознании слово «река»связано с представлением о женском роде,постмерянское -их могло быть вторичносближено с русским суффиксом -иха, чтовызвало появление соответствующей формы вгидронимахпостмерянскойязыковойтерритории. Следовательно, есть основаниясчитатьвозможнымсуществованиевмерянском звуко- типов о и U.Данные сохранившихся мерянских попроисхождению апеллятивов и ономастикипозволяют предположить наличие в этом языкетакже редуцированных звуков. На это ука-зывают случаи выпадения гласных, ср.: *ul’sa«бывший» — рус. (арг.) ульшага «покойник <бывший» (Яр. губ. — Углич) Свеш 92); *ul’sma «гибель, смерть < бывшенье, переход в быв-шее» — рус. р. Ульшма (Костр.); *juk «река» —р. Юг (Вл) < *joGe (<-е); *urma «белка» — рус.(диал.) урма (Костр. губ. — Кол ООВС 240) <^гара, ф. orava «то же». Указанные измененияне могли происходить минуя стадию переходагласныхполногообразованиявредуцированные, которые затем выпадали,давая нуль звука (с палатальностью в случаередукции гласного переднего ряда). Посколькувызвавшая эти переходы причина, — очевидно,Часть 1. Мерянский язык. Фонетикасильное инициальное ударение, — продолжаласуществовать, наряду с выпадением гласныхдолжна была происходить редукция вокализмапослеударных слогов, приводившая не кисчезновению их, во всяком случае сразу, а кпоявлению редуцированных. Отсутствие врусском языке редуцированных в качествеотдельных фонем и существование их толькокак позиционных вариантов гласных полногообразования, связанное с отсутствием необхо-димости передачи их на письме особымизнаками, а также то, что все постмерянскиелексические единицы в качестве неотъемлемойчасти русской лексики подвергались в еесистеме неизбежной адаптации, крайнезатрудняетобнаружениемерянскихредуцированных и точное установление иххарактера. Наиболее вероятно их употреблениев конце слова, хотя подобный вывод можноделать, скорее исходя из косвенных данных.О существовании редуцированного (ско-рее всего e, то есть заднерядного) свиде-тельствует монотонность конца слов умерянских существительных по сравнению cих соответствиями в родственных языках. Рядугласных высокого и среднего подъема впостмерянских словах противостоит один звука, ср.: р. Кега (Костр. губ. — Кин) Vasmer 382— ф. ka ki «кукушка»; р. Кера (Костр. губ. —Нер) Vasmer 386 — ф. keri «кора, выросшая наберезе на месте содранной бересты»; р. Тома(Костр. губ. — Солигал) Vasmer 380 — ф.tammi «дуб»; рус. (диал.) вяха «немного,пустяк» (Яр, Костр) КЯОС — эст. vahe «мало»;рус. (диал.) ведьма «перемет (бечевка или лес-ка, на которой укреплен ряд крючков для ловлирыбы)» (Костр — Галич) Востр II 28 — морд. Эведьме «повод, ремень; завязка, бечевка; конец,обрывок нити»; р. Ширтья (Костр. губ. —Ветл) Vasmer 374 — ф. saarni «ясень»; р.Локша (Костр. губ. — Кин) Vasmer 383 — ф.laakso «долина»; р. Курга (Яр.43губ. – Мышк) Vasmer 392-393 – ф. kurki«журавль»; р. Нула (Вл. губ. – Горох) Vasmer394 — ф. nuoli «стрела». Подобное сведениенескольких гласных к одному может бытьтолько результатом их недостаточно четкойартикуляции, то есть редукции, которой впервуюочередьподвергалисьгласныевысокого подъема (как типологическуюпараллель ср. праславянские (старославянские,древнерусские) редуцированные, которым вдругих индоевропейских языках, как правило,соответствуют краткие u, i: стел. сынъ — лит.sUnus, псл. *тьд1а — лит. migla). Очевидно,возникавший редуцированный в зависимостиот предшествующего ему гласного переднегоили заднего ряда мог соответственно такжеотноситься к переднему или заднему ряду, тоесть представлять собой звукотип е или е.Реальное существование обоих зву- котипов вмерянском, как правило, не даёт возможностипредположитьнепосредственныеданные,поскольку в конце слова, несмотря на то, чточащевсегоздесьможнодопуститьпереднерядный гласный полного образования,всюдувыступаета,которыйскореепредставляет собой отражение заднерядногоредуцированного е. По-видимо- му, наличие -аследует рассматривать не столько какотражениедействительноготембраредуцированного, сколько как результатадаптации переднерядного редуцированного,передаваемого в русском языке субституцией -е,системеславяно-русскихродовыхокончаний, где в названиях рек былоестественным тяготение к формам женскогорода.Такимобразом,оправданнымпредставляется предположение о том, что рус.(постмер.) а возникло в конце мерянских словкакотражениедвухмерянскихредуцированных — е и е.Рассмотрение лексического материаламерянского происхождения позволяет говоритьо том, что для мерянского вокализма в целомбыли свойственны следующие звукотипы: а, о,u, i, е, а, 0, u, е, е. Среди них с наибольшимоснованием в качестве фонем можнорассматривать а, о, u, i, е, а (возможно, двепоследние являлись позиционными вариантамиодной фонемы). Что касается переднерядныхлабиализованных 0, u и редуцированных е, е,то из-за недо- 44статочной определенности их употреблениянельзя абсолютно точно говорить об их роли вфонетической системе. Не исключено, что всеэти звуки были в мерянском языке тольковариантами фонем. На основании имеющихсяданных трудно говорить также о явлениисингармонизмавмерянском.Непосредственных данных, подтверждающихего существование, в настоящее время нет.Точно так же ничего не свидетельствуетпрямо о возможности существования вмерянском различения долгих и краткихгласных, хотя русский язык, как не имеющийколичества, вряд ли мог бы его отразить.Косвенные данные — отсутствие количества вязыках, окружающих мерянский, в том числеприбалтийско-финском вепсском, — зас-тавляют предположить, что оно отсутствовалотакже в мерянском, хотя отдельные случаипоявления в нем долгих гласных (в новыхзакрытых слогах) можно допустить.Как указывает ударение в русскихтопонимах мерянского происхождения (Ко стома, Кинешма, Нёро, Яхрома, Чухлома, диал.Кострома КЯОС 94), в мерянском, как вомногих финно-угорских языках, оно былоскорее всего инициальным, начальным. Яв-ление редукции конечных и выпадения сре-динных слогов свидетельствует о том, что онобыло сильным и имело центрированныйхарактер, то есть побочное ударение невозникало или было очень слабым.КонсонантизмВ отличие от вокализма, характери-зующегося в противоположность прибалтий-ско-финскомуотносительнойбедностьюсостава (отсутствие дифтонгов, а также,видимо, долгих гласных), мерянский консо-нантизм имел значительно большее количествозвукотипов.В состав мерянского консонантизма, вчастности, входили глухие взрывные p, t, k.Звукотип р, засвидетельствованный вряде топонимов, распространенных на ме-рянской территории, в том числе особеннотипичных для нее названиях населенныхпунктов со вторым компонентом -бал(о), – бол«деревня», и в ряде апеллятивов мерянскогопроисхождения отличался в меО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкурянском языке позиционной ограниченностью.Во всех примерах он расположен или в началеслова, или рядом с другим глухим согласным:*ре2а(-э) «гнездо» — н.п. Пезо(бал) (Pezobal)(Костр. губ. — Кол) Vasmer 417, р. Пеза КГЗ158 (ср. ф. pesa «гнездо», эст. реsа, саам. Нbasse, морд. Э пизэ, морд. М пиза, мар. пыжаш,мар. Г пыжаш «то же», удм. пуз «яйцо», комипоз «гнездо», хант. (конд.) р ‘it, манс. пити,венг. feszek, нен. пидя < *урал. рesa MSzFUE I205, ОФУЯ 404, КЭСКЯ 223, SKES III 531;*реП(е) «собака» — р. Пенях/ Пених (Реп^цеИ,Penuch/ Penich) (Вл. губ. — Горох) Vasmer 394< РеП^Цу/h «Собачья (букв. — собака)(река)»)(ср. ф. (народно-поэт.) репі«собака», (лит.) penikka «щенок», эст. (диал.)peni «собака», ріпі, саам. Л pana, морд. пине,мар. пий, удм. пуны, коми пон «то же», венг.fene < *РЄПЄ «?» (в проклятии: egye meg a fene«пусть съест его fene (собака?)», каксемантическая параллель — рус. пес егозаешь!) < ф.-уг. *pene-) NSzFUE I 200, КЭСКЯ224-225; *palo «деревня, село» — н.п.*(Нуш)подо ((Nus)роїо) < *(Нуш)пало, воз-можно, вследствие сближения с поле, (Nus)рalо «(Крапивная) (букв. — крапива) деревня»,*nus «крапива» — мар. нуж «то же» (Вл. губ.— Александр) Vasmer 418; н.п. (Муш)пол/(MuS)роl, где первый компонент, по мнениюМ.Фасмера, этимологически сопоставим с мар.мукш «пчела» (Яр. губ. — Пош) Vasmer 417;н.п. (Ки)бало/(Ki)balo (1578 г.) < *(Ki)Balo«(Каменная) (букв. — камень) деревня» (Вл.губ. — Сузд) Vasmer 417. Всюду в качествевторого компонента выступает слово *рalо,иногда видоизмененное в результате утратыконечного гласного или в интервокальнойпозиции (мер. раїо этимологически связано схант. (вост.) puyel «деревня», манс. павыл, венг.falu, мн.ч. faluk/falvak «то же» < угор. (-мер.?) *ра^з «деревня, селение» MSzFUE I 180-181).Единичен случай употребления р всередине слова, причем в интервокальнойпозиции: мер. *Sоро(-ms) «рубить, колоть»,*Sорamo «рубка, колка (дерева, дров)» — рус.шопать «колоть лучину специальным ножом»(Костр — Краснос) (ср. морд. М шапомс«рубить (только о срубе)», морд. Э чапомс«рубить (сруб); делать зарубку; отбивать(жернов)», коми тшапны «зарубить, засечь,сделать зарубку» < ф.-уг. *Саррз- > . Оче-видно, сохранение р в интервокальной позицииздесь следует объяснять тем, что он являетсярефлексом ф.-уг. -рр-.В интервокальной позиции и положениимежду сонорным и гласным вместо п впостмерянских включениях русской онома-стики выступает регулярно б, напр.: Ате- бал(Аtеbal) (Моск. губ. — Дмитр) Vasmer 418;Куткобал (Kutkobal) (Яр. губ. — Угл) Vasmer417; Пезобал (Pezobal) (Костр. губ. — Кол)Vasmer 417; Толгобол (Tolgobol) (Яр. губ. —Яр) Vasmer 416; Шенбалка (Senbalka) (Вл. губ.— Пересл) Vasmer 417. Очевидно, вприведенных и аналогичных примерах рус. бнельзя воспринимать как отражение мер. b, тоесть звонкого взрывного. Этому противоречитто обстоятельство, что параллельно вмерянском должен был существовать звук р, посвоему характеру средний между б и в, — обэтом говорят нередкие случаи замены б на в и вна б, встречающиеся до сих пор в русскихговорах на постмерянской территории (типаварахло вместо барахло или бёзли вместовозле),окоторыхговорилосьвыше.Одновременное существование б и р водинаковых позиционных условиях, что можнобыло бы предположить на основе ихнаписаний, в рамках одной и той жефонетическойсистемысовершенноисключается.Междутемврусских(постмерянских) отражениях мерянских словнаходим графему б и в тех случаях, где наосновании сравнительных данных можнопредположить звук р, и там, где подобное бявляется позиционным вариантом мер. р (рус.п). Разница между ними заключается в том, чтоесли первому б в родственных языках можетсоответствовать v (ср. рус. гидроним Андобапри ф. antava «дающий», эст. andev «то же»), товторому б в других позициях самогомерянскогоязыкадолжнобылосоответствовать только п (p)- Тот же звуквыступает (или выступал) в соответствияхродственных языков (ср- рус- (постмер-)(Толго)бол при (Муш)пол и их инофинно-угорские соответствия: манс- павыл «село»,венг- falu < *palu «то же»)- Следовательно,можно говорить о двух постмерянских б,отражающих, по-видимому, два разныхмерянских звука: один — смешивающийся с вв словах немерянского происхождения русских(постмерянских) говоров и соответствующий v††††††† Менее убедительным представляетсясопоставление М.Фасмера [там же] с мар. peneye, других финно-угорских языков в словах†††††††‡‡‡‡‡‡‡pineye, фіПеіуе) (мар. (лит.) пинеге «щенок»).‡‡‡‡‡‡‡ В.И.Лыткин и Е.С.Гуляев [КЭСКЯ языках: -р- как у рефлексов праязыкового -pp-, а “не291] в качестве праформы дают *Сар з-, которая как отражения -р- звуком -у-(-в-) Т мордовскихпротиворечит ее рефлексам в мордовских и коми языках и o- звука в коми языке [КЭСКЯ 14, 15].Часть 1. Мерянский язык. Фонетика45мерянского происхождения, второй — никогдане смешивающийся с в, являясь постояннопозиционным вариантом п в мерянском языке,которому в других финно-угорских языкахтакже соответствует р (рус- п)- Эта разница,существующая между указанными двумяпостмерянскими б, заставляет видеть в нихвнешне (графически) одинаковое отражениедвух разных по акустическим и артикуля-ционным характеристикам звуков- Очевидно,подобноеединообразиеграфическогоотражения вызвано не столько действительнымих сходством, тем более тождеством, сколькотем, что особенность русской фонетическойсистемы не давала возможности уловитьспецифику каждого из них, а несовершенстворусской графики, не приспособленной для ихпередачи, не предоставляло средств дляадекватного отражения на письме- Подобнаянеточность тем более понятна и оправдана, чторечь шла не о точном воспроизведении мерянс-кого текста или мерянских слов как таковых, аоборганическомвключениилексеммерянского происхождения в ткань русскогоязыка, его фонетической системы, чтопредусматривало не сохранение фонетическогосвоеобразиямерянскихслов,аихприспособление к особенностям русскихзвуков- Все это дает основание предположить,что в б, чередующемся (смешивающемся) с в,следует усматривать звук р, который носителиязыка с фонетикой, не имеющей его, норасполагающей звуками б и в, близкими кнему, смешивают с двумя этими звуками (сдругой стороны, смешивание звуков б и вхарактерно для носителей языка, где нет этихзвуков, но имеется согласный р)- Что касаетсяб/ являющегося позиционным вариантом п(мер- *р), то его следует понимать какнесовершенноеграфическоеотражениеполузвонкого В- Поскольку все звуки,входящие в фонетику определенного языка,связанымеждусобойсистемнымиотношениями,принимаямысльосуществовании в фонетической системемерянского языка не звонкого b, аполузвонкого В в качестве позиционноговарианта глухого р (возможность звонкого bисключалась фактом одновременного наличияв мерянском звука р), необходимо принятьположение, что под всеми русскими(постмерянскими) графическими отражениямитипа д и г кроется также передача несоответствующих мерянских звонких d, g, аполузвонких D и G- Конечно, нельзя исклю-чить полностью то обстоятельство, что по мере46усвоения мерянами славяно-русского языка вих язык могли проникать русские звуки, в томчисле b, d, g- Однако смешивание глухих созвонкими, тяготение их к определеннымпозициям, смешивание б и в, отмечаемое врусских говорах постмерянских территорийдаже спустя длительное время послеокончательногоисчезновениямерянскогоязыка, заставляют считать, что полноепроникновение звонких и вытеснение имиполузвонких вряд ли могло произойти в самоммерянском языке- Это, скорее всего,произошлотолькоприокончательномусвоении русской речи мерянским населением,что часто было связано с полной заменой языкаи, таким образом, на мерянский язык повлиятьне могло-Все слова, в которых отмечается от-ражение полузвонкого В, позиционного ва-рианта глухого взрывного мерянского р, —несомненные лексемы мерянского происхож-дения, это подтверждается как их связью сбывшей мерянской территорией, так и тем, чтов значительной своей части это наиболеетипичные мерянские названия поселений,включающие компонент -бол (-бал(о))-Звукотип t характерен, как и звуко- тип р,для позиции в начале слова, перед или послеглухого согласного и, очевидно, также вабсолютном конце слова, хотя примерыподобного употребления отсутствуют: *tolGa (-э) «перо» — н-п- Толгобол (Tolgobol) (Яр- губ-— Яр) Vasmer 416 (ср- саам- Н dol’ge «перо(птицы)», морд- толга, мар. (пыс) тыл, удм.тылы, коми тыв «то же», хант. (вах.) toysl«крупное перо с крыла или хвоста птицы»,мане. toul «крыло» КМРС 104, венг. toll «перо;перо (писчее)», нен. то «крыло (птицы)»,сельк. (таз.) tuu «перо; крыло», матор. tu«перо», tu-da «крыло» < урал. *tulka «перо,крыло») КЭСКЯ 292, ОФУЯ 400, MSzFUE III637; *matkoma (-ema) «путешествие, езда» — р.Маткома (Яр. губ. — Пош)Дитмар 66 (ср.ф. matka «путь, дорога», эст. matkama«путешествовать»,саам.Нmuot’ke«расстояние, отрезок пути» < ф.-уг. (диал.)*matkа «путь, дорога») SKES II 337; *tohta«гнилое дерево, гнилая сердцевина дерева» —рус. (диал.) тохта «то же» (Костр — Костр,Кол, Меж, Чухл) (ср. ф. (диал.) tohko «гнилоедерево; старая вещь», эст. toheta, tohkeda«становиться больным; крошиться, гнить» < ф.-§§§§§§§§§§§§§§ О реальности данного слова как ме-рянского свидетельствует также явно с нимсвязанное рус. (диал.) с-мат-ил «с пути свел» (Вл.губ. — Судог) ТОЛРС XX 211, зафиксированное вдругой части бывшей мерянской территории.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкууг. (диал.) *toht/k- «становиться гнилым,трухлявым») Востр I 5051; SKES V 1321.В середине слова между гласными илигласным и сонантом, как показывают примеры,в мерянском языке вместо t выступает егопозиционный вариант D. Эта закономерность,напоминающая соотношение между р и B,также выступающими в разных позициях и,следовательно, не способными противостоятьдруг другу в качестве смыслоразличительныхзвукотипов, показывает, что в мерянском средивзрывныхнебылофонематическогопротивопоставления по глухости-звонкости:глухой и полузвон- кий взрывной звукотипыпредставляли собой лишь варианты однойфонемы. Примеры употребления полузвонкогоD: ’^anDo^ «кормящий» < «дающий» — р.Авдоба (Костр. губ. — Костр) КГЗ 160 (ср. ф.antava «дающий», antaa «давать», эст. andev«дающий», andma «давать», саам. Н vuow’det«распределять пищу», морд. авдомс «кормить»,удм. удывы «подать питье», коми удвы (впарном словосочетании вердвы-удвы «кормить-поить»), венг. adni «давать» < ф.-уг. *amta- «да-вать») MSzFUE I 69; *paDra «сильный, здо-ровый» — рус. (диал.) веведря «человекслабый, болезненный» (Яр. губ. — Пош) КЯОС122 (ср. морд. Э вадря «хороший, красивый;добрый; качественный», морд. М вадря «глад-кий, приглаженный (о ворсе, шерсти, воло-сах)» ; *tuDo^a «знающий, осознающий» —рус. (диал.) при-о-тудоб-еть «окрепнуть»(Костр. губ. — Кол) МКНО (ср. ф. tunteva«чувствующий; знающий», tuntea «чувствовать;знать», эст. tundev, фон. tunDev «чувствующий;знающий», tundma «чувствовать; знать», саам.Н dow’dat «то же», удм. тодывы «знать;узнать; помнить», коми тодвы «то же; (уст.)обладатьпрозорливостью,даромпредвидения»,тыдаввы«виднеться;просвечивать», нен. тумда(сь) «узнать; от-метить», эн. tuddabo «узнавать, угадывать»,нган. tumtu’ama «угадывать», кам. t’emnem«знать, понимать», койб. tymne-mym «(я) знаю»< урал. *tumte- «знать» < «видеть») ОФУЯ 405,КЭСКЯ 283, 292, MSzFUE III 646648.Единственный случай, когда D (рус. д)отмечается в начале слова, — рус. (арг.) дульяс«огонь» (Костр. губ. — Гал) Вин 45, наосновании которого реконструируется мер.Dule (*tule) «то же», — очевидно, объясняетсятем, что его основой послужила форма не вабсолютном начале, а в середине предложения,где в составе синтагмы в позиции послегласного или сонанта мог происходить переходглухого в начале слова в полузвонкий.Следовательно, и этот случай не являетсяисключениемизобщегоправила,допускавшего переход мерянских глухих вполузвонкие только в позиции между гласнымиили гласным и сонантом (или сонантом игласным), что в абсолютном начале слова небыло возможно.То же правило относилось, судя поимеющимся данным, к паре позиционных ва-риантов k-G, где k обнаруживается в (аб-солютном) начале слова, перед глухими илипосле них и, по-видимому, в абсолютном конце(слова и предложения). Что же касаетсяварианта G, то он выступает в ин- тервокальаойпозиции и положении между гласным исонантом (или наоборот), напр.:1) (употребление звукотипа k) *kutka(-e)«орел» — н.п. Кутко(бал) (Kutkobal) (Яр. губ.— Угл) Vasmer 417 (ср. ф. kotka «орел»,**************** Подробнее см. в разделе «Прилага-тельное».Часть 1. Мерянский язык. Фонетика47эст. kotkas, саам. H goas’kem, морд. kut’s’kan «тоже», мар. куткыж «беркут», кучкыж «орел»,удм. kutS «птица, похожая на орла, но меньшеразмером», коми кутш «орел» < ф.-перм. kocka«то же») SKES II 224-225, КЭСКЯ 148; *SakSa«сор, мусор; грязь» – рус. (диал.) шакша «снеги лед, плывущие по реке» (Костр – Меж, Пыщ,Шар; Волог – Никол); «грязный сырой снег»(Костр — Меж, Пыщ; Волог — Никол);«отходы при обмолоте клевера или конопли»(Волог — Никол)» Востр II 41 (ср. морд. сэкс«грязь», удм. шакшы «неряшливый, грязный»,шакта «сор, мусор, грязь», коми шактар«древесный хлам, сор (нанесенный весеннимполоводьем)», а также кар. tSaks «шкварки оттопленого масла» и, возможно, — с другимвокализмом — морд. Э шукш «сор, мусор»,связанные, несомненно, с предполагаемыммерянским словом) Востр II 41-43; *juk (<*joGe) — р. Юг (Костр. губ. — Макар) КГЗ 208< мер. *juk, отраженного в русском языке какЮг согласно русской орфографическойтрадиции и восприятию слова как русского созвонким г, переходящим в конечной позиции вк (ср. ф. joki «река», эст. jogi, лив. jo’uG, саам.Н jokka «то же», морд. Э Ев «река Мокша»,мар. Г йОгы «течение, поток», удм. ю (впарном слове ю-шур, где шур — также «река»),коми ю «река», хант. (казым.) юхан «речка»,манс. я «река», венг. (ст.) jo, нен. яха, эн. joha,jaha, сельк. ki, ke «то же», кам. t’aya «река,поток; речка; ручей» < урал. *joke «река»)ОФУЯ 403, КЭСКЯ 334, SKES II 118, MSzFUEII 339-340;2) (употребление звукотипа G) *kaGe(-a)«кукушка» — р. Кега (Кеда) (Костр. губ. —Буй) Vasmer 382 (ср. ф. kak i «кукушка», эст.kagu, вепс. kagi, вод. cako, лив. ka’G, саам. Hgiekka, — вызывавшая сомнение гипотеза озаимствовании этих слов из балтийского (ср.лит. gege «то же») SKES II 259 приобретаетеще большую проблематичность в связи смерянским соответствием); *tolGe(-a) «перо»— н.п. Толго(бол) (Tolgobol) (Яр. губ. — Яр)Vasmer 416 (ср. морд. толга «перо», коми тыв,хант. (вост.) toyel, венг. toll «то же», нен. то«крыло (птицы)» < урал. *tulka «перо, крыло»)КЭСКЯ 292, ОФУЯ 400.Среди собранных примеров, правда, от-сутствует случай, когда полузвонкий Gвыступает в позиции после гласного пе- 48ред сонантом, однако, исходя из того, чтоподобная позиция отмечается для полу-звонкого D как позиционного варианта глухогоt, следует думать, что это объясняется простоограниченностьюпримеров,анепринципиальной ее невозможностью. Сле-довательно, глухой и полузвонкий звуко- типывзрывных согласных, соответственно р-В, t-D,k-G, образовывали в мерянском языкепозиционно ограниченные варианты, недававшие возможности их фонематическогопротивопоставления, что исключало ихсуществование в качестве фонем. Отдельныеотклонения от этого правила, обусловленныепозициейсловавсинтагмеилипроисхождением определенных звуков, в силусвоей спорадичности не могли существенноизменить положение. Так, в некоторых, оченьредких, примерах как будто нарушается этофонетическое правило — иногда глухойнаходится в интервокальной позиции. Однакопри внимательном рассмотрении истории словаобычно обнаруживается, что соответствующийглухой является рефлексом предшествующейгеминаты, имевшейся еще в праязыке, илисочетания согласных звуков, которое затем, по-видимому, развилось в геминату, но необразовало долгого согласного из- за ихотсутствия в мерянском (как и в мордовскихязыках). Таким образом, соответствующийглухой в интервокальной позиции сменилпредшествующуюгеминату(сочетаниесогласных) и, возникнув в период, когда ужеперестал действовать закон частичногоозвончения согласных в этом положении, немог подвергнуться его влиянию. Подобныйпример, очевидно, представляет собой мер.*ikana (-е)/ *ukana(-e) (уменьш.) «один» — рус.(арг.) икаяя(-яе) «одна копейка» (Яр. губ. —Углич) Свеш 82, ТОЛРС XX 167, где, казалосьбы, следовало ожидать форму *IGana/*uGana (-е), то есть в русском отражении *ягаяя(*игане). Однако, поскольку форма числи-тельного восходит здесь к праязыковомуikte/*ukte, а не *ike/*uke, что, в частности,подтверждается ф. yksi (ukte) «один», эст. uks,саам. ok’ta (ОФУЯ 423), естественно, что вмерянском, где -k- относительно поздносменило предшествующее -kt- (возможно,через стадию -kk-),О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуоно и должно было остаться в этой позиции,неравнозначнымобычному-к-,раз-вивавшемуся совершенно иначе.Если не по артикуляции, то по местуобразования со звукотипами p и D непос-редственно связан звукотип ft, представляющийсобой губной фрикативный. Исходя из того,что в рассмотренных русских диалектныхсловахнемерянскогопроисхождения,зафиксированныхнапостмерянскойтерритории, наблюдается смешение б и в, чтохарактерно для языков, имеющих вместо нихзвук ft, — например для марийского, впрошлом смежного с мерянским, — логичнопредположить, что тот же звук был характерендля мерянского языка. Поскольку звук ftобычно не сосуществует со звуком v или w,следует думать, что это относится и кмерянскому языку. Следовательно, во всех техслучаях, где рус. (постмер.) б или всоответствует v прибалтийско-финских илимордовских языков, — часть из них (в началеслова) может продолжать праязыковое w, часть(в середине слова) — праязыковое р, —исследовательвправепредположитьупотребление мер. ft. Только в единичныхслучаях (подробнее см. в гл. «Грамматика»,разделы «Частица» и «Междометие») можнодопустить употребление вместо ft неслоговог††††††‡‡‡‡‡‡‡‡†††††††† Не исключена возможностьподобного объяснения для мер. koka «тетя; крест-ная (ср. рус. (диал.) кока «тетя по родству; названиестаршей дочери для младших детей; крестная мать»(Яр — Рост, Первом) ЯОСК — мар. кока «тетя»).Марийское и мерянское слова, очевидно,этимологически связаны с морд. Э кака «дитя,дитятко» (возможно, первоначально ласковоеназвание первенца, первой дочери), о чем говорит ифонетическаязакономерность:марийское(вторичное) (-)о- в начале слова частосоответствует а других финно-угорских языков, вчастности мордовских [25, с. 103-106]. Имея в видуаффективно-ласкательный характер слова, вполневозможно допустить здесь существование вдревний период геминаты, наблюдаемой и внекоторых других аналогичных случаях, ср. ф. ati«тесть, свекор» как соответствие венг. atya «отец» иварианты с долгими согласными (геминатами): ф.а^і «отец», эст. stt «отец; дедушка; старик».Следовательно, мар. кока, мер. *kOka, морд. Экака могут восходить к незасвидетельство-ванному *kakka «ребенок (особенно первый)», чтоещетребуетпроверкиспривлечениемдополнительных данных.‡‡‡‡‡‡‡‡словаизвепсского(темболеебалтийского) в русский маловероятно из-заудаленности этих языков, наиболее обоснованносчитать его субстратным включением в русский не-посредственно из мерянского, в пользу чегоговорит и -б- как отражение мер. – р-; русский языкпередал бы прибалт.-фин. ~и балт. -v- своим -в-.Часть 1. Мерянский язык. Фонетикаu, что относилось к словам междометного иблизкого к ним значения: *uaj — рус. (диал.)вай «возглас удивления» (Яр — Пош; Костр —Сусан) ЯОСК; *jou «вот» — рус. (диал.) ёв«вот» (Яр — Щерб). Здесь деформация ft и егозамена u могли вызываться междометным илиблизким к нему характером слов, с чем былисвязаны меньшая четкость артикуляции ивозможность употребления звуков, в целомнетипичных для фонетики. В остальном ме-рянское ft должно было употребляться и вслучаях исконного праязыкового w, и там, гдеоно возникло закономерно как результатослабления артикуляции праязыкового р всередине слова и перехода его в со-ответствующий фрикативный ср.: *anDoftа«кормящий» (р. Андоба — Костр) — ф. antava< *antapa «дающий» (о переходе финскогосуффиксального -pa > -va см. у Л.Хакули- нена[116, ч. I, с. 125-126]); *konDoftа «несущий» (р.Кондоба — Костр) — ф. kantava < *kan- tapa«то же»; *tudoftа «знающий, осознающий» (рус.(диал.) при-о-тудоб-еть «окрепнуть» — Костр.губ. — Кол, МКНО) — ф. tunteva«чувствующий, знающий»; *ftaDra «сильный,здоровый» (рус. (диал.) неведря «хилый, боль-ной» — Яр — Пош КЯОС 122) — морд. Эвадря«хороший,красивый;добрый;качественный», морд. М вадря «гладкий» (оворсе, шерсти, волосах); *ftahe(-a) «мало» (рус.(диал.) вяха «немного (Костр — Парф); пустяк— Яр — Рост, ЯОСК)» — ф. vaha(n) «мало»,эст. vahe «то же»; *fteD’me «перемет» (рус.(диал.) ведьма «то же» (Костр — Гал) Востр II28) — морд. Э ведьме «повод, ремень; завязка,бечевка; конец, обрывок нити»; *kirftas «топор»фус. (арг.) кирбяс (Яр. губ. — Углич) Свеш 89)— ф. kirves «то же» < балт., ср. лит. kirvis«топор», SKES I 200; *urma< *ur0a < *ora0a «белка» (рус. (диал.) урма «тоже» – Костр. губ. – Кол, ООВС 240) – ф. orava <*огара.Следовательно, мер. *р выступает и в техслучаях, где в праязыке употреблялся w, и там,где (в середине слова) первоначально вступалзвук р, который затем в результате ослаблениябыл заменен в ряде финно-угорских языковдругими звуками или — как в прибалтийско-финских — чередовался с ними в слабыхступенях.§§§§§§§§§§§§§§§§ Не исключено, что предполагаемоемерянское слово, в свою очередь, являетсязаимствованием из прибалтийско-финского (ср.вепс. kirvez «топор»), однако прибалт.-фин. -v-соответствует рус. -б-, а это явный довод в пользу -ft-вмерянском.Предположениеонепосредственном заимствовании49Важно отметить, что звук *р как рефлекспраязыкового *р в середине слова и какпредшественник современного v (в слабойступени)предполагаетсятакжедляприбалтийско-финских языков, в частностифинского, ср.: v* < р — lavan, род.п. от ^ра«лопатка, лопасть», kivuton «безболезненный»(~kipu «боль»), levata «отдыхать» (~lepaa «(он)отдыхает)» [116, ч. I, с. 58]. В то же время длямарийского,гдевнастоящеевремяотсутствуют звуки v и w [42, с. 38] иупотребляется только р, выступающее на местеи праязыкового -р- в середине слова [53, с.137], и праязыкового w (ср. мар. регуе / parye«(анат.) почки» — коми bOrk (vOrk) «то же»)[42, с. 38; 54, с. 68], в прошлом был характерензвук w (как и для всех финно-угорских языков,унаследовавших праязыковые звуки) [53, с.118]. Очевидно, это различие в прибалтийско-финской и марийской фонетике следуетобъяснять тем, что марийский длительноевремя сохранял w, выступавшее еще приослаблении праязыкового р в середине слова ипереходе его в *р, а в прибалтийско-финскихязыках праязыковое w было замененосогласным v. Поскольку согласные р и wчрезвычайно близки по своей артикуляции(звука b в марийском в это время не имелось,даже теперь он входит в него только сзаимствованиями), один из этих звуковнеизбежно вытеснялся другим. В марийском,очевидно, после периода параллельногоупотребления обоих звуков и их смешивания,перевес оказался на стороне р, он вытеснилполностью даже этимологически исконный w.В прибалтийско- финских языках, гдеупотреблялся звук v, фонетически болеедалекий от р, и также отсутствовал b (каквозможная частичная замена звука р, ср.субституции мерянских слов с р в русскихговорах), звук v как более традиционный,сохранив все свои унаследованные отпраязыкового w позиции, вытеснил *р даже втех местах, где тот закономерно заменялпраязыковое внутрисловное *р и где v никогдапрежде не употреблялся, то есть произошласубституция р звуком v. Указанный процесспривел к тому, что в настоящее время марий-скому абсолютно не свойствен w, прежде в немупотреблявшийся, а в прибалтийско-финскихязыках не получил развития закономернопоявившийся в нем как позиционный вариант*р, согласный р. Мерянский язык, в котором,судя по имеющимся данным, был широкораспространен звук р, вытеснивший болеедревний w, в этом отношении отличается от50прибалтийско-финских и мордовских языков истоит ближе к марийскому.Вместе с тем мерянский, мордовские имарийский языки от прибалтийско-финскихотличает еще одна особенность. В немотсутствует чередование ступеней согласных,характерное для большинства прибалтийско-финских языков, благоприятной почвой дляразвития которого в них могло послужитьсохранение геминат, утраченных мерянским,мордовскими и марийским языками. В связи сэтим следует заметить, что потенциальновозможнаяоппозициятрехступеней,связанных со взрывным р (р-В-р), в мерянскомедва ли представлена, поскольку вариант с В всередине слова в обнаруженных примераххарактерен только для композит, в частностидля начала второго компонента. Другихслучаев сохранения р в виде его полузвонкоговарианта В в середине слов не обнаружено.Единственныйнесомненныйслучайпраязыкового -р- в середине слова (суффикс -ра/-ре < *-ра в слове *tudopa и под.)свидетельствует о том, что он в этой позициипереходил в -р-. Следовательно, скорее всего,мер. -р- в отличие от прибалтийско-финских исаамских языков в середине (простого) слованикогда не сохранялось, переходя в р, как и вмарийском языке. Происходил ли также здесьпереход -p- > -j-, как это наблюдается вмарийском языке (ср. мар. шуй «шея» при ф.sepa «передняя часть саней»), или мерянскомуязыку в этой позиции свойствен был толькопереход -p> -р- подобно тому, как вмордовском здесь возможен только переход -p-> -v- [53, с. 135, 137], на основании имеющихсяданных сказать невозможно.Мы можем предположить, что, находясьв середине слова (в интервокальной позиции иположении между гласным и сонантом), мер. tрегулярно переходило в полу- звонкое D. Таккак, судя по всему, t в середине слова моглосохраняться только рядом с глухим согласным,в сущности, в группе (паре) согласных, и этойчертой мерянский язык больше напоминаетволжско-финские, а не прибалтийско-финскиеи саамские языки, где t в интервокальнойпозиции вполне возможно и где оно образуетоснову для чередования ступеней согласных.Чередованием вариантов t (в начале слова) и D(в середине слова) мерянский похож намордовскиеязыки,гдесоответственновыступают варианты t-d (ср. морд. Э тумо«дуб» — сядо «сто»). Однако не исключено,что, по крайней мере диалектно, мерянскомуязыку в данной позиции так же, как иО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкумарийскому, мог быть свойствен и межзубныйфрикативный 5 как соответствие начальному t.На такую возможность указывает название р.Илезома (Костр. губ. — Кол) КГЗ 144,образующее явную параллель с названием р.Ильдомка (Костр. губ.) Семенов 233 (ср. такжен.п. Ильдомское, Ильдом — Яр. губ. — там же).Как известно, звук 5 носителями языков, где онотсутствует, обычно смешивается с д или з .Поэтому пример передачи одного и того женазвания, где в одном случае употреблено -д-, ав другом —з-, может быть сигналом того, чтоидет речь о межзубном мер. – 5- и попыткахпередать его с помощью средств русскойфонетики. Очевидно, переход праязыкового t в5 в середине слова (в интервокальной позиции)типа il'(e)5oma вместо обычного il’Doma«безжизненный» (ср. мар. илыдыме, фон.ile5eme «нежилой; необитаемый») не был длямерянского языка повсеместным явлением,иначе он бы нашел отражение в значительнобольшем количестве примеров. Судя по местуфиксации примера (быв. Кологривский уездКостромской губ.), данное явление скореевсего было характерно для крайней восточнойчасти мерянской языковой территории, там, гдеона соприкасалась с территорией марийскогоязыка. Не исключено, что своим возникно-вением эта, по-видимому диалектная, чертамерянского языка была обязана марийскомуязыковому влиянию.Исходя из того, что в интервокальнойпозиции k в мерянском языке, как правило,только частично озвончалось, переходя вполузвонкое G(ср. уже упоминавшиеся при-меры типа р. Кега), а отражения мерянскихслов с х соответствуют прибалтийско-финским(реже венгерским) словам с h (ср.: р. (диал.)вяха «немного» (Яр, Костр.) ЯОСК, тохта«гнилое дерево» (Костр.) Востр I 50, халеть(Костр. губ. — Кин) «умирать» МКНО — ф.(диал.) tohko «гнилое дерево, старая вещь», эст.vahe «мало», венг. (meg) halni «умирать»),можно считать, что и для мерянского языкабыло характерно положение, сложившееся в****************** Оба способа этой несовершеннойпередачи межзубного (например, в английскомязыке) носителями русского языка широкоизвестны и получили отражение в русскойлитературе, ср.: 1) (как д) Тебя ослепило, ты осовел.Но как барабанная дробь, из тьмы по темени:«Кофе Максвел гуд ту ди ласт дроп» (= good to thelast drop «хорош до последней капли»)(В.В.Маяковский, Бродвей); 2) (как з) «Зе воркс офШакеспеаре» (= The works of Shakespeare)…Шекспир! Гулять идете и то книжку с собойберете, да еще на английском языке! (В.Вересаев,Супруги).Часть 1. Мерянский язык. Фонетикаприбалтийско-финских языках, сохраняющих,— правда, в чередовании с -v- (< *Y), — счастичным озвончением k в интервокальнойпозиции и развивших звук h, который всеверно-русских (постмерянских) говорахпередаетсявсловахмерянскогопроисхождения как х. Особенно показательныв этом отношении названия рек, сохраняющиевторой компонент *joGe «река», ср.:1) (примеры, отражавшие исходную фор-му *joGe) р. Шордога (Sordoga) (Вл. губ. —Юр.-Пол), первая часть сопоставляется с мар.sor5e «лось» — Vasmer 399; р. Шорнога(Sornoga) (Вл. губ. — Александр), первыйкомпонент сопоставляется c мар. sarDne «ветла,ракита», ф. saarni «ясень» – Vasmer 400; р.Ваидога (Vandoga) (Вл. губ. – Пере- ясл),первый компонент сопоставляется с мар. |Jоndо«стебель; камыш» – Vasmer 401;2) (примеры более поздней формы †††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡juGe) p. Колюга (Koljuga) (Костр. губ. -Варнав), первая часть сопоставляется с мар. kol«рыба» – Vasmer 374; р., н.п. Вичуга (ViCuga)(Костр. губ. – Кин), первая часть сопос-тавляется с мар. viCe «название р. Белой (вБашкирии)» – Vasmer 383; р. Ванчуга(VanCuga) (Вл. губ. – Судог), первая частьсопоставляется с мар. panZem «перехожу,переезжаю» – Vasmer 396-397.О том, что полузвонкий взрывной со-гласный G, позже перешедший в конце слова всоответствующий глухой (G > k) сохранялсяздесь до полного исчезновения конечногогласного, свидетельствуют формы с глухим -kв конце наиболее поздней формы *juk,передаваемойсогласнорусскойорфографической традиции как юг (Юг) , ср.:р., н.п. Портюг (Port jug) (Костр. губ. – Кол), впервой части сравнимое с мар. port «дом, изба,хата», ф. pirtti «изба» – Vasmer 376; р. Юг (Jug)(Костр. губ. – Макар; Яр. губ. – Пош; Вл. губ. -Горох), сопоставляемое с мар. jaye «течение,поток», хотя с семантической и формальнойстороны здесь больше оснований длясравнения c ф. joki «река», эст. jogi «то же» -Vasmer 377-378, 391, 394. Возможно, сюда жеотносится (очевидно, отражащее диалектнуюформу *juk «река») и название р. Шордик25††††††††† Причиной появления конечного -г, произносимого в русском литературном языке исеверно-русских говорах как -к, могло быть и то,что в косвенных падежах мерянского слова -k-,оказавшись между гласными, произносилось какполузвонкое G (напр.,‡‡‡‡‡‡‡‡‡juGen, род.п. ед.ч. «реки»),воспринимавшееся русскими как русское г.2551(Sordik) (Костр. губ. – Кол), в первой частисопоставляемое с мар. Sо r5e «лось» – Vasmer377, хотя сам М.Фас- мер никакого объясненияконечной части слова, – видимо, его второмукомпоненту – не дает.В отличие от приведенных форм, со-вершенно определенно отражающих сохра-нение мер. k (с частичным озвончением) винтервокальной позиции, засвидетельствованыи другие формы того же слова, где вместо рус.к и г как отражений мер. k и G выступает х. По-видимому, данное явление в мерянском языкеносило сугубо локальный, ограниченнодиалектныйхарактер,таккаквпротивоположность формам сk (G),засвидетельствованным в разных, частосовершенно противоположных частях бывшеймерянской территории (в быв. Ярославской,Костромской и Владимирской губ.), формы с хотмечаются на сравнительно ограниченномпространстве, связанном в основном с ее юго-востоком(быв.Александровский,Гороховецкий и Шуйский уезды Владимирскойгуб. и Юрьевецкий уезд Костромской губ.):1) (второй компонент -юха) р. Воидю- ха(Vondjucha) (Вл. губ. – Александр), первыйкомпонент сопоставим с мар. |Jondo «стебель,камыш» – Vasmer 400;2) (второй компонент -иха) н.п. Шар-ниха (Sarnicha) (Костр. губ. – Юрьев), первыйкомпонент сближается с мар. sarne «ракита» -Vasmer 383;3) (второй компонент -их) р. Ландих(Landich) (Вл. губ. – Горох), первый компонентсближается с ф. lanto «низменность, низкоеместо, долина», эст. laas (ген. laane) «пуща,бор» – Vasmer 391-395;4)(колебание в форме второго ком-понента: -юх/-их) р. Пенюх/Пених (Panjuch,Penuch/Penich) (Вл. губ. – Горох), слово в целомсопоставляется М.Фасмером с мар. РЄПЄУЄ«щенок», хотя логичнее видеть в нем сложноеобразование из мар. РЄП(Є) «собака» и второгокомпонента, связанного с мер. *joGe «река» -Vasmer395.Приведенныепримерысвидетельствуют, что в части мерянскихговоров -k- в интервокальной позиции(очевидно, через стадию G) постепеннопереходило во фрикативное у, как в марийскомязыке в целом (ср. мар. йог- (joy-) «течь» при ф.joki «река»). Возможно, это у позже было за-менено звуком h. Другой случай переходапредполагаемогопервоначальногоинтер-вокального -k- в -у-, а затем в -h-, получивший,видимо, более широкое распространение в52мерянском языке, отражен в мер. *jahre«озеро»,возникшемнаосновепредполагаемого и-е. (субстр.) * ja’gero-/-e.Стадия -у- (c его дальнейшим переходом в -v-)была на определенном этапе историческогоразвития свойственна и прибалтийско-финскимязыкам (рефлекс этого -у-, перешедшего затемв -w-, находим, очевидно, отраженным в саам.Н jaw’re «озеро», лив. jare и — с метатезой — вф. jarvi эст. jarv). Разница между мерянским иприбалтийско-финскими языками заключаетсяв том, что прибалтийско-финский это -у-заменил звуком -v- или утратил (ср. ф. joki«река», ген. joen < *joyen), а мерянский егосохранил, очевидно, позже преобразовав в h.Из данных примеров видно, что в части своихговоров (очевидно, большей) мерянский вразвитии интервокального -k- пошел по путиразвития прибалтийско-финских языков, но вотличие от их большинства не развилчередования ступеней согласных. В другойчасти мерянских говоров (видимо, меньшей)переход -k- в -у- (возможно, с переходом позже-у- > -h-) получил большее развитие, в чем ониприближались к марийскому языку, хотя покане известно, касался ли переход интер-вокального -k- в -у- всех случаев егоупотребления, как в марийском языке, или былчем-то ограничен. Судя по имеющимся идоступным исследованию фактам, в отношениитрех фрикативных -0-, -5- и -у-, развившихся вмерянском языке из интервокальных -p-, -t-, -k-, можно констатировать три изоглоссы,проходящие по мерянской территории. Еслиизоглосса перехода -p- в -0- наиболее широка,охватывая, по-видимому, всю мерянскуюязыковую территорию (ср. мер. *kir0as на еекрайнем западе, в Угличе), то территория,охваченная изоглоссой широкого перехода -k-> G- в -у-, касающаяся только юговосточныхрайонов, значительно уже. Совсем небольшой,видимо, была область, где отмечается переход -t- > -D- в 5 в середине слова. В целом попризнаку спиранти- зации взрывных в серединесловаобластьмерянскогоязыкапредставляетсяпереходнойзонойотмарийскогоимордовскогоязыковкприбалтийско-финским языкам.Кроме заднеязычного взрывного глухогоk с его полузвонким вариантом G, в отношениимерянского на основании ограниченногоколичества примеров можно, очевидно,предположить существование зву- котипа д,заднеязычного звонкого носового, известногоеще финно-угорскому праязыку [53, с. 118],ср.: р. Конгора (мер. *kog(G)ora (Kongora) (Яр.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкугуб. — Пош), сопоставимое с ф. kangar, kankare«песчаный холм» — Vasmer 392; н.п. Шунга(*мер. Sug(G)e/ *Sug(G)e (Костр. губ. —Костр), сопоставляется с мар. SUgga«маленький холм» — Vasmer 385; *pag(G)e«гриб», рус. (диал.) панга «губа, губка надревесных породах» (Костр. губ. — Ветл)МКНО, сопоставимое с морд. М панга «гриб»,морд. Э панго, мар. по/г’о «то же», манс. пацх«мухомор», нган. fanka «быть пьяным (отнапитка из грибов)» < (ypan. *pagka «гриб»— Alvre II 57, Collinder 408. На основанииимеющихсяданныхопределитьфонематическуюзначимостьданногозвукотипа невозможно.Среди слов, явно связанных по про-исхождению с мерянским языком, обнаружи-вается довольно много примеров, при вос-произведении которых употребляется буква х,отражающая их произношение в современныхрусских говорах с постмерянской территории.Здесь можно усматривать противоречие,поскольку звука х в мерянском языке, как вфинно-угорском праязыке и большинствесовременных финно-угорских языков, несуществовало. Об этом говорят постмерянскиеособенности русской диалектной фонетики,часть которых может обнаруживаться вславяно-русских заимствованиях мерянского:здесь русское х передается звуком к.Объяснить это кажущееся противоречие можноисходя из того, что русское х являетсяотражениемабсолютнонесвойственногосеверно-русским говорам h или — реже — у.Как известно, здесь даже в тех случаях, где врусском литературном языке употребляется уфрикативное (например, в междометиях ага,ого), последовательно выступает звук х. Всвязи с тем, что там, где в постмерянскихсловах русских говоров выступает х, вприбалтийско-финских (реже венгерском) ему,как правило, соответствует h, есть основаниясчитать, что в мерянской в соответствующихсловах употреблялся глухой ларингальнийсогласный h . Этот согласный, в частности,можно предположить в следующих словахмерянского происхождения: *jahre «озеро» -§§§§§§§§§**********§§§§§§§§§ Другое объяснение слова, вряд либолее убедительное, дает О.В.Востриков [16, с. 32-33], который, исходя из семантики «гнилое дерево»,сближает слово с саам. ponk’kE «гнилое дерево».********** Это утверждение нуждается вокончательной проверке на большем количествепримеров, так как в некоторых случаях, особеннодиалектно, в мерянском мог употребляться такжефрикативный у, причем ввиду близости обоихзвуков они могли смешиваться.Часть 1. Мерянский язык. Фонетикан.п. Яхро(бол) (Jachrobol) (Яр. губ. – Дан)Vasmer 416, p. Яхрен (Вл) Смол 196 (ср. ф. jarvi«озеро», эст. jarv, лив. jOra, jara, саам. Н jaw’re,морд. Э эрьке, морд. М эрьхке, (диал.) jer’ke,мар. ер, мар. Г йар «то же» < и-е. (фатьян.)j£’gero-/-e SKES II 132; *pahe «мало» – рус.(диал.) вяха «немного (Костр — Парф); пустяк(Яр — Рост)» ЯОСК (ср. ф. vaha(n) «мало», эст.vahe «то же», морд. Э вишка «малый,маленький», веж(гель) «язычок (букв. —малый язык: *веш кель < ф.-уг. (прибалт.- фин.,мер., морд.) *waSe «малый») SKES VI 1830-1831; *tohte «гнилое дерево, гнилая сердцевинадерева» — рус. (диал.) тохта «то же» (Костр— Костр, Кол, Меж) Востр I 50 (ср. ф. (диал.)tohko «гнилое дерево, старая вещь», эст. (диал.)toheta «становиться больным < гнилым» < ф.-уг. (при- балт.-фин., мер.) *tohk- «гнить», схарактерной для мерянского заменой звуков -hk- ~ -ht-, возможно, связанной с таким жеколебанием среднеязычных) Востр I 50-51.Широкое распространение на бывшеймерянской территории слова *pahe (рус. (диал.)вяха), по-видимому, исключает возможностьего заимствования из прибалтийско-финскогоязыка.Предшествующееприбалтийско-финскому (и мерянскому?) -S,-, сохраненноемордовскимиязыками,переходиловмерянском, как и в прибалтийско- финскихязыках, в h. Насколько широким был этотпроцесс, совпадал ли он полностью сприбалтийско-финскимилиимелспе-цифически мерянские ограничения, долженпоказать дальнейший внимательный этимо-логический анализ русской лексики (в томчисле ономастики) мерянского происхождения.Пока не будет точно установлена ее эти-мология и несомненно доказано мерянскоепроисхождениесоответствующихлексем,решить окончательно этот вопрос нельзя.Однако на бывшей мерянской территорииобращает на себя внимание обилие суб-стратных топонимов, содержащих звук -х-(отражение мер. h), ср.: (Яр) Юхоть (Мышк),Лахость (Гавр.-Ям), Сохоть, Луха (Пош), Ухра(Рыб), Ухтома (Первом), Пахма (Яр); (Моск)Яхрома (Дмитр); Пахра (Подольск), Пехра (Ба-лаш); (Вл) Махра (Александр), Лухтоново (Су-дог), Нерехта (Ковр), Лехтово (Мелен); (Иван)Лахость, Ухтома (Ильин), Ухтохма, Сорохта(Комс), Кохма (Иван); (Костр) Нерехта (Нер),Чухлома (Чухл), Ухтынгирь (Кадый), Вохтома(Парф), Тоехта (Макар), Вохма (Box). Большоеколичество топонимов с х < мер. h, из которыхнекоторые повторяются в разных местах,говорит о несомненной характерности данного53звукотипа для мерянского языка, что в какой-то степени подтверждает возможность егосамостоятельного развития, но он может исовпадать с аналогичным прибалтийско-финским явлением.Из других фрикативных, кроме задне-язычных, мерянскому языку были свойственнысвистящий и шипящий S и S.Звукотип s встречается в ряде словпредполагаемого мерянского происхождения,напр.: *sorjes «(рыба) хариус» — рус. (диал.)сорьез, сорьёз, сорьяз, сорьяс «то же» (Костр —Костр, Кол, Меж, Чухл) (ср. ф. harjus «хариус»,кар. harjus, вепс. hard ‘uz, harg u s, где сизвестным сомнением считается словомгерманскогопроисхожденияотгерм.*harzus/*harrius «то же») SKES I 58, Востр I 46-50; *rast(e) «столб, дорожный указатель,веха» — рус. (диал.) растовая дорога «тракт,главная дорога, хорошая столбовая дорога»(Костр — Кол) (ср. ф. rasti «дорожныйуказатель, веха», rastia «помечать дорогу», кар.rasti «дорожный указатель») Востр II 34-35,SKES III 742; posters «прут, хлыст; банныйвеник» — р. Востырь (Vostyr) (Костр. губ. —Костр) Vasmer 385 (ср. мар. воштыр «прут,лоза, проволока», мар. Г ваштырь «прут, лоза;веник», ф. vasta «(банный) веник», кар. vaSta(vasta) «то же», васту «веник (вообще)» РКС23, вепс. vast (шв. ст. qvasta «бить себя веникомв бане» (пгерм. *kwastu, kwasta, друс. хвостъ«хвост; (банный) веник» SKES V 1667) или ихсоответствие из субстратного и-е. языка Волго-Окского междуречья, в пользу чего говоритареал распространения слова; -s (какформант иллатива) — рус. (диал.) дульяс††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§†††††††††† Соответствие s- прибалт.-фин. h-О.В.Востриков [15, с. 48-49] пытается объяснитькак связанное с саамским языком. Не исключено,действительно, что в мерянский язык слово моглопроникнуть через это посредство.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Судяпоразобщенностиприбалтийско-финского и мерянского ареалов,*rast(s) может быть скорее общим наследием этихязыков, чем заимствованием из прибалтийско-финского в мерянский. Не исключено также, что вкакой-то связи с ним, одновременно подтверждаяего мерянскую принадлежность, находятся другиеслова и топонимы того же корня в постмерянскомареале: н.п. Растовцы, Белый Раст (Моск. обл. —Дмитр), раст «время (конец мая — июнь), когдахорошая пастьба скота: майская свежая, молодаятрава» (Яр — Рост, Углич) ЯОСК.§§§§§§§§§§ Менее убедительно сближениемар. воштыр, мер. *postere с ф. vihta «(банный)веник» (Vasmer 385) или венг. vas «железо»(КЭСКЯ 331-332). Интересно соответствие мер. s ||мар. s, сближающее мерянский с мордовскими иприбалтийско-финскими языками и отдаляющееего от марийского.54«огонь» (Костр. губ. — Гал) Вин 45 < мер.*D-/tuljas «в огонь» ср. морд. толс «в огонь»,ф. ylOs «наверх», мар. чодраш < *Cоdras «влес») [7, с. 300; 20, с. 49].В тех случаях, когда s оказывалось всередине слова, в интервокальной или ин-тервокально-сонантной позиции, оно подобновзрывным переходило в свое полу- звонкоесоответствие Z, ср.: *peZe(-a) «гнездо» — н.п.Пезо(бал) (Pezobal) (Костр. губ. — Кол) Vasmer417 (ср. ф. pesa «гнездо», эст. pesa, саам. Нbasse, морд. Э пизэ, морд. М пиза, мар. пыжаш«то же», удм. пуз «яйцо», коми поз. «гнездо»,хант. pit, манс. пити, венг. feszek, нен. пидя <урал. *реsа «то же») КЭСКЯ 223, ОФУЯ 404;*piZleje «рябина» — н.п. Пизлеево (Pizlejevo)(Вл. губ. — Переясл) Vasmer 401 (ср. ф. pihlaja«рябина», эст. pihlakas «то же», морд. Э пизёл«рябина (ягоды)», морд. М пизел «то же», мар.пызле «рябина», мар. Г пызылмы «рябина(дерево и ягоды)», удм. палэзь «рябина(ягода)», коми пелысь, хант. (каз.) пасяр(пасяр), манс. пасяр < ф.-уг. *piCla КЭСКЯ 218,SKES III 542, Collinder 413.Звукотип s встречается в многочис-ленных лексемах предполагаемого мерянскогопроисхожденияизбывшейобластираспространения мерянского языка. Как иглухие взрывные p, t, k и звукотип s, онвстречается, как правило, только в начале словаи в положении рядом с глухим согласным,напр.: *jukse «лебедь» — р. Юкша (Juks.a)(Костр. губ. — Юрьев) Vasmer 382 (ср. ф.jоutsen «лебедь», эст. (поэт.) joudsin, (диал.)joos, сам. Н njuk’Ca, морд. Э локсей, мар. йуксо,мар. В йукчо, удм., коми юсь, манс. (ст.) jos(voj)(voj «птица») < ф.-уг. *jogkCe) КЭСКЯ 336,SKES I 121, ОФУЯ 416; *sole(-a) «вяз, ильм» —р. Шоля (Solja/Sol’B) (Костр. губ. — Варнав)Vasmer 375 (ср. ф. salava «ива ломкая», морд. Эселей «вяз», морд. М сяли, мар. шоло, венг.szil(fa) (fa «дерево») < ф.-уг. *sala) SKES IV954, MSzFUE III 587-588; *sa rne/so те(-а)«ракита, ветла» — н.п., р. Шарма (Sarna) (Яр.губ. — Люб) Vasmer 388, н.п. Шарниха(Sarnicha) (Костр. губ. — Юрьев) Vasmer 383,р. Шарновка (S arnovka) (Костр. губ. — Буй)Vasmer 381, р. Шорна (Sorna) (Вл. губ. — Шуй)Vasmer 395 (ср. ф. saarni «ясень», эст. saar, лив.sarna, мар. шертне «верба; ракита», sarDni < ф.(прибалт.-фин., мер., мар.) *sarDene «ясень;верба») SKES IV 939.В середине слова в положении междугласными или рядом с сонантом звукотипу sсоответствует Z, напр.: sinZe(^) (sinZаn, ген.ед.ч.) «глаз; (перен.) источник» — н.п. СинжанО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку(SinZаn) (мер. * SinZen (Balo) «Ис- точниковая(букв. — источника) (деревня)» (Вл. губ. —Меленк) Vasmer 397 (ср. ф. silma «глаз», саам.Н Cal’bme, морд. сельме, мар. sind^ «глаз;источник», удм. син «глаз», ошмес-син «родник(букв. — ключевой/род- никовый глаз)», комисин «глаз; родник», хант. сем «глаз», меусем«родник (букв. — глаз земли)», манс. сам«глаз», венг. szem, нен. сэв, эн. sei, нган. saime ,сельк. sai, кам., койб. sima, тайг. sime-da < урал.*silma) .********************** Отсюда нельзя еще делатьвывод о том, что данное слово, наиболее тесно свя-занное с мар. шинча «глаз» (даже в указанномпереносном значении), являлось в мерянскомединственным для обозначения этого понятия, ср.другие топонимы бывшей мерянской области,позволяющиереконструироватьмер.*sel’mе(-а)/*sаlmе(a) «глаз»: р. Сельма (Костр. губ. -Солигал) КГЗ 243, р. Сальма (Костр. губ. — Ветл),КГЗ 68, — более близкие к ф. silma «глаз», морд.сельме «то же». Очевидно, речь идет только одиалектном явлении, связанном с частьюмерянского языка.Часть 1. Мерянский язык. Фонетика55По сравнению со звукотипом s. со-гласный s был распространен в мерянскомязыке значительно шире. Об этом свиде-тельствует большое количество названий cбывшей мерянской территории, включающихэтот звук, которые, не являясь такими эти-мологически ясными, как приведенные вышепримеры, все же обнаруживают несомненноефинно-угорское происхождение, ср.: Шуда(Бида) (Костр. губ. – Варнав) Vasmer 375; Ошуя(Osuja) (Костр. губ. – Варнав) Vasmer 375;Шордик (Sordik) (Костр. губ. – Кол) Vasmer377; Недьша (Nel’sa) (Костр. губ. – Кол) Vasmer377; Локша (Loksa) (Костр. губ. – Кин) Vasmer383; Шунга (Sunga) (Костр. губ. – Костр)Vasmer 385; Пекша (Peksa) (Яр. губ. – Яр)Vasmer 387; Шарма ^rma) (Яр. губ. – Пош)Vasmer 391; Шегола (Segola) (Яр. губ. – Пош)Vasmer 392; Шуга (Suga) (Вл. губ. – Сузд)Vasmer 398; Шорнога (Sornoga) (Вл. губ. -Александр) Vasmer 400 и др.Большое количество слов явно финно-угорского происхождения, включающих звук sи связанных с мерянской территорией, причемв разных ее частях, показывает, что он былчрезвычайно характерен для мерянскойфонетической системы. Не исключено, чтоименносэтимсвязанаизвестнаяограниченность примеров со звукотипом s: s вмерянском языке могло его в какой-то степенипотеснить. Это могло объясняться и тем, чтозвук s в мерянском имел артикуляцию,отличающую его от обычного славяно-русского s (с русского и украинского типа) инесколько приближающуюся к артикуляции s,то есть близкую к финской: «Шумные щелевыепереднеязычные апикальные s, ss (финскогоязыка. – О.Т.) на слух несколько шепелявые.Они произносятся следующим образом: кончикязыка направлен к верхней десне, края языкаприжимаются к боковым зубам и к частитвердого неба, прилегающего к ним такимобразом, что посредине между кончиком языкаи твердым небом образуется узкая щель вформе желобка. Струя воздуха, проходя черезэту щель, дает шум с присвистом. Такимобразом, финские согласные s, ss акустическивоспринимаются как средние между русскимис и ш» [24, с. 22]. О близком к финскому харак-тере мерянского s очевидно, свидетельствуютслова не только славяно-русского проис-хождения из русских говоров, распростра- 56ненных на постмерянской территории, но исобственно мерянского происхождения. В ча-стности, об этом говорит колебание древне-русского с/ш при передаче мерянского слова*moska «конопля» (ср. морд. М мушка «волок-но, кудель», морд. Э мушко «конопля»), лежа-щего в основе названия р. Москва (ср. другоечисто славянское название верхней части еетечения – Коноплевка, калькирующее мерянс-кое) [117]. В Галицко-Волынской части Ипа-тьевской летописи отмечается как формаместного падежа на Мосці (от Моска), в другомсписке той же летописи – форма этого падежа ввариантенаМожці(очевидно,сгиперистическим -ж- от Мошка). Данный при-мер может быть объяснен только как результатколебания при выборе звука, вызванного тем,что ни друс. с, ни ш не могли точно отразитьмерянский звук, представляющий собой,видимо, что-то среднее между тем и другим.Очевидно, закреплению русского звука с вданном и аналогичном примерах, кромевозможных изменений в самом мерянском язы-ке, могло способствовать то обстоятельство,что при первоначальном соприкосновении смерянским языком звук ш в языке восточныхславян был еще мягким, и это сближало егоартикуляционно-акустически с мерянским s.По мере того как славяно-русское ш в речи(прото)великорусов отвердевало, все менееоправданно становилось мерянское s пере-давать славяно-русским ш, и в (прото)вели-корусском языке мерянское s стало переда-ваться только с помощью звука с.†††††††††††††††††††††† С фонетической точки зренияпервоначальная мерянская форма названия р.Москва *Moska(e), отраженная, видимо, не только ввышеупомянутых древнерусских свидетельствах,но и в итал. M0sсa, интересна еще тем, что снесомненностью свидетельствует о заднерядномредуцированном в конце этого слова, воспринятомвосточными славянами – тогда, видимо, еще неимевшими в своем языке новых (велико)русскихредуцированных – как звук близкий или иден-тичный -ы (в словах типа цьркы (цьркъве)«церковь», свекры (свекръве) «свекровь» и т.п.).Это и стало позже причиной создания по образцуданных слов форм (более старой) Московь (1147 г.)(как церковь), отраженной в англ. Moscow, нем.Moskau, фр. Moscou, и более поздней (исовременной) Москва (под влиянием слов буква,смоква, рус. (диал.) церква) [117, с. 131]. Такимобразом,ввидуэтогонедвусмысленногосвидетельствапоявляетсявозможностьреконструировать лежащее в основе данноготопонима мер. *moske конопля» (с заднеряднымредуцированным и инициальным ударением, ср.итал. MOsca), а вместе с тем говорить с большейуверенностью о конечном редуцированном мерянс-ких слов. Что касается собственно этимологическойстороны, то мер. *mOske «конопля», родственноеморд. М мушка «волокно; кудель», морд. Э мушко«конопля, кудель», мар. муш «пенька, кудель»,связано, видимо, с финно-угорскими глаголамиО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкутого же корня со значением «стирать, мыть; вы-мачивать (в том числе коноплю)» (ср. эст. (диал.)mOskma «мыть», морд. Э муськемс, морд. Ммуськомс, мар. мушкаш «мыть, умывать; стирать,полоскать (белье)», удм. миськыны «мыть, купать»,коми мыськавны (мыськынЫ) «мыть, стирать»,венг. mosni «мыть; стирать», нен. маса(сь) «смазать,намазать; (большезем.) «умыть; вымыть; помыть»,эн. masua-bo «(я) вымыл, вытер», кам. bazai’am«мыть», сельк. musau «(я) вымыл» < урал. *muske -(*moske) «мыть, стирать») КЭСКЯ 184, MSzFUE II450451, ОФУЯ 406. Однако само мерянское словомогло возникнуть и вторично как результатпереосмысления первоначального и.-е. (? балт.)слова (см.: Фасмер ЭСРЯ II 660-661).О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуСравнительно малочастотные (на ос-новании свидетельства топонимов) в ме-рянском аффрикаты c и c все же не быличужды его фонетической системе, о чемсвидетельствуют не только косвенные пока-зания русских говоров постмерянской тер-ритории (с отчетливым, как правило, раз-граничением звуков ц и ч), но и данные самогомерянского языка в словах предполагаемогомерянского происхождения, напр.: *аСэ/-а(at’e) «отец» – р. Ача (Костр. губ. – Гал) КГЗ, 83(ср. ф. ati «свекор; тесть», atti «отец», эст. att«то же», морд. атя «старик», мар. ача «отец»,удм. атай «то же», венг. atya «отец; монах», эн.at^ «отец» (при обращении), нган. t’a «то же»,возможно, < *at'(t’)a «отец; старик») MSzFUE I100-101; Почеболка (PоСеbo1ka (Яр. губ. -Пош), сопоставляемое с мар. Г пучы (putse)«олень», мар. пучо «то же» — Vasmer 417, где впользу мерянского происхождения слова(независимо от правильности предложеннойэтимологии) говорит его употребление в ти-пичной для мерянского языка композите,обозначении деревни, со вторым компонентом-бол- < *-Bol «деревня».Еще реже в мерянском употреблялась,видимо, аффриката с. Единственным несом-ненным мерянским примером, иллюстрирую-щим ее употребление, является не вполне ясноепо составу и происхождению приветствие«Цолонда — в доме: здравствуй, хо- зяин(?)»(с. Давшино — Яр. губ. — Пош) КЯОС 212[Архангельский А. Село Давшино, Ярослав.губ., Пошехон. уезда: Написано в 1849 г. —Этнографический сборник, вып. 2. Спб., 1854,с. 1-80]. Можно не сомневаться в мерянскомпроисхождении слова, поскольку оно записановПошехонье,набывшеймерянскойтерритории,сохранявшейичастичносохраняющей особенно много мерянскихпережитков. Исходя из того, что в основеприветствия лежит всегда какое- то пожелание,в прошлом — целая фраза, видимо, здесьвыступает приветственная формула, оченьдеформированнаяисократившаяся(синкопированная) в результате частого ибыстрого ее произнесения. К этому моглодобавиться и некоторое искажение, вызванноеутратой языка, на фоне которого она только имогла пониматься. Итак, пока можно толькодогадываться о первоначальном содержании исоставных частях этой формулы. Поскольку вприветствии скорее всего высказывалось поже-лание здоровья, первым ее элементом цол <мер. *c’O’le с редким для мерянского звуком смогло быть субстратное включение из какого-то индоевропейского языка, где, как вславянском, балтийском и германском, былослово с корнем koil- > псл. *се1ъ «целый,Часть 1. Мерянский язык. Фонетиканевредимый,здоровый»,прус.kails«здоров(ый) (в заздравной формуле)», гот. hails«здоровый», пережившее переход k > с.Заимствованное ^ово cb’le, очевидно, имелозначение«здоровый;здоровье».Егоупотребление в приветственной формулесвидетельствует о том, что в мерянском языкеоноприобрелоглубокотрадиционныйхарактер, о чем, в частности, говорит егосохранение даже после утраты самого языка.Тем самым органично, хоть и ограниченно,должна была войти в фонетику языка иаффриката c.B связи с тем, что аффриката c могла внекоторых случаях появляться на местесреднеязычного (палатального) t’ ср. ’^ce (р.Ача) (Костр. губ. — Гал) КГЗ 83 при форме at’e(н.п. Ате(бал) (At’ebal) Моск. губ. — Дмитр)Vasmer 418, ясно, что мер. c было мягким, а нетвердым звуком, своей мягкостью в какой-тостепени напоминавшим русское ч. Этим,видимо, объясняется также то, что носителимерянских говоров сравнительно легко, несмешивая его с ц, усвоили русское ч. В отличиеот мерянского эрзя-мордовский язык с еготвердым ч (c) русское мягкое ч передавал встарых заимствованиях с помощью мягкого ц’(c’) (ср. морд. Э цюдавомс, цюлан, цюлка —рус. чудиться, чулан, чулоК). С другойстороны, в мерянском языке аффриката c быласкорее всего твердой (ср. то же *Со’1 эпПэ(-а) >рус. (диал.) цолонда). Поскольку русское цтакже является твердым, это способствовалоправильному различению звуков ц и ч врусском языке и воспрепятствовало ихсмешению при усвоении славяно-русской речимерянским населением, а в конечном счетепривело к тому, что явление цоканья и чоканья(смешения ц и ч) для возникших здесь русскихговоров не характерно. Следует полагать, что иаффрикаты c и c подобно взрывным ифрикативным s и s сохраняли полностью своюглухость только в абсолютном начале слова,его абсолютном конце, если они могли тамвыступать, и в непосредственном соседстве сглухими. В других позициях (прежде всего, винтервокальной) они частично озвончались.Однако из-за их малой частотности иотсутствия традиции передачи собственныхаффрика- тивных звонких вариантов в русскомязыке (ср. дочь_была, отец__эыл, гдеслышатся, но не обозначаются на письмезвонкие аффрикаты з и з) в графике русскойпередачи мерянских лексических элементовэто не получило никакого выражения.Довольно большой частотностью (вотличие от аффрикат) в мерянском языке, как и57в других финно-угорских, характеризовалисьсонорные m, п, 1, г, напр.:1) (звукотип m) *moske «конопля» — рус.(ст.) *Моска «Москва» (на Мосці, 1208 г. —Смол 287) (ср. морд. М мушка «волокно; ку-дель», морд. Э мушко «конопля, кудель», мар.муш «пенька, кудель», очевидно, < урал.*moske- /*muske- «мыть, стирать; вымачивать(о конопле)») [72]; *lejme «корова» < *1eZ’ma)— рус. (диал.) лейма «корова» (Костр. губ. —Гал) (ср. ф. lehma «корова», эст. lehm, лив.ni’eme «то же», морд. Э лишме «лошадь», морд.М лишме «конь (только о красивом илиигрушечном коне)» SKES II 284 — в основе,очевидно,лежитзаимствованиеиздревнебулгарского (ср. чув. лаша «лошадь») созначением «кобыла»); ’^еЕ^ «семь», рус. (арг.)сезюм (Костр. губ. — Гал) Вин 49 (ср. ф.seitseman «семь», эст. seitse, саам. Н. cie3a,морд. сисем, мар. шым(ыт), удм. сизьым, комисизим < *ф.-перм. *s’egc’ema «то же» < какой-то индоевропейский язык балто-славянскоготипа — Серебр. Ист. морф. перм. яз. 221) SKESIV 991, КЭСКЯ 255; *kolema(-e) «смерть; уми-рание, тяжелая болезнь» — рус. (диал.) колема«болезнь» (Костр — Ветл) СРНГК (ср. ф.kuolema «смерть», эст. (диал.) koolma«умирать, умирание», морд. кулома «смерть»,мар. колымаш, удм. кулэм, коми кулом, хант.(каз.) хал’ты «подохнуть», манс. khali «уми-рает», венг. (meg) halni «умирать», нен. хась«умереть», эн. kado’ «умирать», нган. kU’am«(он) умер», сельк. kuak «(я) умираю», кам. kul’em «то же» < урал. *kо1e-/*k01е «умирать»)SKES II 239, MSzFuE II 250251, КЭСКЯ 143,ОФУЯ 407;2) (звукотип n) anDo^a (-e) «кормящий <дающий» — р. Андоба (Костр. губ. — Костр)КГЗ, 160 (ср. ф. antaa «давать», antava«дающий», эст. andma «давать», andev «да-ющий», caaм. H. vuow’det «продавать», морд.андомс «кормить», удм. удмнм «поить», комиудны (в составе вердны-удны «кормить-поить»), венг. adni «давать; продавать» < ф.-уг.*amta «давать») SKES I 20, MSzFUE I 69,КЭСКЯ 295-296, ОФУЯ 418; *-n (показательген. ед.ч.) — рус. (арг.) Нерон «Галич- скоеозеро» Вин 48, р. Яхрен (Вл. губ.) Смол 208(мер. *К’ЄГОП (jahre) «Болотное (букв. —болота) (озеро)», Jahren (juk) «Озерная (букв.— озера) (река)» (ср. ф. jarvi «озеро» — ген.ед.ч. jarven, морд. Э эрьке «озеро» — ген. ед.ч.эрькень, (диал.) лоуун ломань «снежный (букв.— снега) человек» (морд. -нь < -н) — Серебр.Ист. морф. морд. яз. 16-17, мар. ер «озеро» —ген. ед.ч. ерын < ф. *-n) Галкин 39-41, Серебр.58Осн. лин. разв. 68-70;3) (звукотип l) *jelme(-a) < *nelme/-a«язык, речь» — рус. (арг.) елманский «древнийгалицкий» (= мерянский) язык» Вин 45, дмер.*(meran) jelmen (-а^ «(мерянского) языка (=принадлежащий к мерянскому языку, го-ворящий на нем)» (ср. cаам. Н njal’bme «рот»,мар. йылме «язык (анат., лингв.)», хант. (каз.)нялум (анат.), манс. не лум «то же», венг. nyelv< ф.-уг. (вост.) *nalma) MSzFUE III 480; *palo(-e) «деревня, село», (поздн.) *pol — н.п.(Нуш)поло (очевидно, из фон. *Нушпа- ло)(Nuspolo) (Вл. губ. — Александр) Vasmer 418,н.п. (Ки)бол (Kibol) (Вл. губ. — Сузд) Vasmer417, н.п. (Ки)бало (Kibalo) (там же, 1578 г.)Vasmer 417 (ср. хант. (вост.) puyel «деревня,населенный пункт, поселение (рыбаков,охотников)», манс. па выл «деревня, поселок,селение», венг. falu (< *palu) «деревня, село» <угор. (= мер.?) *раlYЗ «то же») MSzFUE I 180-181;4) (звукотип r) *urma(-e) < *ur^e (-a)вследствие влияния -n, ген. ед.ч., ^re^a «белка»— рус. (диал.) урма «белка» (Костр. губ. —Кол) ООВС 240 (ср. ф. orava «белка», эст. orav«то же» — ф. -va, эст. -v, мер. *-ma < *-ра —суффикс < *^а, саам. Н oar’re, морд., мар., комиур < ф.-перм. *ora «то же») SKES II 436,КЭСКЯ 297-298, ОФУЯ 428; *kere(-a) «кора»— р. Кера (Kera) (Костр. губ. — ^p) Vasmer386, КГЗ, 217 (ср. ф. (диал.) keri «береста,выросшая на березе на месте ободраннойкоры», саам. Н garra «кора», морд. Э керь«кора, лубок», морд. М кяр «то же», мар. кур«лубок», удм. кур «то же», коми кор «кожура,шелуха», хант. kat «кора», венг. kereg «кора;корка; скорлупа» < ф.-уг. *kere) SKES I 183,MSzFUE II 353-354, КЭСКЯ 133, ОФУЯ 415.Относительно мерянских сонорных мож-но заметить следующее.1) Мер. l в связи с существованием,очевидно, находившегося с ним в оппозиции l’среднеязычного (палатального) скорее всегобыло твердым звуком.2) Как показывают данные лексики не-мерянского происхождения с постмерянскойтерритории, для звукотипов l и r имелисьглухие соответствия L и R. Как известно, вмокша-мордовском, имеющем так же, как имерянский, глухие сонанты, кроме R и Lсуществуют еще R’, L’ и J [72, с. 326].Существовали ли подобные звуки в мерянском,на основании имеющихся данных установитьнельзя. Однако были oни или нет,употреблялись они скорее всего как вариантысоответствующих звонких (сонантов).О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку3) По-видимому, позиционно ограничен-ным звукотипом (фонемой) был в мерянском r.Если сонорные m, n, l наблюдаются здесь вовсех частях слова, в том числе в его начале (ср.р. Моска > Москва) (Моск) Смол 287, Халипов129-131; н.п. Нушполо (Вл. губ. — Александр)Vasmer 418; р. Лочма/Лотьма (Вл. губ. —Переясл)), к тому же для всех подобныхпримеров обнаруживаются финноугорскиесоответствия, что говорит об исконностисоответствующих лексем, то не так обстоитдело со словами, которые начинаются на r (рус.р). Параллели к ним или ограничиваютсяприбалтийско-финскими языками, причем самипредполагаемыемерянскиеслованеобнаруживают ничего специфического (*rast(e)«растовая дорога» Востр II 34-35), что можетговоритьобихзаимствованном(изприбалтийско-финских) характере, или жеотносятсякслучаямнесомненногозаимствования (ср. р. < н.п. Руж(бал) (RuZbal)(Костр. губ. — Кол), дающее возможностьреконструировать мер. *rus «русский» <прибалт.-фин. (ст.) rut si < друс. Русь).Очевидно, мерянский, не терпя в начале словабольше двух согласных, воспринимал звук rкак близкий группам из двух и большесогласных. Как отдельный согласный (точнее,частьгеминаты)здесь,видимо,воспринималась каждая из вибраций r, чтоделало невозможным (или ограниченным) егоположение в начале слова. Этим можнообъяснить начало слова со значением«русский» в таких особенно строгих кинициальным скоплениям согласных языках,как венгерский и тюркские, где оно всегдаимеет приставной гласный, будто речь идет ослове, начинающемся с двух согласных: венг.orosz «русский», тат. (ст.) урыс, чув. вырас «тоже» и др.Все рассмотренные до сих пор согласныемерянского языка относились к твердым.Кроме них, как это обнаружилось прирассмотрении особенностей мерянской фо-нетики на немерянском (преимущественнославяно-русском) лексическом материале, вмерянском еще имелись палатальные (сред-неязычные) согласные. Мерянский материалпоказывает, что к ним с наибольшим основа-нием можно причислить звукотипы t’ (с ва-риантом D’), s’ (с вариантом Z’), а также со-нанты j, l’, n’.Звукотип t’/D’ обнаруживает своюереднеязычность в том, что у ряда словпоявляется (как следствие большой степенипалатальности) параллельная форма, гдеЧасть 1. Мерянский язык. Фонетикапроизошел переход t’ > c. Сюда, в частности,относятся следующие слова: at’e(-a)/ace(-a)«отец» – н.п. Ате(бал) (Atebal) (Моск. губ. -Дмитр) Vasmer 418, р. Ача (Костр. губ. – Гал)КГЗ, 83 (ср. ф. ati «свекор, тесть», atti «отец»,эст. att, ген. ati «то же», морд. атя «старик»,Map. ача «отец», удм. атай «то же», венг. atya«отец; монах», эн. at’a «отец (при обращении)»,нган. t’a «то же» < ? урал. *at’(t)a «отец;старик»)MSzFUEI100101;*lot’me(-a)/*locme(-a) «ложбина, долина» – р.Лотьма/Лочма (Lot’ma/Locma) (Вл. губ. -Переясл) Vasmer 401 (ср. ф. lotma, lotmo «тоже», морд. Э loZmo «углубление», лашмо«долина», коми лажмыд «отлогий, пологий,покатый» (SKES II 301) < ? ф.-перм. *lat(e)ma«углубление, покатое место»). Вариант D’обнаруживается в предполагаемом мерянскомслове *PеD’mе(-а) – рус. (диал.) ведьма «пере-мет» (Костр – Гал) Востр II 28 (ср. морд. Эведьме «повод, ремень; завязка, бечевка; конец,обрывокнитки»-дальнейшиесвязипредполагаемого мерянского и мордовскогослов не ясны). Обращают на себя вниманиеслучаи, где t’, несмотря на соседство сонанта,не переходит в D’. Очевидно, они могутобъясняться тем, что в прошлом вместопростого (одинарного) согласного в нихвыступал геминат или группа согласных.Звукотип s’/Z’ в своих двух вариантахрассматриваетсякакотносящийсякпалатальным в связи не столько с конкретнымисвидетельствамисловмерянскогопроисхождения, сколько с требованиямисистемности: трудно представить себе, что всесмягченные согласные мерянского языкаотносились к палатальным, за исключениемданных.Косвеннымсвидетельствомсуществования палатального s’ (с его, по-видимому, шепелявым оттенком) здесь можетслужить предполагаемый, близкий к финскому,характер любого мер. s,. Возможно, онсложился в результате влияния мерянскогопалатального с его шипящим оттенком.Палатальное s’ в мерянском произносилось какs’, а не как Z’, только в начале слова, конце и,очевидно, также, хоть подобные примерыотсутствуют, рядом с соседним глухим всередине слова, напр.:1) (звукотип s’) s’i «этот (-а, -о)» – рус.(арг.) сиеяь «есть» < мер. *s’i jon «это есть» (ср.ф. se on, эст. sее on «то же») (Яр. губ. – Углич)ЯОСК 184 (ТОЛРС XX 117) (ср. ф. sе «этот (-а,-о)», эст. sее «то же», морд. Э се «тот», мар. Вседе «вот этот», хант. (каз.) си «этот (-а, -о)»,нган. sete «он» < урал. *ci/*ce) ОФУЯ 399;59*jolus «пусть будет» – рус. (диал.) елусь поелусь«приветствие во время еды» < МЄР. *jolus pajolus < *joloZe pa joloZe (**tenan seye(-) -juye(-)«пусть будет и будет (у тебя еда-питье)» (ср.морд. улезэ «пусть будет», мap. лийжэ «то же»,саам. bottus «пусть приходит», содержащиеформант -s- со значением показателя 3-го лицаповел. (побудит.) наклонения, – Серебр. Ист.морф. морд. яз. 167; корневая часть связана с ф.olla «быть», эст. olema, морд. улемс, мар. улаш,удм. вал «(он) был», коми волі «то же», хант.(каз.) вел’ты «быть; жить, находиться», манс.олу. -кве «быть; иметься, жить; находиться»,венг. volt «был» < *wole – «быть») SKES II 427;MSzFUE III 669, КЭСКЯ 67, ОФУЯ 417;2) (звукотип -Z’-) *s^Z’um «семь» – рус.(арг.) сезюм «то же» (Костр. губ. – Гал) Вин 49(ср. ф. seitseman «семь», эст. seitse, caaм. Hciesa, морд. сисем, мар. шым(ыт), (диал.) sisim,sesem, удм. сизьым, коми сизим < ф.-перм.*s’egc’ema, слова какого-то и.-е. языка) SKESIV 991, КЭСКЯ 255, Серебр. Ист. морф. перм.яз. 221.Интересно отметить, что реконстру-ируемая мерянская форма ’^^’um совпадает спермскими по озвончению (в данном случаечaстичному) палатального согласного всередине слова, чем противостоит, заисключением саамского, остальным финно-угорским языкам. Очевидно, частичноеозвончение в мерянском было вызвано, как и впермских языках, упрощением интервокальнойгруппы согласных, произошедшим очень рано,в период, когда одинарные согласные винтервокальной позиции могли произноситьсяслабее. Своеобразие реконструируемой формыявляется одним из аргументов ее принадлеж-ности к мерянскому языку.Звукотип l’ чрезвычайно характерен длямерянского языка. На основании имевшегося враспоряженииматериаламерянскогопроисхождения определить его конкретно (внеаприорных предпосылок системности) неудается. Однако случаи взаимозамены русскихй-л в постмерянских местностях указывают напалатальный характер л как причину этойзамены (ср. венг. kiraly, фон. kiraj, где j такжеразвился из предшествующего ly, то есть 1’палатального). Одним из подобных примеровявляется рус. (диал.) альда < айда «айда» (Яр— Пош). Гиперкорректное альда вместо айдаговорит о возможности противоположнойзамены л’ (1′) на й (j), где близость л’ кнаиболее типичному палатальному звуку, всвою очередь, свидетельствует о палатальности(пост)мер. 1′ (л’). Примеры звукотипа V:60*l’ejme(-a) < *l’eZ’ma «корова» — рус. (диал.)лейма «то же» (Костр. губ. — Гал) ООВС 102(ср. ф. lehma «корова», эст. lehm, лив. ni’em «тоже», морд. Э лишме «лошадь», морд. М лишме«конь (только красивый или игрушечный)»)SKES II 284 < ф. (прибалт.-фин., мер., морд.)*leS(e)ma «кобыла (дойная)», где источникомслова был, очевидно, древнебулгарский(тюркский) язык: чув. лаша «лошадь»;*i1’Dome(-а) «безжизненный» — р. Ильдомха(Костр. губ.) Семенов 233 < мер. *ela«живой»+ суффикс лиши- тельности —tom(e) (ср. ф. elaa «жить», эст. elama, саам. Нallet, морд. эрямс (< *elam(a)-s), мар. илаш,удм. улыны, коми овны «то же», хант. jel«ключ, источник», манс. jelwale- «оживляться»,jelew «новый», венг. elni «жить», нен. иле(сь),эн. jire-do, нган. nile- tm, сельк. elak «то же»,кам. t’ilil’em «снова оживить», d’ili «живой» <урал. *еЫ «жить»; ф. voima-ton «бессильный»,саам. Н < calme-tebme «слепой (безглазый)»,морд. Э узер-теме «без топора», мар. вий-дыме«бессильный», удм. син-тэм «слепой (без-глазый)», коми син-том < ф.-перм. *ttoma«формант лишительности» < ф.-уг. *-tt- «тоже» SKES I 37-38, MSzFUE I 145-146, ОФУЯ405 [55, с. 358].Звукотип n’ отражает свою палатальностьв словах мерянского происхождения спереходом этого звука в j, что являетсянесомненным доказательством его средне-язычности, напр.: мер. *jelme(-a) «язык» — рус.(арг.) елмансхий «древний галицкий язык»(Костр. губ. — Гал) Вин 45, где j-, как и в мар.йылме, появилось из n’ (ср. саам. Н njal’bme«рот», хант. нялум «язык (анат.)», манс. не лум«то же», венг. nyelv «язык (анат., лингв.)» < ф.-уг. (вост.) ♦n^lma). Следовательно, мер. n’ —типичный палатальный звук. Одним изнаиболее надежных является пример *n’ero«болото» — рус. (арг.) Нерон < N’eron(jahre)«Болотное (букв. — болота) (озеро)» (Костр.губ. — Гал) Вин 48 (ср. ф. noro «болотистаялощина», саам. (сев.) njoaa- «выйти из воды (оводоплавающих птицах)», мар. noro «сырой»,удм. nur «болото, влага, сырость», коми nur«болото», хант. nor «муть (в воде)», манс. nar«болото», венг. nyirok «сырость», сельк. nary«болото» < урал. *nOrл/*nora «болото, топь;влажный») ОСНЯ I, XXVII, II 89.Среди мерянских палатальных соглас-‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Мер. *ela реконструируется наоснове формы, зафиксированной в одной из ре-визских сказок 50-х годов XIX в., хранящейся вКологривском краеведческом музее: д. Элино < мер.*El’en palo «Эли (букв. — Живого, Бойкого)деревня».О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуных, установленных с помощью анализа фо-нетики немерянских слов, удалось обнаружитьпример, свидетельствующий о возможностипалатального r’, ср.: ебро < *р’ебро «ребро»,ёбро < *р’обро «то же» (Яр. губ. — Мол, Рост)КЯОС 63. Очевидно, случаи подобногоперехода,—возможно,частичнообусловленные тем, что мерянский избегалначального r, — должны были существовать ив самих мерянских словах. Однако в доступномисследованию материале их не удалосьобнаружить.Нужнополагать,чтовфонетической системе мерянского языка r’палатальное относилось к явлениям спо-радичным, периферийным.Последним из рассматриваемых па-латальных согласных и в то же время наиболеетипичным и распространенным из них былзвук j. Как показывает этимологическоеисследование мерянских слов (ср., например,мер. *jelm e «язык» из предшествующего*n’elma «то же»), иногда j мог появлятьсясекундарно,развиваясьиздругихсреднеязычных, в частности n’. Звук j — одиниз наиболее распространенных звукотиповмерянского, поэтому его можно обнаружить вразных позициях — в начале, середине и концеслова. В ряде случаев сочетания j спредшествующим гласным давали что-тонапоминающее дифтонги. Однако подобныхпримеров удалось обнаружить немного, крометого, нет полной уверенности в том, что частьиз них не заимствовалась в мерянский изкакого-нибудь прибалтийско-финского языка,преждевсеговепсского.Окончательноустановить их дифтонгичность в связи сопределенной фонематической значимостьюможет только накопление в большемколичестве несомненно мерянского материала.Данные, которыми в настоящее времярасполагает исследователь мерянского языка,не позволяют решить данный вопрос. Примерызвукотипа j: *juk < *joGe «река» — р. Юг (Jug)(Костр. губ. — Макар; Яр. губ. — Пош; Вл.губ. — Горох) Vasmer 377-378, 391, 394 (ср. ф.joki, эст. jOgi, лив. jo’G, jo’uG, саам. Н jokka,морд. M Jov «название р. Мокша», мар. йогы«течение,поток»(?—допускаетсявозможность связи с чув. jox- «течь»), удм. ю(ю-шур: шур «река»), коми ю «река», хант.юхан «речка» (?), манс. я «река» (?), венг. (ст.)jo, нен. яха, эн. joha, сельк. ke «то же», кам.t’aya «река, речка; ручей» < урал. *joke) SKES I118, MSzFUE II 339-340, КЭСКЯ 334, ОФУЯ403; *pujka < *puj < *poje + -ka «мальчик,подросток» — рус. (диал.) пуйка — «то же»Часть 1. Мерянский язык. Фонетика(Яр) ЯОСК (ср. ф. poika «сын; мальчик;юноша», эст. poeg «сын», мар. Г пу (только всложных словах: пуэргы «мужчина»?), морд. Эbujо, pijo «внук» (?), удм. пи «мальчик, па-рень», коми пи «сын; мальчик», хант. (каз.) пух(пух) «парень, мальчик; сын», манс. пыг (пыГ)«сын; парень; юноша», венг. fiu (fi) «сын,мальчик,ребенок;детенышвсякогоживотного» < ф.-уг. *роika (своеобразныйкорневой вокализм (пост)мерян- ского слова,видимо, свидетельствует о существовании впрошлом формы puj, ср. морд. Э bujo)) SKESIII 590-591, MSzFUE I 206-207, КЭСКЯ 221,ОФУЯ 413; *-j (как формант звательной формы(поздн.) *mamaj «мама!», возможно, также*kokoj! «дядя; крестный отец» — рус. (диал.)мамай «(зват.) мама» (Яр — Первом) ЯОСК(ср. морд. Э авай (от ава «мать») «мама» (вобращении), морд. М тядяй (от тядя «мать»),мар. авай «то же», где тот же формантобъясняется, в частности для мордовскихязыков влиянием тюркских, ср. тат. babaj!«дедушка» (в обращении, от baba — Серебр.Ист. морф. морд. яз. 31), однако длямерянского подобное объяснение менееубедительно).На материале слов и форм предпола-гаемого мерянского происхождения былустановлен состав звукотипов мерянскогоконсонантизма, куда входят следующиесогласные: р, B, t, D, k, G, 0, u (?), $ (диал.?), у(диал.?), h, g, s, Z, s, Z, c, c, m, n, l, r, t’, D’, s’, Z’,l’, n, j. Кроме того, на основании изучения словнемерянского(славяно-русского)происхождениядлямерянскогобылиустановлены как возможные также глухиесонанты L, R и палатальное r’. Учитываяпозиционную обусловленность части звуков,представляющих собой, очевидно, вариантыфонематически значимых звукотипов, можнопредположить в качестве фонем (частично —их вариантов) следующие согласные звуки:p/B, t/D, k/G, 0/(?u), h, s/Z s/Z, c, c, m, n, l/L, r/R,t’/D’, s’/Z’, l’, n’, j. Согласные 5, У, П, r’ точно неопределены в отношении их фонематичности.Таким образом, для мерянского можнопредположить 32 звукотипа согласных. Наосновании анализа их употребления следуетговорить, видимо, о существовании 18согласных фонем. Четыре согласные ($, у, g, r’),находящиесянаперифериисистемы,возможно, частично диалектные ($, у , r’), немогут быть пока определены с точки зрения ихфонематичности(нефонематичности).Рассмотрение гласных и согласных мерянского61языка позволяет представить их в виде двухтаблиц (табл. 1, 2).Таблица 1.Гласные мерянского языкаПодъемвысокийпереднийІ ІІ?среднийе 0?[е]низкийаРядсреднийзаднийио [э]аПримечание. Подчеркнутые знакиздесь и в табл. 2 обозначают фонемы(иногда их варианты).62О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуТаблица 2. Согласныемерянского языкагубныепередне-язычныесредне-язычныезадне-язычныеларин-гальныешумныевзрывныефрикативныер/Вt/Ds/Z, S/gб?сбt’/D’j, s^zik/Gy?n1/Ln’гDr/Rr’?Ц®аффрикатысонорныеносовыебоковыеmдрожащиеhВЫВОДЫФонетика мерянского языка харак-теризуется особенностями, унаследованнымиот финно-угорского (и частично уральского)праязыка и чертами, выработанными ею вместесблизкимигенетическииареальнородственными языками или представляющимисобой сугубо мерянские новообразования.Чертами, восходящими, очевидно, еще кпраязыковому периоду, являются у мерянскогоинициальноеударение,отсутствиефонологическогопротивопоставленияпоглухости-звонкостиизакономерностиструктуры (абсолютного) начала слова, прикоторых в нем допускался только гласный илине больше одного согласного, причем изсогласных допустимы только шумные глухие исонанты. Видимо, из-за приравнивания кгеминатам ограниченно допустим в началеслова также звук г. К чертам, восходящим кпраязыковому периоду, следует отнести вмерянском, вероятно, и наличие палатальныхсогласных,преимущественнопротивопоставленныхпарнымсниминепалатальным (t’/D’ — t/D, s.’/Z/ — s./Z., l’ — l,n’ — n, возможно, отчасти также r’ — r. Этаособенность сближает мерянский с финно-угорскими языками, связанными с восточнойчастью прародины, в частности венгерским, иотдаляет от прибалтийско-финских.В мерянском языке не сохранились отпраязыкового периода и не получили развитиягеминаты, вследствие чего не возниклопротивопоставление кратких и дол- Часть 1.Мерянский язык. Фонетика гих согласных. Видимо,в нем отсутствовали также долгие гласные. Всловахпредполагаемогомерянскогопроисхождения крайне редко встречаютсядифтонгическиесочетаниягласныхипалатального j. Это говорит о том, что здесь неполучили развития дифтонги как регулярное ираспространенное фонетическое явление. Темсамым мерянский язык отличается от совре-менных финно-угорских языков западногоареала — прибалтийско-финских (с их сис-темой противопоставления кратких и долгихгласных и согласных, а также большимколичеством дифтонгов) и венгерского (спротивопоставлением кратких и долгихгласных и согласных).На чисто фонетической основе в ме-рянском языке возникало в некоторых случаяхявление,напоминающеетриступенисогласных (ср. *juk «река», *kaGe «кукушка»,*jahre(-e) < *jayre «озеро») в прибалтийско-финских языках, то есть k-G-h < у, в какой-тостепени также p-B-^: *peZe «гнездо», -Balo«деревня» (в сложных словах типа *(Ki)Balo),*anDope(-a) «кормящий»; очевидно, диалектноеще t-D-5: *tolGe «перо», *anDope(-a)«кормящий», *ile5oma «безжизненный». В том,что оно не получило развития, очевидно, непоследнююрольсыгралоотсутствиепротивопоставления по краткости-долготегласных и согласных, на фоне которогоэлементытрехступенчатостивпроизносительной силе согласных не смоглиприобрести морфонологической значимости истать системой чередований.С фонетикой мордовских и марийскогоязыков в целом мерянскую фонетику связываетбогатство консонантизма — наличие s, и s,,аффрикат с и с. Однако в отличие от63мордовских здесь не получили развитиязвонкие, в противоположность марийскому —не стали повсеместным явлением фрикативныер, 5, у, возникавшие как ступень ослабленияглухих взрывных p, t, k. Все эти согласные,видимо, развились только в самой восточнойчасти мерянской языковой территории, внаибольшей близости к марийскому языку.Общей чертой фонетики мерянского,мокша-мордовского и отчасти хантыйскогоязыков (казымский и сургутский диалекты)является наличие глухих сонорных, однако вмерянском они, видимо, остались наположениифонетических,вариантовсоответствующих звонких фонем l и г, не ставсамостоятельными фонемами.Есть основания говорить о сильном,инициальном, как свидетельствует топонимикабывших мерянских областей, ударении вмерянскомязыке.Видимо,имбылиобусловлены выпадение гласных и наличиеособых редуцированных гласных переднего изаднего ряда е и е, характерных для заударных,в частности конечных, слогов. Наличиемредуцированных мерянский язык напоминаетмокша-мордовский(и,по-види-мому,древнемордовский в целом), марийский иобско-угорские языки, а из прибалтийско-финских — ливский, наиболее архаичный изних и хранящий черты, связывающие его сволжско-финскимиязыками,утраченныедругими языками той же группы.Очевидно, в мерянском существовалилабиализованные гласные переднего ряда о и u,имеющиеся также в прибалтийско- финских,марийском и венгерском языках. Ввидунедостаточности имеющихся о них сведенийтрудно сказать, насколько они были для негохарактерны и как широко распространены,поэтому решать вопрос об их фонематичностипока несвоевременно.Вместе с марийским языком мерянскийразвил (из ослабленного р) и сохранил всоставе своего консонантизма фонему р,очевидно, вытеснившую более древнее, пра-языковое по происхождению w. Но в отличиеот марийского в нем скорее всего толькодиалектно существовали фрикативные 5 и у,связанные как ослабленные варианты сглухими взрывными t и k.Полузвонкими B, D, G мерянский языкнапоминает прибалтийско-финские языки, вчастности эстонский. Однако из-за того, что вмерянскомвотличиеотэстонскогополузвонкие варианты глухих взрывных не64приобрели морфонологической значимости вкачестве элемента чередования ступенейсогласных, они не стали фонемами, оставшисьна стадии одного из вариантов фонемы.Как и многие современные финно-угор-ские языки, в частности прибалтийско-фин-ские, мокша-мордовский и горно-марийский,мерянский сохранял унаследованные отпраязыкового периода фонемы е и а.Очевидно, мерянский не развил (или несохранил) сингармонизма. Здесь можно обна-ружить только черты явления, по-видимому,приведшего впоследствии к его развитию вряде финно-угорских языков, в частности,установление гармонии между гласными пер-вых двух слогов, где они часто выравнивалисьне по началу, а по концу слова, по типугерманского умлаута, ср.: рус. (постмер.) бёзли< *poZl’i < «возле», возможно, также *jahre (<*jakere) «озеро».Только мерянской фонетической особен-ностью, не встречающейся в других финно-угорских языках, является переход гласных вновых закрытых слогах на ступень выше — изболее нижнего подъема в гласные болеевысокого подъёма: *ра1о > *ро1 «деревня»;*огете (< *огара) > *urma «белка»; *pani >*pen’ «вилы» (ед.ч.) при *panek «вилы (мн.ч.)»;*eleDem(-ome)>*il’Deme(-ome)«безжизненный».Для мерянского с наибольшей несом-ненностью устанавливается существование 24фонем (гласных и согласных). Исходя из того,что в финно-угорских языках насчитывается,как правило, свыше 30 фонем, это количествоследует признать недостаточным. Возможно,часть тех звукоти- пов, которые при настоящемсостоянии их изученности не смогли быть сопределенностью отнесены к фонемам,впоследствии будет ими признана. Поскольку вэтом исО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуследовании (при общей слабой изученностимерянского языка) одной из главных целейбыло достижение максимальной достоверностиреконструированныхфактов,задачаопределения полного состава фонем какнереальная на данном этапе не могла ста-виться. Решить ее можно только при гораздобольшем количестве собранных и ре-конструированных, прежде всего лексических,мерянских фактов.В целом фонетическая система мерян-ского языка наиболее близка к фонетикеродственных языков того же (волжского)ареала. Однако некоторые отдельные черты доизвестной степени приближают ее к фонетикеприбалтийско-финских языков. Не исключено,что это связано с особой территориальнойблизостью мерянского языка к прибалтийско-финским, с одним из которых, вепсским, онмогнепосредственноконтактировать.Обращает на себя внимание также ярковыраженная палатальность соответствующихмерянских фонем, характерная для угорскихязыков, в частности венгерского. Возможно,это явление обязано своим развитием ихдревним связям с (прото)мерянским языком,что могло быть только на территории финно-угорскойпрародины,дорасселениямерянского и угорских народов на местапозднейшего (исторического) обитания.Следовательно, отличаясь своеобразием,мерянская фонетика в то же время предстаеткак связующее звено между мордовскими имарийским языками, с одной стороны, иприбалтийско-финскими — с другой, хотя вцелом у нее больше связей с волжско-финскими, чем с прибалтийско- финскимиязыками. Следы более древних контактов сугорскими языками, которые мерянский какодин из финно-пермских языков мог иметь вдревности, обнаруживаются в нем значительнослабее и не столь несомненны.Ввиду отсутствия сколько-нибудь за-метных связей мерянской фонетики с пермскойс этой точки зрения мерянский язык следуетхарактеризовать как один из ярко выраженныхфинских языков, в число которых входят такжеприбалтийско-финские,мордовскиеимарийский. Возможно, в связи с этим естьизвестные основания предположить, чтомерянский в наибольшей степени мог отразитьв своей фонетике то состояние, которое имелприбалтийско-финскийпраязыкдопереселения племен, его носителей, на ихсовременные прибалтийские земли.«Дьяковские» железные топоры V-IX вв. (слева)и X-XIII вв. (справа). [22, стр. 72]Часть 1. Мерянский язык. Фонетика65ГРАММАТИКАВвиду отрывочности имеющихся сведений омерянскомязыкепредставлениеоегограмматической системе может быть пока толькофрагментарным. Перед исследователем предстаюткакбыотдельныеобломки,случайносохранившиеся от когда-то существовавшегоединого целого – мерянской грамматики. Этифрагменты,восстанавливаемыенаиболееэффективно при их системной реконструкции,извлекаются из русского языка в виде субстратных,материальных и семантических, включений. В обо-их случаях с помощью финно-угорских срав-нительно-исторических данных на основе этихсубстратных пережитков мерянского языка можнореконструировать — с большей или меньшейстепенью вероятности – ту или иную часть егограмматическойсистемы.Однакостепеньвероятности правильной формальной, а не толькофункциональнойинтерпретацииреконструируемых мерянских грамматическихфактов несравненно выше при использованииматериальных включений мерянского языка, чемприистолкованииегопредполагаемыхграмматических калек в русском, где можноотчетливо представить лишь внутреннюю формусоответствующих грамматических явлений. Тем неменее даже случаи, когда при отсутствииконкретных сравнительно-исторических данныхвосстанавливаемая клетка парадигматической таб-лицы остается пустой, важны для реконструкцииязыка, поскольку они дают возможность с большейполнотой представить его как систему, делаютболее целеустремленными дальнейшие поиски.МОРФОЛОГИЯИменаСуществительноеВ связи с полным отсутствием сведений ословоизменении других именных частей речи итем, что особенности мерянского склоненияреконструируются исключительно на основесведений о существительном, целесообразноговорить не о субстантивном, а об именномсклонении. Науке пока не известно, склонялось лив мерянском языке прилагательное (подобноприбалтийско-финскому) или, как в других финно-угорскихязыках(приотсутствииегосубстантивации), являлось несклоняемым.ФрагментысклонениясистемымерянскогоименногоКак мертвый язык, лишенный письменныхтекстов (во всяком случае, известных современнойнауке), мерянский дает весьма ограниченную66возможность воссоздать систему своего именногосклонения. Не говоря уже о том, что это полностьюисключено для притяжательной парадигмы (судяпо данным родственных языков, имевшейся в нем),затрудненадажереконструкцияосновногосклонения — установление количества, состава,форм и функций падежей. Причинами являютсякрайняя скудность доступных языковых фактов исложность их точной интерпретации, посколькуони представляют собой обособленные примерыпредполагаемых застывших мерянских форм,оторванныхотмерянскогоконтекстаивыступающих ныне в русском языке, сграмматикой которого не связаны. Все это, делаявынужденнофрагментарнойреконструкциюсистемы мерянского склонения, придает большуюили меньшую степень условности полученным с еепомощьюрезультатам.Источникамивосстановления парадигмы мерянского основногоО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкусклонения служат: 1) материальные факты рус-ского языка, возводимые к мерянскому исравнимые с соответствиями в других финно-угорских языках (случай наиболее достоверный); 2)семантическиеособенностирусскогосубстантивного (2-го) склонения, позволяющиетолковать их как кальки мерянских падежей,функцию и форму которых можно предположить,опираясь на сравнительно-исторические данные(случай менее надежный).К числу падежей мерянского основногосклонения, реконструируемых с помощью ихматериальных остатков в русском языке, относятсяноминатив, генитив, иллатив, вокатив (звательнаяформа части существительных) в единственномчисле и номинатив множественного числа.Номинатив единственного числа отраженподавляющим большинством слов и названийпредполагаемого мерянского происхождения: урма«белка» (Костр. губ. — Кол) ООВС 240 — ф. orava,саам. oarre, морд., мар., коми ур «то же»; лейма«корова» (Костр. губ. — Гал) ООВС 102 – ф. lehma«то же», морд. Э лишме «лошадь»; сорьез «хариусThymallus» (Костр. — Кол, Меж, Чухл) Востр 46 —ф. harjus «то же»; *at’a «отец; старик» (Ате(бал)(Костр. губ. — Кол) (Vasmer 417) — мар. ача«отец; свекор», мар. Г атя «отец», морд. Э атя«старик; муж», венг. atya «отец»; *ре2а «гнездо»(Пезо(бал) (Костр. губ. — Кол) Vasmer 417) — ф.реsа, эст. реsа, фон. peZa, морд. М пиза, мар.пыжаш, венг. feszek «то же»; *рз1о «деревня,село» (н.п. (Ки)бало (1578 г.) (Вл. губ. — Сузд,Vasmer 417), н.п. (Нуш)поло (Вл. губ. — Ал,Vasmer 418)) — венг. falu (< *palu), манс. павыл,хант. (вах., вас.) puysl «то же».Генитив, как и другие косвенные падежиединственного и номинатив множественного числа,засвидетельствован в единичных примеpax,застывшая форма которых, вос- принимаясь иупотребляясь в русском языке как им.п. ед.ч.,может быть реконструирована в своей исходноймерянскойфункциитолькоспомощьюсравнительно-исторических данных: *jah ren (juk)«озера (= озерная) (река)» (р. Яхрен, левый притокКлязьмы, — Вл, Смол 208), *jah ren — ген. ед.ч. от*jahre «озеро» + *juk (> р. Юг, левый приток Оки,— Вл, Смол 196) (ср. ф. joki «река», эст. jOgi «тоже») — ф. jarven, ген. ед.ч. от jarvi «озеро»,компонент ряда сложных слов — jarvenranta «берегозера», jarvenpinta «гладь озера», jarvenselka «плес(на озере)» , морд. Э эрь- кень < *erken, ген. ед.ч. отэрьке «озеро», мар. ерын, ген. ед.ч. от ер «озеро»,мар. Г йарын от йар «озеро»; *Neron (jahre) «болота(= болотное) (озеро)» (> рус. (арг.) Нерон«Галичское озеро (имеющее болотистые берега)»Вин 20), ген. ед.ч. от *n’ero «болото» — манс. ПЄГ,ПЄГ, nar, хант. norsm, (сургут.) nursm, коми, удм.nur «то же», мар. nur «поле», нен., сельк. nar«болото».Иллатив: *tuljas «в огонь», *Duljas «то же»(вариант с позиционным озвончением начальногоглухого согласного после гласного или сонанта) >рус. (арг.) ду- льяс «огонь» (Костр. губ. — Гал) Вин45 — форма илл. ед.ч. от мер. *tule/*Dule«огонь» > рус. (арг.) дулин «огонь» (Костр. губ. —Гал) Вин 45. Устанавливается на основе сравненияс соответствиями древней прибалтийско-волжско-финской иллатив- ной формы с окончанием -s,сохраненными лучше всего мордовскими языкамии отраженными в части образований финского имарийского языков: морд. толс «в огонь» (тол«огонь»), морд. Э кудос «в дом» (кудо «дом»), ф.ylos «наверх», аlas «вниз» (ala «пространство;место; площадь» < «низ», морд. М ала «нижний;низко, внизу»); мар. куш < *kus «куда», чодраш <*Codras «в лес» (чодра «лес»)[7, с. 294, 300;20, с. 49].Вокатив (или вокативная форма) в ме-рянском, видимо, как и в мордовских и марийскихязыках, употреблялся в единственном числе по1§§§§§§§§§§§ ************††††††††††††§§§§§§§§§§§ Мерянский язык, как и финский, в качестве первого компонента сложного словамог, видимо, кроме генитива, использовать номинатив единственного числа, ср.: Яхробол <*jahrs + Bol (Яр. губ. – Дан, Vasmer 416) «Озерная деревня (букв. — озеро + деревня)» — ф.jarvikala «озерная рыба (букв. — озеро + рыба)».************ Ср. близкий по характеру изменения основы тип склонения эст. kiri «письмо»— kirja «письма» (ген. ед.ч.).†††††††††††† Сближение мер. -s с эст. -s как показателем инессива (ср. эст. kirjas «вписьме») маловероятно, поскольку этот формант является относительно поздним новообразованиемэстонского языка, возникшим из первоначального *-ssa < *-sna [139, с. 97].Часть 1. Мерянский язык. Грамматика67отношению к существительным, обозначающимлюдей (как правило, родственников): мер. (поздн.)*mamaj «мама (в вокат.)» > рус. (диал.) мамай!(зват. от мама, очевидно, свойственного также час-ти (поздне)мерянских говоров, Яр — Первом,ЯОСК), возможно, также мер. *kokoj! «дядя!(вокат. от *koko)» > рус. (диал.) кОкой» (им.п.ед.ч.) дядя; крестный отец», Яр — БС, Первом, ср.рус. (диал. яросл., костр.) кока «старшая сестра;тетя; крестная мать» при мар. кока (зват. — кокай)«тетя». Предполагаемому мерянскому вокативу сформантом -j соответствуют по форме и пофункции аналогичные факты мордовских имарийского языков: морд. Э ле- ляй (формаобращения от лепя «старший брат»), морд. Мтядяй (форма обращения от тядя «мать»), мар.авай (форма обращения от ава «мать; свекровь»).Номинатив множественного числа: мер.*panek «вилы (с двумя зубьями)» (мн.ч.), *Pen «тоже» (ед. ч.) < и-е. (субстр.) *dwani «(вилы)-двойни»> рус. (диал.) бяньки (Яр — Любим) ЯОСК, бянки(Яр — Любим) ЯОСК, вян- ки (Костр — Гал, Парф)ЯОСК — беям (Яр — Дан) ЯОСК. Возможно,показатель номинатива множественного числаотражают и мер. *kicok/*kiCo k — словоневыясненного происхождения (> рус. (диал.)кицок/кичок «два столбика, на которых укрепляетсяголбец (подвал, подполье) в избах» (Яр — Дан,Мол) КЯОС 87, ЯОСК — слово, обозначающеемножественное число, но в русском языкевоспринимающееся как существительное един-ственного числа), а также *panok «курганы», *pano«курган» (> рус. (костр.) пан-к-и, пан-ы «курганы(судяпоархеологическимраскопкам,сзахоронениями мери)» [22, с. 232-234], ср. ф. panna«положить», pano «вклад», вепс. panda «положить»,mahapanend «похороны (букв. — в землюположение)», морд. Э пандо «гора») [147, s. 116-117]. Как показатель множественного числа -k (вотличие от рассмотренных выше падежныхокончаний)сближаетмерянскийнесприбалтийско- и волжско-финскими языками, а свенгерским, ср.: венг. villa «вилы (ед.ч.); вилка» —viliak «вилы (мн.ч.); вилки», ember «человек» —emberek «люди», ablak «окно» — ablakok «окна»,mezo «поле» — mezok «поля»; ф. hanko «вилы»(ед.ч.) — hangot «вилы» (мн.ч.), talo «дом» — talot«дома»; морд. Э сянго «вилы» (ед.ч.) — сянгт«вилы» (мн.ч.), морд. М цянга «вилы» (ед.ч.) —цянкт «вилы» (мн.ч.), морд. пакся «поле» —паксят «поля».Рассмотрениевсопоставительно-ис-торическомпланечерт2-госклонениясуществительного в русском литературном языке,типологическиблизкихфинно-угорским,ссемантикой, не свойственной другим славянскимязыкам, позволяет предположить, что, кромеупомянутых падежей, в мерянском были такжепартитив, инессив, элатив, адессив, аллатив иаблатив единственного числа, то есть в целом 11падежей.Русскому языку свойственно во 2-мсклонении существительных мужского рода свещественным значением в родительно쇇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Типологическая близость русской падежной системы с финно-угорской,несмотря на существование тех же падежей в прибалтийско-финских языках, не может быть свя-зана с их влиянием, так как говоры, которые легли в основу русского литературного языка, неимели контактов с прибалтийско-финской группой. Еще менее вероятно видеть в этой близости68О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкупадежеединственногочисларазличать генитивный вариант на -а (-я) и партитивный на -у (-ю),что соответствует прибалтийско-финскому генитиву и партитиву,ср.: рус. цена сахара, чая, вкуссупа, сыра, творога — достать(сколько-нибудь)сахару,чаю,супу, сыру, творогу, ф. sokerin,teenhinta,keitton,juuston,uunipiiman maku — sokeria, teeta,keittoa,juustoa,uunipiimaa(jonkin verran) saada [159, S.86].Ввидутого,чтовозникновениепартитивноговарианта, чуждого другим славян-ским языкам, наиболее естественнообъяснитьсубстратнымвоздействием мерянского, следуетдопустить наличие в нем наряду сгенитивом партитива.В том же склонении русского языка целыйряд существительных мужского рода в предложномпадеже единственного числа обнаруживает дваварианта — инессивный на -у (-ю) и адессивный на,-е, что соответствует прибалтийско-финскомуинесси- ву и адессиву, ср.: рус. В этом лесу нетничего интересного (то есть животных, растений ит.д. внутри леса) — В этом лесе (~ У этого леса)нет ничего интересного (взгляд на лес со стороны,в целом); В саду есть беседка — В этом саде (« Уэтого сада) есть что-то очаровательное; эст.Selles metsas ei ole midagi huvitavat — Sellel metsalei ole midagi huvitavat; Selles aias on lehtla — Sellelaial on miski hurmav [159, S. 87]. Исходя из от-сутствия подобных — инессивного и адес- сивного— вариантов в предложном падеже единственногочисла у других славянских языков, их появление врусском скорее всего можно объяснить мерянскимвлиянием, что косвенно свидетельствует овозможностисуществованиявнемсоответствующих падежей единственного числа.В финно-угорских языках, в частностиприбалтийско-финских, к которым, видимо, былблизок мерянский, обычно имеются внутренне- ивнешнеместные падежи, выражающие каждое изтрех значений — «где?» «куда?», «откуда?».Поэтому вывод о существовании двух мерянскихвнутреннеместных падежей — иллатива и инессива— неизбежно вызывает мысль о наличии такжеэлатива,апредполагаемыйспомощьютипологических данных адессив дает основаниедопускать также существование еще двухвнешнеместных падежей — алла- тива и аблатива.Исходя из сравнения окончаний пра-прибалтийско-финской и прамордовской именныхпарадигм, к которым, очевидно, была наиболееблизка мерянская, флексию последней в ееформальном выражении следует скорее всегореконструировать следующим образом (табл. 1).Таблица 1. Парадигма реконструируемых падежей мерянского существительного в сравнении с ихприбалтийско-финскими и прамордовскими соответствиямирезультат воздействия мордовских или марийского языков, поскольку их падежная система ковремени контактов с восточными славянами отличалась от предполагаемой мерянской (иприбалтийско-финской). Ввиду того, что Центральная Россия, где сложился русский литературныйязык, была местом былого распространения мери, наиболее логично видеть в данной близостипоследствие именно мерянского субстратного влияния, близость же состава мерянской иприбалтийско-финскойименнойпарадигмобъясняетсяблизостьюсоответствующихязыков.Подтверждением этого служит и тот факт, что единственным финно-угорским этносом, на который,кроме прибалтийских финнов, славяне распространяли названия чудь, чудский(-ой-), была меря(ср., напр., Чудской, то есть мер(ян)ский, конец — название одной из частей Ростова) [70, с.99].Часть 1. Мерянский язык. Грамматика69Примечание. Фонетические варианты, связанные с сингармонизмом, для краткости изложения неИспользуя результаты реконструкции в виде преимущественно с ф. kyla «деревня, село», морд.фрагментов парадигмы мер. *palo «деревня, село» М веле, частично венг. falu «то же», можноиотчасти*at’a«отец»всравнении получить таблицу (табл. 2).Таблица 2. Склонение существительного мерянского языка в сопоставлении сфинским, мордовским-мокша и венгерскимЧислоПадежЯзыкмордовский-мерянскийфинскийвенгерскиймокшаединствен-ноеноминативгенитивпартитивинессивиллативэлативадессиваллативаблативвокативра1о palon[*paloDa][*palosna]/(>)[*palosa] paloskyla kylan kylaa <-*sa kylassaaвеле велень (< -*н)—kylaan (*-zen)Местн. велесаkylastaa kylallaaНапр.-внос. велес,вели (Э велев)велеста—[*palosta][*palolna]/(>)[*palola] [*palol][*palolDa] at’aj«отец!(отче!)»kylalle < < *-lenkylaltaa—веледа атяй«дед!»множест-номинативpalokkylatвелетвенноеПримечание. Форма окончаний дается без учета возможной, особенно в позднеммерянском, редукции *pale < *palo, *palen < *palon и т.п.Из фактов, отраженных в таблицах,вытекает, что падежами единственного числамерянская именная парадигма в реконструируемойобласти наиболее близка к прибалтийско-финскойи мордовской, особенно в ее прамордовскомсостоянии, занимая как бы промежуточноеположениемеждуними.Единственнымисключением является номинатив множественногочисла, наиболее близкий по форме к венгерскому.Ввиду того, что в исторический период мерянскийязык располагался между прибалтийско- иволжско-финскими языками, был с ними связантакже лингвистически, а с венгерским языком70falufalukнепосредственно не соприкасался, наиболееоправданно считать, что эта черта сходства свенгерским может быть лишь следствиемдлительных и тесных контактов и приобретена ещедо переселения прото- мерян с финно-угорскойпрародины. Здесь, входя в группу прафинскихдиалектов,про-томерянский,очевидно,располагался в наиболее восточной части ихтерритории, что позволяло ему непосредственноконтактировать с протовенгероким как наиболеезападным идиомом праугорского и привело к ихчастичному сближению.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуДругие именные части речиПосколькуословоизменениидругихименных частей речи в мерянском пока ничего неизвестно,следуетограничитьсятолькоприведением тех слов, которые, по- видимому,могли к ним относиться. Среди субстратныхпережитков мерянского языка в русском посравнениюсабсолютнопреобладающимисуществительными и довольно спорадичными, новсе же относительно частыми глаголамиобнаруживаются лишь единичные примеры слов,которые можно с большей или меньшей степеньюуверенностиотнестикприлагательным,числительным или местоимениям. Все этипостмерянскиеостаточныелексемы,обнаруживаемые в русском областном словаре, нележат на поверхности, а нередко завизированыпутем вторичного этимологического сближения сформальноблизкимисловамиславянскогопроисхождения. Поэтому здесь каждая изсоответствующих лексем требует, как правило,предварительногодоказательства,ееэтимологизирования и идентификации в качествеисходно мерянской.ПрилагательноеК числу немногих прилагательных, по-видимому, мерянского происхождения следуетотнести слово *paDra «сильный, здоровый (вчастности, о человеке)», реконструируемоеформально и семантически на основе русскогодиалектного (очевидно, постмерянского) невёдря«человек слабый, болезненный» (Костр. — Антр,Яр — Гавр.- Ям) КЯОС в сопоставлении с морд. Эвадря«хороший,красивый;добрый;качественный» (вадря ломань «добрый человек»;вадрядо вадря «очень хороший (букв. – отхорошего хороший)»; вадрясто вадря «лучший излучших (букв. — из хорошего хороший)»; вадрямель «доброе пожелание»), морд. М вадря (вадряв)«гладкий, приглаженный (о ворсе, шерсти,волосах)».Взначении«человекслабый,болезненный» слово могло представлять собойполукальку первоначального мер. *е paDra «(букв.)несильный, нездоровый», откуда дальнейшее«слабый, болезненный». Позднее, оторвавшись отпервоначальной мерянской языковой почвы, словостало восприниматься как существительное исубстантивировалось в связи с тем, что по форме,которая не изменилась, оно отличалось от русско-славянских прилагательных и на фоне языковойЧасть 1. Мерянский язык. Грамматикасистемырусскогоязыкадолжнобыловосприниматься как существительное. Появлениеформы -ведря вместо -вядря может объясняться какфонетически (неточностью передачи в русскомязыке мер. a, занимавшего промежуточноеположение между рус. -е- и -’а-, орф. -я-), так исемантически (вторичным сближением постмер.*вядря < мер. *paDra с русско-славянскимисловами вёдро «летняя ясная, сухая погода»,ведренный «сухой, ясный (о погоде)»), что даетвозможность осмыслить неясное на фоне лексикиславянского происхождения слово неведря как«слякотный (перен. — болезненный)». В пользумерянского происхождения слова говорят ареал егораспространения, явно постмерянский, и слабоевероятие проникновения сюда морд. вадря, котороепо всем признакам (и формально, и семантически)скорее всего отличалось от исходных особенностейпредполагаемого мерянского слова.Исходное мер. *il’Doma/-Deme «необи-таемый (безжизненный)», образованное, очевидно,спомощьюсуффикса-Doma/-Deme,обозначающего отсутствие какого-либо предмета,свойства, признака, связанного с основой (корнем),в данном случае — ela «жизнь» (ср. д. Элино”,Костр. губ. — Кол. 1858 г.), реконструируется наоснове названий — р. Ильдомха (уменьш. отисходного Ильдома) (Костр), с. Ильдомсхое (Яр.губ. — Люб.) и с. Ильдом (там же) — с помощьюсопоставления с этимологически с ним связаннымв корневой и суффиксальной частях мар. илыдыме«необитаемый, нежилой» [82, с. 233]. Обе части,как корневая, так и суффиксальная, являясь финно-угорскими по происхождению, имеют целый рядсоответ-Данные из ревизской сказки, хранящейсяв архиве Кологривского краеведческого музея(филиала Костромского историко-архитектурногомузея-заповедника),скоторойавтормогознакомиться летом 1979 г.: Ревизская сказка1858 года Генва- ря 22 дня Костромской5ГуберніиКологрив-скагоУЬздаДеревниствий вне мерянского и марийскогоязыков, ср.: 1) ф. elaa «жить», эст. elama «то же»,саам. Н sllet, морд. зрямс (при исходном *eiams «тоже» — морд. Э злякадомс «порезвиться» < «статьживым, резвым» от *ela «живой, резвый»), мар.илаш «жить», иле «сырой, влажный; живой (одеревьях)», коми овны «жить», венг. elni «то же»[156, т. I, s. 37; 101, с. 137-140]; 2) ф. voima-ton«бессильный» (от voima «сила»), саам. calmetam«слепой (букв. — безглазый)» от calbme «глаз»;Элина…71морд. Э (абессивный, или лишительный падеж)узер-теме «без топора» от узере «топор», удм. син-тзм «слепой (букв. — безглазый)» от син «глаз»,где выступают суффиксы, восходящие к ф.-перм. *-ttom-/-ttem- при угор. *-ttal-/-ttel-; манс. nitel«неженатый (букв. — безжен- ный от ni«женщина»)», венг. no-tlen «неженатый» < notelenот no «женщина».С помощью того же суффикса, должно быть,образовано также мерянское прилагательное*kolDoma/*-Deme «безрыбный». Прилагательноереконструируется на основе названия р. Колдомка(Костр. губ.), очевидно, образованного спомощью суффикса -к(а) от исходного рус.(постмер.) *Колдома, представляющего собойсуффиксальный дериват от мер. *kol < *kale < *kala«рыба» с характерным для мерянского языкапереходом гласного нового закрытого слога в глас-ный следующего более высокого подъема, ср.:(Ki-)Bol < (Ki-)Balo «(Каменная) деревня», а также*urma < ^ra^/m^, ф. orava «белка», *il’Doma«безжизненный» — *ela «живой». Принимая вцеломподобноеобъяснение,даваемоеТ.С.Семеновым [82, с. 236], нельзя, однако,согласиться с его этимологическим сближениемпредполагаемого мерянского слова с якобы мар.колдомо (колдымй) «безрыбный(-ая)(здесь:река)», поскольку близкое к слову мар. колдымоявляется производным от колаш «(у)слышать» иозначает «неслышный; не имеющий слуха,глухой». Не имея прямого соответствия в марийс-ком и находя его скорее в финском (ср. ф. kalaton«безрыбный», kalattomuus «безрыбье»), мерянскоеслово объясняется с помощью указанных вышесоответствий его суффиксальной части, такой же,как и у предыдущего мерянского прилагательного,и сближения его производной основы мер. *kol«рыба» с такими финно-угорскими (и уральскими)соответствиями, как ф., эст. kala «рыба», саам. Нguolle, морд. кал, мар. кол, манс. хул, хант. хул,венг. hal, нен. халя «то же» [156, т. I, s. 146; 73, с.404].Исходное мер. maZej «красивый, приятный,милый» восстанавливается на основе рус. (диал.)мазистый «красивый (о человеке)» (Яр — Рыб)ЯОСК в сопоставлении с морд. Э мазый, морд. М§§§§§§§§§§§§*************мазы (мази) «красивый», которое в последнеевремя сближают с коми муса «милый, любимый»,удм. мусо «милый, дорогой» [54, с. 179]. В случаепринятия последнего сближения, возможно,производящее мерянское существительное *maz(e)«любовь» следует видеть отраженным в рус. (диал.— новг.) маз «любовник» [26, т. I, с. 289].Подобное объяснение возникает в связи с тем, чтоморд. Э мазый, а с ним и реконструируемое мер.*mazej являются отыменными прилагательными,образуемыми от существительных с помощьюурал. (> ф.-уг.) суффикса -j < -g < *ge: морд. ЭkeZe-j, (диал.) keZe-g «злой» от keZ «гнев, злоба»[87, с. 78-79], имеющего ряд соответствий в другихродственных языках, напр., манс. to^leg «крыла-тый» от to^l «крыло»; хант. uoDe-g «ветреный» отuot «ветер»; сельк. karu-g «косой» (ср. нен. хара«изгиб, зигзаг, поворот») [87, с. 79; 143, S. 141]. По-видимому, производящим могло быть ф.-уг. (диал.)*masa > *maZe «любовь», производное откоторого, будучи образовано c помощью суффиксаg(e), первоначально имело значение «любимый,милый», а затем через оттенок «милый, приятный(на вид)» приобрело значение «красивый». Рус.мазистый можно рассматривать как образованноес помощью суффикса -ист- непосредственно отмер. maZej «красивый, милый», точнее — егопостмерянского отражения *мазий «то же» или —менее достоверно — от производящего ма- з(о) <мер. maZ(e) «любовь; красота». Однако допустимои другое объяснение. Не исключено, что вмерянском употреблялся суффикс *-Ze- < *-sa созначением уменьшительности, соответствующийморд. za со значением неполноты качества, ср.морд. М akSa «белый» — akSa-za «беловатый»,ravZa «черный» — ravZa-za «черноватый» и под.[87, с. 76-77]. Поскольку с ф.-уг. *-sa- > морд. -za-скорее всего первоначально связывался оттенокуменьшительности, с функциональной точкизренияподобноеобъяснениемер.-Za-представляется вполне правдоподобным. В такомслучае рус. (диал.) мазистый могло образоватьсянепосредственно на основе постмер. *мази(й)зый <мер. *maZe(j)Ze «красивенький, хорошенький»,конечная часть которого -и(й)за на основеформального сходства была сближена с суффиксо짧§§§§§§§§§§ Образование славянским населением названий рек с помощью суффикса -ка отместных постмерянских гидронимов вообще, видимо, было характерно для бывшей мерянскойтерритории; иногда оно могло служить для различения одинакового названия реки и поселения(ср. г. Кострома и р. Кострома: реку местное население в отличие от города часто называетКостромка).************* Ввиду отсутствия в финно-угорских языках грамматическогоприлагательного при переводе дается, как правило, только в мужском роде.72родаформаО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку-ист-, характерным для русских прилагательных, и сезюм при коми сизим, удм. сизвый). К фо-заменена им.нетическим особенностям слова в целом,склоняющим к его определению как мерянского,Числительноеотносится характерное частичное озвончениесогласного в интервокальной позиции, особенно вМер. *ika/ike «один», уменьш. ik-a/e- па (ср. не первом слоге, ср. seZ’um/siZ’um — морд. сисем.морд. М фкяня, уменьш. от фкя «один») Последнее обстоятельство в связи с тем, что подоб-реконструируется на основе рус. (арг.) иканя «одна ное и даже более сильное озвончение происходило,копейка (букв. — единичка)» (Углич) Свеш 82, видимо, и в мордовских языках (ср. морд. Э kudo-КЯОС, икане «то же» (Твер. губ. — Каш) ТОЛРС zo (букв.) «дом-его» < *kudo-so «то же»), следуетXX 167 в сопоставлении с финно-угорскими объяснятьболеедлительнымсохранениемчислительнымисозначением«один», мордовскими языками какого-то словосочетанияобнаруживающими несомненное формальное и согласных, в составе которого выступало сре-семантическоесходствоспредполагаемым динное -s- (напр. ф. seitseman «семь»), в периодмерянским словом, ср. ф. yksi «один», эст., вепс. перехода интервокальных глухих в звонкие, иuks, лив. ikS, саам. (сев.) ok-ta, морд. Э вейке, морд. более ранним упрощением этого словосочетания сМ фкя, мар. ик, коми Oti, удм. odig, хант. it’, манс. охранением -s-, что вызвало его озвончение вakwa, венг. egy < ф.-уг. ♦iktB^uktB «то же» [156, т. мерянском языке. Другая фонетическая черта16, s. 1856-1859; 87, с. 108-109; 73, с. 423]. В пользу слова, носящая еще более ярко выраженныймерянского происхождения слова говорит как его мерянский характер, проявляется в вокализме егосвоеобразие на фоне финно-угорских соответствий, конечного слога, где, как следует полагать,такиегоареальнаяхарактеристика, отражен результат типичного фонетическогораспространенностьнабывшеймерянской явления мерянского языка — перехода гласныхтерритории.новых закрытых слогов в гласные более высокогоМер. *seZ’um/*siZ’um «семь» воспро- подъема (в данном случае -’о- в -‘u). По-видимому,изводится на основе рус. (арг.) сезюм «семь» Вин в предшествующий период здесь в слоге, который49, сизюм (Кострома) «семь копеек» Вин 49 в тогда еще не был конечным, выступал звук -’о- (-о-сопоставлении с соответствующими финно- с предшествующим смягчением согласного), ср. ф.угорскими фактами, ср. ф. seitseman «семь», кар. seitseman, где после соответствующего ему второгоseittsema(n), seitsen, вепс. seitsime, эст. seitse, ген. (конечного) мерянского слога идет еще третий,seitsme, саам. К CihCem, морд. сисем, коми сизим, являющийся конечным в финском. Падение этогоудм. сизьым «то же» [156, т. 4, s. 991]. Во всех конечного (третьего) слога в мерянском, —указанныхязыках,включаямерянский, возможно,черезпромежуточнуюстадиюрассматриваемые числительные восходят к общему редуцированного — могло стать причинойиндоевропейскому источнику [87, с. 112]. При перехода гласного второго слога -’о- в -‘u-:несомненном материальном и семантическом seZ’om(e) > *seZ’um (ср. *ora0a (фин. orava) >сходствесдругимифинно-угорскими *ore0a (-n), ген. ед.ч. -n, > *orema > *urma).соответствиями мерянский язык обнаруживает и Своеобразиесловасредисоответствийявное своеобразие. С формальной точки зрения родственных языков, обусловленное спецификоймерянское числительное наиболее близко (во вся- языка, в сочетании с ареалом его распространенияком случае, в своем консонантизме) к пермским — доказывают принадлежность и этого числи-коми и удмуртскому, — однако явно отличается от тельного именно к мерянскому языку.них вокализмом, в особенности конечного слога.Остальные надежные данные, касающиесяВвиду отдаленности территории, на которой материальной стороны мерянских числительных,зафиксированырусскиеарготизмы, пока отсутствуют. Однако есть семантическиепредполагаемые в качестве постмерянских, более факты (относящиеся к калькам и полукалькам),чем сомнительно усматривать в соответствующих которые позволяют составить представление орусских словах заимствования из пермских языков, внутреннейформеещедвухмерянскихтем более, что, кроме ареального, против этого числительных.Подобныйматериалтакжесвидетельствуетупомянутыйфонетический представляет интерес, пусть пока толькоаргумент — несовпадение вокализма последнего, а косвенный, так как, опираясь на него, можно болеевозможно, и первого слога слова (ср. рус. (арг.) конкретно выяснить, в каком направлении должнаЧасть 1. Мерянский язык. Грамматика73вестись дальнейшая реконструкция, вполнеосуществимая при наличии соответствующихматериальных фактов, а также внешней формы,помогающей конкретизировать уже известнуюформу внутреннюю.К числу подобных примеров внутреннейформы мерянских числительных, очевидно,относится русское диалектное наречие без-дву «бездвух», употреблявшееся в особом счете, напр., без-дву тридцать, «двадцать восемь» и т.п. (Вл. губ. —Переясл.) СРНГ II 186. Данная система счетаинтересна тем, что она точно или приблизительнокалькируетфинно-угорскую,котораянатерритории бывшей Владимирской губ. (согласносовременному административному делению впределах нынешней Ярославской обл.) можетотноситься только к мерянскому языку. Вот что поэтомуповодупишетБ.А.Серебренников:«…характерная черта системы числительныхфинноугорских языков состоит в том, что чис-лительные «восемь» и «девять» не имеютсобственных назваваний, а образуются опи-сательно по схеме «два до десяти», «один додесяти», ср. ф. kahdeksan, yh-deksan, норв.-саамск.gav-Ce, ov-Ce, горно-мap. kan- daks(e), en-dеkS(e),мар. kan-das(e), in-des(e), коми-зыр. kokja-mys, ok-mys, эрзя-м. kavk- so, vejk-se и т.д.» [87, с. 107]. Этасистема, причем с применением мерянского попроисхождению иканя «одна копейка» (без иканй)и примерами на «восемь» и «девять», отраженатакже в денежном счете условного языка торговцевг. Углича, расположенного на бывшей мерянскойтерритории, поэтому, несмотря на языковую раз-нородность указанного арго, включающего нарядус мерянскими тюркские (татарские) элементы,даннуюособенностьследуетпризнатьопределенным пережитком мерянского языка, ср.:без дертахи (дертаха = 2 копейки) он алтын (= 30копеек) «28 копеек»; без икани он алтын «29копеек»; без дертахи ярым (ярым = 50 копеек) «48копеек»; без икани ярым «49 копеек» и т.п. (Свеш82-83). Поскольку в тюркских языках даннаямодель построения числительных, включающихчисла «восемь» и «девять», не действует, а дляфинно-угорских языков, в частности финских вшироком смысле, к которым, по-видимому,относился и мерянский, она характерна, в данныхоборотах,возникшихнапостмерянскойтерритории, можно видеть только использовани円†††††††††††смешанного арготического языкового (мерянскогоитюркского)материалапомерянскойсемантической модели, возможно, переданнойнедостаточно точно. Таким образом, появляетсявозможностьпредставитьсебехотябыприблизительно внутреннюю форму мерянскихчислительных «восемь» и «девять». Вместе с темна основании указанных данных можно считать,что в мерянском, как и в других финно-угорскихязыках финно-пермской ветви, числительные«восемь» и «девять» не имели специальных слов,образованных от особых корней, а передавалисьописательно путем указания на то, что первоеменьше десяти на две единицы, а второе — наодну. Остается, однако, открытым вопрос оконкретнойматериальнойформеданныхмерянских числительных, в том числе о точностипередачи их внутренней формы рассмотреннымикальками.МестоимениеОт системы мерянских местоимений со-хранились совсем незначительные остатки —личное местоимение *ma «я» и указательноеместоимение *si «этот (-а, -о)».Первое из них восстанавливается на основерус. (арг.) мае «я» (Галич) Вин 48, масовский «сам»< ? «я сам» (Владимир) Вин 48, по-масовски «по-нашему» (Углич) Свеш 90 в сопоставлении с ф.mina «я», кар. mie, mia, вепс. mina, mina, ma, вод.mia, эст. mina, ша, лив. ша, mina, саам. mon, морд.mon, удм. mon, коми me, хант. ma‘n, манс. (сосьв.)am, (тавд.) em < ema.n-, венг. ЄП < *Є-ШЄП; нен.man «то же» < урал. *mi- na/*me-na [156, т. 2, s.346; 73, с. 399]. Учитывая сведения об именнойпарадигме мерянского языка, форму mas следуетистолковывать конкретно как форму иллати- ва,возможно, наряду с чисто иллативной функцией (вданном случае дающей значение «в меня»)имевшую оттенок значения дательного падежа(«мне»). Подобное истолкование подтверждаетсятем, что в финно-угорских языках местные падежис направительным значением используются вфункции дательного падежа (ср. в эстонском, гдеаллативminule/mulle(букв.)«наменя»используется в дативной функции, то есть созначением «мне», в саам. (кильд.) monn (menen е)«в меня; мне» [40, с. I73]. Не исключено, чт††††††††††† Иначе дело обстоит в угорских языках: «Обско-угорские языки и венгерскийтакже не имеют собственных названий для числительных «восемь» и «девять», но схема ихобразования отлична от вышеописанной (для финских языков. — О.Т\» [87, с. 108].74О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкувыбору формы предполагаемого иллатива (датива)местоимения *ma «я» в качестве основной впостмерянских арго могло способствовать то, чтоформальнооначастичносовпадалавстаро(велико)русском языке с формой яз(ъ) фон. яс«я», восходящей к друс. язъ (стсл. aj®) «то же» идлительное время в нем употреблявшейся (даже вXV в.).Если это предположение справедливо, то из негоможет вытекать вывод о довольно раннемвозникновении данного элемента русского арго(возможно, еще до XVI в.) и в связи с этим — оботмирании в местах его возникновения мерянскогоязыка (ввиду произвольности выбора форм, аследовательно, и утраты понимания их функций:форма иллатива/ датива в функции номинативной).Помимо ареала фиксации данного элемента,совпадающего с постмерянской территорией, впользу мерянского происхождения указанного мес-тоимения говорит его формальное своеобразие.Наиболее близко реконструируемое мер. *ma «я» кэстонской краткой безударной форме того жеместоимения: эст. ma «я» при полной форме тогоже местоимения mina (фин. mina «я»). Однакозначительное различие между мерянской формойиллатива и эстонской краткой формой того жеместоимения, не считая различий в окончаниях,вызванных новообразованием эстонского языка,заключается в том, что эстонская краткая формасохраняет, видимо, древнее различие междуосновой в номинативе и иллативе, ср. краткиеформы ном. ma — илл. musse при полных ном.mina — илл. minusse, а мерянский, вероятно, поаналогии к основе номинативной формы пере-строил основу в иллативе. Обе предполагаемыеформы мерянского языка — по происхождениюкраткие, судя по данным прибалтийско-финских имордовских языков, сохраняющих в основеличного местоимения 1-го л. ед.ч. -n (ср. ф. mina«я», морд. моя «то же»). Тот же конечный -n воснове личного местоимения 1 л. ед.ч. сохраняютили отражают в своих рефлексах говоры марийс-кого языка [20, с. 85-86], поэтому можно прийти кзаключению, что в данном случае мерянский извсех прибалтийско- и волжско-финских языковнаиболее продвинулся в развитии.Мерянское указательное местоимение si«этот (-а, -о)» восстанавливается на основе рус.(диал.) сиень < *si jon «есть» (Углич) ТОЛРС XX117. Объяснение (под вопросом) у В.И.Даля:«.сїень нар. ярс. (= ярославское. — О.Т.) есть,имеется (от се-е, се- есть?» [26, т. 4, с. 189],представляющее собой попытку понять слово какславянское по происхождению, неубедительно.Сомнение в его справедливости вызывает, с однойстороны, странная для славяно-русского ука-зательного местоимения в ед.ч. ср.р. форма сі (си’-),а с другой — не свойственное форме 1-го л. ед.ч.глагола «быть» в русском (и вообще в славянскихязыках) окончание -нь. Слово сиень, по-видимому,являясь несовершенной орфографической пере-дачейфонетическогосиёнь,действительнообразовалось из слияния двух слов — местоименияи глагола — со значением «этот (-а, -о) есть»,однако не славяно-русского, а финно-угорского и,судя по своеобразию формы и ареалураспространения,именномерянскогопроисхождения. Причем если вторая его частьглагольна по происхождению и сопоставима с ф.,эст. on «есть» и венг. van «то же» (подробнее см.ниже), то первая связана этимологически также ссоответствующими финно-угорскими (и шире —уральскими) рефлексами того же указательногоместоимения, ср.: ф. se «этот (-а, -о); тот (-а, -о)»,si-: siten «так, таким образом», эст. sее «этот; тот»,si(i)-: siit «отсюда», морд. Э се «тот», мн.ч. сеть,морд. М ся, мар. седе «то же», хант. si «тот; этот»,siw «туда», t’it «этот», нган. sete «он», мн.ч. seteg <урал. *ci/*ce «этот; тот», — имеющими, такимобразом, общий (пра)- уральский источник [156, т.4, s. 987-988; 73, с. 399].Из приведенных родственных параллелей,как видим, наиболее близко формально исемантически к мер. si «этот» (местоимению,имевшему, как и у ряда других финно-угорскихязыков, еще семантический оттенок «тот») хант. si«тот; этот».Фрагменты мерянской глагольной системы (спрягаемые формы)Возможные реликты спрягаемых форммерянской глагольной системы, обнаруживаемые врусском диалектном языке, делятся на двеколичественно неравные группы: в первую входятпочти все глаголы предполагаемого мерянскогоЧасть 1. Мерянский язык. Грамматикапроисхождения, вторая практически сводится к не-скольким спрягаемым формам одного мерянскогоглагола.Первую группу составляют слова, полностьювошедшие в русскую глагольную систему,75ассимилированные ею. В данном случае речь идето мерянских корнях (основах), обросших русскимипрефиксами,суффиксамиифлексиейифункционирующих наравне с русскими глаголамиславянского происхождения. О чужероднооти этихглаголов можно догадаться по отсутствию у ихосновсвязисословамиславянскогопроисхождения, что делает их непонятными дляносителей русских говоров, не имевших тесныхконтактов с мерянскими и другими финно-угорскими языками. Другим показателем иногдаслужит их фонетика с необычными для русскогоязыка звукосочетаниями (напр., -хт-). Толькопоследующий этимологический анализ позволяетпредположить мерянское происхождение данныхглаголов. На это прежде всего указывает наличиеубедительных финно-угорских параллелей приотсутствии или сомнительности связей сославянскимисловами,оообеннокогдапредполагаемыелексемымерянскогопроисхождения обнаруживают черты, в частностифонетические, выделяющие их на фоне финно-угорских соответствий. Не исключено, что ксловам, принадлежавшим в прошлом мерянскому,могут относиться и совпадающие со словамидругих финно-угорских языков, и обнару-живающие явные инофинно-угорские черты,объяснение чему надо искать, с одной стороны, вформальном совпадении между родственнымиязыками, а с другой — в случаях заимствования изних. Возможность предположительного отнесениярусских диалектных глаголов, по происхождениюфинноугорских, именно к мерянскому языку вы-текает из фиксации их на бывшей мерянскойязыковой территории и из того, что в ряде случаевони, видимо, отражают черты, характерные длямерянскойфонетики:1)первоначальнуюполузвонкость согласных в интервокальной илимежсонантнойпозиции:при-о-тудобеть«окрепнуть; прийти в сознание, в себя» < мер.*tuDo- «знать, осознавать, чувствовать» — ф. tuntea«чувствовать, знать, узнавать»; канд-ёх- ать«(груб.) работать» < мер. kanDa- «нести, тащить»— ф. kantaa «нести, носить»;2) наличие звука р, отраженного b вместо прибалт.-фин. v или проявляющегося в смешении б c в впостмерянских русских говорах: при-о-тудоб-е-ть«окрепнуть; прийти в сознание, в чувство» < мер.*tuDopa «знающий, осознающий, чувствующий»,ср. р. Андоба, приток Костромы < мер. *anDo^a(букв.) «дающий, кормящий»; морд. Э андоне«кормить» — ф. tunteva «чувствующий, знающий,узнающий»; шаб-и-ть «курить» < мер. *вар- «дым»> «дымить», ср. кар. шавута «дымить» < шаву«дым».Исходя из изложенного, к числу русскихдиалектных слов, предположительно относящихсяк первой группе, можно отнести, в частности, вонн-ова-ть «понимать; воспринимать, вникать во что-либо» (Яр — Щерб); «делать что-либо, работать»(Яр — Пош; СРНГ V 33); «распоряжаться, заведо-вать, управлять чем-либо» (Яр — Мол; СРНГ V 33)(ср. ф. voida «мочь, быть в силах, в состоянии»,voima «сила, энергия, мощь», коми (уст.) ойое«сила») [54, с. 204]; ханд- ёх-ать «(груб.) работать»(Ярославль; ЯОСК) (ср. ф. kantaa «нести, носить»,эст. kanda «то же», морд. хандоне «нести, тащить»,мар. Л хондаш «приносить», мар. Г хандаш «тоже»); (не) хехт-а-ет «(не) действует» (Костр —Гал; МКНО) (ср. вепс. kehtta «желать, хотеть, нелениться», ф. (диал.) kehdata «не (по)лениться(сделать что- либо)»); c-нат-и-л «с пути свел» (Вл.губ. — Суд; ТОЛРС XX, 211) (ср. ф. matkata «пу-тешествовать, ездить», кар. matata «ходить, ездить;бегать», а также р. Матхона (Яр — Пош)); рахт-и-тьея «петушиться, браться за дело не по своимсилам» (Яр — Угл; ЯОСК) (ср. вепс. roht’t’a, roht’ta«сметь, осмеливаться», ф. ^hjeta «осмеливаться,решаться», rohkea «смелый, храбрый»); тох-торитьея«стараться,добиваться,хотеть,пробовать» (Яр — Ерм; КЯОС 201); «требовать»(Яр – Дан; там же) (ср. ф. tahtoa «хотеть», tahto«воля»); при-о-тудоб-е-ть «окрепнуть» (Костр —Кол; МКНО); о-тутов-а-ть «отойти (прийти вобычное состояние)» (Костр — Антр; КОСК); о-тутов-еть «прийти в себя» (Костр — Поназ;КОСК) при первоначальном значении «прийти всознание; стать знающим (осознающим)» и,вероятно, сближении с рус. тут (ср. венг. tudni«знать, уметь, мочь», коми. то дни «знать, узнать»,тод «память», удм. тодннн «знать, узнать;помнить», саам. H dow’dat «чувствовать, знать,узнавать», ф. tuntea, эст. tunda «то же», нен.тунда(еь) «узнать (кого-, что-либо); отметить»[MSzFUE т. 3, 1. 646]; шаб-и-ть «курить» (Ko^p —Остр; КОСК) (ср. кар. шавута «дымить», шав󇇇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Интересно, что современные русские говоры на постмерянской территории всловах нефинно-угорского происхождения обнаруживают те же фонетические черты: 1) педи-етенох «спальня» (Яр — Дан; ЯОСК) – пяти- етенох «крестьянская изба в пять стен» (Ив —Ильин.-Хов; ЯОСК); ленда (Костр — Нер; КОСК) — рус. (лит.) лента’, 2) побредить (Костр —МКНО) — рус. (лит.) повредить; вее «черт» (Костр — Мант; МКНО) — рус. (лит.) бее и т.п.76О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку«дым», ф. savustaa «коптить, окуривать, выкури-вать», savu «дым»); шоп-ать «колоть лучинуспециальным ножом». (Костр — Крас; КОСК) (ср.морд. М шапоне «рубить (только о срубе)», морд. Эчапоне «рубить (сруб); делать зарубку; отбивать(жернов)», коми (диал.) тшапнш «зарубить, засечь,сделать зарубку») [54, с. 289]. Конечно, притщательном рассмотрении этих русских глаголовможет оказаться, что часть из них не восходитнепосредственно к соответствующим мерянскимсловам, а образовалась уже на русской почве отмерянских существительных и прилагательных,точнее — от связанных с ними русских слов.Однако не подлежит сомнению и то, что среди рус-ских апеллятивов и в ономастике мерянскогопроисхождения будут обнаружены и другиеглаголы, образованные от мерянских. Все они привнимательном анализе и большей изученностиграмматического строя мерянского языка должныстать источником реконструкции мерянскогоглагола в его исходных формах.Этой относительно богатой по составугруппе противостоит чрезвычайно узкая группаформ, восходящих к финно-угорскому глаголу*wo1e(-) «быть» [73, с. 417] и сохранивших своюмерянскую исконность благодаря тому, что онивошли в состав или местной русской фразеологиимерянского происхождения, или местных профес-сиональных «тайных языков», где сохранениеисходного финно-угорского облика слова быложелательно как лишний ресурс затемнения егосмысла.Ценностьэтогоскудноговколичественном отношении материала заключаетсяв том, что он относится к парадигме одного и тогоже глагола, причем глагола едва ли не наиболееважного и частотного — именно это обсто-ятельство, видимо, и предопределило сохранностьего форм. Кроме того, в отличие от приведенныхвыше фактов, где на несомненную финно-угорскуюлексическую основу наслоились славянскиеграмматические черты, здесь финно-угорская фор-ма слов (во всей специфике как корня, так ифлексии) сохраняется полностью либо с самымиминимальнымидеформациями.Качественноепреимущество данных фактов состоит в том, что ихяркая локальная и формальная специфичностьпозволяют с большей уверенностью считать ихявлениями мерянского языка. С целью возможноболее краткого изложения соответствующихфактов мерянского языка, заключенных в ихрусскихпостмерянскихотражениях,пред-ставляется целесообразным приводить преждеЧасть 1. Мерянский язык. Грамматикавсего в реконструированном виде мерянскуюглагольную форму, а затем обосновывать ее спомощью русского диалектного материала исвязанных с ним финно-угорских сравнительно-исторических данных.1) *e jola < *ej ola < *ei ole «нет (букв. неесть)» — первоначально, видимо, отрицательнаяформа 3-го л. ед.ч. наст.вр. глагола «быть», затемставшая общей (как эст. ei ole «не есть») для всехлиц и чисел данного глагола в настоящем времени,о чем свидетельствует, с одной стороны,произошедшеечистофонетическоепе-рераспределение звука (-)j < -i между двумясловами, невозможное, если бы он воспринималсякак окончание особой формы, а с другой —влияние формы (е) jola, вызвавшее появлениеинициального j-, как увидим дальше, не только уотрицательных, но и у положительных форм тогоже глагола с начальным о-: рус. (диал.) неїола«нет» (Твер. губ. — Каш; ТОЛРС XX, 166); неёла«нет» (Яр. губ. — Угл; Свеш 93; ЯОСК), «нехватает весу или меры» (Яр. губ., Свеш 93; ЯОСК);неёла «неудача» (Костр. губ.; МКНО), где неёла(неїола)является,видимо,полукалькойпредыдущего мер. *е jola «нет (букв. — не есть)» спервоначальным глагольным значением «нет» ипозднейшим субстантивированным «неудача»; стем же словом, очевидно, связано явно вторичноеёла «(гл.) есть» (Яр. губ. — Угл; Свеш 89; ЯОСК);«(сущ.) удача, счастье» (Костр. губ. — Нер; ООВС54; КОСК), образованное от неёла.2) *jon < *on, ср. прибалт.-фин. on, а такжевенг. van «есть» (MSzFE) — форма 3-го л. ед.ч.наст.вр. от «быть» (ф.-уг. *wole(-)), изменения вкоторой(вотличиеотееближайшихприбалтийско-финских параллелей) произошли подвлиянием отрицательных форм спряжения того жеглагола, вызвавшим появление начального j- (*ejola «нет (букв. — не есть)»), а также подвоздействием изменений в форме 3-го л. ед.ч.(простого) прошедшего времени того же глагола(*ul’ < *oli, cp. ф. (диал.) ol’ < oli «был»),приведших к исчезновению конечного -i исмягчению предыдущего согласного, которое затемпо аналогии было перенесено на форму 3-го л. ед.ч.того же глагола в настоящем времени (снень «есть»(Яр. губ. — Угл; ТОЛРС XX 117) (букв. — «этоесть»), сравнимую с ф. эе on, эст. эее on «это есть»,где, следовательно, в качестве глагола выделяетсяень, точнее -ёнь, поскольку е- вместо болееправильного (исходного) ё- следует объяснить илихарактерным для русского литературного языка и77русскихговоров(кромесеверно-русских)переходом ё- в е- в безударной позиции, или тем,что в русской орфографии ё далеко не всегдаобозначается специальным знаком и частопередается обычным е.3) *ul’ «был (-а, -о)» < *ol’i, ср. прибалт.-фин. oli — форма 3-го л. ед.ч. (простого)прошедшего времени, изменение в которой, как ивообще аналогичные изменения в той же формедругих глаголов, косвенно отражено формойнастоящего времени данного глагола и являетсяединственным аргументом в пользу существованияформы ul’, поскольку прямо она нигде незасвидетельствована. О том, что падение конечного-i, как и вообще любого гласного в слоге,следующем за новым закрытым, должно былопривести здесь к переходу исходного o- (черезстадию его удлинения, а затем сужения) в u-,свидетельствуют другие формы, связанные с*wole(-) «быть», в частности рус. (диал.) ульшага«умерший, покойник» (Яр. губ. — Угл; Свеш92; ЯОСК) по образцу бедняга-, ульшил «умер» (Яр.губ. – Угл; Свеш 92; ЯОСК) от мер. *ul’sa«бывший», с которым как их калька, очевидно,связано рус. (диал. яросл., костр.) по- бывшиться«умереть (то есть стать бывшим)».4) *jolus < *joloZe «пусть будет (букв. —пусть есть)» — форма 3-го л. ед.ч. повел. илипобуд. накл. (ср. морд. Э улезэ «пусть будет (букв.— пусть есть)», кундазо «пусть ловит», морд. Мкундаза «то же», мар. лийже «пусть будет (есть)»,саам. bottu-s «пусть приходит» [87, с. 167], гдевыступают этимологически связанные с мер. *-s <*-Ze форманты). Из приведенных мерянских формболее ранней является *joloZe, а более поздней,возникшей в результате падения конечного -е ипревращения бывшего предпоследнего слога вновый конечный закрытый слог с переходом в нем-o- (через -o-) в -u— *jolus (ср. рус. (диал.) елусьпоелусь «хлеб да соль «(приветствие во время обе-да)» (Костр. губ. — Солигал; СРНГ VIII 349) < мер.*jolus pa jolus < *joloZepa joloZe[**tenan seye (–) -juye (–)] «пусть будет и будет(букв. — пусть есть и пусть есть) (у тебя еда-§§§§§§§§§§§§§**************питье)»).Продолжение мерянской языковой формулы,дошедшей до нас в сокращенном виде, дается вобобщенной (праязыковой) форме. Попыткидругих объяснений (путем сближения с елозить,ложка или как тюркизма без указания источника— Фасмер I, 15, 17) менее убедительны, чемтолкование в качестве мерянской формы, в пользучего говорят и доводы лингвогеографии (фиксацияоборота на бывшей мерянской территории, ср. ещенаелузиться «наесться досыта» (Костр. губ. — Гал;МКНО), наюлы- зиться «то же» (Костр. губ. —Кин; МКНО)), и чисто языковые аргументы.В настоящее время из парадигмы мер.*wole(-) «быть» известны только положительныеформы 3-го л. ед.ч. наст. и прош. вр. изъяв. накл. ита же форма повел. или побуд. накл. Что касаетсяотрицательных форм, существование которыхподтверждаетсясходством(пост)мерянскихглаголов с прибалтийско-финскими, то из них изве-стна только форма 3-го л. ед.ч. наст. вр. изъяв.накл. Как уже объяснялось, эта форма, видимо,могла употребляться и во всех других лицах ичислах того же времени. Какими были другиеотрицательныеформырассматриваемогомерянского глагола, на основании имеющихся покаданныхопределитьнельзя.Несмотрянаограниченность, эти данные в силу своейлокальной определенности, а также языковойспецифики, не позволяющей их отнести ни кодному из известных до сих пор финно-угорскихязыков, дают возможность рассматривать их какотносящиеся к мерянскому языку. Большинство изних (такие формы, как *jon, *ul’, *e jola) внаибольшей степени сравнимо с аналогичнымиявлениями прибалтийско-финских языков, однакопри несомненно общей с ними отправной точкеполучило другое, своеобразное развитие. Форма*joloZe > *jolus с большим основанием может бытьсравнена с явлениями мордовских и марийскогоязыков, хотя находит аналоги и в саамском.Особенностью мерянской парадигмы глагола*wole(-) в отличие от других финно-угорскихязыков (ср. прибалт.-фин. ole- «быть», морд. улемс,§§§§§§§§§§§§§ Форма joloZe «пусть будет (есть)» реконструируется на основе рус. (диал.перм., также, видимо, постмер.) елозь «приветствие во время еды (здорово хлебать!)» [26, т.1, с. 518], где сохранение -o- свидетельствует об отражении более ранней формы слова, когдаслог с -o-, еще не перешедшим в -u-, был открытым, а мягкость указывает на то, чтоутраченный позже конечный гласный был гласным переднего ряда, скорее всего -е (или позднее -э); союз *ра, сближенный на русской почве с приставкой по-, восстанавливается путемсравнения с хант. па «и, также» (ср. хант. асем па анкем «мой отец и моя мать»).************** Только в части мерянских говоров, как свидетельствует кинеш. наюлызиться«наесться досыта», в результате выравнивания по аналогии установилась, видимо, единообразнаяформа глагола с начальным *ju-.78О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкумар. улаш, удм. вылы- ны, коми вовны (-вывий) «то процесса образования форм с начальным u-же», хант. (ка- зым.) взл’ты «быть; жить», ср.-обск.утта «то же», манс. (сосьв.) олуукве «быть; жить;находиться», (конд.) ол’х «то же», венг. volt «был»[125, т. 3, l. 669-671; 54, с. 67]), где начало глаголапри возможном чередовании первого гласногоосновы неизменно, является наличие двух видовглагольных форм: 1) с начальным j- и следующимза ним -о-, то есть *j -; 2) с начальным *u-, гдеотсутствует предшествующий ему j- . Первыеформы характерны для того варианта глагольнойосновы, где следующий за начальным слог неутрачивал своего гласного (*(е) jola, *joluS <*joloZe, или где *jo- достаточно давно выступало всоставе односложной глагольной формы: *jon < -on, ср. прибалт.-фин. on, венг. van «есть». Вторыеформы характерны для слов, где в следующем заначальным слоге секундарно выпал гласный, чтопривело к удлинению и сужению начального осдальнейшим переходом его в -u- (cp. *ul’ < *oli,*ul’Sa «бывший (эвфем. также — умерший,покойник)» < *оlеSэ).Процессы, приведшие к образованию двухвариантов основы глагола *wole(-), проходили вмерянском языке, по-видимо- му, уже после егоотделения от прибалтийско-финских и волжско-финских языков, в собственно мерянский периодего истории, иначе эта его особенность разделяласьбы каким-нибудь из них. Относительнаяхронология соответствующих процессов: 1)падение в части форм гласных второго слогаглагола (очевидно, через предшествующую стадиюих перехода в редуцированные), которое привело ко- > u-; 2) замена первоначально разных личныхформ отрицательного глагола ei, очевидно, близкихф. en, et, ei…, единой для всех лиц (и чисел) формой3-го л. ед.ч. ei, как в современном эстонском языке;3) перераспределение *ej ola > *e jola, приведшее кобразованию отрицательной частицы e ипоявлению секундарного начального j- у формглагола «быть» при их отрицательном спряжении;4) распространение по аналогии начального j- сформ отрицательного спряжения глагола *wolе(-)на все его положительные формы, сохранившие на-чальный о-. Следовательно, процесс появленияформ на jo- у мерянского глагола был, очевидно,отделен значительным промежутком времени от.††††††††††††††11Неспрягаемые (именные) глагольные формыПричастие /отглагольное прилагательноеВмерянскомязыкеЧасть 1. Мерянский язык. Грамматикаотглагольные формы, которые, употребляясь ватрибутивной функции и будучи близки кпричастиям других финно-угорских языков, моглиобнаруживаются бы являться соответствующими причастиями. Но79финно-угорскиепричастиясвязанысвоимпроисхождениемсотглагольнымисуществительными и именами в целом [85, с. 167-168; 55, с. 350], приобретая в них функциюпричастий в разное время, а в мерянском языке, гдепримеры соответствующих слов выступаютизолированно, вне контекста, и тем самым необнаруживают с определенностью своей функции,очень трудно совершенно точно сказать, являютсяони причастиями или только допричастнымиотглагольными прилагательными (иногда сфакультативной причастной функцией), которымтолько предстояло при благоприятных условияхразвиться в соответствующие причастия. Ещеболее сложно что-либо определенное утверждатьпо поводу их конкретного причастного значения(активности/пассивности, связи с настоящим илипрошедшимвременем).Следовательно,опринадлежности рассматриваемых ниже форм кпричастиям или отглагольным прилагательным, атакже об их предполагаемом причастном значении(если его допустить) можно высказать лишь болееили менее вероятные предположения. В связи сэтимфункциональнаяинтерпретацияанализируемых далее отглагольных образованийносит более или менее условный характер.Средиэтихмерянскихобразований,восстанавливаемых из их предполагаемых остатковв русской постмерянской топонимии, а также вапеллятивной диалектной лексике постмерянскихтерриторий, обращает на себя внимание группаявно отглагольных форм, по-видимому, судя поколебанию -б-/-в- в их суффиксальной части,†††††††††††††† Ещё об одной из спрягаемых форм, а именно о форме 2-ого л. ед. ч.повелительного наклонения см. на с. 109 книги.80О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкувключающих суффикс -*^a. Конкретно здесьреконструируются следующие предполагаемыемерянские слова: *anDopa «кормящий(-ая) <*дающий(-ая) / кормительный(-ая)»— р.Андоба, приток Костромы, «кормящий реку своимиводами» (ср. ф. antava «дающий(-ая)» от antaa«давать», морд. андомс «кормить», морд. Э андыця«кормящий»);*konDopa«(при)носящий(-ая),(при)носительный(-ая)» — р. Кондоба, левыйприток Неи, притока Унжи, очевидно, также всвязи с функцией притока приносить свою водудругой реке (ср. ф. kantava «несущий(-ая)» отkantaa «нести», морд. хандомс «то же», мар.хондаш«приносить»);*tuDopa«знающий,осознающий, знающий (-обладающий знанием),чуткий» — рус. (диал.) при-о-тудоб-еть (Костр.губ. — Кол) МКНО, о-ту-това-ть «отойти(прийти в обычное состояние)» (Костр — Антр)КОСК, о-тутов-еть «прийти в себя» (Костр —Поназ) КОСК < *«прийти в сознание; статьчувствующим (сознающим)» (ср. ф. tunteva«чувствующий; знающий», tuntea «чувствовать,знать», удм. тодыны «знать», коми тодны «то же»,венг. tudni «знать, уметь, мочь», где обращает насебя внимание близость суффиксальной части кфинской и эстонской (эст. tundev «чувствующий,узнающий») при особой близости в основе свенгерскимсоответствием);*parapa/*paropa«(быстро) делающий, работающий / деловой,работящий > быстрый» — рус. (диал.) вараво«скоро» (Костр. губ. — Ветл) МКНО, варово«быстро» (Костр — Мант) КОСК (ср. манс.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Ср.: (в названиях рек)Андо-б-а, Ковдо-б-а и (в апеллятивах) приоту-б-еть «окрепнуть», отуто-в-ать «отойти», оту-то-в-еть «ожить, прийти в себя», варо-в-о«быстро», вара-в-о «скоро». Поскольку ис-§§§§§§§§§§§§§§ходным здесь был суффикс -р-,через стадию -р- переходивший частично в -v-(ср. ф. lyopa «бьющий», lyopa kello «часы сбоем»,lyoda«ударять,бить»,-mene-va«идущий» от menna «идти») [116, т. I, с. 177;24, с. 187], для мерянского языка в связи счастичным озвончением глухих в интервокальнойпозиции в принципе допустимо было бы принятьи реконструкцию типа *anDoBa, однако воз-можное здесь колебание -б-/-в- позволяетпредположитьзвукр,которыйввидуегопромежуточного положения между рус. б и в ичуждости русской фонетической системе могпередаваться одним из этих двух русскихзвуков. 1 414Эти, как и следующие, несколько ис-кусственные, формы даются для передачи зна-чения предполагаемого в данном случае (доп-ричастного) прилагательного.Часть 1. Мерянский язык. Грамматикаваруухве «делать; выработать»). Если бы в этихсловах можно было усматривать причастия, тоединственно допустимым объяснением их функциибыло бы значение действительного причастиянастоящего времени. В пользу этого говорят какданные финно-угорских языков, а именноприбалтийско-финских, так и свойственныйрассматриваемым отглагольным формам оттенокпостоянстваглагольногопризнака,неограниченного во времени (например, свойствареки), что, как правило, бывает связано снастоящим временем. Однако предлагаемоеобъяснениебезоговорочнопринятьнельзя,поскольку наряду с рассмотренными вышеотглагольными образованиями на *-р а, по-видимому, тот же причастный оттенок в мерянскомязыке могло бы в принципе иметь и другое от-глагольное образование атрибутивно-причастноготипа. Им являются отглагольные формы ссуффиксом -sa. В отличие от только чторассмотренной группы отглагольных образованийздесь данных форм обнаружено значительноменьше. Тем не менее не вызывает сомнения их какотглагольный,такиатрибутивный(причастно/адъектив- ный) характер. Однако если врассмотренномвышеслучаеотглагольныеобразования находили соответствия в части при-балтийско-финских языков (ср.: ф. luke-va«читающий», иж. lukko-va, вод. luke-va. эст. luge-v,лив. jela-B «живой < живущий»), то образования на*-эа наиболее близки к соответствующим явленияммарийского языка. Пока удалось обнаружить всегодва подобных образования, на основании которыхвосстанавливаются предполагаемые мерянскиеформы, ср.: мер. *ul’sa (? « фонет. ul’se «бывший»— рус. (арг.) ульшага «умерший, покойник»(Углич) Свеш 92 из ульша «бывший (перен. —покойник)» + га по типу бедняга, работяга и под.,ср. также рус. (арг.) ульшил «умер» (Углич) Свеш92 и кальку из мерянского рус. (диал.)побывшиться «умереть (стать бывшим)» (Яр. губ.— Рост, Рыб), что сопоставимо с мар. улшо «при-сутствующий» от улаш «находиться, при-сутствовать; (связка) быть, являться», морд. улезь«являясь, будучи» от улемс «быть, являться», ф.olla «быть», венг. volt «был»; *n’el’sa(/-e)«глотающий(-ая) [54, с. 199]; проглотивший(-ая)»— р. Нельша (Костр), с. Нельша (Вл. губ.), р.Нельшенха (Вл. губ. — Смол 215), р. Нельшица(Вл. губ. — Смол 215), сопоставимые с мар. нелше«глотаю81щий; проглотивший», Г нелшы «то же», нелаш«глотать; клевать (о рыбе)», морд. Э нилезь «(прич.)проглоченный; (дееприч.) глотая, проглатывая»,морд. М нилезь «(дееприч.) глотая, проглатывая»,морд. нилемс «проглотить», коми ньылавысь«глотающий», ньы- лавны «глотать», ньылыштысь«проглатывающий», ньылыштны «проглотить», ф.niella «глотать», саам. njieliat, венг. nyelni «то же».Таким образом, в корневой части оба мерянскихслова (*ul’sa, *n’el’sa) выступают как несомненнофинно-угорские по происхождению [156, т. 2, s.376, 427-428; 54, с. 67, 199; 125, т. 3, l. 479, 669-671]. То же относится к их суффиксальной части,так как суффикс -за (/-se) помимо соответствий вмарийском, мордовских и коми языках, на что ужеуказывалось, имеет соответствия в обско-угорскихотглагольных образованиях, в частности вмансийском пассивном причастии прошедшеговремени на -s (манс. posxe-s «вылепленный» отposxi — «лепить»), а также в именах действия типаunle-s «сидение»; в отглагольных именах тот жесуффикс выступает и в хантыйском языке (хант.name-s «разум» от ПОШ — «вспоминать») [87, с.211].Все упомянутые соответствия вместе с мер. -s- (a/-e) восходят к ф.-уг. *-s- [55, с. 353]. Болеесложен в отличие от формального истолкованиямерянских образований на *-sa вопрос ихфункционального объяснения. При значительнойформальной близости мер. -sa и мар. -ше (-шо, -шо), мар. Г -шы вывод об их семантико-функциональном сходстве далеко не очевиден.Марийские отглагольные образования являютсяактивными причастиями, не имеющими формвремени: мар. лудшо означает как «читающий», таки «читавший» (Сав. — Уч, 846). Что касаетсямордовских- эрзя причастий на -зь, этимологическисвязанных с марийскими причастиями с суффиксом-ш(-е/о/о – ы), то они обозначают толькоглагольный признак, связанный c законченнымдействием.Вотличиеотмар.улшо«присутствовавший; присутствующий» мер. *ul‘sa«бывший (перен. — покойник)» имеет несравненноболее определенную семантику, связанную именнос законченным действием. По-видимому, в томслучае, если бы в мерянском, как и в ма82рийском, с суффиксом -s- была связана та жевременнаянеопределенность,отглагольноеобразование *ul‘sa не могло бы в нем приобрестистоль четко выраженную семантику «бывший»,причем и применительно к покойникам. Слово,одновременно значащее «бывший» и «сущий, при-сутствующий (здесь, с нами, в мире живых)», немогло бы здесь найти применения. Несколько болеедвойственную интерпретацию, видимо, могло бы впринципедопускать*n’el’sa:«глотающая»применительно к реке (= «поглощающая тонущих вней, другие, впадающие в нее речки и ручьи») и(при более конкретном восприятии глагольногопризнака) «проглотившая (поглотившая) многолюдей, рек, ручьев)». При подобном истолкованииесть все основания как *ul‘sa, так и *n’el’saрассматривать (в отличие от формально близкихпричастий марийского языка) в качестве активныхпричастий прошедшего времени. В пользуподобного объяснения говорит и факт упот-ребления в мерянском языке группы отглагольныхатрибутивных образований на *-^а(/*-рэ), скоторыми наиболее естественно связываетсязначение активного причастия настоящего времени.Наличие аналогичных противопоставленных другдругу во временном отношении причастных форм,как известно, не свойственно марийскому языку.Поскольку в мерянском существует специальнаяотглагольная форма, этимологически связанная сфинскими причастиями настоящего времени на -va< *-pa, для которой можно предположить то жевременное значение, мерянские образования на -saнаиболее оправданно рассматривать как активныепричастия прошедшего времени, тем более, чтоимеющиеся факты этому не противоречат. В такомслучае следует считать, что в мерянском суще-ствовали две формы активного причастия — однасо значением настоящего, другая — со значениемпрошедшего времени, первая из которых связываламерянский с частью прибалтийско-финских языков,а другая — формально и отчасти функционально —с марийским и эрзя-мордовским. Отличие ме-рянского заключается в последнем случае в том,что, в то время как в марийском языке формам на -Щ-(-Б-) свойственна толькоО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуактивность без временной дифференцированности,в мерянском с ними помимо принадлежности кактивномузалогусвязана,видимо,ипринадлежность к прошедшему времени. Чтокасается функциональной связи с эрзя-мордовским,то и она у мерянского языка неполная: смордовскими-эрзя причастиями на -зь связанозначение прошедшего времени с семантикойпассивности (ср. морд. Э соказь мода «вспаханнаяземля», сёрмадозь ёвтнема «написанный рассказ»,нуезь ума «сжатая полоса»), а в мерянскихпричастиях на -s-, этимологически с нимисвязанных,явнопрослеживаетсязначениедействительного залога. Расходятся в своемзначении они и с родственными явлениями другихфинно-угорских языков (коми и мансийского). Всеэто в целом, говоря о функциональном своеобразииназванных отглагольных образований, в связи стем, что они зафиксированы на постмерянской тер-ритории, позволяет рассматривать их в качествепричастий мерянского языка. Как показывают этифакты, в области причастий мерянский занимаеткак бы промежуточное положение междуприбалтийско- и волжско- финскими языками.Отглагольное существительное на -ma.Вопрос о мерянском инфинитивеСреди других отглагольных именных об-разований в мерянском языке заметное местодолжныбылизаниматьотглагольныесуществительные с суффиксом -ma, прафинно-угорским по происхождению и потому харак-терным для отдельных финно-угорских языков, ср.:ф. ela-ma «жизнь» < еіаа «жить», asema «место;станция» < аэеа «располагаться, размещаться»;саам. borram «еда», borrat «есть»; морд. вачкодема«удар», вач- кодемс «ударить»; мар. (в составе суф.-ma- s/-ma-s) лудмаш «чтение», лудаш «читать»;удм. пуксем «осадок», пуксьмнм «садиться»; комигижом «письмо», гижнм «писать»; хант. ulem«сон»; манс. ulem «то же»; венг. aiom «сон», aludni«спать». Об их распространенности в мерянскомязыке свидетельствуют многочисленные русские(постмерянские) топонимы на -ма на бывшихмерянских землях, которые, по крайней мере частьиз них, являются несомненными отглагольнымисуществительными, а также отдельные русскиедиалектные (арготические) апеллятивы с тем жесуффиксом (или включавшем его), которые ввидуих фиксации на постмерянской территории,видимо, также можно рассматривать как суб-стратные включения, вошедшие в русский язык изЧасть 1. Мерянский язык. Грамматикамерянского. На основании приведенных формможно, в частности, реконструировать длямерянского такие отглагольные существительныена -ma, как *kolema «смерть; тяжелая болезнь» —рус. (диал.) колему колеть «тяжело болеть» (Костр.губ. — Ветл) СРНГК (ср. эст. (диал.) koolma <*koolema «умирать < *смерть, умирание», ф.kuolema «смерть, кончина», мар. колмма -ш, морд.Э кулома, удм. кулон, коми кулом, венг. halal «тоже», связанные с ф. kuolla «умереть», мар. колаш.морд. Э кулома, удм. кулмим, коми кувиц венг.(meg) halni «то же» (ф.-уг. tole «умереть») [73, с.407; 54, с. 143; 99], *pel’ma < *pelema «боязнь,страх» — рус. (арг.) пельма-ть «знать» (очевидно,будучи напуганным, ср. рус. проучить (кого-либо)«наказать для острастки») (Галич) Вин 49 (ср. морд.пелема «боязнь» (пелемс «бояться»), коми полом«боязнь» (ловим «бояться»), ф. pelata «бояться»,хант. палтм (палтгі), венг. felni < ф.-уг. *ре1е- «тоже») [73, с. 405; 156, т. 3, s. 516-517; 125, т. I, 1. 198;54, с. 223; 66, с. 81]; *seZema «разрывание(разрыв)» — р. Сезема (Костр. губ.) Экон. прим.(ГАКО ф. 138, оп. 5, ед. хр. 18, л. 143) (ср. морд. Эсезема «обрывание, разрывание, срывание» (сеземс«сорвать, оборвать, разорвать; (обл.) перейти,переехать (через что-либо)», возможно, связанное скоми сэзьнм «поддать пару, плеснуть на каменку;открывать суслоны (снимая верхние снопы);снимать крышку») [54, с. 271272]; *ul’sma«умирание, гибель (букв. — быв- шенье)», по-видимому, от глагола, образованного от причастия*ul’sa «бывший» — р. Уль- шма (Костр. губ. —Кол) КГЗ (СНМ) 141, соответствующий глагол,очевидно,являетсяспецифичномерянскимобразованием, если исходить из своеобразиясемантики причастия *ul’sa, рассмотренной выше,а если учитывать его связи — через причастие ф.-уг. *wole «быть» — со всеми финно-угорскимиязыками, то не вызывает сомнения его исконноефинно-угорское происхождение.Отглагольные субстантивные образования на-ma в финно-угорских языках (например,прибалтийско-финских и мордовских) нередкотесно связаны с инфинитивом и часто выступаюткак одна из его форм. Исторически финно-угорскийинфинитив, как и славянский, представляет собойотглагольное существительное, сохраняющее па-дежные формы, по крайней мере часть их. Вэстонском и мордовских языках в связи с этимпрослеживается интересная закономерность. Вмордовских языках словарной инфинитивнойформойявляетсяиллативотглагольногосуществительного на -ма (морд. Э -мо/-ме),83номинатив в этой функции употребляетсяотносительно редко. Поэтому номинативная формачасто употребляется здесь в роли отглагольногосуществительного,сохраняяспособностьупотребляться также в роли инфинитива, ср.: морд.Э од эрямо «новая жизнь» — карман эрямо «будужить»; морд. М од эряма «новая жизнь» — карманэряма «буду жить». В эстонском языке, гдеотглагольноесуществительноена-maупотребляется теперь только в инфинитивнойфункции (ср. elama «жить», minema «ходить»,sooma «есть», kirjutama «писать» и т.п.), причемдаетсякаксловарнаяформа,подобноеупотребление формаций на -ma в ролисуществительных отсутствует. В связи с тем, чтодля мерянского языка, как и для мордовских,употребление отглагольных образований на -ma вроли существительного было, очевидно, весьмахарактерным (об этом говорит, в частности,большое количество постмерянских топонимов на -ма типа Кострома, Костома, Кинешма, Яхрома,Чухлома, Шекшема и т.п.), следует полагать, чтоэта форма только частично могла выполнятьфункцию инфинитивной. Видимо, наиболеетипичным для инфинитива было какое-то другоеобразование. Не исключено, что им, как вмордовских языках, могла быть форма иллативаотглагольногосуществительногона-ma.Возможно, в связи с тем, что при этом, как вмордовских языках, конечное -а в -ma выпадало ипредшествующий слог становился закрытым, внекоторых (пост)мерянских глаголах наблюдалосьзакономерное для мерянской фонетики явление:гласный последнего (нового закрытого) слогазаменялся гласным более высокого подъема, ср.рус. (арг.) ульшил «умер» (Углич) Свеш 92 — мер.*ul’Sims < *oleSem(a)s; рус. (Костр.) варово/вараво«быстро», где очевидно, первая форма отражаетинфинитивное *^aroms «делать, работать», а вторая—отглагольноесуществительное*^arama«делание, работа»; р. Кондоба (Костр.) — ф.kantava «несущий(-ая)», возможно, под влияниеминфинитивного *konDoms «(при)нести» при*konDama «(при)несение» (ср. ф. kantama«дaльнocть (при выстреле) (букв. — несение)», мар.кондаш «приносить»).Другие части речиНаречие и предикативК числу наречий и предикативов мерянскогоязыкаможноотнестиследующиереконструируемые лексемы: *paha/*pahe «мало» —рус. (диал.) вяха «чудо, небывалый случай;небылица, вздор» (Яр — Мышк, Пош, Рост; Костр.— Чухл); «немного, пустяк» (Яр — Рост, Костр —Парф); «беда, несчастье» (Яр); «куча, ворох,большая ноша» (Яр — Пош) ЯОСК; «самая малостьчего-нибудь» (Костр — Буй) КОСК, где исходнымзначением является, очевидно, «мало, немного», аостальныепредставляютсобойрезультатпереосмысления, в том числе иронического («куча,ворох»), ср. ф. vaha «малый, скудный», vahan«мало, немного», вепс. vaha(n), эст. vahe, морд. Эвеж- < *veze «маленький» в вежгель «(анат.)язычок (букв. — маленький язык: *veZe kel’ — ф.vaha kieli)», вишка «малый, маленький» [156, т. 6, s.1830-1831]. Судя по ареалу распространения, словоможет являться исконно мерянским, но ввиду того,что оно лишено каких-либо ярких своеобразныхчерт, нельзя исключить полностью и возможностьего заимствования из прибалтийско-финскихязыков (скорее всего, вепсского). Предположитьего позднейшее проникновение из вепсскогонепосредственно в русские говоры постмерянскойтерритории более сомнительно, учитывая большой84пространственный разрыв, существующий теперьмежду ареалом вепсского языка и данных русскихговоров,атакжеслишкомбольшуюраспространенность слова в ярославских икостромских говорах.Мер. *nemen’ «нет» — рус. (диал.) не- мень«нет» (Углич) ТОЛРС XX 116, немань «то же» (Яр)КЯОСК 122 (ср. венг. nem «нет; не», манс. нэм(хот) «ни(где); не(где)» [Ромб. — Куз., с.77], хант.нэм(хоят) «ни(кто) (букв. — не кто-то)» [66, с. 76],коми нем «ничто, ничего», удм. нема «нечего», мар.нимо, нимат «ничто, ничего» < ф.-уг. *nami) [125,т. 3, 1. 464-466; 54, с. 186]. Что касается конечногоэлемента -ень, то аналогия ему имеется также ввенгерском (венг. -en в nincsen «нет, не имеется»при более частом nines). Этот не единственныйслучай мерянско-угорских, в частности венгерских,языковых связей обращает на себя внимание тем,что относится к частям речи, которыезаимствуются чрезвычайно редко.СоюзПока обнаружен только один мерянскийсоюз: мер. *ра «и» — рус. (диал.) елусь поелусь(приветствие во время обеда) < *jo1uS pa joluS(tenan seye(–) — juye(–) «пусть будет и пусть будет(у тебя еда- питье)» (Костр. губ. — Солигал) СРНГО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуVIII 349, ср. хант па «и» (эвет па пухат «девочки имальчики») [66, с. 79]). Связь мерянского ихантыйского языков в области служебных слов, гдезаимствования происходят очень редко, говорит осуществовавших в прошлом тесных и длительныхконтактах предков мери с предками угров (в томчисле ханты).***************ЧастицаКак и остальные служебные части речи,мерянские частицы среди реконструируемых словпредставлены в небольшом количестве. К нимотносятся: *Пои < *П’ОР «(ука- зат. частица) вот»— рус. (диал.) ёв «вот» («Ёв как он умееткататься») (Яр — Щерб) ЯОСК (ср. хант. niw-, ni«быть видным», морд. М нява «(указат. частица)вон»), очевидно, связанное с *няеви «видно» < ф.-уг. *nak- «видеть, смотреть» [65, с. 184; 73, с. 417].Скорее всего, синкопированное образование,возникшее на основе формы 2-го л. ед.ч. повел.накл. глагола с семантикой «видеть, смотреть»(типа рус. вишь < *вижь, глядь), которое в силусвоей функции указательной частицы, требовавшейпроизношениявallegro-темпе,претерпелозначительные трансформации. В основе, видимо,лежит ф.-уг. *nak- «видеть, смотреть», которому вмерянском языке, очевидно, соответствовалсокращенный вариант в функции частицы: *n’op <*n’ap(e) < ♦ларё/e- «смотри! глядь! (букв. — вишь!)вот!» (ср. эст. nае «смотри! вот! глядь!» — 2-е л.ед.ч. повел. накл. nаgema «видеть»). Впоследствии*no^ со среднеязычным n дало при быстром темпепроизношения позднейшее *jou > рус. (постмер.)ёв. Ареал распространения, как и своеобразиеразвития слова, не противоречат гипотезе о егомерянском происхождении.Усилительные частицы -ka и -ki, пред-полагаемые для мерянского языка, восста-навливаются на основании русских (диалектныхпостмерянских) частиц -ка и -ки явно финно-угорского происхождения, ср. рус. А я ему да недамотки земли-то, а он будетки всё-ка воймовать(= просить, требовать) (Яр — Рыб) СРНГ V, 33 —ф. -kaan (-kaan), -kin: Eihan ta.ssa, mitaan asia olekaan(Лассила) «Да тут, собственно, никакого дела инет»; Ihmisten tekemana on tama konsti ollut ennenkin(Киви) «Эта штука и раньше людьми делалась» [24,с. 228-229]; вепс. -ki (-gi после гласных и звонкихсогласных): l’ehmgi sob nec§n hiin an «и корова естэту траву» (Зайцева 297); иж. Єа (-Ga) (приотрицании), Gi (-kki) (при утверждении): emmakunne-Ga jouvu «мы никуда не успеем»; annahanelleGi «дай и ему» [49, с. 113]; вод. -ka (приотрицании) – Ci (-tsi) < *ki- (при утверждении): ерkuhek a «никуда»; tulepCi «идет же» [50, с. 107; 6, с.134]; эст. -ki(-gi): tulebki «то же»; ei kuhugi«никуда» [50, с. 107]; морд. М -ка(-га)/ -ке(-ге):монга молян «и я пойду»; морд. Э -как(-гак),возникшие в результате удвоения исходных морд. -ка(-га): Панжоматкак арасть, кенкшесь жо апанжови «И ключей нет, дверь же нельзя открыть»[87, с. 257;7, с. 303; 23, с. 352-353]. Таким образом,отмечаемые в русском говоре на постмерянскойтерритории усилительные частицы -ка и -киявляются скорее всего частицами мерянскогопроисхождения. Об этом свидетельствуют, с однойстороны, их распространенность на территории, внастоящее время не соприкасающейся с ареаломкакого-либо финно-угорского языка и населеннойтолько русскими, а c другой — многочисленныепараллели в финно-угорских, прибалтийско-финских и мордовских языках, а также то, что впрошлом место их фиксации было заселено мерей.Дополнительным обстоятельством, говорящим впользу мерянского происхождения частиц, служити то, что заимствование служебных слов про-исходит значительно реже, чем полнозначных(особенно в случае, если их распространениедолжно было идти из соседнего маловлиятельногоязыка, каким здесь мог быть только вепсский).Гораздо более естественно предположение, чтоданные служебные слова сохранились как остаткиместного финноугорского мерянского языка.†††††††††††††††МеждометиеПока обнаружено только одно междометие,которое может считаться мерянским. Им являетсявосклицаниеэмоциональногохарактера,реконструируемое как *ua j! — рус. (диал.) вай(межд.) «возглас удивления» («Вай, какая сегодняхолодная погода») (Яр — Пош; Костр — Сусан)ЯОСК (ср. морд. Э вай «ой! ах! ох!»: вай сэреди!«ой больно!», вай, чись кодамо лембе! «ax, денькакой теплый!», вай, кулан! «ох, умру!»; морд. Мвай «ой! ax! ох!»: вай, маряй! «ой как болит!», вай,*************** Форма по вместо предполагаемого па вызвана, очевидно, сближениемпоследнего с русской приставкой по-, воспринятой в ее фонетической (акающей) форме.††††††††††††††† Что касается мар. -ак, то его связь с рассмотренными частицами [87, с.257] ставится под сомнение [20, с. 183-184].Часть 1. Мерянский язык. Грамматика85шись кодама пара! «ах, день какой хороший!», вай,кулан! «ох, умру!»; возможно, также венг. vaj!(vajh! vally-ha!) (книжн. уст. межд., ст. диал. vaj,vajh) «выражение в особенности боли, жалобы»)[122, с. 39; 65, с. 40; 146, 1. 1455; 124, k. 3, 1. 1069].Впользуфинно-угорскогосубстратного(мерянского) происхождения междометия говоряткак ареал его распространения, совпадающий сбывшей мерянской территорией, так и отсутствиеего в других русских говорах (не отмечено в«Толковом словаре живого великорусского языка»В.И.Даля и «Словаре русских народных говоров»)при одновременном существовании его параллелейв обоих мордовских языках и, возможно, вен-герском. Междометие интересно также тем, что внем, как и в близкой по функции к междометиючастице *jou, можно предположить существованиезвука u, в целом нехарактерного для мерянскойфонетической системы, где вместо w(v) и bупотреблялся в артикуляционном отношениипромежуточныйзвук.Предположительное(ограниченное) наличие u наряду с р, когда u могловозникать при недостаточно четкой (неполной)артикуляции р, объясняется, видимо, тем, что uвыступало, как правило, только в междометиях иблизких к ним по функциям словах, которымсвойственны нехарактерные для данного языказвуки, как, например, в русском литературномязыке употребление фрикативного у в междометияхага, ого или в украинском звукоподражательномГе-ее-Ге взрывного g, нехарактерных вообще дляих фонетических систем.СИНТАКСИС (НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ)Сведения, относящиеся к синтаксисумерянского языка, касаются пока толькосинтаксиса словосочетания и простого пред-ложения, что обусловлено крайней ограни-ченностью дошедших до нас разрозненныхмерянских текстов (не более 3-4 частичнореконструированных предложений). Как наиболеесущественные можно отметить всего две черты изэтих областей синтаксиса. Для мерянского, как идля других финноугорских языков, характернабыла, очевидно, обязательная постановка опреде-ления (в том числе несогласованного) передопределяемым. Об этом свидетельствуют, вчастности, такие примеры как названия Галичскогоозера *Neron (рус. Нерой) и р. Jahren (рус. Яхрей),являющиесяостаткамипредполагаемыхсловосочетаний (или возникших впоследствии наих основе сложных слов) *jahren (juk) «(букв. -озера, род.пад. ед.ч.) река»; *Neron (jahre) «(букв. -болота, род.пад. ед.ч.) озеро».Другая важная синтаксическая особенностьмерянского языка — употребление связки вименныхпредложениях.Наэто,какпредставляется, указывает обнаруженное в немсловосочетание *si jon (рус. (арг.) аиень «есть(букв. — это есть)»), предполагающее не толькоуказательное местоимение, но и сопровождающуюего связку — глагол *jon (фин., эст. on) «есть».Реконструируемые на этом основании мерянскиепредложения типа *Si jon 1’ejma «Это (есть)корова»; *Si jon urma(-e) «Это (есть) белка»; *Si jonjuk «Это (есть) река» построены, в сущности, попринципу аналогичных предложений в финском и86эстонском языках. Ср. ф. Sе ОП lehma; Se on orava;Se on joki; эст. See on lehm; See on orav; See on jogi.Как известно, в остальных финно-угорских языках,в частности мордовских и венгерском, связка вданном случае не употребляется: морд. Э Те минекпиресь «Это — наш сад»; венг. Ez haz «Это —дом». Таким образом, по указанному признакумерянский язык связан с прибалтийско-финскимиязыками, отличаясь от других финно-угорских. Неисключено, что поскольку употребление связки«есть» характерно в целом для индоевропейскихязыков Европы (ср.: нем. Das ist ein Buch «Это(есть) книга»; англ. It is a book; фр. C’est un livre;лит. Tai yra knyga; лтш. Ta ir gramata; n. To jestksiaZka; болг. Това е книга «то же»), заисключениемвосточнославянскихязыков(возможно, как следствие их контактов снеиндоевропейскими),существованиесвязкинастоящего времени в прибалтийско- финских имерянскомязыкахявляетсявторичнойособенностью, вызванной сильным влиянием наних синтаксиса индоевропейских языков. Дляприбалтийско-финских это было главным образомвлияние балтийских, а затем германских языков.Что касается мерянского, то на нем сказалосьвоздействие прежде всего индоевропейского языкафатьяновцев, растворившегося в нем как субстрат итем самым повлиявшего на его структуру. Крометого, не исключено влияние на мерянский состороны балтийских языков, один из которых,балтийский язык голяди, непосредственно долженбыл с ним соприкасаться на границе с юго-западной частью его языковой территории.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуВЫВОДЫРассмотрениеграмматическойсистемымерянского языка по остаткам, сохраненным врусском диалектном языке и его ономастике,позволило обнаружить фрагменты мерянскихчастей речи и их словоизменительной системы. Изчастей речи, хотя бы в самой минимальнойстепени,смоглибытьрассмотрены:существительное, прилагательное, числительное,местоимение, глагол, наречие, союз, частица,междометие. Было получено некоторое представле-ние о фрагментах словоизменительной системыимени (большее) и глагола (значительно меньшее).Обнаруженные факты в силу своей отрывочностине дают точного представления о грамматикемерянского языка в целом. С их помощьюобнаруживаются только общие, иногда оченьразмытые, контуры ее системы. Причем этоотносится даже к тем частям речи исловоизменительнымпарадигмам,которыеподдаются частичному восстановлению.Однако на настоящей стадии реконструкцииесть еще целые части речи и грамматическиекатегории, которые совершенно не поддаютсявоссозданию. Что касается частей речи мерянскогоязыка, то здесь отсутствуют какие-либо факты,связанные с такой важной частью речи финно-угорских языков, как послелог и, возможно,предлог, если он в мерянском существовал. Ничемне обнаружила себя в поддающихся реконструкциимерянских пережитках такая важная для финно-угорскихязыковлексико-грамматическаякатегория (возможно, даже отдельная часть речи),как изобразительные слова.Из словоизменительных категорий остаютсясовершенно неизвестными парадигмы именного(субстантивного) притяжательного склонения,степени сравнения прилагательного, парадигмаспряжения глагола в условном (сослагательном)наклонении, не говоря уже о том, что, как и в рядедругих финно-угорских языков, состав наклонениймог не исчерпываться только действительным,повелительным и условным. Не исключено, что вмерянском, как и в мордовских и угорских языках,наряду с безобъектным существовало объектноеспряжение глагола. Говорить о его наличии илиотсутствиинаоснованииимеющихсяреконструируемых данных еще невозможно. Оченьотрывочны также факты, связанные с мерянскимсловообразованием. Можно говорить только оботдельных суффиксах имен: уменьшительном -па усуществительных, абессивном (лишительном) -Часть 1. Мерянский язык. ГрамматикаDoma у прилагательных, глагольно-адъективных(причастных) -р(а), -э(а), глагольно-субстантивном-ma.Неизвестнымиостаютсяформыстрадательных причастий мерянского языка ивозможного деепричастия. Можно пока толькостроить предположения и о конкретной формемерянского инфинитива.Тем не менее и при остающихся мно-гочисленныхпробелахимеющихсяфактовдостаточно, чтобы на их основании позволить себесделатьпредварительныевыводыограмматической специфике мерянского языка и всвязи с этим — о его месте среди финно-угорскихязыков. Большинство реконструируемых фактовопределяют мерянский язык как наиболее тесносвязанный с прибалтийско-финскими, мордовски-ми и марийским языками. Его срединноелингвогеографическое положение между нимихорошо согласуется с таким же промежуточным,как бы переходным, положением мерянскойграмматической системы, — как именной, так иглагольной, — между грамматическими системамиэтих языков. На основании реконструированногоматериала можно решительно утверждать, чтовысказывавшиеся в прошлом мнения об особеннотесной близости между мерянским и марийскимязыкамиобнаруженнымиграмматическимиособенностями мерянского не подтверждаются. Вчастности, это видно на примере именнойпарадигмы, где 9-ти (10- ти с вокативом)восстанавливаемым падежам мерянского, а вдействительности, очевидно, их количество былоеще больше, противостоит 8 (9 с вокативом)падежей марийского. Четкое, по-видимому, разли-чение внешнеместных и внутреннеместныхзначений, сближающее мерянский с прибалтийско-финскими языками, отсутствует в марийском. Какфинно-угорский язык Центральной России,наиболее близкий к прибалтийско-финской группе,мерянский отличается целым рядом черт, именныхи глагольных, также от мордовского языка. Вцелом его специфика определяется не столькосвоеобразными явлениями (они касаются, какправило, только малосущественных черт), скольконеповторимым сочетанием тех особенностей,которые в отдельности свойственны и другимродственным языкам, а иногда их своеобразнымразвитием (ср. варианты jol- :ul’ у мерянскихрефлексов ф.-уг. *ио1е- «быть»).Кроме явно преобладающих черт родства сприбалтийско- и волжско-финскими языками, умерянского есть отдельные черты, говорящие87также о его тесных связях с угорскими языками(ср. показатель мн.ч. -k, сходный с венгерским;союз pa «и», общий с хантыйским). Хотяколичество этих общих явлений в целом невелико,все они — результат не эпизодических, а,напротив, длительных и непосредственныхконтактов, так как только они могли коснутьсятаких малопроницаемых сфер, как грамматическийстрой языка и служебные слова.Поскольку меря жила вдали от угорскихнародов и с ними непосредственно не общалась,время возникновения отмеченных меряно-угорских(в том числе меряно- венгерских) общих явлений,возможно, результата взаимовлияний, следуетотнести к периоду до переселения протомерянскихфинно-угорскихплеменсфинно-угорскойпрародины на их историческую территорию.Очевидно, именно там, на финно-угорскойпрародине или где-то в непосредственной близостиот нее общие явления могли развиться. Поэтомуможно предположить, что, входя в состав финно-пермских племен, про- томеряне в этот периодрасполагались на их крайнем восточном рубеже, аэто сделало возможным их контакты с прауграми, втом числе с протовенграми.88О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуЛЕКСИКАМерянский язык, по имеющимся данным,относится к числу бестекстных. Этим во многомопределена специфика источников сведений о неми критериев, помогающих выделить его элементы ихотя бы фрагментарно реконструировать его каксистему, в том числе лексическую. Трудности,возникающие при системной реконструкциилексического состава мерянского языка, состоят всложности разграничения мерянского и инофинно-угорских словарей как в их исконных элементах,так и в возможных заимствованиях, где неисключены случаи полного формального исемантического совпадения. При смежностиродственных языков, возможности массовыхмиграций их носителей и недостаточно точныхданных о границах бывшей мерянской языковойтерриториитакаяслабаяилинулеваядифференцированностьпредполагаемыхмерянских и инофинноугорских лексем можетвызвать сомнение, относится ли то или иное словок исконной мерянской лексике, принадлежит ли кзаимствованиям из какого-либо родственногоязыка или является результатом переселения носи-телей соседнего финно-угорского языка намерянскую территорию и в состав мерянскойлексики никогда не входило. Не менее сложновыяснить состав нефинно-угорских лексическихзаимствований мерянского, что необходимо дляполноты представления о его словаре.Основным общим источником сведений омерянской лексике является пока русский язык.Хотя не исключена возможность обнаружениямерянских заимствований в финно-угорскихязыках, особенно смежных в прошлом смерянским, история его носителей позволяетсчитать, что по сравнению с русским языком числозаимствований из мерянского в финно-угорскихязыках значительно меньше, поэтому их рольможет быть лишь вспомогательной. Лексика ме-рянского языка отражена русским языком в двухвидах — материальном и калькированном.Конкретнымиисточникамиобнаруженияматериальных включений мерянской лексики врусском языке служат связанные преимущественноспостмерянскойтерриториейапеллятивыдиалектов,апеллятивысоциолектов(арго),топонимы и этнонимы. Калькированная полностьюЧасть 1. Мерянский язык. Лексикаиличастичнолексикапредставленапреимущественно в диалектах и социолектах.Частично оба вида мерянизмов из диалектного ифольклорного могли войти в литературныйрусский язык.История мерянских слов отражена вразновременности их проникновения в русскийязык и фиксации в его памятниках. Локальныеразличия слов свидетельствуют об их диалектныхвариантах. Итак, указанные источники даютдовольно разнообразные сведения о мерянскойлексике. Однако поскольку эти сведенияизвлекаются не из связных мерянских текстов, а изрусского языка, где мерянская лексика пред-ставляет собой разрозненные вкрапления и где еееще надо обнаружить, неизбежно возникает вопросо критериях ее определения.Общими критериями определения лексикимерянского происхождения в русском языке и ееидентификации в качестве финно-угорскойявляются сопоставительно-типологический (чертыотличия от лексики славянского происхождения) исравнительно-исторический (черты сходства слексикой финно-угорских языков). Чтобы найтиэлементы мерянского происхождения в русскойлексике (и ономастике), приходится идти путемпостепенного исключения всего немерянского вней: 1) славянского; 2) неславянского, но и нефинно-угорского; 3) финно-угорского, однако немерянского, кроме того, что могло бытьзаимствовано из соответствующих языков вмерянский. Оставшиеся после отсева, в том числезаимствованные, элементы должны быть окон-чательно обоснованы в качестве мерянских иреконструированы в своей исходной форме.Установлениесобственномерянскойпри-надлежности лексики опирается при этом начастные критерии внешнего и внутреннегопорядка. К внешним принадлежат критериисоциолингвистический (ориентация мерянскойлексики как субстратной на социологически«низкие», особенно в апелля- тивах, слои словаря— конкретные детали местной природы, быта,реалий, элементы просторечия и вульгаризмы),лингвогеографический(связьлексикиспостмерянской территорией), лингвоисторический(зависимость от обстоятельств внешней истории89языка — миграций его носителей и преемников егоэлементов связей мерянского с другими языками ит.д.). К внутренним критериям относятсяособенности структурных уровней мерянскогоязыка, выделяющие его на фоне других финно-угорских языков: фонетического (переход гласныхновых закрытых слогов в гласные более высокогоподъема: a > o, o > u, a > e, e > i (*urma < *ora^a«белка», *ра1о > *ро1 «деревня» и т.п.; согласныйр, инициальное ударение, отсутствие звука х),морфологического (формантный) (варианты *jo1-:*u1’- у глагола «быть» — *jo1us «пусть будет; *u1’«был»), семантико-типологического (*u1’Sims«умирать» < «становиться бывшим» от (*u1’Sa«бывший»). Учет всех или части упомянутыхкритериев, указывающих на мерянское про-исхождение слова, позволяет с большей илименьшей долей вероятности относить его к ужерассмотренным исконным или заимствованнымэлементам мерянского языка.Восстановление первоначального обликамерянских слов, сохраненных в русском языкеиногда в одной из застывших «несловарных» форм(галич. (арг.) Нерон «Галичское озеро», род.п. ед.ч.от мер. *ne ro «болото») или обросших русскимиформантами (костр. при-о-тудоб-еть «окрепнуть»< «прийти в себя» от мер. *tudopa «(осо)-знающий»), требует снятия позднейших наслоенийи объяснения структуры слова. Методы внешней ивнутренний реконструкции, применяемые приэтом,даютвозможностьвоссоздатьсоответствующиемерянскиелексемывпредполагаемой исходной форме большей илименьшей хронологической глубины.Ввиду того что для решения вопроса опроисхождении слова и принадлежности его кмерянскому языку оно должно быть пред-варительноподвергнутоэтимологическомуанализу,рассмотрениюустанавливаемойвнастоящее время мерянской лексики в целомдолжна предшествовать ее этимологическаяаргументация в качестве мерянской, исконной илизаимствованной.В силу специфики исследования мерянскойлексики данная глава должна состоять из двухчастей — собственно этимологической илексикологической. В первой части основнаязадача—этимологическоедоказательствомерянского происхождения ряда слов. Во второйчасти, которая является выводами из первой,реконструируемая мерянская лексика должна бытьрассмотрена в целом как система с точки зрения еепроисхождения, в том числе взаимосвязи сдругими финно-угорскими (и уральскими) языкамив ее исконных элементах, а также в еепринадлежности к определенным тематическимгруппам.ЭТИМОЛОГИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕРРЕКОНСТРУИРУЕМЫХ ЭЛЕМЕНТОВ МЕРЯНСКОЙ ЛЕКСИКИАндоба (приток р. Костромы) < мер.*AnDopa/*AnDop§ «кормящий (-ая, -ее)» — ф.antava «дающий (-ая, -ее)», эст. andev «то же» сформантом -vfa) < *-ра [55, с. 350], форма,имеющая прямые грамматические соответствиятолько в прибалтийско-финских языках и связаннаяс глаголом anDa- «кормить» < «да(ва)ть» финно-угорского происхождения (ср. ф. antaa «да(ва)ть»,эст. andma «то же», саам. Н vuow’det «продавать»,морд. андоне «кормить», удм. удыны «напоить, по-дать пить», коми удны (в парном слове вердны-удны «кормить-поить», где вердны «кормить»),венг. adni «да(ва)ть; прода(ва)ть» < ф.-уг. *amta-«да(ва)ть»).Восстанавливаемаясемантика,наиболее вероятная для речного притока,«кормящего» своими водами реку, в которуювпадает, ближе всего стоит к значению90соответствия андоне в мордовских языках (ОФУЯ418; КЭСКЯ 295296; SKES 120; MSzFUE 169).Анка «галка» (Костр — Нерехт) ЯОС I 29 <*agka. Слово, очевидно, субстратного финно-угорского, причем мерянского, пронахождения, очем свидетельствуют как отдаленность района, вкотором оно зафиксировано, от других финно-угорских языковых территорий при одновременнойего связи с областью распространения мерянскогоязыка, так и своеобразие его формы. Слово необнаруживает соответствий в территориальноблизких (в настоящем или прошлом) финно-угорских языках «восточной» ориентации (ср. мар.чаїга «галка», морд. чавка, коми чавкав, тявкав,удм. Чава, венг. csOka), зато есть явные связи сословами, обозначающими ту же птицу вприбалтийско-финских языках (ср. ф. naakkaО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку«галка», кар. noakka, лив. noakku, люд. nuak,nuakke, nuakku, вепс. nak, nak, эст. (диал.) nakk и(лит.) hakk). «Этимологический словарь финскогоязыка» определяет слово как звукоподражательное(SKES II 362), то же относится к названным словамостальныхфинно-угорскихязыков,поопределениюдругихфинно-угорскихэтимологических словарей (КЭСКЯ 300, MNTESz I547-548), однако нельзя не заметить, что пофонетическому облику мерянская лексема гораздоближе к соответствующим прибалтийско-финскимсловам. Видимо, если в основе финноугорскихслов,обозначающихгалку,лежалозвукоподражание, то принцип этого звуко-подражания был разным в прибалтийско-финскихязыках, с одной стороны, и волжско- финских,пермских, а также в венгерском — с другой.Постмер. авка можно рассматривать или какформу, находящуюся в отношении метатезы к ф.naakka (и его соответствиям), причем трудно сопределенностью сказать, какая из форм первична(вполне возможно, судя по «восточным» финно-угорским параллелям, что мерянская), или какформу, связанную с эстонской. В последнем случаеобе формы можно было бы рассматривать какотклонившиеся от своей исходной праформы:мерянскую — в связи с утратой инициальногосогласного,эстонскую—всвязиссинкопированием конечной части в качествевидоизменившей первоначальное -ц(-) в -kk. Heисключено также, что мер. (позд.) авка являетсякак бы связующим звеном между словами«восточных» (пермских, угорских, волжских)и«западных»(прибалтийско-финских)языков.Ввиду того что прибалт.-фин. h может отражатьпервоначальное S, а в некоторых случаях и C, аморд. в (v) являться отражением первичного (илидиалектного) -д, вполне вероятно, что в основе мер.(поздн.) *ar|ka, как и эст. hakk, лежит исходное*Cagka, в дальнейшем в силу утраты смычкиперешедшее в *^аг^а, преобразовавшееся в*(h)agka. Лексема с утраченным h- могла дать впрямой форме поздн. мер. *agka, а в форме, под-вергшейся метатезе, — ф. naakka. Лексема,сохранившая инициальное h-, могла в эстонскомязыке дать hakk. Как бы то ни было, связьрассматриваемого слова с финно-угорскими (вособенностиприбалтийско-финскимиимарийским) языками не вызывает особыхсомнений.Часть 1. Мерянский язык. ЛексикаК числу субстратных индоевропейскихвключений относится, видимо, рус. (диал.) беви(биви, вевечкИ) / бявки (вявкй) «(преимущественно)род вил» — слово, до сих пор не получившееудовлетворительногообъяснения.Всвоихфонетических и словообразовательных вариантахоно распространено главным образом натерриториибылогопроживаниямери(вМосковской,Владимирской,Ярославской,Ивановской,Костромскойобл.ибыв.Владимирской и Костромской губ.), а также квостоку от нее (в Куйбышевской [с 1991 г. —Самарской. — Прим. ред.] и Пензенской обл. ибыв. Самарской, Пензенской, Вятской, Симбирскойи Нижегородской губ.), что могло быть следствиемпереселения жителей упомянутых областейЦентральной России на восток. Однако в пользузаимствованного характера слова и его связи сбывшей мерянской территорией свидетельствуютне столько особенности его распространения,сколько данные этимологического анализа.Рассматриваемое слово засвидетельствованов основном с кругом тесно взаимосвязанных,узкоспециальных значений, но в несколькихфонетических вариантах, где его основа выступаетв формах бяв-/бев-/ бив-/вяв-/вев-. Обе особенностиговорят о том, что оно носит заимствованныйхарактер, с чем, как известно, связаны, с однойстороны, конкретность значений, их относительнаянеразветвленность, а с другой — шаткость формыслова, в частности фонетической, которая не можетбыть передана точно средствами заимствующегоязыка и по91этому невольно вызывает появление несколькихвариантов его передачи. Поскольку каждый извышеуказанных фонетических вариантов слова, какправило,имееттакженесколькословообразовательныхвариантов,связанныхнередко с особыми семантическими оттенками,слово выступает в целом ряде конкретныхфонетико-словообразовательных форм и значений:1) бяны (мн.) «небольшие вилы для разбрасываниянавоза в поле» (Влад. губ.) СРНГ III 360; 2) бянка(ж.р.) «вилы для ворошения соломы» (Моск) СРНГIII 360; 3) бянки (мн.ч.) «короткие с тупымизубьями вилы для уборки соломы на току примолотьбе» (Моск. обл., Пенз., Вят., Симб. губ.)СРНГ III 360; «железные вилы с тремя зубьями»(Влад. губ.) СРНГ III 360; «вилы для подачи,складывания соломы при молотьбе» (Костр) КОСК;«деревянные вилы с двумя зубьями» (Яр) ЯОСК;«вилы с двумя зубьями для разбрасывания навоза»(Ниже- гор. губ.) СРНГ III 360; «скулы» (очевидно,переносное от первоначального значения «двурогиевилы», ср. укр. вилиці «скулы (букв. — (маленькие)вилы)») (Костр — Соли- гал) ЯОСК: 4) бяньки (мн.)«деревянные вилы с двумя зубьями для уборкисоломы при молотьбе» (Вл. губ.) СРНГ III 360;«вилы для ворошения сена или соломы на гумне»(Яр., Моск.) СРНГ III 360; 5) бёнечка (ж.р.) «вилкакакая?» (Яр) ЯОСК; 6) беняшки (мн.ч.) «двурогиевилы» (Яр) ЯОСК; 7) бёньки (мн.ч.) «вилы,которыми ворошат сено при сушке; вилы,которыми заправляют навоз под пласт земли вовремя пахоты; деревянные двурогие вилы,которыми трясут солому во время молотьбы» (Яр)ЯОСК; 8) беньки (мн.ч.) «рогатки для подаванияснопов» (Костр) МКНО; 9) бёньги (мн.ч.)«деревянная палка с развилиной на конце,используется для перевертывания сена во времясушки» (Яр) ЯОСК; 10) бёни (мн.ч.) «накладка нателегу, сделанная в виде санок, служит дляперевозки сена, соломы; вилы железные,деревянные с тремя, четырьмя зубьями, которыминакладывают сено, солому, навоз; вилы с двумядлинными зубьями; особый род вил с короткимирожками, которые используются для разрыхленияземли при копке гряд» (Яр) ЯОСК; «вилытрехрогие с длинным чернем с отогнутым среднимрогом для подачи сена 92высоко» (Костр) КОСК; 11) бенины (мн.ч.) «то же,что бени» (Яр) ЯОСК; 12) беницы (мн.ч.) «вилы;трехрогие вилы» (Костр) КОСК; 13) бини (мн.ч.)«двурогие вилы для разбрасывания навоза на поле»(Яр) ЯОСК; 14) вян- ки (мн.ч.) «вилы небольшиедвурогие, тупые» (Костр) КОСК; «короткиенавозные вилы» (Костр., Пенз. губ.) СРНГ VI 79;«особого рода тупые вилы для перетруски колосана току во время молотьбы» (Симб., Пенз., Самар.губ.) СРНГ VI 79; «небольшие тупые вилы в двазуба для подачи и перетруски снопов на току примолотьбе» (Симб., Пенз. губ., Куйб. обл.) там же;15) ВЄНЄЧКИ (мн.ч.) «двурогие деревянные вилы,которыми трясут солому при обмолоте» (Костр)ЯОСК.Учитывая многообразие форм слова и егосемантику, следует признать неубедительнойпопытку М.Фасмера объяснить его как чистославянское по происхождению и связанное сглаголом вить исходя только из двух форм бянки(вянкгі) и без достаточного учета семантики:«бянки, вянки, мн. «вилы», влад. и вост.-с.-в.-р.; см.Филин (Исследование о лексике русских говоров.М., 1936), 121. Возм. из обвипнъкы от вить?» [110,I, с. 262]. Для значения слова связь с глаголом витьпредставляется в лучшем случае факультативной,скорее же всего — чисто случайной, основаннойтолько на внешнем, звуковом сходстве. Гораздоболее характерным для семантики слова чаще всегообозначающего разные виды вил, является то, что,как правило, у большинства его форм имеетсязначение «двурогие вилы; вилы в два зуба; рогатка,то есть также развилка с двумя зубьями, рогами».Из 15 приведенных выше форм это значение имеют11, то есть 73% (бянки, бяньки, беняшки, беньки,беньки, 6ЄНЬГИ, 6ЄНИ, бенины, бини, вянки,ВЄНЄЧКІЇ) и только четыре, то есть 27% (бяны,бянка, бенечка, беницЫ), этого значения не обна-руживают, по крайней мере отчетливо, по-видимому, его утратив. Есть основания пред-положить, что первоначальным было значение«двурогие вилы; вообще какой-либо предмет,включающий две части» (ср. бени «накладка в видесаней», иными словами — с двумя полозьями),значение же «вилы вообще (в том числе с тремя,четырьмяО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкузубьями)» развилось позднее. В пользу этогоговорят как явно доминирующее в семантике словазначение «двурогие вилы; (реже) вообще предмет,состоящий из двух частей», так и его формальноесходство с целым рядом этимологически связанныхлексем индоевропейских языков, также имеющихзначение «что-либо двойное (его часть); два», ср.:лит. dvyn as, dvynys «двойня, близнец», латыш. dvinis «близнец», дсакс. twen e, англ. twain, двн. zwene«два», лат. bini «двое, по два», псл. *d(^)vina, друс.двина «единоутробный брат», рус. (диал.) двина,двины «две полосы (земли) рядом», псл.*d(ъ)vеnъку > болг. (ст.) двенки «двое, две».Несмотря на возможные расхождения междуприведенными словами, проявляющиеся в ихкорневом вокализме, а иногда даже в самомстроении слова (лат. bini, напр., выводят главнымобразом из duis-no- (Walde I, 106), тогда как вдругих приведенных словах суффиксальное -n-следует непосредственно за гласным корня), междуними существует несомненная этимологичесюясвязь, которая, очевидно, распространяется и нарусское слово, не являющееся, по-видимому, посвоему происхождению финно-угорским.Однако безоговорочному принятию связислова бени (бини, венечхИ) / банки (вянкИ) сприведенной группой этимологически связанныхиндоевропейскихсловпрепятствуютпринесомненномсемантическомсходствеиопределенной формальной близости расхождениямежду рассматриваемой лексемой и даннойгруппой, проявляющиеся в непонятной с точкизрения индоевропейской и славянской фонетикивариативности начала русского диалектного слова иего корневого вокализма. Если объяснять слово какнепосредственное заимствование из какого-тоиндоевропейского языка, то эти вопросы остаютсябез ответа так же, как и вопрос о связи славян сносителями этого языка, поскольку к X в. н.э.,моменту появления восточных славян на бывшеймерянской территории [22, с. 5], там, кроме финно-угорского мерянского населения, не проживалоникакого другого, в том числе индоевропейского.Можно предположить, что данное слово попало вславяно-русскийязыкнепосредственноизмерянского, представляя собой в последнем одно изреликтных слов, проникших из субстратног‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Неисключено,чтотолчком для подобного семантического развитияпослужили переходные случаи типа бени «вилытрехрогиесдлиннымчернемсотогнутымсредним рогом для подачи сена высоко» (Костр)КОСК, где к двум рогам как бы присоединяетсявспомогательный(здесь—поддерживающийсено).Часть 1. Мерянский язык. Лексикаиндоевропейского языка того населения, котороефинно-угорские предки мери застали на территорииЦентральной России при переселении на запад изсвоей(западно)уральскойфинно-угорскойпрародиныикотороевпоследствииассимилировали, переняв часть элементов егоязыка. Речь идет о представителях так называемойфатьяновской культуры, в основном скотоводов,живших на территории, позднее занятой мерей, впервой половине 2-го тыс. до н.э.Заимствованиерассматриваемогословавмерянскийязыкпредставляетсявполнеестественным в связи с особенностями занятийобеих этнических групп. Относящееся к оседломускотоводству, заготовке для скота кормов на зиму,оно было связано с новой для мери —первоначально охотников, рыбаков и собирателей— хозяйственной деятельностью, которой онаучилась на новом месте у своих предшественников.Вместе с новым понятием было заимствовано и но-вое слово. Однако попав в язык с совершеннодругойфонетическойиграмматическойструктурой,оноподверглосьразличнымпреобразованиям, что не противоречит данным,известным в настоящее время об особенностяхфинно-угорских языков, в частности мерянского.Исходя из того, что начало предполагаемогоиндоевропейского слова должно было выступать водном из трех вариантов — *du(w)-, *b- (ср. лат.bini < *duis-no-) или *dw-/*dv — и того, чтоизвестно о фонетических особенностях финно-угорского мерянского языка, можно реконструи-роватьисходнуюформуиндоевропейского«фатьяновского» слова и представить себепреобразования, которым оно подверглось вмерянском языке.В мерянском, как и в целом ряде финно-угорских языков, по-видимому, были возможнытолько глухие взрывные фонемы, частичноозвончавшиеся только в середине слова — междугласными или гласным и сонантом, поэтому и-§§§§§§§§§§§§§§§****************§§§§§§§§§§§§§§§ Возможно, что именно синдоевропейским языком фатьяновцев связано, вчастности, название крупной реки региона Ока,сближаемое М.Фасмером с гот. alua «река», двн.aha «вода, река», лат. aqua «вода» (Фас- мерIII 127). Есть и другое мнение, согласнокоторому данное название восходит к основе*ак-«глаз;источник»иявляетсяпопроисхождению балтизмом [106, с. 200].**************** Об этом свидетельствуюттопонимы мерянского происхождения, где вначале слова, если это не сонанты, какправило, возможны только глухие взрывные т-,п-, к- (ср. р. Тома (Костр. — Солигал) — ф.tammi «дуб», р. Понга (Костр — Кологр) — мар.93е. *du- и *b- должны были бы здесь датьсоответственно tu- и р- > рус. (постмер.). ту- и п-.Поскольку формы рассматриваемого слова неимеют подобного начала, наиболее вероятно счи-тать их отражениями индоевропейского слова,начинавшегося звукосочетанием *dw- /*dv-. Вмерянскомкаквфинно-угорскомязыке,допускавшем не более одного согласного в началеслова,этозвукосочетаниедолжнобылоупроститься в *w- /*v-. Однако посколькуздесь, по-видимому, не существовало звука w илиv, а наиболее близким к нему по артикуляцииявлялся звук р, занимающий промежуточноеположение между b и v(w), и-е. *v-(*w-) вмерянском языке должно было передаваться звуком*р, чуждым русской фонетической системе ипоэтому передаваемым как б, так и в, ср. бянки/вянки,бени(бини)/венечки.Подобнуювариативность встречаем в русском при отражениитого же звука (р — исп. v, орф. b) в испанскомязыке, ср. Куба (исп. Cuba), кабальеро (исп.caballero), но Гавана (исп. Habana), Кордова (исп.Cordoba). Наличие -я- в ряде русских форм слова(бяяки, бяньки, вянки), которым передавалось,видимо, мер. -а- (ср. рус. (яросл.) вяха «мало,немного» — эст. vahe «то же»), заставляетпредположить, что исходным корневым гласнымсоответствующего индоевропейского слова былтакже -а- или очень близкий к нему звук. Очевидно,††††††††††††††††понго «гриб», р. Кера (Костр — Нерехт) —морд. Э керь «лубок, кора», а также случаи,когдаврусских(постмерянских)говорахзвонким взрывным (несонантам) литературногоязыка и других говоров соответствуют глухие(ср. рус. (яросл.) падог — батог, папа —баба, кадюка – гадюка, тепломат «пальто вталию; пальто вообще; женское зимнее и летнееполупальто» — (донск.) дипломат «демисезонноепальто в талию; от талии с разрезом сзади(мужское), без разреза (женское)»).††††††††††††††††Этоправило,соблюдавшеесяособенностроговфинно-угорскомпраязыке,впоследствиисталочастичнонарушатьсязасчет:а)изобразительных слов (мар. крак-крак «кар-канье вороны»); б) заимствований (удм. кран«кран»); в) новообразований, вызванных фо-нетическими процессами (морд. Э пря < ст.пиря «голова») [53, с. 119]. О существованиитой же фонетической особенности в мерянскомязыке, помимо мерянских по происхождениютопонимов, свидетельствуют диалектные словаславянскогопроисхожденияизрусских(постмерянских)говоров,гденередковрезультате упрощения из сочетания несколькихсогласных в начале слова остается толькоодин, ср. моргать < сморкать (КОСК); (на)ра-хать < (на)страхать «(на)пугать» (ЯОСК); мот-реть < смотреть (ЯОСК); пасибо < спасибо(ЯОСК); ричать < кричать (ЯОСК) и т.п.94не претерпел сколько-нибудь заметных измененийи допустимый для индоевропейского словаконечный согласный основы -n-, поскольку этотсонорный свойствен как русской, так и мерянскойфонетике. Ввиду смягчения -n- (рус. -Н-) вцелом ряде форм слова (бени, бини, беньки, беньги,бяньки) следует полагать, что в субстратноминдоевропейском языке оно заканчивалось гласным-i-, который мог впоследствии быть утрачен вмерянском или русском языке, вызвав смягчениепредшествующего согласного. В пользу -_i, какпоказателя множественного (или двойного) числаслова может свидетельствовать и то, что целомуряду индоевропейских языков (к ним, очевидно,относился и данный индоевропейский) свойственноявление pluralia tantum, ср.: рус. ворота, грабли,вилы, ножницы, сани; лит. dumai «дым (букв. —дымы)», vartai «ворота», sakes «вилы», durys «дверь(букв. — двери)» — укр. двері, п. drzwi, zikles«ножницы»; латыш. dumi «дым (букв. — дымы)»,varti «ворота», dunas «ил (букв. — илы); грязи»,dusmas «гнев, злость (букв. — гневы, злости)», rati«телега (букв. — колеса)» — белор. калёсы «те-лега»; лат. arma «оружие (букв. — оружия)», litterae«письмо (букв. — буквы)», foruli «книжные полки»,dirae«зловещиепризнаки,страшныепредзнаменования; проклятия», bracae «брюки,шаровары», cani «седые волосы, седины», oreae«удила». Рассмотренные факты позволяют в целомпредположить для исследуемого индоевропейскогослова форму *dwani/*dvani (ср. семантически иэтимологически близкое рус. двойнй), которая призаимствовании мерянским языком должна быладать слово *pani.Русские диалектные слова в сопоставлении cданными мерянского и других финно-угорскихязыков дают возможность представить основныеэтапы развития слова *pani в мерянском языке ипричинумногообразияегоформально-фонетических отражений в русских говорах.В исследуемом слове обращает на себявнимание вариативность начального б-/в- икорневого -я-/-е-/-и-. Если причина появлениявариантов с б- и в-, коренящаяся в двоякостипередачи чуждого русской фонетике мер. р-, сталауже ясна, то факт двойственного вокализма, ненашедший объяснения в рассмотренных данных,еще требует своего истолкования.Вряд ли случайно распределяются вариантыс -я- и -е-/-и- между двумя разным臇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Ср. топонимы мерянскогопроисхождения: оз. Неро (Яр), р. Нельша(Костр), р. Шорна (Иван), р. Шенбалка (Яр) ит.п.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкусловообразовательными вариантами слова — ссуффиксальным -к-, следующим непосредственноза корневой частью слова, и теми, гдесуффиксальное -к- или вообще отсутствует, иливходит в состав сложных уменьшительныхсуффиксов типа -чк-, -шк- и под., причемотделенных от корневой части слова каким-либогласным. Среди 15 рассматриваемых формабсолютно преобладающим является следующеераспределение: в подавляющем большинстве слу-чаев вокализм -я- свойствен формам с не-посредственно следующим за корнем -к- (бянка, бянки, бяньки, вя нки), вокализм -е-/-и- — темформам, где подобное -к- отсутствует (бёяечка,беняшки, б єни, беницы, бенины, бини, вёнечкИ).Формы,гдевокализмраспределяетсяпопротивоположному принципу (бенвки, беньки,беньги, бянй), находятся в меньшинстве и могутбыть результатом позднейших аналогическихвыравниваний. Поскольку явление яканья длясеверно-русских говоров не характерно, к тому же врусском языке оно зависит в основном от ударения,а не от наличия или отсутствия какого-либосуффикса при сохранении ударения на том жекорневом (начальном)слоге, причинувариативности корневого вокализма слова следуетискать, видимо, в особенностях мерянского языка иего исторической фонетики.Как позволяют предположить русскиедиалектныеотраженияреконструированногомерянского слова *pani, оно претерпело вмерянскомязыкерядфонетическихиграмматических изменений. Поскольку явлениеpluralia tantum не характерно для финно-угорскихязыков, в которых часто даже отдельныепредметы,образующиепару,передаютсяединственнымчислом,наин-доевропейскую форму множественного числа,воспринимавшуюся в мерянском как формаединственного, в случае необходимости передачимножественногодолженбылнаращиватьсясобственныймерянскийпоказательмножественного числа. Таким образом, для слова,выступавшего в индоевропейском языке только вомножественном числе, в мерянском должны былипоявиться две формы — единственного имножественного чисел. Первоначально, по-видимому, в каждой из них сохранялся гласный,следующий за корнем, и они ничем не различалисьв корневом вокализме. Однако впоследствии, как ив целом ряде других мерянских слов, особеннозаканчивающихся гласным высокого подъема,конечный гласный формы единственного числа,видимо, исчези между вокализмом обеихформ должно было возникнуть расхождение,поскольку гласныйодного и того же слова оказывался то воткрытом, то в новом закрытом слоге. В последнемслучае, по-видимому, гласный вначале удлинялся, азатем через ступень сужения переходил в другойгласный, более высокого подъема: а -^ о: -Ва1о -^§§§§§§§§§§§§§§§§ Мерянскому,какимногим другим финно-угорским языкам, было,очевидно, свойственно инициальное ударение,подтверждаемое, в частности, данными топо-нимов с бывшей мерянской территории, ср.Неро, Яхрома, (диал.) Кострома, Кбстома, Чухл ома, Кинешма и т.п.мерянского: a -^ e (*рапї -^ *pan ^ *РеП«двурогие (деревянные) вилы»). Однако вариант скорневым -е- в мерянском языке мог бытьсвойствен, очевидно, только форме единственногочисла. В форме множественного, где сохранениеконечногогласного(скореевсего,редуцировавшегося) было необходимо, посколькуон находился между конечным согласным корня ифинно-угорским показателем множественногочисла,передававшимсясогласнымил觧§§§§§§§§§§§§§§*****************†††††††††††††††††***************** Только в некоторых изних, в частности мордовских, в последнеевремя под сильным влиянием славянских языковpluralia tantum начинают калькироваться взаимствованиях, ср. морд. Э ортат (мн.ч.)«ворота», очевидно, от исходного орта < рус.ворота.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡-Bal -> -Во1 «деревня»; о -+ u: ora^a (ср. ф. orava) ^*0rBa ^ *0rma ^ рус. (диал. < мер.) урма «белка»; е-^ i: *e1eDoma -+ *e1’Doma ^ il’Doma «безжизни» (ср. д. Элино (Костр. губ.) — р. Ильдомха(Костр.обл.)).Исходяизотмеченнойзакономерности, можно полагать, что слово *pani,утратив конечный гласный, должно было черезстадию удлинения и сужения в образовавшемся но-вом закрытом слоге изменить корневой гласный,заменив открытое -a- его соответствием в болеевысоком подъеме -е- (закрытым), которое могловосприниматься славянами как местный северно-русский рефлекс -ъ-. Таким образом, и в данномслучае, аналогичном приведенным выше, про-явилась указанная фонетическая закономерность‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Ср. следующие реальн††††††††††††††† Ср. венг. szem «глаз; засвидетельствованные или реконструируемые сглаза (букв. — глаз)» и felszem «глаз (один)(букв. — полглаза)», когда надо подчеркнутьединичность.Часть 1. Мерянский язык. Лексикабольшой долей вероятности случаи: *oli > *ul’«был»; *joloZe \елозі^ > *joluS (елусь)«пусть будет»; (-)бало > (-)бол «деревня».95звукосочетанием с начальным согласным, корневой слог оставался открытым, поэтомугласный в нем не изменялся. Так в мерянском языкемогло возникнуть противопоставление корневоговокализма слова: *^еП (ед.ч.) — *pan- (мн.ч.).Формырусскогодиалектногослова,продолжающего и отражающего мерянское, даютвозможвостьдопустить,чтопоказателеммножественного числа в мерянском было -k,следовательно,развитиеформсловавединственном и множественном числах моглопротекать следующим образом: *^ani (ед.ч.) —*^ani-k (мн.ч.), *0еП (ед.ч.) — *pane-k (мн.ч.).При вхождении в контакт с мерей и вклю-чении ее слова в свой язык восточные славяне и*^ЄП и *pane-k должны были воспринимать какединственное число, поскольку внешне обе формыотождествлялись только с ним (ср. *^ЄП и дьнь,тьнь и под.; *panek и дьньхъ, пьньхъ, где такженаблюдаетсязначительноесходствоприрасхождении в ударении). Однако поскольку дляславян применение единственного числа поотношению к сельскохозяйственному орудию сдвумяилинесколькимичастямибылонеестественным и требовалось множественноечисло по образцу названий для подобных реалий(ср. вилы, грабли, ножницы, сани и под.), обелексемыбылипреобразованывформымножественного числа наращением показателямножественности -и(-ы). Так, мер. *РЄП дало друс.*біни/*віни, что впоследствии отразилось в бени,бини, венечхи, а мер. *panek — друс.*бяньхы/*вянь- хы, давшее позже бяньхи, бянха,вянхи и под. Параллелизм форм pluralia tantum без -k и с ним воспринимался как вполне естественный,поскольку у славян уже были подобные, внешнепохожие образования (сан-и — сан-х-и). Внаращивании своего показателя множественностина форму множественного числа другого языкатакже нет ничего удивительного, поскольку врусском языке эта особенность как естественнодействовавшаяграмматическаятенденцияобнаруживается и позднее, ср.: рус. розан «цветокрозы» < нем. Rosen «розы» — розан-ы(мн.ч.);пампас-ы«южноамериканские степи» < исп. pampa, мн.ч.pampas «то же»; сельвас-ы «влажные эквато-риальные леса в Южной Америке» < порт. selva <лат. silva «лес», мн.ч. selvas «сельвасы, тропическиелеса»; бутс-ы «ботинки с шипами на подошвах дляигры в футбол» < англ. boot-s (мн.ч.) «ботинки;бутсы» < boot (ед.ч.) «ботинок; бутс».Вывод о возможности существования вмерянском показателя множественного числа -k (-к)подтверждается, кроме приведенного случая,самого по себе довольно убедительного, другими,вполне вероятными, хотя и требующимидальнейшей проверки, примерами. Речь идет озафиксированных на бывшей мерянской терри-тории словах, либо имеющих с точки зрениярусского языка форму единственного числа на -к,но значение множественного числа, либообладающих дублетностью форм без -к- и с -к- вомножественном числе (без расхождения всемантике между обеими формами), ср.: 1) кицок«(яросл., костр.) два столбика, на которыхутверждается голбец в избах»; 2) пан-ы,пан-к-и «(костр.) курганы» (судя по археологи-ческим раскопкам, с захоронениями мери).Завершая рассмотрение данного слова, стоитспециально остановиться на вопросе о времени еговключения в русский язык и причине, вызвавшейэто. Все приведенные выше факты склоняют кмысли о том, что слово как отразившее ещесуществовавший,по-видимому,вкачествеотдельной фонемы і, а возможно, и редуцированные(в частности, ь, ср. субституцию предполагаемогомер. е) можно отнести к числу наиболее древнихмерянскихвключенийврусскомязыке,относящихсяещекдревнерусскомуилинепосредственно следующему за ним периоду.Что касается вопроса о причине за-имствования, то она могла быть двоякой. С однойстороны, в данном случае речь шла об одном изслов, наиболее прочно вросших в быт местногонаселения, его специфику, а такие слова чаще всегосохраняются даже при полном переходе на новыйязык. С другой стороны, слово, видимо, обозначалореалию, тесно связанную со своеобразием местногосельского хозяйства и как таковую, возможно, н姧§§§§§§§§§§§§§§§ Ср. -t (для прибалтийско- известную славянам, поселившимся рядом с мерей.§§§§§§§§§§§§§§§§§******************††††††††††††††††††§§§§§§§§§§§§§§§§§§*******************‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡финских, мордовских и обско-угорских языков;-влак,§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Этимология слова пока не******************-мыт, -ла (для марийского);выяснена.-(о)с/-(ё)с (для пермских); -k (длявенгерского).†††††††††††††††††† Существует и другоеобъяснение: < нем. (ст.) (der) Rosen (=Rose)«роза» (Фасмер‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ 494).96******************* См. у Е.И.Горюновой[22, с. 232-234], Ю.Мягистэ [147, с. 116-117]и В.Пименова [69, с. 236] этимологию слова,сближаемого с вепс. panda «положить», ф. икар. panna «то же», а также вепс. mahapanend«похороны (букв. — в землю положение)».О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуИменно эта новизна, соединенная с важностьюреалии в местном хозяйстве и быте, могласпособствовать закреплению слова не только в речибывшей мери при переходе ее на славянорусскийязык, но и в языке поселившихся вместе с мерейвосточных славян. Эти обстоятельства в конечномсчете привели к тому, что слово не только получилоповсеместное распространение в русских говорахЦентральной России, на территории былогорасселения мери, а и оказалось способным кдовольно широкой экспансии в восточномправлении.Ваны (мн.ч.) «низкий, залитый водой,поросший высокой травой берег» (Костр — Гал)(ср. рус. (диал. холмог.) вана «заливной сенокос,озерко в русле реки»), сопоставимо, несмотря насемантические расхождения, с прибалтийско-финскими словами: ф. vana «след, лыжня, тропа,полоса, полоска, русло реки, фарватер», кар.- ливв.vаnа «полынья, глубокое русло реки, низина,заросшая травой (небольшая пожня)», вепс. vаnа«овраг» (SKES V 16311632). По мнениюО.В.Вострикова,«непосредственносвязыватьгаличское слово с ливвиковским наречием,разумеется, нельзя. Речь идет о субстратномвключении из вымершего ф.-уг. языка, в областилексики обнаруживающего близость к прибал-тийско-финским языкам» [16, с. 26]. С этимвыводом исследователя нельзя не согласиться,добавив, что поскольку в Галиче и его окрестностяхдругого финно-угорского языка, кроме мерянского,не существовало, единственно допустимым в дан-ном случае будет отнесение слова ванн кмерянскому языку. Исходя из принадлежностислова к мерянскому языку и учитывая особенностимерянской фонетики, а также данные родственныхязыков,егоисходнуюформуследуетреконструировать как *^ana (*pan§). Что касаетсязначения слова, то ввиду отсутствия каких-либодругих данных следует принять семантику,зафиксированную О.В.Востриковым.Варакино (Костр — Шар) КОСК — названиедеревниШарьинскогорайонаКостромскойобласти, производное от вара- ка. Не исключено,что данное название, распространенное на бывшеймерянской территории и, следовательно, могущеебыть мерянским по происхождению, этимоло-гически связано с морд. Э варака «ворона» (ЭрзРС43). Оба слова, видимо, имеют изобразительное(звукоподражательное) происхождение. Лежащее воснове русского топонима слово довольно широкораспространено на бывшей мерянской территории,хотя в разных местах могло иметь различныеЧасть 1. Мерянский язык. Лексикаформы, о чем свидетельствует название н.п.Вараково (Яр – Первой) (карта Ярославской обл.,1978 г.), очевидно, производное от рус. (постмер.)варак с тем же исходным значением. Отмеченныетопонимы дают возможность предположить длямерянского,учитываяегофонетическиеособенности, существование слова *parake/ *0arakсо значением «ворона», имеющего широкие связи вдругих финно-угорских (и уральских) языках, чтопозволяет относить их возникновение к уральскомупериоду, ср.: ф. varis «ворона», кар. varoi, лив.varikS, эст. vares, саам. Н warge, морд. Э варака,диал. varSej, varkSij, морд. М варси, хант. вурнга(вурнга), манс. ури(нЭква), венг. varju, нен. варцэ,сельк. kuere, кам. bari «то же», койб. bare «ворон» <урал. *ware (ОФУЯ 404, SKES V 16541655;MSzFUE III 673-674). Обращает на себя вниманиеособая формальная близость предполагаемогомерянского и эрзя-мордовского слов.Воломенной «масленый пирог с хорошейначинкой» (Яр. губ. — Любим) ЯОСК.Узколокальный характер слова (не приводится в«Словарерусскихнародныхговоров»),зафиксированногонабывшеймерянскойтерритории, отсутствие каких-либо связей сословами славянского происхождения заставляютдумать, что оно местного, неславянского(следовательно,возможно,имерянского)происхождения.Ввидунаибольшейсловообразовательной семантической близости скоми выялом «масленый» (напр., выялом блин«масленый блин») РКомиС 260, где причастныйсуффикс -ом/-ем (-Om/-em) соответствует суффиксу-maвотглагольныхсуществительныхприбалтийско-финских, мордовских и мерянскогоязыков (ср. ф. elama «жизнь», морд. М эряма «тоже», мер. *kolema «смерть; (тяжелая) болезнь» >рус. (диал., постмер.) колёма «болезнь»), наиболеевероятно видеть в данном причастном образованиипроизводноеотрусского(диалектного,постмерянского) глагола *во(й)ло- мить (*войлома-ть). Что касается предполагаемогодиалектного глагола *войло- ма-ть, лежащего воснове рассматриваемого причастия, то онобразованнепосредственноотмерянскогоотглагольногосуществительного*pojloma(*pojlema) со значением «масленье, намасливание»,близкого к инфинитиву, наращиванием на негорусского инфинитивного форманта -ть. Самоотглагольное существительное *pojloma (? <*pajeloma, ср. коми воялом «масленый») является,очевидно, производным от мер. *poj (< *paje)«масло», имеющего многочисленные параллели в97других финноугорских языках и восходящего сними к финно-угорскому праязыку, ср.: ф., кар.,вепс., ижор. voi «масло», вод. vei, эст. voi, лив. vui,саам. Н vuoggja, морд. Э ой, морд. М вай, мар. уй,мар. Г у, удм. вой «то же», коми-зыр. вый «масло;жир (рыбий)», коми-перм. ви «то же», хант. вуй(вуй) «жир, сало», манс. вой «жир; масло», венг. vaj«масло» < ф.-уг. *woje «масло; жир» (ОФУЯ 422;КЭСКЯ 71; SKES VI 1803-1804; MSzFUE III 666-667).Елманский«древнийгалицкийязык»(имеется в виду язык жителей Галича Ме- р(ь)ского— мерянский, а позже связанное с ним арго частииз них) (Костр. губ. — Галич) Вин 45, елыман(бран.) «дурак, болван?» (Костр — Гал) ЯОСК,ёлыма «человек, говорящий по-елымански» (Косгр.губ. — Гал) Вин 45, ёлыман «то же, что ёлыма»(там же) Вин 46, ёлыманский «условный язык гали-чан» (там же) Вин 45, алман «язык как орган вполости рта» (Костр — Гал) ЯОС I 26, алман«язык» (Костр. губ. — Галич) ТОЛРС XX 139,йолман «то же» (Вл. губ.) ТОЛРС VII 290,алманский язык «условный язык галичан» (Костр.губ. — Гал) Вин 44, по- елмански «на елманскомязыке» (там же) Вин 49, по-ёлмански «то же» (тамже) Вин 49, елманское наречие «условное наречиегаличан» (там же) Вин 46, Галивонские Алеманы«галицкое наречие (условный язык)» (там же) Вин45. А.И.Попов справедливо сближает рус.елманский с мар. йылме «язык» (в анатомическом илингвистическом смысле) [70, с. 100]. Речь вданном случае идет о языке как органе речи,название которого, очевидно, в мерянском, как и вмарийском, было перенесено на речь. Впоследствииелманскимназывалиусловныйязык,распространенный в Галиче и некоторых другихместах бывшей мерянской языковой территории, сграмматической основой уже не финно-угорской, аславяно-русской. Это было всего лишь социальноерусское арго, лексика которого, однако, состояла изнерусских, в том числе местных субстратныхмерянских, элементов. Ёлыма(н) стал называтьсячеловек, говорящий на этом условном языке.Значение «дурак, болван» < «непонятливый»,имеющееся у слова елы- ман, которое представляетсобой лишь разновидность предыдущего, очевидно,относится к тому периоду, когда так называлипоследних людей, говоривших еще на мерянскомязыке и плохо понимавших русский язык илисовсем не понимавших его. На фоне подавляющегобольшинства русского или обрусевшего мерянскогонаселения, возможно, почти забывшего свой язык,подобные люди могли производить впечатление98бестолковых, глупых, в связи с чем данное слово,по-видимому, и приобрело этот уничижительный,бранный оттенок. Поскольку -н, включенное вцелый ряд приведенных слов, является в мерянскомпоказателем генитива единственного числа (естьоно и в самом слове елманский), а соответствиемпредполагаемого мерянского слова служит мар.йылме «язык» без конечного -н, которое и вмарийском — формант той же формы генитива,мерянское слово для передачи понятия «язык»должно было, очевидно, выступать в формах *jelma|| *jolma || *jolema. Что касается формыалман, то ее, видимо, следует понимать какследствие позднейших деформаций слова уже нарусской почве и поэтому не считать отражениемкакой-либо из реально существовавших намерянской почве лексем. Фиксация форм слова и ихпроизводных на бывшей мерянской территории, вчастности на такой отдаленной от марийской, какбывшая Владимирская губерния, дает основаниясчитать данные слова не заимствованием измарийского, а отражением пережитков мерянскогоязыка. Все ли из приведенных форм былисвойственны мерянскому языку (наибольшеесомнение вызывает *jolema), сказать в настоящеевремя трудно. Расхождения между ними — необязательно результат деформации одной из при-веденных предполагаемых мерянских форм уже врусской среде. Не исключено, что каждая из нихотражает или один из диалектных вариантов слова,или разные этапы его развития. Предполагаемоемерянское слово имеет ряд соответствий в финно-угорских языках с явно «восточной» (в прошлом)ориентацией, восходя вместе с ними к финно-угорскому праязыку (возможно, лишь в еговосточных говорах, ср. отсутствие соответствий вприбалтийско-финских, пермских и мордовскомязыках): саам. Н njal’bme «рот», мap. йылме «язык(анат., лингв.)», мар. Г йылмы «то же», хант. (каз.)нялум «язык (анат.)», манс. яелм, нёлум «то же»,венг. nyelv «язык (анат., лингв.)» < ф.-уг. nalma«язык (анат.)» (очевидно, значение «речь»появилооь уже в ходе развития отдельных языков).Общей чертой мерянского и марийского языков (вотличиеотдругихфинно-угорских,унаследовавших данное слово из праязыковогопериода) является переход, очевидно, в результатесильного развития палатальности, начального n-, впалатальное j.†††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Ввиду отсутствия вфонетической системе мерянского языка звукаы, видимо, появление соответствующего знака(буквы)следуетпониматькакпередачуредуцированного заднего ряда э.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуЁлс «леший, черт» (Яр — Угл; Иван — Кин;Костр — Солигал) (СРНГ VIII 348) распространенона территории, занятой в прошлом мерей. ПопыткаобъяснениясловаД.К.Зеленинымкакпреобразованного в силу его табуизации из Велес[35, ч. 2, с. 99], принятая Фасмером [110, т. 2, с. 17],не может быть признана убедительной с фор-мально-семантической и лингвогеографическойточек зрения: непонятно, почему именно здесь, набывшей мерянской территории, сохранилась этапредполагаемаяславянскаятабуизированяаяформа; если же ее изменение объяснять неславянской табуизацией, а просто фонетическимипричинами — влиянием мерянского языка, топроизошедшие в таком случае изменения не будутсоответствовать тому, что известно о его фонетике.Более естественно как с лингвистической исемантической, так и с фонетической точки зренияисходить из того, что рус. (диал.) ёлс являетсяотражением мерянского слова, возникшего наоснове заимствованного в мерянский для передачиэтого важного религиозного понятия гр. (0)біа^оХо^ «дьявол».Часть 1. Мерянский язык. Лексика99Другим славянским языкам и говорамрусского языка, кроме упомянутых, распро-страненных на бывшей мерянской языковойтерритории, слово ёлс или его соответствия неизвестны. Не известны они также ни одному изсуществующих финно-угорских языков. Правда, внекоторых из них есть понятие «дьявол»,передаваемое словами, частично (в своем начале)близкими к мерянскому, однако в связи с разнымиисточниками заимствования и особенностями фо-нетического развития эти слова не совпадают спредполагаемым мерянским в средней и конечнойчастях, ср.: рус. (диал., постмер.) ёлс «леший, черт»— коми дявол «дьявол», мар. явыл (ja^en), хант.iauel.При заимствовании гр. біа^оХо^ должно былоподвергнутьсявмерянскомследу-щимизменениям: 1) в связи с невозможностьюсочетания двух и более согласных в началемерянского слова и отсутствия звука v,передаваемого мер. р, гр. (визант.) бійроХо^, фон.бі^оіов, должно было дать в мерянском *japolos; 2)нередкое в мерянском языке синкопированиезаударных гласных — с предшествующей ихредукцией — привело к выпадению первогозаударного гласного, что закономерно вызвало(через стадию изменения) замену гласного -а-предыдущего нового закрытого слога гласнымболее высокого подъема -о- (ср. мер. (-)*Во1 <(-)ВаІо «деревня»; *urma < *ога(р/т)а «белка», ф.orava «то же» и под.).Возникновение формы ёлс произошло уже,видимо, на почве русского языка в результатеразвития парадигмы с конечным вы- падным -о-при ее аналогичном выравнивании: * ёвлос —ё(в)лса > ёлс — ёлса (ср. рус. заём — займа > (разг.)займ — займа).Понятие «дьявол», особенно важное припропаганде христианства среди язычников, должнобыло довольно часто употребляться миссионерамипри христианизации мери и именно поэтому,возможно, закрепилось в мерянском языке, перейдяиз него в диалектный (постмерянский) русский.Заимствование мерянским слова непос-редственно из греческого не противоречит тому,что известно о христианизации мери, которуюнаиболее успешно осуществляли ростовскийепископ Леонтий (XI в.), по происхождению грек, иего предшественники в 100Ростове, также греки, епископы Феодор и Илларион[46, с. 86]. Всякие варианты и колебания,возникающие невольно только при устной передачедуховных текстов, были нежелательны приусвоении догматов новой веры, что неизбежновлекло за собой необходимость письменныхпереводов богослужебных текстов на мерянскийязык. Поскольку епископ Леонтий добился значи-тельного успеха в христианизации языческогомерянского населения, видимо, именно благодаряхорошему знанию мерянского языка, чтоспециально упоминается в его житии, гдеотмечается, что он «руський и мерський язык добріуміяше», следует полагать, что им был осуществленперевод по крайней мере части богослужебнойлитературы на мерянский язык. В посредствецерковнославянского языка епископ Леонтий какгрек не нуждался, поэтому новозаветнуюлитературу, в том числе евангелие, скорее всегопереводилнепосредственносгреческогооригинала. Предполагаемое и реконструируемое наосновании рус. (диал.) ёлс «леший, черт», мер.*jopios «дьявол» свидетельствует о существованииопределеннойтрадициибогослужениянамерянскомязыке,прикотороммоглииспользоваться мерянские богослужебные тексты,переведенные непосредственно с греческого.При всей узости приведенного аргумента онпоказателен тем, что свидетельствует не только овозможностисуществованиябогослужебныхмерянских текстов, но и, видимо, о довольнодлительной традиции их использования, посколькуиначе не могло бы так основательно врасти в языкмери важное слово, связанное с христианскойрелигией. Существование связных письменныхмерянских текстов в прошлом не вызываетсомнений, спорным может быть только вопрос ихсохранности.Кандёхать (груб.) «работать» (Ярославль)ЯОСК. Очевидно, связано с мерянским глаголом,отраженным в названии р. Кондоба, притоке р.Нельша < мер. *konDopa (букв.) «несущий(-ая),приносящий(-ая) (воду в другую реку)», ср. ф.kantava «несущий(-ая)», и являющимся формойдействительного причастия настоящего времени отглагола *konDo- «нести» (отглагольное существиО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкутельное *konDoma «ношение»). Глагол кан-дёхать, очевидно, связан с мер. *kanDo- (*konDo-)«носить; (груб.) таскать» или в завизированной(русифицированной) форме *кандать (*коядать),от которого образован с помощью суффикса -ёх-,придающегоемуоттенокгрубости,пренебрежительности (ср. тётя — тетёха). Формукандёхать можно рассматривать или как отражениереально существовавшего диалектного мерянскоговарианта данного глагола *kanDo-, или какрезультат аканья, в целом нехарактерного дляярославских говоров, но, поскольку речь идет ослове, записанном в Ярославле, куда, как и в другиегорода окающего Поволжья, аканье проникает, мо-гущего его отражать. Таким образом, естьоснование реконструировать для мерянского(восточного) глагол *konDo- «нести» (*konDoma«ношение») и — менее надежно — для мерянского(западного) тот же глагол (с -а- в корне) в видеварианта *kanDo- (*kanDama). Этот глагол имеетпараллели в других финно-угорских (и уральских)языках и восходит, очевидно, еще к уральскомупраязыку, ср.: ф. kantaa «нести, носить», эст.kandma, лив. kande, caaм. H guod’det, морд.каядомс, мар. коядаш, мар. Г каядаш, хант. (вост.)kantta «таскать, переносить груз на плечах», манс.Xunt «ноша», нен. хаяа(сь) «увезти; унести», эн.kaddabo, нган. kuanda’ama, сельк. kuendam, кам.kundoyam «то же» < урал. *kanta- «нести» (SKES I157-158; Collinder 406).Н.п. Ки(бол) (Ki(bol)) (Вл. губ. — Сузд)Vasmer 417. Очевидно, должно рассматриваться вкачестве сложного слова, первый компоненткоторого Ки- имеет значение «камень» (в качествепервого компонента сложений также «каменный (-ая, -ое)», в данном случае — «Каменная(деревня)»). Поскольку топоним отмечается набывшей территории мери, причем входит в составслова со вторым компонентом -бол (-бал(о)),характерного для названий мерянских поселений,первый компонент следует также считатьпринадлежностью мерянского языка. КомпонентКи- является или сокращенным вариантом,характерным для композитов, исходной (полной)формой которого в таком случае была бы *ki£(i)«камень» (подобно эст. (ves)ki «мельница (букв. —(вода = водяной) камень)» при kivi «камень»), илиобычной формой слова, свойственной ему в любомположении. В таком случае, однако, слово было бырезультатом сокращения предыдущей формы,присущей ему на более раннем этапе развитиямерянского языка. Ввиду того, что рус. Ки- из-заотсутствиясоответствующегозвукаможетЧасть 1. Мерянский язык. Лексикаотражать и *ki, и *ku (звук u, очевидно, могсуществовать в мерянском), есть основания дляреконструкции мер. *ki/*ku (? < / *ki£(i)) «камень»как двух или — менее вероятно — трех возможныхвариантов. Мерянское слово находит соответствияв других родственных языках, восходя вместе сними к финно-угорскому праязыку, ср.: ф., эст. kivi«камень», лив. ki’uv, ki’v, ki’u, морд. кев, мар. ку«то же», удм. ко «жернов», коми (из)ки «жернов»(из «камень» — парное слово с двумя синонимами,современным и устаревшим, для обозначения кам-ня»), хант. (каз.) кев «камень», манс. kep «камень;жернов», венг. ko, a^. ед.ч. kovet < ф.-уг. *kiwe«камень» (ОФУЯ 417; КЭСКЯ 109, 123; SKES I203; MSzFUE II 368-369).Рус. (арг.) кирбяс «топор» (Яр. губ. — Углич)Свеш 89. О возможности употребления слова вмерянскомязыкесвидетельствуютегоизолированное положение в русских говорах(отсутствует в «Словаре русских народныхговоров»), связь с бывшей мерянской территорией,а также распространение в балтийских иприбалтийско-финскихязыках,скоторымисуществовал контакт у мерянского языка и отсут-ствуют связи у современных русских угличских(постмерянских)говоров.Овозможностиупотребления слова именно в мерянском языкеговорит также своеобразие его фонетическойформы: наличие в русском (арготическом) словезвука б (b) вместо v в балтийских и прибалтийско-финских языках, что может свидетельствовать охарактерном для мерянского звуке Р; -я- вместо -е-в финском и -i- в литовском, что, по-видимому,говорит об употреблении вместо них звука -a-,известного мерянскому языку. Слово в мерянскомможно считать балтизмом (ср. лит. kirvis «топор»,лтш. cirvis «то же»). Ввиду того, что на юго-западемерянская языковая территория непосредственносоприкасалась в101прошлом с балтийской, оно могло быть прямымзаимствованием из балтийских языков, однако,поскольку то же заимствование имеется также вприбалтийско-финских языках (ср. ф. kirves«топор», вепс. kirvez, kervez, вод. tSirvez, tSe rvez,эст. kirves, лив. kiraz – SKES I 200), имевшихгораздоболееинтенсивныеконтактысбалтийскими языками, чем мерянский, естьоснования считать, что слово проникло вмерянский через их посредство, в частности черезвепсский язык, территориально наиболее близкий кмерянскому из прибалтийско-финских. В пользуэтого, как представляется, говорит и форма слова вмерянском, обнаруживающая большую связь сприбалтийско- финскими языками, чем сбалтийскими.кока «старшая дочь» (Яр — Давыдк) ЯОСК;«так называют старшую дочь в семье младшие(название старшей сестры)» (Яр — Рост) ЯОСК;«тетя по родству» (Яр — Первом) ЯОСК;«незамужняя пожилая женщина» (Яр — Первом)ЯОСК; «крестная мать» (Яр — Пош, Тут, Рост, Яр,Дан, Угл, Мышк, Первом, Некоуз, Брейт, Пересл,Рыб, Некр) ЯОСК; «крестная мать, крестный отец»(Яр — Пош, Яр, Пересл, Брейт, Рязанц, Большес)ЯОСК; «обращение к крестной матери и отцу»(Костр — Антр) ЯОСК; «крестная мать» (Костр —Костр, Поназ) КОСК; «крестная мать и отец»(Костр — Нерехт) КОСК; «тетя» (Костр — Нерехт)КОСК. В значении «крестная мать, крестный отец»слово, кроме Ярославской и Костромской, согласно«Словарюрусскихнародныхговоров»,употреблялось в Тверской, Нижегородской,Владимирской,Пермскойгуб.иобластиУральского Казачьего Войска, а также встречаетсяв Горьковской обл. (СРНГ XIV 86), в значении«крестная мать», помимо указанных двух областей,известно в Ивановской и Новосибирской обл. иотмечалосьвНовгородской,Вологодской,Архангельской и Забайкальской губ. (там же), а взначении «крестный отец» — также в БурятскойАССР (там же). Интересна стилистическаяхарактеристика слова, даваемая носителями говора,где оно употребляется, по сравнению с егосинонимом крёстна (= крестная мать): «Кока — этополекше слово, крёсна — грубее» (Свердл —Камышл) СРГСУ II 36. Очевидно, кока в значении«крестная мать» стало 102употребляться как эвфемическая замена, как словоболее привычное, свое для той языковой среды, гдеоно должно было заменять выражение «крестнаямать», и этот стилистический оттенок сохранило досих пор в русских говорах. В пользу (пост)мерян-ского происхождения слова говорит прежде всегоареал его распространения, особенно если учестьсвоеобразие его употребления в разных значениях.Самой широкой является зона распространенияслова в его явно наиболее позднем значении«крестная мать» или «крестная мать, крестныйотец». Она не только охватывает постмерянскуюобласть, но и выходит далеко за ее пределы. Однакои для этого ареала характерно то, что наибольшеераспространение он получил в восточномнаправлении, куда, по- видимому, шла главнаяколонизационнаяволнапереселенцевизЦентральной России, в основном совпадавшей сбывшей мерянской территорией, где слово в его но-вом значении, очевидно, было широко рас-пространено как среди мерянского, так и средиславянскогонаселения(средипоследнего,возможно, даже больше, так как оно не былосвязано ни с одним из славяно-русских терминовродства в отличие от мерянских). В другихнаправлениях к северу и северо-западу от бывшеймерянской языковой территории слово в этомзначении распространилось значительно меньше,причем в ареале, который мог непосредственнопримыкать к мерянской территории или дажеявляться ее продолжением. Что касается, очевидно,наиболее древних или связанных с ними значенийслова «старшая сестра», «тетя», «пожилаянезамужняя женщина», то с этой семантикой оноотмечается только на бывшей мерянскойтерритории (в Ярославской области).Предположению о мерянском происхож-дении слова не противоречат и данныеродственных финно-угорских языков, где, с однойстороны,обнаруживаютсялексемы,этимологически связанные с рус. (диал.) кока спостмерянской территории, а с другой — присравнении с ними проявляется его своеобразие (вчастности,вобластисемантики),свидетельствующее о самостоятельном путиразвития, связанном со средой носителей особогофинно-угорскогоязыка, отличавшегося от существующих внастоящее время. Рус. (диал.) кока «старшая сестра;тетя; пожилая незамужняя женщина; крестная мать(видимо, позже также «крестный отец»)»соответствуют мар. кока «тетка, тетя» и, очевидно,также морд. Э кака «дитя, дитятко», посколькуморд. (и ф.-уг.) а в марийском в ряде случаев со-ответствует о, ср.: мар. кол «рыбы» — морд. кал, ф.kala «то же»; мар. мокш «печень» — морд. Э максо,ф. maksa «то же»; мар. кок «два» — морд. Э кавто,ф. kaksi «то же» и под. [25, с. 109]. Ввиду того что вО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуинтервокальной позиции глухое ф.-уг. k в мордов-ском и марийском не сохранялось, переходя взвонкие звуки или исчезая (в мордовском k > v илиj, в марийском k > j или O) [53, с. 135-137], егоналичие в этих языках можно объяснить толькотем, что в прафинно-угорский период здесьвыступала гемината -kk-, во всех финноугорскихязыках, кроме прибалтийско-финских и саамского,не сохранившаяся и перешедшая в -k- [53, с. 139-140]. В мерянском языке простые глухие взрывныев интервокальном положении также не сохра-нились, либо озвончаясь, либо переходя всоответствующие фрикативные звуки, поэтомуинтервокальные-k-впредполагаемомпостмерянском по происхождению слове можнообъяснить только тем, что и оно восходит кпрафинно-угорской лексеме, где между гласнымидолжнабылавыступатьгемината-kk.-.Следовательно, родственные слова марийского,мерянсксго и мордовского языков, по-видимому,восходят к ф.-уг. *kakka «ребенок-первенец(преимущественно девочка)», откуда дальнейшееразвитие в мерянском и марийском «старшая дочь,старшая сестра», затем «тетя», в мордовском-эрзя— «дитя, дитятко» (ласкательное название ребенкавообще). В пользу исконно финно-угорскогопроисхождения слова говорит, в частности, и со-храненное русскими (постмерянскими) говорамизначение «старшая сестра». Как известно, в отличиеот славян и индоевропейцев в целом, неразличавших понятий «старший брат» — «младшийбрат», «старшая сестра» — «младшая сестра»,финноугорские народы их четко дифференциро-вали, имея специальные слова для их передачи. Вряде финно-угорских языков, как правило, тех,которые не подверглись сильному влияниюиндоевропейских языков, эти понятия до сих порпередаются с помощью особых слов, ср.: морд. Эпатя «старшая сестра» — сазор «младшая сестра»;морд. М ака «старшая сестра» — сазор «младшаясестра»; мар. ака «старшая сестра» — шужар«младшая сестра»; удм. апа (апай) «старшаясестра» — сузэр «младшая сестра»; хант. (каз.) упи«старшая сестра» — апси «младшая сестра»; манс.увси «старшая сестра» — эсь «младшая сестра»;венг. nene «старшая сестра» — hug «младшаясестра». По-видимому, подобная система обозначе-ния родства восходит еще к уральскому периоду,поскольку встречается и в ненецком языке: нябако«старшая сестра» — не папа (не папако) «младшаясестра» (папа (папако) обозначает и младшегобрата, и младшую сестру, поэтому, когда речь идето младшей сестре, перед ним употребляется словоне «женщина»). В некоторых случаях оба понятия вфинно-угорских языках передаются словами,которые могут восходить к общему источнику (ср.мокша- мордовский и марийский примеры), осталь-ные слова имеют разное происхождение. Однакообщим у них остается факт, что понятия «старшаясестра» и «младшая сестра» не передаются одним итем же существительным с уточняющим егоприлагательным, а имеют для своего выраженияспециальные лексемы, связанные с разнымикорнями. Другой особенностью финно-угорских и,видимо, уральских языков в целом является то, чтолексема для обозначения понятия «сестра»(старшая или младшая, как правило, по отношениюк отцу) может одновременно служить обозначениемпонятия «тетя», поскольку, по-видимому, тем жесловом ее обязаны были называть не только братья,но и их дети, ср.: морд. М ака «старшая сестра;тетка» (очевидно, прежде всего «старшая сестраотца», так как понятие «тетка (жена брата матери)»передается словом щака); удм. апа (апай) «старшаясестра; тетка»; манс. увси «старшая сестра; тетя(младшая сестра отца, старше говорящего)»; нен.нябако «старшая сестра; тетя (младшая сестраотца)». В некоторых финно-угорских языках этаосоО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкубенность передачи понятия «тетя, тетка» словом,обозначающим старшую сестру, сохраняетсятолько пережиточно. Для передачи понятия «тетя»здесь используется слово, обозначающее старшуюсестру (иногда производное от него), однако длядиффе- реациации понятий добавляется определе-ние «старая», «большая», ср.: морд. Э патя«старшая сестра» — сыре патя «тетя (букв. —старая старшая сестра)», хотя в том же значениивозможно и просто употребление слова патЯ);венг. nene «старшая сестра» — nagyneni (<*падупЄпе) «тетя (букв. — большая старшаясестра)». Очевидно, эта система родственныхобозначений, которая может восходить ковременам матриархата, употреблялась и вмерянском языке — слово, обозначающее старшуюсестру, могло также иметь значение «тетя», осо-бенно при употреблении детьми брата. Хри-стианская церковь в стремлении приблизитьпонятие «крестная мать» к традициям мерян,вероятно,использовалаэтуродственнуюмерянскую терминологию, как бы наделивкрестную мать функцией старшей сестры,игравшей, видимо, важную роль в воспитаниимладших братьев и сестер. Не исключено, что впервое время после принятия христианства в роликрестных матерей выступали старшие сестры отца.Церковь как бы только освящала эту привычнуюдля мерян функцию, в связи с чем слово хека,имевшее до того значения «старшая сестра» и«тетя», так естественно приобрело новое значение— «крестная мать». Поскольку понятие второйматери, хотя бы и крестной, было для новообра-щенных в христианство язычников малопонятными резко расходившимся с их представлениями, апонятие старшей сестры, тети в новой функцииболее естественным, новое значение болееорганично срослось с привычным еловомтерминологии родства хоха. Словосочетание«крестная мать», если оно и было калькированосредствами мерянского языка, осталось сугубоофициальным и поэтому резким, грубым, каким досих пор воспринимается даже в русском языке (по-видимому,небезмерянскоговлияния).Следовательно, есть основания считать слово *kokaне только термином родства в мерянском языке, нои одним из элементов его лексики, связанной схристианизацией мери. Как и мер. *jopios «дьявол»,реконструируемое на основании рус. (диал.) ёлс«леший, черт», оно свидетельствует о проповедихристианства среди мери на мерянском языке и обопределенной традиции его применения дляпередачи понятий христианской (православной)Часть 1. Мерянский язык. Лексикарелигии.Очевидно, с мерянскими терминами родствасвязано и рус. (диал.) хохой «дядя (Яр — Первом);крестный отец (Яр — Яр)», возможно,представляющее собой застывшую звательнуюформу от мер. *koko «дядя; крестный отец».Однако доказать это сложнее, поскольку оно вотличиеот*kokaменеераспространено.Аргументом в пользу мерянского происхожденияслова является его распространение в формах хохойи хохай — по данным «Словаря русских народныхговоров» на постмерянской территории (вКостромской, Владимирской и Ивановской (бывш.Костромской губ.) обл. — хохай, в Ярославскойобласти — хохой) и к востоку от нее (в бывш.Нижегородской и Тобольской губ. и Свердловскойобл.) (СРНГ XIV 86). Еще более сложным и поканеразрешимым является вопрос о лексическомвыражении в мерянском языке понятия «младшаясестра», которое, судя по данным других финно-угорских языков, должно было иметь для своейпередачи особое елово.Кол(юга) — река вблизи Ветлуги (Koljuga)(Костр. губ. — Варн) Vasmer 374. Топоним сбывшей мерянской языковой территории. Названиепредставляет собой сложное слово с общимзначением «рыбная река», второй компоненткоторого отражает один из этапов развития мер.*juk < *joGe, ср. ф. joki, эст. jogi «река». Чтокасается первого компонента, то он связан с мер.*kol «рыба», имеющим соответствия в финно-угорских и самодийских языках и восходящим куральскому праязыку: ф., эст. kala «рыба», саам. Нguolle, морд. хал, мар. хол, хант. хул, манс. хул, венг.hal; нен. халя, эн. kade, kare, нган. kole, сельк. kuel,кам. кола < урал. *kala. По форме мерянское словонаиболее близко к марийскому, однако, учитываямерянскую закономерность — переход гласных вновых закрытых слогах в гласные более высокогоподъема (в том числе а > о, ср. *-Bol «деревня» < *-Balo «то же»), не свойственную марийскому языку,нельзя оба слова рассматривать как идентичные висторическом плане, потому что одинаковыйконечный результат в каждом из языков мог бытьследствием не характерного для другого языкапроцесса.Рус. (арг.) колбать «говорить» (Яр. губ. —Углич) Свеш 90. Место фиксации слова, как и егобалтийские связи (ср. лит. kalba «язык»), —современные русские говоры постмерянскихтерриторийсбалтийскимиязыкаминеконтактируют — заставляют предположить в немотражение балтийского заимствования в мерянском103языке. В пользу подобного предположения говориттакже фонетическая форма слова, отражающаямерянские фонетические особенности. Балт. kalbaсогласно акцентуационной особенности мерянскогоязыка конечное ударение, допускаемое наосновании лит. kalba, перенесло, по-видимому, наначальный слог (дмер. *kai^a). Кроме того, оноизменило свою форму согласно другой фо-нетической закономерности, характерной длямерянского языка, — исходное -а- начального слогаперешло в нем в гласный -о-. Следовательно, воснове русского арготического глагола колбатъ«говорить» лежит мерянское заимствование избалт. kol^e «речь, язык; разговор». Русский ар-готизм или образован непосредственно от этогосуществительного, или в его основе лежитмерянский отыменный глагол *kol^e — «говорить»(*kol^ema«говорение»).Поводомдлязаимствования данного балтиз- ма в мерянскиймогли быть оживленные в свое время связи мерян сбалтийцами, во время которых, очевидно, чащеиспользовался балтийский язык. Как параллельуместно вспомнить венг. beszed «разговор, беседа»,отражающее,видимо,сходнуюситуацию:славянское по происхождению beszed отражаетфакт оживленных связей венгров со славянами, прикоторых венграми использовался славянский язык.Сохранение слова до времени полного вытеснениямерянского языка и наличие его в постмерянскомрусском арго свидетельствуют о том, что онопрочно укоренилось в мерянском языке ипринадлежало, видимо, к части наиболее употреби-тельной лексики.Рус. (диал.) колёма «болезнь» (Костр — Ветл)СРНГК; колёмка «то же» (там же) СРНГК;колёмать «болеть, хворать» (Шаповал колёмаёт«Валенокат болеет») (там же) СРНГК; колёмой(Колёмой шаповал «Больной валенокат») (там же)СРНГК. Фиксация слова на бывшей мерянскойтерритории, его несомненная этимологическаясвязь с соответствиями других уральских языков, атакже его бесспорная финно-угорская (и уральская)словообразовательная структура (отглагольноесуществительное с суффиксом -ma) дают полноеоснование предположить в нем субстратноевключение из мерянского языка, в основе котороголежит мер. *kOlema «умирание, смерть; тяжелаяболезнь». Смещение ударения в русском языкевозникло, возможно, под влиянием глагола колёть«умирать (о скотине)» КЯОС, в свою очередь,связанного с акцентуацией типа болё ть, умёрёть ит.п. Целый ряд финно-угорских и самодийских словчастично и полностью совпадает с данным словом104и по своей структуре, ср.: ф. kuolema «смерть», эст.(диал.) koolma «умирать», морд. Э кулома «смерть»,морд. М кулома, мар. колымаш < *kolema + S «тоже», удм. кулымы «умереть, умирать», коми кулбм«смерть» (отглагольное существительное от кувмы«умереть,умирать»),хант.(каз.)хал’ты«подохнуть», (ср.-обск.) хатты, (вост.) kаlаta «тоже», манс. хблууквё «погибнуть», венг. (meg) halni«умереть»; нен. хась, эн. kado, karo’, нган. kU’am,сельк. kuwang, кам. kuu l’em «то же» < урал. *kole-«умирать, умереть».Существование рассмотренного мерянскогослова не оставляет сомнений также в мерянскомпроисхождении более завизированного (со стороныформы) глагола колёть «умирать (о скотине)» (Яр— Рыб), в форме о-колёть вошедшего и в русскийлитературный язык. Об этом говорят как формакорня и семантика глагола, так и ареал егораспространения, совпадающий с постмерянскойтерриторией и местами, расположенными к востокуот нее [99]. Очевидно, никакого отношения кданному глаголу не имеет рус. (диал.) колёть«цепенеть, коченеть (от холода)», формально со-впадающее с ним. Против их связи свидетельствуетпрежде всего ареал данного глагола, тяготеющегоявно к западу и в связи с этим имеющегосоответствия в украинском и белорусском языках(ср. укр. коліти «коченеть», бел. калёць «мерзнуть,зябнуть») при отсутствии в них соответствий рус.о-колёть«сдохнуть».Насовременномдеривативном уровне (возможно, как результатпредшествующей деэтимологизации) глагол колёть«цепенеть» воспринимается как производный откол (становиться негнущимся, твердым и прямым,как кол), чего нельзя сказать о глаголе колёть«умирать»,развившемврядеговоров,расположенных к востоку от постмерянскойтерритории,семантику,совершеннонесвязывающуюся со значением «коченеть, мерзнуть,цепенеть», но вполне естественную для развитиязначения «умирать (гибнуть, пропадать)», ср.:колёть «пропадать где-либо»: колёй — пропадай.— Вят., Зеленин, 1915; «находиться где- либодлительное время»: Колёл бы дома. — Вост. Map.ACCP, 1952; (о домашней птице) «целые днинаходиться, пропадать на улице»: Дёржат тамгусёй, уток; холоду нёт, и колёют всё врёмя наулицё. — Вожгал, Киров., 1950 (СРНГ XIV 132).Коронить (перен.): 1) «прятать» (Яр, Костр,Моск. Влад); 2) «погребать, хоронить» (Яросл)(СРНГXIV364-365);коренитьсянесов.«прятаться» (Влад, Яр, Костр, Ниже- гор) (СРНГXIV 365). «Словарь русских народных говоров»О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуотмечает эти слова не только на постмерянскойтерритории и в местностях, смежных илирасположенных к востоку от нее, что может бытьсвязано с переселением оттуда или контактами сносителями русских (постмерянских) говоров (вбывш. Нижегородской, Вятской и Тверской губ.,Горьковской, Пермской и Свердловской обл.), но ив местностях, не имеющих связи с мерей (вНовгородской, Тамбовской, Рязанской, Пензенскойи Ульяновской обл.). Общим для этих территорийявляется наличие в настоящем или прошломфинно-угорскогонаселения(носителейприбалтийско-финских или мордовских языков).Поскольку всем этим языкам чужд русский(славянский)звукх,ихносителиилирусифицировавшееся финно-угорское население,усваивавшие русский язык, произносили вместонего согласный к. Поэтому есть основаниярассматривать данные глаголы на постмерянскойтерритории и как усвоенные еще мерянским языкоми включенные в русский язык (в завизированнойграмматической форме) из мерянского приокончательной его утрате, и просто как русскиеслова, испытавшие воздействие (пост)мерянскогоакцента (уже после окончательного исчезновениямерянского языка). Более вероятным кажется пер-вое предположение, так как, когда населениебывших мерянских территорий перешло на русскийязык, звук х был полностью освоен и включен вфонетическую систему местных говоров. Замена хзвуком к имеет здесь характер в значительнойстепени лексикализованный (не регулярно-фонети-ческий), встречается только в некоторых словах,очевидно, издавна вошедших в мерянский язык иуже из него в «мерянизиро- ванном» видевключенных в местный русский. Следовательно,есть основания предположить существование вмерянском языке глагола *koroni-(ms) «прятать;хоронить, погребать», принятию которого отчастиспособствовало и то, что он был связан с новымхристианским обрядом похорон, пришедшим срелигией восточных славян.Коюз «сарай для хозяйственных нужд,санник, каретник, обычно пристраиваемый к дому»(Костр — Мант) Востр I 28; коуз «навес из соломына столбах около строения; пристройка из жердейпозади дома или двора для хозяйственногоинвентаря; закутка, сторожка у ворот околицы»(Яр. губ. — Рост) КЯОС 95. Связь слова с бывшеймерянскойтерриториейпозволяетпринятьпредположение О.В.Вострикова [16, с. 2829] о егомерянском происхождении в русских говорах. Вмерянском языке слово представляет собойЧасть 1. Мерянский язык. Лексиказаимствование из германских языков, пришедшее внего непосредственно, очевидно, из прибалтийско-финских: ф. koju (koiju) «шалаш, хижина (в ча-стности, из хвои)», кар. koju «сторожка, будка», атакже ф. koija, kolju, koju «спальное место», швед.koja «избушка, хижина, шалаш» < снн. koje«стойло, каморка». Не совсем ясно в русскомдиалектном слове конечное -з. О.В.Востриковобъясняет его влиянием со стороны финно-угорских заимствований на -с в русских говорах се-вера европейской части СССР (типа карас, рупас,пеидас и под.) или считает, что оно можетвосходить к конечному *-s в языке- субстрате, тоесть мерянском. Представляется возможным итретье его объяснение — видеть в конечном -зотражение конечного -s в мерянском иллативеединственного числа (ср. рус. (арг.) дульяс). Втаком случае в качестве исходной формы(номинатива единственного числа) для мерянского,как и для финского, языка следует принять *koju.Конечное -з вместо – с в русском диалектном словеследует объяснять колебанием смз в конце слова,так как в этой позиции в русском языке глухие извонкие звуки не различаются (ср. название р. Юг <мер. *juk < *joGe).Рус. (диал., арг.) куба «женщина» (Влад. губ.— Вязн) СРНГК; «баба» (Яр — Рыб) СНГК. Словос несколько размытым ареалом, что, видимо, быловызвано его вхождением в арго офень,распространивших слово за пределами мерянскойтерритории. Популярности лексемы в качествеарготизма содействовала ее экспрессивность каксинонима нейтральных «женщина», «баба» всочетании с явно вторичным ее сближением (наоснове внешнего сходства) с рус. (диал.) куба «ку-бышка, кадочка, бочонок для сбивания масла»,откуда новое значение — «толстая женщина илидевочка; толстуха», особенно характерное дляпроизводных (вне постмерянской территории), ср.:кубЄка «толстая женщина, девочка» (Тамб.) СРНГXV 380; кубЄнка «то же» (там же, 381); кубЄнь (тамже). Ударение слова, как показывают данные спостмерянской территории, в соответствии сособенностями мерянской акцентуации, что такжеявляется одним из аргументов в пользу егоместногосубстратногопроисхождения,—инициальное, ср. куба «толстая женщина илидевочка» (Костр. губ. — Не- рехт) СРНГ XV 375. Срус. (диал., арг.) куба «женщина; баба»,отражающим мер. *ku^a «женщина», не следуетсмешивать рус. (диал.) куба «черемиска илирусская, имеющая сходство с черемиской» (Казан.губ. — Ядрин, Козьмодем), место фиксации,105семантика и форма (ударение) которого указываютна то, что оно заимствовано из марийского языка(ср. мар. кува, фон. ku^a «старуха»). Отдаленностьрайонов бывшей мерянской территории, в которыхзаписано рус. (диал., арг.) куба в его, судя по всему,исходном значении (Ярославская, Владимирскаягуб.), от области распространения марийскогоязыка делает маловероятным предположение о воз-можности его заимствования из марийского, темболее, что этому противоречит расхождение в ихформе (разные ударения) и семантике. Скореевсего, речь идет о субстратном реликтном словемерянского происхождения, вошедшем в местныеарго и тем самым получившем распространение внеисходного ареала.Рус. (диал.) лили (мн.ч.) «женские груди»(так называют их, подражая говору грудных детей— сосущих груди — Смирнов 86) (Твер. губ. —Каш) СРНГ XVII 47. Объяснение слова, данноеИ.Т.Смирновымв«Кашинскомсловаре»,представляет собой не более, чем его народнуюэтимологию. Исходя из того, что именно вКашинском уезде находился один из мер(ь)скихстанов, то есть одно из мест на мерянской терри-тории, где дольше всего сохранялись мерянскийэтнос и мерянский язык [108, с. 136], и что словолили «женские груди» является узко-локальнымдиалектизмом, не встречающимся нигде внебывшей мерянской территории, есть предпосылкидля поисков его возможной связи с финно-угор-ской, а следовательно, и мерянской лексикой. Нелишено интереса и то обстоятельство, что натерритории бывшей Тверской губ., согласноданным, опубликованным в 1820 г. в «Трудахобщества любителей российской словесности»(СРНГ XVII 47), употреблялось слово лиль,возможно, связанное с рассматриваемым иявляющееся его формой единственного числа, но, ксожалению, определенно этого сказать нельзя из-заотсутствия сведений о его значении. Формально-семантический анализ слова в сравнении с фактамифинно-угорских языков и при учете особенностеймерянской фонетики позволяет видеть в немсубстратное включение из мерянского языка. Для(пост)мерянского этапа его развития, очевидно,непосредственносвязанногоссобственнопозднемерянским, вполне допустимо предположитьсуществование формы единственного числа *лильсо значением «грудь». В русских народных говорахзначение «грудь, грудная полость» имеет словодуша, поскольку с грудью связано непосредственнодыхание (дух) (СРНГ VIII 280), откуда и рус. (диал.)душегрейка «женская шубка, тулупчик» (Яр, Волог.106губ.) (там же 282), то есть «одежда,предназначенная для согревания груди (души)».Можно допустить, что первоначальным значениемпредполагаемого постмерянского слова *лиль <мер. *lil’ было не «грудь», а «душа, дух; дыхание»,откуда позднее развился новый семантическийоттенок слова «грудь» (как вместилище души).Этому предположению не противоречат фактыфинно-угорских языков, где находим рядформально и семантически близких соответствийпредполагаемой мерянской лексемы: ф., кар. loyly«пар (в бане)», иж. loulu, вепс. l’ol’ «пар, жар (вбане)», вод. leU lU «пар (в бане)», эст. leil, ген. -li«то же; дыхание, жизнь», лив. ^Ul «пар; дух;дыхание», саам. Н liew’la «пар (водяной, неморозный)», удм. лул «дыхание; душа; жизнь;существо», коми лов < лол- «душа; душа, дух,жизнь; душа, существо; голова (единица счета)»,хант. (вост.) lil «жизнь; дыхание; дух; душа», манс.lili «дыхание; душа», венг. lelek «душа, дух; дух,настроение, сердце; совесть; лицо (личность);дыхание; жизнь, самосознание», ст. (X в.) Lele (имяодного из венгерских королей) < ф.-уг. *lewle«дыхание, дух, душа».Реконструируемое мер. lil’ «душа; (пе- рен.)грудь» в качестве предшествующей формыпредполагает исходное дмер. *lele < *lele «душа,дух; дыхание», которое в результате падения (черезстадию редукции) конечного гласного и вызванногоэтим удлинения и сужения звука e в новом зак-рытом слоге с переходом его в i далозасвидетельствованный вариант. Закономерностьданногопереходадлямерянскогоязыкаподтверждает, в частности, (пост)мер. *il’Doma«безжизненный» < *eleDoma при ela «живой»,засвидетельствованное в названии р. Ильдомка(Костр. губ.). Обращает на себя внимание какформальная, так и семантическая близость вразвитии мерянского слова с его соответствиями ввенгерском и угорских языках вообще (а также впермских) в отличие от прибалтийско- финских (имарийского с мордовскими). В то время какволжско-финские языки не сохранили это, видимо,в прошлом характерное для всех родственныхязыков слово, а в прибалтийско-финских оно оченьсузило свое значение, в угорских и пермских язы-ках, как, очевидно, и в мерянском, слово приобрелопереносное значение, свойственное религиознымпредставлениям.Соответствующиеслова,восходящие к ф.-уг. *lewle, по-видимому, спервоначальным значением «дыхание (дух)»,развили здесь значение «душа», передаваемое востальныхфинноугорскихязыкахдругимиО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкусловами: ф. sielu (из германских языков, ср. двн.se(u)la, дангл. sawol, гот. saiwala < пгерм. saiwalo),эст. hing, морд. Э ойме, морд. М вайме, мар. «он.Отсюда можно сделать вывод, что в истории(прото)мерянского языка был период, когда егоносители,связанныевосновномсвоимпроисхождением с финнами в широком пониманиислова, имели также длительные и тесные контактыс уграми, в том числе протовенграми. Поскольку висторический период подобные связи непрослеживаются,ихследуетотнестикпраязыковому периоду, когда предки мери и угров(включая венгров) еще не расселились со своейфинно-угорской прародины. Здесь (прото)меряне,входя в племенную группировку прафинскихплемен, занимали, очевидно, наиболее восточнуючасть их территории, граничащую с территорией,занятой прауграми (в том числе протовенграми),что способствовало их регулярным и близкимсвязям, отразившимся и в языке.Мерекать «говорить» (Костр — Чухл) ЯОСК.В подобном значении слово засвидетельствованотолько как узколокальное, причем на бывшеймерянской территории, в связи с чем его, очевидно,следует отличать от русского диалектного глаголамерекать со значениями: 1) «долго, медленнодумать над чем-либо» (Влад. губ. — Судог);«прикидывать, примеривать в уме» (Влад. губ. —Пересл; Тобол. губ.); 2) «мечтать, задумываться очем-либо» (Тамб. губ.); 3) «знать немного, кое-что»(Влад. губ.; Том. губ.); 4) «стремиться показать себяумным; умничать» (Влад. губ.); 5) «плохо разбиратьнапечатанное или написанное» (Нижегор. губ.); 6)«казаться,представлятьсяввоображении,мерещиться» (Псков. губ; Твер. губ.); 7) «бредить»(Твер. губ.) (СРНГ XVIII 115). Возможно, срассматриваемым диалектным глаголом связанзаписанный только в Сибири глагол мерекать созначением «бестолково объяснять» ?< «говорить нанепонятном языке, с большим количествомнепонятных слов» (Том. губ.) (СРНГ XVIII 115).Подобная связь не исключена и потому, чтопереселение из Центральной России, в том численосителей постмерянских русских говоров, шло взначительной части в восточном направлении.Глагол мерекать, стоящий совершенноизолированно среди русской диалектной лексики,находит наиболее близкое соответствие в эрзя-мордовском глаголе ме- ремс «сказать; приказать»и мокша-мордовском мярьгомс «сказать, велеть,приказать, распорядиться», в форме 1-го и 2го л. ед.и мн. ч. и 3-го л. ед.ч. безобъектного спряжения,употребляющегося так же, как вводные словаЧасть 1. Мерянский язык. Лексикамярьган «говорю», мярь- гат «говоришь» и т.д.Исходя из этого, глагол мерекать можнорассматривать в качестве возникшего на основеблизкого по форме и семантике глагольного обра-зования мерянского языка. Учитывая разные формысоответствующего глагола в мордовских языках,реконструируемоемерянскоесловоможновосстанавливать в одном из двух аналогичных имвариантов: *mere(-ms) || *mareGo(-ms) «сказать,говорить». В диалектном (постмерянском) слове -к-может быть отражением конечного -k мерянскогоглагола в форме 2-го л. ед.ч. повел. накл., то естьmerek «скажи; говори» (подобное окончание в этойформе сохраняется, в частности, мордовскими идиалектно финским и эстонским языками) [85, с.142]. Наиболее обоснованно считать русскийдиалектный глагол образованным от мерянского,ср. рус. (диал.) Ну мерек «неужели» (Вят. губ. —Слобод, 1881 г.) (СРНГ XVIII 115), котороедопустимо было бы истолковывать как возникшееиз фрагмента первоначального восклицательногопредложения (с оттенком удивления): Nu, merek!(букв.) «Ну, (ты) скажи!» В связи с тем, что глаголмерекатьзасвидетельствованвсоседнейКостромской губернии, откуда на вятские землииздавна шло переселение как русских, так,очевидно, и мери, возможность сохраненияздешними русскими говорами отдельных реликтовмерянского языка не представляется слишкомневероятной.Конечно,предположениеосоответствующейформеповелительногонаклонения, как и ряд других мерянскихграмматическихреконструкций,дляокон-чательногодоказательствануждаетсявдополнительных аналогичных примерах. При-веденные факты не дают возможности ис-толковывать себя как отражение мордовскоговлияния, так как ареал их фиксации слишкомотдален от мордовской языковой территории.Следовательно, речь идет о мерянских явлениях,близких к аналогичным фактам мордовских языков.мякша «гнилая сердцевина дерева» (Костр —Мант) Востр II 31. Полная, по- видимому,изолированность в русском диалектном языке(отсутствует в «Словаре русских народныхговоров») слова, зафиксированного на бывшеймерянской языковой территории и имеющегоубедительные соответствия в смежных волжско-финских языках (ср. мар. мекш «гнилушка», мар. Гмакш, морд. М макша, морд. Э макшо «то же»), за-ставляет вместе с О.В.Востриковым (там же)принятьегосубстратноефинно-угорскоепроисхождение. Однако ввиду того, что в прошлом107в данном районе никакие финноугорские языки,кроме мерянского, не отмечаются, а в настоящеевремя он является чисто русским и не подверженвлиянию какого-либо финно-угорского языка,единственновозможнымможетбытьпредположение о мерянском происхождениярусского диалектизма, отражающего скорее всегореконструируемое мер. *makSe «гнилушка».Палья «тесло, инструмент для выдалбливаниялодок, корыт и т.д.» (Костр — Мант, Ней, Парф.)Востр II 32; палейка «то же» (Костр — Антр) ВострII 32. Узколокальный характер слова (отсутствует уДаля), распространенного на бывшей мерянскойтерритории,позволяетпредположитьеговхождениевместныерусскиеговорынепосредственно из мерянского, тем более, что оноимеет соответствия в прибалтийско-финскихязыках (ср. ф. palja «молот, кувалда, кузнечныймолот», кар. pal’l’a «то же», (ливв.) pal’l’u «молот»,pal’iu «(деревянная) дубина, палица», (люд.) pal’,pal’l’e, pal’l’u «молот, кузнечный молот», вепс. pal’«молот, дубина») (SKES II 473), формальная исемантическая связь которых с предполагаемыммер. *pal’ja (в русском — сдвиг ударения)представляется возможной. Сложнее вопрос опроисхождении слова в мерянском — егособственно мерянском, общем с прибалтийско-финским, или заимствованном характере. Ввидуограниченногораспространениясловавприбалтийско-финских языках (отсутствует вижорском, водском, эстонском, ливс- ком) и,возможно, мерянском (отмечается только насеверо-востоке бывшей мерянской территории) неисключен и третий вариант: как в прибалтийско-финском, так в диалектном мерянском языке словоявляется заимствованием из какого-то общего, покане установленного источника. Следовательно, внастоящее время можно говорить лишь освойственности лексемы мерянскому (возможно,только в части говоров). Вопрос о еепроисхождении остается пока открытым.пахча «различные овощи (свекла, брюква,огурцы)» (Яр — Рыб) ЯОСК. Слово может бытьобъяснено как возникшее на основе рус. (лит.)бахча «участок, засеянный арбузами, дынями».Однако подобное объяснение не дает возможностиистолковать с достаточной убедительностьюпричины смещения ударения и семантики слова.Более правдоподобно, очевидно, исходить из того,что оно является заимствованием из булг. *рахСа,восстанавливаемого на основе чув. пахча «огород;сад» (ЧувРС 258) (очевидно, в булгарском также«овощи (огородные культуры)»). Поскольку к108периоду славизации мерянского населения связи сбулгарами, перешедшими на татарский язык,прекратились, чувашский же язык с русскими гово-рами Ярославской губ. (обл.) не контактировал,слово следует рассматривать как непосредственноесубстратное включение из мерянского языка, гдеоно являлось заимствованием из булгарского,оказывавшего заметное влияние на все языки По-волжья, в том числе мерянский. О мерянскомпроисхождении слова в русском свидетельствуетсмещение конечного ударения предполагаемогобулгарского слова на первый слог, как тоготребовала акцентуация мерянского языка (вотличие от русского с его разноместнымударением).В булгарском языке слово представляло собойзаимствование из персидского (ср. перс. bayca)(Фасмер I, с. 111), измененное фонетически,поскольку в булгарском, как и в чувашском,звонкие фонемы отсутствуют (ЧувРС 603).Следовательно, в рус. (диал.) пахча с наибольшимоснованием можно видеть отражение мер. *pahCa«овощи (свекла, брюква, огурцы)», являющегосязаимствованием из булгарского. В мерянский языкслово,очевидно,проникловместессоответствующими огородными культурами как ихсобирательное обозначение в связи с тем, чтомерянское население могло впервые познакомитьсяс ними и научиться их возделыванию с помощьюбулгар.Пуега «снежная с ветром погода (синонимы:вьюга, непогодь)» (Твер. губ. — Каш) ТОЛРС XX165. Слово у В.И.Даля (Даль III 536)характеризуется ошибочно как тверское икарельское, то есть являющееся заимствованием изкарельского языка. Поскольку в Кашинском уездебыв. Тверской губ. карелы не проживали [56, с.3] ив то же время здесь был расположен один измер(ь)ских станов, больше оснований видеть в немне заимствование из карельского, а субстратноевключение из когда- то распространенного здесьмерянскогоязыка.Противвозможностизаимствования из карельского говорит такжеотсутствие слова в работе Я.Калима, посвященнойприбалтийско-финским заимствованиям в русском[138, с. 188, 189, 258], где самым тщательнымобразом использованы все имевшиеся до 1919 г.источники, в том числе наиболее полное издание«Толкового словаря живого великорусского языка»Даля, подготовленное И.А.Бодуэном де Куртенэ[138, с. X]. Между тем в русском диалектном языкеесть все основания отнести его к финно-угорскимэлементам. Единственно возможным в данномО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуслучае может быть включение из мерянского языка,так как из финно-угорских языков именно он былраспространен на территории уезда, где словозаписано; поэтому в рассматриваемом словеследует видеть отражение соответствующеймерянской лексемы, реконструируемой, по-видимому, как *pujeGa(-e) «вьюга», производное отглагольного корня pu(j) — «дуть». Слово, особеннов корневой части, имеет параллели в других финно-угорских и самодийских языках, ср.: морд. Эпувамс «дуть», мар. пуаш «дуть, веять (о ветре);дуть (ртом)», хант. (вост.) (вах., вас.) poyta «дуть»,(сал.) powta «то же», манс. пувлунвве «дуть,раздувать», венг. fujni «дуть; трубить»; нен.пута(сь) «дуть (о ветре); трубить (о человеке)», эн.fuegabo «трубить», нган. fual’i’ema, fuaruma. сельк.рUaBr «то же», кам. р‘ш’1Єт «трубить; (сильно)дуть» < урал. *puw3-/*puy3- «дуть». Несмотря наявно звукоподражательный характер, средиуральских языков оно, как показывают примеры, неполучило всеобщего распространения (или со-хранено далеко не всеми языками). Мерянский вданном случае явно тяготеет к уральским языкам«восточной» ориентации: угорским, самодийским иволжско-финским, отличаясь от прибалтийско-финских. Особенно близок с формальной точкизрения мерянский к венгерскому, так как они обаразвили в корне слова -j-(очевидно, вместо выпав-шего *-w-/*-y-), что оказалось чуждым всемостальным языкам, не исключая наиболее близкихк венгерскому обско-угорских.Тохториться «стараться, добиваться, хотеть,пробовать» (Яр — Ермак); «стараться, добиваться,хотеть, требовать» (Яр — Дан) ЯОСК. Слово узкогораспространения, связанное с бывшей мерянскойтерриторией и имеющее параллели в прибалтийско-финских и, возможно, саамском языках, ср.: ф.tahtoa «хотеть, желать», tahto «воля; желание», эст.tahtma (tahta) «хотеть, желать», tahe, ген. ед.ч. tahte«воля, желание», лив. to’de «хотеть; быть нужным»,возможно, также саам. Н duos’tot «принимать, идтинавстречу» (SKES IV 1195-1196). О местноммерянскомпроисхождениислова,анезаимствованном и связанном с этими языками,кроме ареала распространения, может говорить еговокализм. Очевидно, русский диалектный глаголпредставляет собой образование, возникшее наоснове мерянского существительного *tohte «воля,желание», где -о- вместе c -а- прибалтийско-финских языков может объясняться тенденциейперехода a > о, наблюдаемой в части мерянскихслов (ср.: *konDe^a «несущий» — р. Кондоба приф. kantava; *pogGa «гриб» — р. Понга при морд. ЭЧасть 1. Мерянский язык. Лексикапаяго и т.п.). В данном случае переходу а > о могласпособствоватьзакономерностьподобногоперехода в новых закрытых слогах, в частности припадении конечных гласных (ср. (-)*Ва1о > (-)*Во1«деревня»). Менее ясна суффиксальная частьглагола -ор- (в тохторитьсЯ), возможно,отражающая какой-то мерянский флективныйформант или послелог, выступавший в той жеформе слова, на основе которой непосредственнобыл образован рассматриваемый диалектныйглагол.Халеть (диал.) «умирать» (Костр. губ. —Нерехт) МКНО, удалить (арг.) «умереть» (Костр.губ. — Гал) Вин 51. Слово, не обнаруживающеесянигде, кроме небольшой части постмерянскойтерритории, и не имеющее связи ни с каким изславяно-русских слов, что вынуждает считать его вместных русских диалектах одним из заимство-ваний или субстратных включений. Явнонатянутой, хоть и под вопросом, кажется попыткаобъяснения его у Даля как славянского (ср. халіть(хиліть?), Костр — Нерехт умирать — Даль IV541). Этимологический анализ позволяет отнестислово к финно-угорским элементам, однако не ис-конно мерянского, а заимствованного, по-видимому угорского, происхождения. Об этомнедвусмысленно свидетельствует форма корня:принадлежа к общим финно-угорским (и — шире— уральским) словам, обозначающим понятие«умирать (умереть)» с помощью корневого слова*ko1e-, данная лексема выступает не в варианте сначальным *ko-, свойственном финским языкам, втом числе мерянскому, ср. мер. *ko1ema «смерть;(тяжелая) болезнь», а в форме с начальным *ha- <*xa-, развившейся в угорских языках, ср.: ф. kuo11a«умирать», эст. (диал.) koo1ma, морд. вуломс, мар.волаш, удм. ву- лыиы, коми вувиы «то же», хант.(каз.) халаты «подохнуть», манс. холувеее«погибнуть», венг. ha1ni «умирать (умереть)»; нен.хась «умереть, погибнуть, пропасть; пасть,подохнуть (о животных)», эн. kado’ «умирать(умереть)», нган. ku^m «(я) умер», сельк. kuak, кам.kui1’em <^o же», койб. вулягандамъ «умираю»,матор. -гулямъ (в 1-м л. ед.ч. наст.вр.вимынджигулямь}, тайг. kchaima «мертвый» < урал.*ko1e- «умирать, умереть» (КЭСКЯ 143; ОФУЯ407; SKES II 239; MSzFUE II 250251; Co11inder 407;Janhunen 56-57). Очевидно, данное слово прониклов мерянский из угорских языков. Причинузаимствования наиболее вероятно видеть в стремле-нии заменить слово, обозначавшее понятие, самойсвоей природой тяготеющее к эвфемизации, каким-то другим, которое его как бы смягчало, давая в109несколько завуалированном виде. Тяготение кподобной замене синонимами слов, обозначающихпонятие «умереть», наблюдается во многих, — еслине во всех, — языках мира, в том числе финно-угорских,причемнередкопервоначальноупотреблявшийся в данном значении глаголначинает использоваться с огрубленным значениемили оттенком внезапной («плохой») смерти:«сдыхать; гибнуть» и под., ср. хант. хал’ты,«подохнуть», манс. холуквве «погибнуть» приновых глаголах (глагольных словосочетаниях), обо-значащих понятие «умереть», хант. сорма йиты,манс. сорумв патуцкве. К тому же ряду явленийотносится вытеснение исконного глагола koolma созначением «умереть» глаголом surema с тем жезначением в эстонском литературном языке. Этатенденция обнаружила себя и в мерянском языке,где глагол *koli(ms) со значением «умереть»заменялся образованным на основе собственныхэлементов глаголом *ul’Si(-ms) «стать бывшим»(ср. рус. (диал.) побывшиться как его кальку) и,очевидно, заимствованным из угорских языков(возможно, даже из протовенгерского) глаголом созначением «умереть». Заимствованный глагол был,по-видимому, ме- рянизирован, то есть приобрелсловообразовательную структуру и флективныеформы своего предшественника, мерянскогоглагола *koli-(ms) «умереть» (*kolema «умирание;(позже) (тяжелая) болезнь»). В связи с этим взятыйиз родственного языка новый глагол, отличаясь отсобственного только в корневой части, мог произ-водить впечатление тех же мерянских слов, тольконескольковидоизмененныхформально,ихсвоеобразных вариантов, так как реконструкцияпредполагаемых мерянских слов дает формы *hali(-ms) (ср. рус. (арг.) у-хали-ть) «умереть (умирать)» и*halema «смерть (умирание)». Ввиду того что угор-ские заимствования стали выполнять роль исконномерянских слов, эти последние приобрели новоезначение: *koli(ms) «сдыхать (= умирать — оживотных)», *kolema «(тяжелая) болезнь; (позже)болезнь вообще». Рассмотренное дает основаниядумать, что рус. (диал.) колеть «подыхать», (лит.)околеть «сдохнуть» не получили сниженногооттенка при их включении как неславянскиесубстратные лексические элементы, — он былсвойственужесоответствующейлексемемерянского языка, на основе которой (путемзаменыграмматико-словообразовательныхформантов славяно-русскими) были образованыуказанные русские глаголы. Вошло в русскуюграмматическую систему и стало элементомрусской диалектной и арготической лексики также110рассматриваемое (прошедшее через мерянскуюсреду) угорское слово, отраженное в рус. (диал.)халетьи(арг.)ухалить.Частичноесоприкосновение данных слов с арго можетнаводитьнамысльовозможностиихнепосредственного заимствования из венгерскогоязыка в русский, которое произошло уже послеисчезновения мерянского языка. Однако в данномслучае подобная возможность представляетсямаловероятной: если бы речь шла о позднем ар-готическом заимствовании, то оно не могло быограничиться лишь постмерянской территорией,причем только в определенной ее части. Болееестественно видеть в них (и в связи ссуществованием явно (по- ст)мерянского глаголаколеть) заимствование мерянского, воспринятоезатем из него частью русских говоров на бывшеймерянской территории.Цол(о)- «здоровый; здоровье» (в выражении«Цолонда — в доме: здравствуй, хозяин (?)» (Яр.губ. — Пош) с. Давшино, 1849 г.) КЯОС 212.Абсолютнаяизолированностьвыражения,зафиксированного только на бывшей мерянскойтерритории, дает основания предположить егосубстратноемерянскоепроисхождение.Малоубедительна попытка В.И.Даля увидеть в немискаженное славяно-русское «челом-да» (= бьючелом, здравствуй!) (Даль IV 575) уже в связи с тем,что цоканье не характерно для (пост)мерянскихземель, поэтому славяно-русское «челом- даю»,предполагаемое в основе выражения, должно былобы отразиться со своим ч. Кроме того, посколькувыражение «бить челом» (или «дать челом», ср.укр. чолом давати «приветствовать особымобразом (особенно о детях)» Гринченко IV 468)было в Киевской Руси и Московской Руси, еенаследнице, во всеобщем употреблении, труднопредставить себе настолько значительную егодеформацию (в том числе с переходом м > н, нехарактерным ни для славянорусского, ни длямерянского языка), какую следует допустить в этомслучае. Более обоснованно видеть в выражениицолонда синкопированную и сокращенную фразу-пожелание с общим значением «Здоровье пусть(тебе) даст (бог) / дай (ему) (боже)» или, что болеевероятно, поскольку речь идет о приветствии вдоме хозяина-кормильца (со стороны гостя), — ссемантикой «Здоров (будь), кормилец (букв. —кормящий < дающий)!»В последне쇇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Подобнаяинтерпретация более вероятна в связи с тем,что в мерянском языке, как и в мордовских,глагол *anDo-(ms) развил из первоначальногозначения«давать»новуюсемантику—О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуслучае исходное мерянское выражение следовалобы реконструировать в следующем виде: *C01e-nDe! < *C01e, anDe(Pa)! (букв.) «Здоров(ый) (будь),кормящий < дающий!». Если второй из пред-полагаемых компонентов — *anDe(Pa), исключаяего синкопированную форму, естественную длячасто употребляемых приветственных оборотов,уже рассматривался и легко объясним в его финно-угорских связях и структуре, то намного сложнееистолкование первого компонента — цол(-о-)«здоровый», предположительно также восходящегок мерянскому языку. В мерянском его нельзяобъяснить иначе, чем заимствованием иливключением из какого-то индоевропейского языка,по особенностям исторического развития стоящегоочень близко к славянским. В настоящее времятрудно с определенностью сказать, у какой группыиндоевропейцевбылозаимствованорассматриваемоеслово,ктомужевприветственной формуле, — у фатьяновцев, языккоторых развивался во многом по путипраславянского,представляясобойегопротославянскуюстадию,илиучастипраславянского населения, находившейся в тесныхконтактах с мерянским. Поскольку речь шла озаимствовании слова, являющегося сокращеннымфразеологизмом, оно не могло быть результатомотдаленных и эпизодических контактов, скореевсего было следствием длительных контактов мерис этносом — носителем языка, по-видимому,ассимилированного в той его части, котораянаходилась на мерянской территории, финно-угорским мерянским населением, так как приисторически засвидетельствованном появлении тамславян никакого славянского или индоевропейскогонаселения среди мери не существовало. Насубстратный характер оборота может указывать иего смешанный индоевропейско(? > прото-елавянеко)-мерянский характер — как результатпостепенного слияния и смешения двух этносов сперевесомнафинноугорскойстороне.Сэтимологической точки зрения предполагаемое мер.*е01е, «здоровый; здоровье» связано с псл. *её1ъ«целый, здоровый», прус. (балт.) kails «здоровый»,гот. (герм.) hails «то же», восходящими к и-е.*kailo-/-lu — «здоровый, целый, невредимый». Всубстратном индоевропейском (фатьяновском,протославянском) языке, передавшем данное словомерянскому, оно к моменту вхождения в мерянский«кормить»,поэтомусохранениепрежнегозначения в рассматриваемом обороте можно былобы объяснить только как традиционное, чтотребовалобыновогогипотетическогодопущения.Часть 1. Мерянский язык. Лексикаязык, очевидно, могло иметь форму *е’о1и/ -ъ, что в мерянском, не имевшем палата-§§§§§§§§§§§§§§§§§§§лизованного е’ и включавшем в свою фоне-тическую систему редуцированные, в том числеблизкое к данному фатьян. (протосл.) и/ъзаднерядное е, должно было отразиться как *Є01.Впоследствии при сближении мерянской фонетикисо славяно-русской мер. *Є01 – могло передаватьсяс помощью тогда еще мягкого (в древнерусском)цкак цёл-, что в дальнейшем дало исторически засви-детельствованное цол-. Важно отметить, что и гер.(гот.) hails, и соответствующее ему в балтийскомпрус. kails употреблялись в приветствиях созначением «здравствуй!» как сокращенный вариантпервоначально полного «(будь) здоров!» сопущенным глаголом-связкой, ср. дангл. wes hai«будь здоров!» (Kluge-Mitzka 298; ЭССЯ III 179-180; Топоров (I – К) 136-142). Соответствие этомуобороту, по-видимому, имелось и в прасла- вянскомязыке, о чем до сих пор реально свидетельствовалотолько полаб. c’ol «за (твое, ваше) здоровье (букв. -здоров (будь)!)» (SEJDrzP I, 86), подтверждаемоестсл. цАло- вати «приветствовать», то естьговорить цАлъ (б^ди), ср. здороваться, то есть гово-рить «здоров (будь)», укр. Здоров! «Здравствуй!»Добавление фатьяновского (прото- славянского)примера, сохраненного постмерянскими русскимиговорами, является еще одним аргументом в пользуорганичности и характерности этого оборота дляпрасла- вянского языка в целом.Шомарь Никита, крестьянин, 1500 г.,Владимир (Веселовский 372). Пример, извлеченныйиз«Ономастикона»,вкоторомсобраныдревнерусские имена, прозвища и фамилии,отражает прозвище с мерянской территории, где вэтовремяещемоглипроживатьнеассимилированные носители мерянского языка.Поскольку среди крестьян мерянский язык,несомненно, держался дольше всего (связанные сземлей, они меньше переезжали с места на место),можно считать, что носителем рассматриваемогоявно не- славяно-русского прозвища скорее всег§§§§§§§§§§§§§§§§§Даннаяформачастично не совпадает с ходом фонетическихпреобразований, намечаемых для развития псл.*её1ъ, в кн. «Вступ до ПОРІВНЯЛЬНО-ІСТОРИЧНОГОвивчення слов’янських мов»: *к^1ъ^ *к’31ъ ^^к’ё1ъе’ё1ъ [17, с. 66], — однако в этомнет противоречия, так как имеется в виду неистория праславянского языка в целом, аразвитие одного из возможных окраинных про-тославянских диалектов, который (не без вли-яния контактов с мерянским) мог иметь ча-стичноотличавшуюсяотпредложеннойфо-нетическую эволюцию.111был мерянин. Дополнительным аргументом впользу этого является также факт, что к началу XVIв. на землях нынешней Владимирской областикоренным финно-угорским этносом могли бытьтолько меряне, так как проживавшая в Муроме иего окрестностях мурома к этому времени должнабыладавноассимилироваться.Прозвищепредставляет собой, по-видимому, сокращенное всамом мерянском языке в результате стяжения илинеточно переданное при записи сложное слово созначением «черника (букв. — черная ягода)»,реконструируемое для мерянского как *Somar(?) <*So(m) + *таГ(э) < *same + *mare. Каждый изкомпонентов предполагаемого мерянского словаимеет при этом бесспорное финно-угорскоепроисхождение,подтверждаемоеданнымиродственных финно-угорских языков. Так, дляреконструируемого мер. *som < *Same «черный» вкачестве этимологически связанных с ним слов изродственных финно-угорских языков можно при-вести следующие: ф. hamy «сумерки», морд. Эчемень «ржавчина», морд. М шямонь «то же», мар.шеме «черный», шем «черный; грязный (о белье,помещении)», мар. Г шим «черный», удм. с1мыд«пасмурный (о погоде)», сыяыяы «ржаветь», комисім «ржавчина; ржавый; смуглый; буровато-черный; темный», хант. (каз.) сами (сами«ржавчина», манс. сэмыл «темный; черный»,(конд.) simil «ржавчина», венг. ст. szenny «грязь» <ф.-уг. *s8m3 «ржавчина; ржавый, черный» (КЭСКЯ258). Мер. *som среди приведенныхсоответствий выделяется оригинальностью формы,возникшей, видимо, из *same в результате действиятипично мерянской фонетической закономерности— перехода а > о в новом закрытом слоге. Чтокасается предполагаемого мер. *mar(e) «ягода», тооно также, и даже с большей вероятностью,проявляетсякаксловофинно-угорскогопроисхождения, ср.: ф., кар., вод. marja «ягода»,вепс. marg, marj, mard, эст. mari, ген. ед.ч. marja,лив. mora, mora, mara, саам. H muor’je «то же»,морд. М марь «яблоко < ягода», мар. мор «ягода(обычно о землянике)». мар. Г мор «земляника;клубника», хант. (вост.) murep «гроздь, кисть ягод»,манс мори «гроздь (ягод)» < ф.-уг. marja «ягода»(SKES II 334; Collinder 412). Здесь мерянское словонаиболее близко в основном к прибалтийско-финским (за исключением ливского) и мордовскимязыкам, отличаясь от саамского, обско-угорских имарийского, где своеобразное развитие получилвокализм первого слога слова.**************************************** В финно-угристикеэти параллели в данном объеме признаются невсеми. Часть ученых [73] относят слова,связанные с рассматриваемым корнем, к числуфинно-пермских,ограничиваякругязыковмарийским, удмуртским (под вопросом) и коми ивозводя соответствующие слова этих языков кпраязыковому(ф.-перм.)*sime.Подобныйподходпредставляетсянедостаточнооправданным.112О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуЭТИМОЛОГО-ЛЕКСИКОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ МЕРЯНСКОГО СЛОВАРЯРассмотреннаяэтимологияреконстру-ируемых мерянских слов при всей вынужденнойколичественнойограниченностисобранногоматериала позволяет дать общую предварительнуюхарактеристику мерянской лексики.Рассмотренные лексемы составляют словник,включающий около 100 единиц. Однако, посколькупри освещении лексики в целом целесообразнососредоточить внимание на так называемыхкорневых словах, оставляя в стороне производныеи варианты, в общей сложности приводимая нижелексика включает около 70 слов. Для удобствасопоставленияссоответствующимфинно-угорским материалом здесь оно проводится восновном согласно тому подразделению натематические группы, которое предложено К.Редеии И.Эрдейи [73]. Но в отличие от подачиматериала, примененной там, где он сразу жерассматривается на основании сравнительно-исторических принципов, здесь весь привлеченныймерянский лексический материал вначале дается врамках тематических групп независимо от егопроисхождения. Только после этого общегообозрениярассмотреннаялексикабудетпредставлена исходя из ее происхождения —финно-угорского (уральского) и заимствованного.В границах этих двух основных групп по воз-можности будут указаны более конкретныегенетические ее связи, что касается исконнойлексики, и языки-источники, что касаетсясловарных заимствований.1. Местоимения и служебные слова:и (союз): *ра; и, даже (усилительныечастицы): *-ka, *-ki; нет: *nemen; этот: *Si; я:*та.2. Названия органов, частей тела, выделенийи болезней живого организма:перо: *tolGe; язык (отражено в переносномзначении «речь»): *jelma(-e).3. Названия,связанныесродством:женщина (старуха): *ku^a; мана, мать: *mama(e);отец: *at’a(-e) / *аСа(-е); старшая сестра, тетя(крестная мать): *koka (? дядя (крестный отец):*koko).4. Природа:а) элементы, формации и явления природы:берег (низкий, заросший высокой травой): *pana(-e); болото: *nero(-e); вьюга: *pujeGa(-e) < дуть:pu(j)-; дым, дымить: *Sap-; ложбина, низина:*lot’ma / *loCma(-e); огонь: *tule; озеро: *jahre(-e);Часть 1. Мерянский язык. Лексикарека: *juk (ст. *joGe);б) растительный мир: верба: *Sarne; вяз:Sol’a(-e); гнилушка: *makSa(-e); гриб (в частности,древесный): *pag(G)a/*pog(G)a(-e); дуб: *toma(-e);конопля: *moska(-e); кора: *kere; крапива: *nuS;ягода: *mar(e).в) животный мир: белка: *urma(-e); ворона:*0arak(e) (-a); галка: *agka(-e); гнездо: *peZe;журавль: *kurGa(-e); корова: *l’ejma(-e); кукушка:*kaGa(-e); лось: *SorDe; орел: *kutke; рыба: *kol;рябчик: *muZa(-e); собака: *РЄП(Є); собака(молодая): *kut’a(-e); хариус (рыба): *SorjeS;г)минералы: камень: *ki(£) / *ku.5. Названия для обозначения элементарныхявлений жизни, действий, восприятий (глаголы):боязнь (бояться): *реlemа; быть: *jole-(пусть будет: *joluS; бывший: *ul’Sa); видеть,смотреть > вот: ^ар- (>: *jou); глотать: *nele-;(п(р)оглотивший: *nel’Sa/-e); делать: *para-(делающий, дельный (быстрый): *parapa); жить,живой: ’^^-/-а- (безжизненный: *il’Doma/-Dome);знать(чувствовать):*tuDo-(знающий(чувствующий): *tuDo^a); кормить < давать:*anDo- (кормящий (дающий): *anDopa); мочь:*pojmo- (могуирй: *pojmopa); разговор, речь:*kolBe/-a; разрыв < разорвать: *sеZema; сдыхать:*kole-/-e- (болезнь (тяжелая): *kolema); сказать,говорить: *mere-/-e- (скажи: *merek); умирать:*hali-/-e-; хотеть (желание): *tohte(-).6. Слова, служащие для выражения ори-ентации в пространстве:вот: *jou (указательная частица).7. Названия, служащие для выраженияразличных качеств, свойств, состояний и возраста(прилагательные):здоровый: *cole; красивый: *maZe(j); мало:*pahe; сильный (здоровый): *раDrа; черный <ржавый: *Som < Sаmэ.1138. Слова, обозначающие жилище, занятия,питание, одежду, средства передвижения:вилы (двурогие): *^en (ед.ч.); деревня: *ра1о(-э); масло: *0oj < *0aje (намасливание: *poj1ema);овощи (свекла, брюква, огурцы): *pahCa; перемет:*реЕ)’та; путешествие: *matkoma (путь: *mat <*matk(e)); сарай: *koju; топор: *kir^as.9. Числительные:один: *ik(e)/*Uk(e) (единичка: *ikana/ Ukana);семь: *s’eZ’um.10. Верования:душа: *1i1; дьявол: *jo01os(-es) (? > *jo(P)1s);курган: *pano(-e) (класть: *pane- /-Э-); хоронить(по христианскому обряду): *koroni-.По своему происхождению мерянскаялексика делится на исконные финно-угорскиеэлементы разной хронологической глубины и,соответственно, генетических связей (уральские,финно-угорские, финно-пермские и т.д.) изаимствования. Совершенно четко разграничиватьте и другие часто очень трудно, так как в каждом изслоевисконнойлексикимогутбытьзаимствованные и включенные слова, настолькоглубоко вросшие в нее и слившиеся с исконнымилексическими элементами, что в настоящее времяих почти невозможно различить. Эти, по-видимому, субстратные элементы должны хотя быпредположительно указываться для того, чтобы впоследующих исследованиях мог быть оконча-тельно установлен их характер.Та же лексика, прежде всего исконная, будетрассмотрена ниже по отдельным праязыковымгенетико-хронологическим слоям, причем впределах каждого слоя будет приведена в составеназванных ранее тематических групп. Далее, такжев составе тематических групп, но в основномисходя из принадлежности к тому или иномуязыку-источнику будет дана заимствованнаялексика.Итак,этимолого-лексикологическийанализ мерянской лексики по происхождениюпозволяет выделить в ней следующие основныегруппы.ИСКОННАЯ ФИННО-УГОРСКАЯ ЛЕКСИКАЛексический слойуральского происхождения1. Местоимения и служебные слова: этот:*si (фин. se «этот», эст. see «то же», морд. Э се«тот; этот», морд. М ся «то же», мар. седе «тот»,хант. si «тот, этот»; нган. sete «он» < урал. *Сі/Се)(ОФУЯ 399);я: *ma (фин. mina, ma «я», эст. mina, ma,саам. Н mon, морд. мон, мар. мый, мар. Г мынь,удм. мон, коми ме, хант. (каз.) ма, манс. am, венг.ЄП «то ЖЄ» (engem «меня»); нен. мань «я», эн.mod’i, нган. mannag, сельк. man, кам. man, койб.монъ, матор. манъ < урал. *mi-na/*me-na «то же»)(ОФУЯ 399; Janhunen 86).2. Названия органов, частей тела, выделенийи болезней живого организма:перо: *to1Ge (саам. Н do1’ge «перо», морд.толга, удм. тылы, коми тыв «то же», хант. (каз.)тухал, тухал «крыло (птицы)», манс. товыл «тоже», венг. to11 «перо»; нен. то «крыло (птицы)»,эн. tua, нган. t’u 116t’ua «то же», сельк. tu «перо, крыло», матор. ту«перо», туда «крыло» < урал. *tu1ka «перо,крыло») (ОФУЯ 400; MSzFUE III 637; Janhunen166);3. Названия, связанные с родством: отец:*аt’a/*аCa (фин. ati «тесть, свекор», atti «отец», эст.att, ген. ед.ч. ati «то же», морд. атя «старик», мар.ача «отец; свекор», мар. Г атя «отец», удм. атай«то же», венг. atya «отец; монах»; эн. at’a «отец!»(при обращении), нган. t’a «то же» < ? урал.*at’a/*at’i) — сомнение в существовании родствавызывается возможностью заимствования частислов (напр., удм.), а также самостоятельного ихразвития в отдельных языках (MSzFUE I 100-101).4.Природа:а) элементы, формации и явления природы:болото: *nero(-e) (фин. noro «ложбина, болотистаялощина», эст. noru «сток воды; маленький, слаботекущий ручей», мар. норо «сырой; влажный», удм.нюр «влага, сырость; болото», коми нюр «болото»,хант. (каз.) нёрум «то же», манс. няр «болото(моховое,О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкубез травы)», венг. nyirok «сырость, влажность;(анат.) лимфа»; ? эн. nor «бессточное озеро,превращающееся при пересыхании в болото»,сельк. njar «(торфяное) болото; тундра» < урал.*Погз «болото; влажный») (MSzFUE III 486-487;ОСНЯ II 89);дуть: *pu(j) (на основе которого собственномерянское вьюга: *pujeGa) (морд. Э пувамс «дуть»,мар. пуаш, хант. (вост.) pOyta, манс. пувлуцкве «тоже», венг. fUjni «дуть; веять; трубить»; нен. пуць«подуть; раздуть (огонь)», эн. fuegabo «дуть», нган.fuarUma «то же», сельк. p‘Ua B «(я) дую», кам.phu’bl’am «то же», койб. публя «(он) дует», матор.халнамъ «дую» < урал. *puw3- /*puy3-) (MSzFUE I219; Janhunen 128-129);огонь: *tule (фин., эст. tuli «огонь», саам. Нdolia, морд. тол «то же», мар. тул «огонь; костер»,мар. Г тыл «то же», удм. тыл «огонь», коми тыв (всложном слове тывкорт «огниво», где корт«железо»); нен. ту «огонь», эн. tu, нган. tui, сельк.tu, кам. зш, койб. сы, сю, аб. thuy, матор. tui, тайг.туи, караг. дуй < урал. *tule (ОФУЯ 403; SKES V1388-1390; Janhunen 166);река: *juk < ст. *joGe (фин. joki «река», эст.jogi, саам. Н jokka «то же», ? морд. М Ев «р.Мокша», ? мар. Г йогы «течение, поток», удм.юшур «река» (шур «река»), коми ю, ? хант. (каз.)юхан «речка», ? манс. я «река», венг. ст. jo; нен. яха,эн. jaha, сельк. ke «то же», кам. t’aya «река, речка,ручей», матор. чага, тайг. чага «то же» < урал.*jokе «река») (ОФУЯ 403; MSzFUE II 339-340;Janhunen 35);б)растительный мир:гриб: *pag(G)a/*pog(G)a (морд. Э панго«гриб», морд. М панга, мар. по/гго, мар. Г понгы«то же», манс. пatjх «мухомор», хант. (вост.) ра^«тоже»,pagkelta«шаманить,наевшисьмухоморов»; нган. ст. fanka- < *pag- ka- «бытьпьяным (от мухоморов)» < урал. *pagka «гриб»)(Alvre II 57; Collinder 408; Терещенко Нган. яз. 35-36);в)животный мир:.ворона: *0arak(e) (фин. varis, ген. ед.ч.variksen, эст. vares, ген. ед.ч. varese, лив. varikS,саам. Н vuo(r)a$as, морд. Э варака, морд. М варси«то же», ? мар. вараш «ястреб» (изменениезначения, перенесенного на другую хищнуюптицу?), мар. Г вараш, ? удм. варыш, ? коми варыш«то же», хант. (каз.) вурнга «ворона», манс. ури(нзква), венг. varju, акк. ед.ч. varjat; нен. варцэ,сельк. kwera, кам. bari «то же», койб. bare «ворон»,матор. бере «то же» < урал. *war3 «ворона»)(ОФУЯ 404; КЭСКЯ 47-48; SKES V 1654-1655;Часть 1. Мерянский язык. ЛексикаMSzFUE III 673-674; Janhunen 170);гнездо: *peZe(a) (фин., кар., вод. реsа«гнездо», эст. реsа, вепс., лив. peza, саам. Н bssse,морд. Э пизэ, морд. М пиза, мар. пыжаш, мар. Гпыжаш «то же», удм. пуз «яйцо», пуз- кар «гнездо»(где кар «гнездо»), коми поз, хант. (вост.) pal, манс.пити, венг. feszek «то же», ст. feze «его гнездо» <*peZ(e); нен. пидя «гнездо», эн. fide, fire, нган. pette,сельк. peD, кам. phida, койб. пидэ < урал. реsа «тоже») (ОФУЯ 404; Alvre I 32, 78; КЭСКЯ 223; SKESIII 531; MSzFUE I 205; Janhunen 126; Collinder 408);журавль: *kurGa(-e) (фин. kurki «журавль»,эст. kurg, ген. ед.ч. kure, лив. kurG, kurgez, саам. Нguor’ga, морд. Э карго, морд. М карга; нен. харё,эн. kori, сельк. k^a, кам. kuro, kuru’ju < урал. *kurk3«то же») (Alvre II 40; SKES II 245; Janhunen 54);рыба: *kol (фин., кар., эст. kala «рыба», вепс.,вод. кала, лив. kala, саам. Н guolle, морд. кал, мар.кол, хант. (каз.) хул, манс. хул, венг. hal; нен. халя,(ям.) халэ, эн. kare, нган. koli, сельк. qeli, кам. коле,койб. кола, матор. challa, тайг. -galae (в argalae «ло-сось речной (Salmo fluviatilis)»), караг. kale «то же»< урал. *kala «рыба») (ОФУЯ 404; Alvre I 27-28;SKES I 146; MSzFUE II 250; Janhunen 59; Collinder406).5. Названия для обозначения элементарныхявлений жизни, действий, восприятий (глаголы):боязнь < бояться: *pelema (фин. pelkaan «(я)боюсь», эст. реlgama (peljata) «бояться», саам. Нballat, морд. пелемс, удм. (диал.) pulini, коми повны,хант. (каз.) палты (палты), манс. пилуукве, венг.felni; нен. пилюць «то же», эн. fiebo «(я) боюсь»,нган. filitima, кам. p’i mnem «то же» < урал. *РЄ1Є-«бояться») (ОФУЯ 405; КЭСКЯ 223; SKES III 516-517; MSzFUE I 198; Janhunen 124-125);глотать: *ПЄle (п(р)оглотивший: n’el’sa)(фин. nielia «глотать (проглатывать)», эст. neelama,caaм. H njieliat, морд. нилемс, мар. нелаш, удм.ньылыны, коми ньылавны «то же», хант. (каз.)нелты «глотать с жадностью», манс. na it-«глотать», венг. nyelni «то же»; нен. нала(сь)«съесть жадно, быстро, большими кусками», эн.nodda «то же; глотать», нган. nalta «то же» < урал.*Пе1е- «глотать») (ОФУЯ 405; Alvre I 49; КЭСКЯ199; SKES II 376; MSzFUE III 479);жить: *е1а(-е) (безжизненный:: *il’Doma)(фин. elaa «жить», эст. е1аma, лив. je’lle, саам. Нcellet, морд. эрямс «то же» < *el’ams, ср. морд. Ээльнемс «веселиться, ликовать; резвиться», морд. Мэле «да (подтверждение)» < *эляй «живет», мар.илаш, мар. Г ыпаш, удм. улыны, коми овны, хант.(каз.) йил- палаты «обновиться, ожить», йилпи«живун (незамерзающее место на реке)», манс. ял-117туукве «ожить; зажить (о ране)», ялуп «живун(глубокое место на реке, где зимой скапливаетсярыба)», венг. elni «жить»; нен. иле(сь) «то же», эн.jiredo ’ «(я) живу», нган. nile-tm «то же», сельк. iliqo«жить», кам. d’ili «живой», тайг. илиндё «живо» <урал. *еЫ- «жить») (ОФУЯ 405, КЭСКЯ 203; SKESI 37-38; MSzFUE I 145-146; Janhunen 27; Ткаченко134-143).знать (чувствовать): tuDo- (знающий(чувствующий): *tuDo^a) (фин. tuntea «чувствовать;знать», эст. tundma, саам. Н dow’dat «то же», удм.тодыны «знать», коми тодны «то же», венг. tudni«знать; уметь; мочь»; нен. тумдась «узнать;отметить», эн. tuddabo «узнаю, угадываю», нган.tumtu’ama «угадываю», кам. t emnem «знать,понимать», койб. тымнемымъ «знаю» < урал.*tumte «знать < видеть») (ОФУЯ 405; КЭСКЯ 283;SKES V 1399-1400; MSzFUE III 646648; Janhunen167);класть: *pane-(-e) > собств. мер. pano/-e«курган» (фин. panda «класть», эст. panema, лив.panda, морд. панемс «печь (хлеб) < класть (в печь);гнать», удм. поныны «положить; налить; обуть,надеть», коми (диал.) пбнны «обмануть; запутать»,хант. (каз.) пунты (пунтй) «положить, надеть наголову», манс. пинуукве «положить; налить;надеть»; нен. пэнзь «положить», эн. fugabo «кладу»,морд. М -га, мар. -ке (в шке «сам»), удм. -ке (кин ке«кто-то»), коми -ко (код ко «кто-то»), манс. -ki(amki «я сам», где am «я») < ? ф.-уг. *-ka, *-ki-, ср.,возможно, также родственную кам. -ko/-ko, -go, -goусилит. частицу «и, же», свидетельствующую обуральских истоках данного явления, – ОСНЯ I 325-326) (Аристэ I 303; КЭСКЯ 137; Галкин 94;Хелимский 96-97);нет (ничегб): *nemen (удм. но- «ни» (но- кин«никто»), коми (-)ном (в нинбм «ничто, ничего»),нем «ничто, ничего», хант. нэм «не» (нэмхулта«никуда», где хулта «куда»), манс. нэм «не»(нэмхот «нигде; негде», где хот «где»), венг. nem(nem) «нет, не», ne «не» при гл. повел. накл. < ф.-уг.(вост.) *nami «нет, не») (MSzFUE III 464-466);и (союз): *ра (? ф. -ра, -ра (усилит. частица:ну и, ну уж, же, ведь, то, если бы, а вот), ? эст. -р(minap «именно я, это я», где mina «я»), ? удм. не«де, мол», ? коми по «мол, дескать», хант. па «и(союз)» < ф.-уг. *р£’ (усилит. частица)). Если неподтвердится мысль о связи мерянского ихантыйского соответствий с явлениями другихфинно-угорских языков, что маловероятно, тоследует считать данный факт одним изсвидетельств древних мерянско-угорских языковыхконтактов (Аристэ I 303-304; КЭСКЯ 227).нган. (ст.) fanu’ama, сельк. pennaB, кам. phell’im,койб. паллямъ «то же», матор. аннамъ«закладываю», хеннамъ «кладу» < урал. pane-«класть») (Alvre I 87; КЭСКЯ 228; SKES III 483-484; Collinder 408);(тяжелая) болезнь < смерть: *kolema(сдыхать < умирать; *kole-) (фин. kuolema«смерть», эст. (диал.) koolma «умирать < смерть,умиранье», морд. кулома «смерть», мар. колымаш,удм. кулон, коми кулом «то же», хант. (каз.) хал’ты«подохнуть»,манс.холунхве«погибнуть;кончиться», венг. halni «умирать»; нен. хась2. Названия органов частей тела: язык (словозасвидетельствовано в переносном значении«речь») *jelma (-e) (сaaм. H njal’bme «рот», мар.йылме «язык«умереть», эн. karo’ «(я) умираю», kado’, нган.ku’am, сельк. kuang, кам. kuil’em, койб.кулягандамъ «то же», матор. кайма «мертвый»,тайг. kchaima «то же» < урал. *kole- «умирать»)(ОФУЯ 407; КЭСКЯ 143, SKES II 239; MSzFUE II250-251).Лексический слойфинно-угорского происхождения1. Служебные слова:усилительные частицы (типа рус. -то, жё)\ *-ka, *-ki (фин. -kaan, -kin, эст. -ki(-gi), морд. Э -как,118(анат., лингв.)», мар. Г йылмы «то же», хант. (каз.)нялум «язык (анат.)», манс. нелм, нёлум «то же»,венг. nyelv «язык (анат., лингв.)» < ф.-уг. *Па1та«язык») (ОФУЯ 412; MSzFUE III 480-481).3. Природа:а) растительный мир:вяз: *во1’а(-е) (фин. salava «ива ломкая»,морд. Э селей «вяз», морд. М сяли, мар. шоло, венг.szil < ф.-уг. *Sа1а «то же») (ОФУЯ 414; SKES IV954; MSzFUE III 587);кора: *kere (фин. keri «новая кора на березе,выросшая на месте содранной», эст. (ст.) kere«лыко, луб», саам. Н garra «кора», морд. Э керь«лубок, кора», морд. М кяр, мар. кур, мар. Г кыр,удм. кур «то же», коми кор «кожура, шелуха», хант.(вост.) kar «кора, кожура; струп, короста», манс. ker«кора; кожура», венг. kereg «^pa, корка, скорлупа»,ст. ker «кора» < ф.-уг. *kere «кора, корка») (ОФУЯ415; КЭСКЯ 133; SKES I 183; MSzFUE II 353);ягода: *mar(e) (фин. marja «ягода», эст. mari,ген. ед.ч. marja, лив. mora, саам. Н muor’je «то же»,О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуморд. М марь «яблоко < ягода», мар. мор «ягода(обычно о землянике)», хант. (вост.) murep «гроздьягод», манс. мори «гроздь» < ф.-уг. *marja) (Alvre I51; SKES II 334; Collinder 412);б) животный мир:собака: *pen(e) (фин., эст. peni «собака»,саам. Н bffina, морд. пине, мар. пий, удм. пуны, комипон, венг. fene < *pene «язва, злой, лютый,свирепый» (в ругательствах fene egye meg «пустьсъест тебя fene (? собака)», ср. рус. пёс тебязаешь!) < ф.-уг. *pene «собака») (ОФУЯ 416;КЭСКЯ 224-225; SKES III 517-518; MSzFUE I 200);собака (молодая): *kut’a(-e) (эст. kutsikas«щенок», ? морд. М кутю «сережка (на дереве)» <(перен.) «щенок, котенок», ср. укр. котики«сережки (на вербах)» в связи с их пушистостью,мягкостью, удм. кучапи «щенок» (пи «детеныш»),коми кутян (кути, кутю, кутюпй) «щенок», хант.(каз.) кетюв «то же», манс. кутюв «собака», венг.kutya «то же» < ф.-уг. *kut’a/-‘u «(молодая) собака»);в финно- угристике до последнего времени словомфинно-угорского происхождения не признавалось,расцениваясь как звукоподражательное (MNTESz II686-687), однако поражает обилие финно-угорскихпараллелей, что вынуждает отдельных исследова-телей высказывать предположение о его финно-угорских истоках (КЭСК 147); обращает на себявнимание и самодийская параллель: нен. хутю«молодая собака; (дет.) собака»; не исключено, чторечь идет о древнем заимствовании неизвестногопроисхождения в финно-угорских или — шире —уральских языках;в) минералы:камень: *ki(p)/*ku (фин., эст. kivi «камень»,морд. кев, мар. ку «то же», удм. ко «жернов», комиизки «то же» (из «камень»), хант. кев «камень»,манс. kap «камень; жернов», венг. kO, акк. ед.ч.kOvet < ф.-уг. *kiwe «камень») (ОФУЯ 417; КЭСКЯ123; SKES I 203; MSzFUE II 368-369).морд. М няемс «то же», удм. (диал.) naani «рассмот-реть», хант. (вост.) nita «виднеться», манс.нэглу^кве «появиться, показаться», венг. nezni«смотреть» < ф.-уг. nake- «видеть, смотреть»)(ОФУЯ 417; SKES II 410; MSzFUE III 470);кормить < давать: < *anDo- (кормящий <дающий: *anDopa) (фин. antaa «давать», эст. andma«то же», саам. Н vuow’det «продавать», морд.андомс «кормить», удм. удыны «напоить», комиудны (в парном сочетании вердны-удны «кормить-поить», где вердны «кормить»), венг. adni «давать»< ф.-уг. *amta- «то же») (ОФУЯ 418; КЭСКЯ 295-296; SKES I 20; MSzFUE I 69).5. Названия, служащие для выраженияразличных качеств, свойств (прилагательные):черный < ржавый: *som < same (фин. hamy«сумерки», морд. Э чемень «ржавчина; суховей;мгла», морд. М шямонь «ржавчина; накипь», мар.шеме «черный», мар. Г шим «то же», удм.сыномыны (сынынй) «ржаветь», коми сім«ржавчина; ржавый; смуглый; буроваточерный,темный», хант. сами (самИ) «ржавчина», манс.сэмыл «черный», венг. szenny «грязь» < ф.-уг.*s£m3 «ржавчина; ржавый») (КЭСКЯ 258).Этимология признана не всеми, часть ученыхсближают только марийскую и пермскиепараллели, выводя их из ф.-перм. *sim3 (ОФУЯ427).4. Названия для обозначения элементарныхявлений жизни, действий, восприятий (глаголы):быть: *jole- (пусть будет: *jolus; бывший:*ul’sa) (фин. О1^ «быть», эст. olema, морд. улемс,мар. улаш, удм. вал «был», коми волі «то же», хант.(каз.) вел1 ты «жить; быть; находиться», манс.олуукве «быть, иметься, жить; содержаться;находиться, состоять», венг. volt «был» < ф.-уг.*wo1е- «быть») (ОФУЯ 417; КЭСКЯ 67; SKES II427428; MSzFUE III 669-671);видеть, смотреть: *nap- > вот: jou (фин.nahda (nakee) «видеть», эст. nagema «то же», саам.Н niegadit «видеть во сне», морд. Э неемс «видеть»,7. Числительные:один:*ik(e)/*Uk(e)(один,уменьш.:*ikana/Ukana) (фин. yksi, ген. ед.ч. yhden «один»,эст. U ks, ген. ед.ч. Uhe, саам. Н ok’ta, морд. Эвейке, морд. М фкя, уменьш. фкяня, мар. ик (йкте),удм. одиг (ог), коми отик (оти), ? хант. ит, ? манс.акв (аква) < ф.-уг. *ikte/*Ukte) (ОФУЯ 423; КЭСКЯ212; SKES VI 1856-1859).Часть 1. Мерянский язык. Лексика6. Слова, обозначающие жилище, занятия,питание:масло: *^oj < *Paje (намасливание: *Pojlema)(фин. voi, эст. vOi «масло», лив. vui, саам. Нvuoggja, морд. Э ой, морд. М вай, мар. уй, удм. вой«то же», коми вый «масло; жир (рыбий)», хант.(каз.) вуй (вуй) «жир, сало», манс. вой «жир; масло»,венг. vaj «масло» < ф.-уг. *woje «то же») (ОФУЯ422; КЭСКЯ 71; SKES VI 1803-1804; MSzFUE III666-667).8. Верования:душа < дыхание, дух: *lil’ (фин. loyly «пар (вбане)», эст. leil, ген. ед.ч. leili «пар; душа, жизнь»,саам. Н liew’la «пар (особенно в бане)», удм. лул«душа, дыхание, жизнь», коми лов «душа, дух,119жизнь», дперм. lol «то же», хант. (вост.) lil «жизнь;дыхание; дух; душа», манс. lili «дыхание; душа»,венг. lelek «душа, дух; сердце; совесть; лицо(человек); дыхание; жизнь, самосознание», ст. (Xв.) Lele «имя венгерского вождя» < ф.-уг. *lewle«дыхание, дух, душа») (ОФУЯ 424; КЭСКЯ 160;SKES II 323; MSzFUE II 397-398; Чернецов-Чернецова 78).Лексический слойфинно-пермского происхождения1. Названия, связанные с родством:женщина (старуха): *kU^a (? ф. kave «живоесущество, человек; девочка, девушка; овечка;лесной зверь; мифологическое существо», ? эст.(диал.) kabo (kabe) «девушка, женщина», ? саам. Нgaba «жена», мар. кува «старуха», мар. Г кувы«свекровь, теща», кыва «тетушка (в почтительномобращении)», удм. (юж.) куба «свекровь» < ф.-перм. *k3^3 «живое существо, создание» < и-е.*skab «творить, создавать») (SKES I 175).2. Природа:а) элементы, формации и явления природы:ложбина, низина: *lot’ma/locma(-e) (фин. (диал.)lotma (lotmo) «долина», кар. lodma, морд. Э лашмо«то же; низкое болотистое место», морд. М лашма«лощина, долина», коми лажмыд «невысокий,приземистый;отлогий,пологий,покатый;неглубокий, мелкий» < ф.-перм. *lfCmf «низина;низкий») (КЭСКЯ 156; SKES II 301);б)растительный мир:дуб: *toma(-e) (фин., кар., вод. tammi «дуб»,эст. tamm, ген. ед.ч. tamme, лив. tam, ген. ед.ч. tam,морд. Э тумо, морд. М тума, мар. тумо, мар. Гтум, удм. тылы, коми (дперм.) тупу «то же»(удмуртское и коми слова, очевидно, восходят кобщепермскому *tU- pU < ? раннеперм. *tUm-pU) <ф.-перм. tfm3- «дуб», КЭСК 286). Данная точказрения разделяется не всеми, часть исследователейотделяет пермские слова от финских (при-балтийско-финских, мордовских и марийского);наиболееоправданнымпредставляетсяпредположение о финно-пермском характере словаи его заимствовании из индоевропейского языкапротославянско- го типа, ср. псл. *dob^ (ЭССЯ V97), в таком случае за исходную следовало быпринять финно-пермскую праформу *t£mp<? сразным ее развитием в финской и пермской ветвях;в)животный мир:белка: *Urma(-e) (фин. orava «белка», эст.orav, саам. Н oar’re, морд. ур, мар. ур, коми ур < ф.-перм. *ora) — в прибалтийско- финском и120мерянском присоединен частично видоизмененныйсуффикс -va(*-pa) < *-^а < *ра, отсутствующий вдругих языках (ОФУЯ 428; КЭСКЯ 297-298; SKESII 436; Хакулинен I 125-126);орел: *kutke (фин. kotka «орел», эст. kotkas,саам. H goas’kem, морд. куцкам, мар. кучкыж «тоже», куткыж «беркут», удм. (диал.) kuts «птица,похожая на орла, но меньше размером», кыч(чуньы-кыч) «ястреб-тетеревятник», коми кутш«орел» < ф.-перм. *koCka «то же») (ОФУЯ 429;КЭСКЯ 148; SKES II 224).3. Названия для обозначения элементарныхявлений жизни, действий, восприятий (глаголы):мочь: |Joj(mo)- (могущий: poj(mo)£a) (фин.voida «мочь», voima «сила, энергия; здоровье;власть», эст. voima «мочь», voim «власть;могущество; сила, мощь», ? коми (уст.) ойос «сила»< ? ф.-перм. *voi- «мочь, быть в состоянии; сила»)(КЭСКЯ 204; SKES VI 1804-1805);разрыв < разорвать: *seZema (морд. Эсеземс «сорвать, оторвать; (обл.) перейти,переехать (через что-либо); (обл.) отойти (от кого-либо, от чего-либо)», сезема «обрывание,срывание», морд. М сяземс «разорвать, вырвать;оторвать, сорвать; взорвать; порвать, расторгнуть»,сязема «разрыв, расторжение», ? удм. сузямы«чистить, вычистить», ? коми сэзьны «поддатьпару; открывать суслоны (снимая верхние снопы);снимать крышку» < ? ф.-перм. *ses- «срывать(вырывать), открывать» (КЭСКЯ 271-272).4. Числительные:семь: *s’eZ’um (фин. seitseman «семь», эст.seitse, саам. Н сіе^, морд. сисем, мар. шым, мар. Гшым, (диал., вост.) sisi.m, удм. сизьым, коми сизим< ф.-перм. *segCema) — заимствование из какого-то индоевропейского языка, по-видимому, славяно-балтийского типа (КЭСКЯ 255; ОФУЯ 433; SKESIV 991).Лексический слойфинского происхождения1. Природа:а) элементы, формации и явления природы:дым, дымить: *sap- (фин. savu «дым», эст. (диал.)saV, ген. ед.ч. sau «дым, легкий туман», лив. sau«дым», саам. Н suovva, морд. Э сувтамс«окуривать», морд. М сфтамс, фон. seftams «то же;подкуривать (пчел)» < пфин. *s^p- «дым, дымить»)(SKES IV 986-987);озеро: *іаЬге(-е) (фин. jarvi «озеро», эст. jarv,О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкулив. jora, саам. Н jaw’re, морд. Э эрьке, морд. Мэрьхке, мар. ер, мар. Г йар < пфин. ^ау^)^ < *jakere< и-е. (диал., протосл.) *jagera/-o- «озеро», местн. п.jagere «в озере»). Формы всех финских языковвосходят к прафинской, в мордовских языках к еерефлексам присоединен уменьш. суф. -ке (SKES I132); слово, видимо, является заимствованием изиндоевропейского(скореевсего,протосла-вянского) языка, с носителями которого финнывошли в контакт в Волго-Обском междуречье;б)растительный мир:верба: *sa rne (фин. saarni «ясень», эст. saar,ген. ед.ч. saare, лив. sa rna «то же», мар. шертне«верба», мар. Г шартни «то же» < пфин. *sa rtne«ясень(?)») (SKES IV 939);в)животный мир:корова: *l’ejma(-e) < *lesma (фин. lehma«корова», эст. lehm, лив. ni’em, ni’eme «то же»,морд. Э лишме «лошадь», морд. М лишме «конь(только о красивом или игрушечном коне)» (SKESII 284) < пфин. *lesma «кобыла (дойная)» < *lasa-ema «лошадь-самка» < дбулг. *lasa (ср. чув. лаша— Егоров 126) «лошадь, конь» + пфин. < урал.*ema «мать; самка») (ОФУЯ 402);рябчик: *muZa(-e) (? ф. metso «глухарь», эст.metsis «то же», мар. музо «рябчик», мар. Г мызы«куропатка» < ? пфин. *metso «дикая птица из родакуриных») (SKES II 343).установить, что среди отмеченных слов, общих длямерянского и данных языков, имеются и другиеслучаи заимствования мерянским языком инофин-но-угорской лексики.Предполагаемые мерянские слова,имеющие соответствия в прибалтийско-финских (и саамском) языках1. Природа:а) элементы, формации и явления природы:берег (низкий, заросший высокой травой): *0ana(-e)(? ф. vana «след, тропа, русло реки», кар.-ливв. vana«низина, заросшая травой») (SKES V 1631-1632);б)животный мир:кукушка: *kaGa(-e) (фин. kaki «кукушка»,кар., вепс. kagi, вод. cako, эст. kagu, ген. ед.ч. kao,лив. k’ag, саам. H giekka «то же» < ? балт., ср. лит.gege/ gege) (SKES II 259);хариус: *sorjes (фин. harjus «хариус», кар.harjuS, вепс. hargus < ? пгерм. harzus, швед., норв.harr «то же»). Прибалтийско-финские языки моглибыть только посредниками при усвоениимерянским германского слова, однако в случаепринятия возможности его германского проис-хождения трудно объяснить соответствие мер. s-герм. h-, следовательно, слово может быть либофинно-угорским,либозаимствованнымприбалтийско-финскими и мерянским языками из2. Названия для выражения различных какого-то другого (негерманского) языка (SKES I50; Востриков I 46-50).качеств, свойств (прилагательные):мало: *pahe (фин. vahan «мало», vaha2. Названия для обозначения действий:«малый», эст. vahe «мало», морд. Э вишка «малый,маленький», веж(гель) «язычок (букв. — хотеть (желание): *tohte(-) (фин. tahtoa «хотеть»,маленький язык)», где -кель > -гель «язык», эст. tahtma «то же», саам. Н duos’tot «идтивеженсь «младший, меньший» < пфин. *va se навстречу; отвергать; отвечать») (SKES IV 1195,«малый, мало» < пгерм. *w0ha-, ср. дангл. wah 1196).«тонкий, мелкий»). Известные трудности при3. Слова, обозначающие жилище, средстваобъяснении возникают в связи с консонантизмом:передвижения:переход пгерм. -h- > пфин. -s- (SKES VI 1830-1831).путешествие: *matkoma (путь: *mat <Некоторуючастьмерянскойлексикисоставляют слова, общие со словами одной финно- *matk(e)) (фин. matka «путь», matkata «пу-угорской языковой группы, с одним или двумя тешествовать», эст. matk «путешествие», matkamaфинно-угорскими языками определенного ареала. К «путешествовать», саам. Н muot’ ke «конец санногоним принадлежат слова, общие: 1) с прибалтийско- полоза; путь») (SKES II 337);сарай: *koju (фин. koju «будка, шалаш (изфинскими (иногда также саамским); 2) с марийскими мордовскими; 3) с марийским; 4) с мордовскими; хвои)», кар. koju «будка; верх повозки» < швед. kojaбудка;шалаш»),следовательно,5) со словами угорских языков в целом или одного «избушка;словоскореевсегоявляетсяиз них. В настоящее время можно только отметить мерянскоеэто сходство и в редких случаях, когда существуют заимствованием из германских (скандинавских)явные исконно мерянские параллели подобных лек- языков, где посредниками были прибалтийско-сем, говорить об их заимствованном характере. Не финские языки (SKES II 208; Востриков II 28-29).исключено, что дальнейшие исследования позволятСлучаи соответствий с марийскимЧасть 1. Мерянский язык. Лексика121и мордовскими языками1. Слова, связанные с родством:старшая сестра, тетя (крестная мать):*koka (мар. кока «тетка, тетя», морд. Э кака «дитя,дитятко»).2. Природа (растения и животные):а) растения:гнилушка: *maksa(-e) (мар. мекш «гни-лушка», мар. Г макш, морд. Э макшо, морд. Ммакша «то же») (Востриков II 31);конопля: *moska(-e) (морд. Э мушко«конопля; кудель», морд. М мушка «волокно;кудель», мар. муш «пенька; кудель») (Халипов 129-131);б) животные:лось: *sorDe (мар. шордо «лось», морд. Эсярдо «то же») (Vasmer 377).Только в марийском языке обнаруживаетсясоответствие мерянскому слову со значением«крапива»: *nus (мар. нуж «крапива») (Vasmer418).Только в мордовских языках были об-наружены соответствия следующим мерянскимсловам:(обозначения действий) сказать, говорить:*mere-/-e- (скажи: *merek) (морд. Э меремс«сказать, приказать», морд. М мярьгомс «сказать,велеть, приказать; говорить (в роли вводного слова:мярьган «говорю» и т.п.)»); (обозначения качеств,свойств) красивый: *maZe(j) (морд. Э мазый«красивый», морд. М мазы «то же») — в последнеевремя сближаются также с удм. мусо «милый,дорогой», коми муса «милый, любимый» (КЭСКЯ179), в таком случае слово относится к финно-пермскомулексическомуслою;сильный(здоровый): *paDra (морд. Э вадря «хороший,красивый; добрый», морд. М вадря «гладкий,приглаженный (о волосах, шерсти, ворсе)»); (слова,связанные с занятиями): перемет: *peD’ma (морд.Э ведьме «повод, ремень (узды и т.п.); завязка,бечевка; конец, обрывок нитки») (Востриков II 28).К числу лексем, надежные соответствиякоторым обнаруживаются только в угорскихязыках, относятся связанные с действиями изанятиями,атакжеобозначениемместажительства, поселения: делать: *para- (делающий,дельный (быстрый): * Parana) (хант. (вост.) warta«делать, сделать», werta «то же», манс. варуукве«делать, сделать, изготовить, приготовить; строить,построить, устроить; создавать, создать: свершать,совершить; оказать (помощь); выработать»); де-ревня: *ра1о(-э) (хант. (вост.) puysl «деревня,населенныйпункт,поселение(рыбаков,охотников)», манс. павыл «деревня; поселок;селение», венг. falu, мн.ч. faluk/ falvak «деревня», ?ф. Palvala, (название деревни), ? кар. palvi «местожительства»). Изолированность прибалтийско-финскихсловзаставляетсчитатьихзаимствованиями (включениями) из других финно-угорских(угорских или саамского ?) языков; более надежнасвязь с угорскими словами у саам. balges «местовыпаса оленей», видимо, напрасно отвергаемого(MSzFUE I 181) < угор. (ф.-уг.?) *ра1YЗ (MSzFUE I180, 181; Серебр. Происхожд., 179).Особое место среди лексики финноугорскогопроисхождения занимает мер. agka «галка»,представляющее собой образование, возникшее,по-видимому,наосновесоответствующегопрафинско-угор- ского слова, ср.: ф. naakka«галка», кар. noakka, вепс. nak, nak, эст. hakk, морд.чавка, мар. чаїга, удм. чана, коми чавкан, венг.csOka. Если предположить общее происхождениеуказанных финно-угорских слов, что оспариваетсяввиду возможности их звукоподражательногохарактера и независимости развития (КЭСКЯ 300,MNTESz I 547-548), то, исходя из праформы*Cagka и принимая ее до известной степени ано-мальное развитие (преимущественно в при-балтийско-финских языках), можно считать этослово связанным как с прибалтийско- финскимиязыками, так и с восточной группой финно-угорских языков. Однако ввиду нерешенностиэтого вопроса в настоящее время нельзя определитьс точностью отношение мерянского слова к другимвозможным его соответствиям, расценивая его каксобственно мерянское образование на основеисходногофинно-угорскоголексическогоматериала. Следовательно, при оценке мерянскогословаря в его взаимоотношениях с финно-угорскойлексикой родственных языков данное слово пока неможет учитываться.ВЫВОДЫРассмотрение проанализированных выше 68 уральского) происхождения, к числу которыхкорневых мерянских слов финно-угорского (и частично отнесены и наиболее древние возможные122О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкузаимствования (субстратные включения), позволяетустановить, что из них с прибалтийско-финскимиязыками связаны 52 слова, с мордовскими — 48, смарийским — 38, с пермскими — 36, с саамскими иобско-угорскими — по 31, с венгерским — 28, ссамодийскими — 21 слово. Следовательно, впроцентном выражении реконструированная частьмерянской лексики обнаруживает соответствий вприбалтийско-финскойлексике76,5%,вмордовской — 70,6, в марийской — 55,9, впермской — 51,5, в саамской — 44, в обско-угорской — 44, в венгерской — 41,2, всамодийской — 31%.Часть 1. Мерянский язык. Лексика123При всей предварительности приведенныхсоотношений обращает на себя внимание теснаясвязь мерянского с финнопермскими языками. Наосновании указанных данных мерянский язык влексическом отношении можно определить какфиннопермский, преимущественно финский, по-скольку наибольшие связи у него обнаруживаютсясприбалтийско-финскимиимордовскимиязыками.С финно-пермскими языками мерянскийобъединяют не только исконные, но и частичнодревние заимствованные элементы, к которымнаряду с лексикой предполагаемого балтийского(*kaGa «кукушка») или германского (*pahe «мало»,*koju«сарай»)происхожденияотносятсяотдельные индоевропейские слова, возможно,прото- славянского происхождения (*jahre «озеро»,*s’eZ’um «семь», *toma(-e) «дуб»). Как иприбалтийско-финские и мордовские языки,мерянский заимствовал, по-видимому, такжедревнебулгарское слово *laSa «лошадь», образовавна его основе собственно ф. *lejma.Наряду с этой наиболее древней частьюзаимствованной лексики, общей у мерянского сдругими финно-угорскими, прежде всего финно-пермскими, языками, мерянский обнаруживаетболеесвоеобразные,преимущественнособственные, заимствования. Интенсивные связимерянского с угорскими языками отразились нетолько в области исконной лексики, где доляобщих элементов относительно высока (41,2-44%),но и в заимствованиях. Обнаруженное заимствова-ние *hali-/-e- «умирать» относится к числунаиболее важных понятий. Вместе со своеоб-разным семантическим развитием лексемы *lil’ <ф.-уг. lewle «душа», общим для мери и угров (атакже пермян)и чуждым остальным финно-уграм,оно может свидетельствовать о тесных связях мерии угров, в частности в области верований.К другим, не финно-угорским языкам,явившимсяисточникомзаимствованийивключений, относятся булгарский, балтийские,греческий, славяно-русский и индоевропейский(фатьяновский, — очевидно, протославянский).Булгарский был для мерянского источникомогородничество, которому булгары, в своюочередь, учились у иранцев (*pahCa «овощи(свекла, брюква, огурцы)»).Связи с балтийцами могли осуществлятьсякак с помощью прибалтийских финнов, так инепосредственно. У балтийцев заимствовались, вчастности, названия ремесленных изделий (*kir^as«топор»).Снимимерявступалавнепосредственные торговые и меновые контакты,при которых в качестве языка-посредникаиспользовался балтийский (*kolBe(-a) «разговор,речь», *kolBa- «разговаривать»).С греческим языком меря столкнулась всвязи с христианизацией. Отсюда, видимо,первыми миссионерами-греками, заимствовалисьтермины, связанные с христианской религией(*jo^los «дьявол»).Более сложные лексические связи были умерянского со славянским языком. Их следует, повсей видимости, разделить на два основныхпериода. Начало первого относится к I тыс. до н.э.,когда (прото)меря в своем движении на запад ирасселении на исторически засвидетельствованномместе обитания в области Волго-Окскогомеждуречьязасталатаминдоевропейскоенаселение — носителей фатьяновской культуры.Часть этого населения, судя по словам,заимствованным у него мерей (отчасти и другимифиннами и пермянами), могла быть связана сэтносом, сформировавшимся впоследствии надругой территории в прас- лавянский. Собственномерянскими словами, включенными из этогосубстратного языка протославянского типа, моглибыть такие лексемы, как *^en (ед.ч.), ’^^nek (мн.ч.)< *dwani «(деревянные) двурогие вилы» и *cole <*colu «здоров(ый)» (в частности, как компонентприветственной формулы). Заимствования из этогоязыка протославянского (или близкого к нему)характера, имевшего, возможно, своеобразныйпуть развития, не полностью совпадавший слиниейпополнения понятиями, относящи- 124мися к хозяйственной деятельности. У булгар(вместе с прибалтийскими финнами и мордовцами)меряне, по-видимому, заимствовали основымолочного скотоводства, связанного с доениемсначала кобыл, затем коров, на которых былоперенесено гибридное булгаро-финское названиелошади-самки. От них же меря перенялаО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуэволюции будущего праславянского, носилихарактер субстратных включений, так как онрастворился в мерянском (и других смежныхфинно-угорских языках) задолго до того, какмеряне вошли в контакт с подлинными славянами— носителями прото(велико)рус- ских диалектовдревнерусского языка. Поскольку ассимиляцияпроизошла, очевидно, не сразу и могла длитьсянесколько веков, в мерянский, как и другиефинские языки, слова этого языка могливключаться на разных стадиях его развития.Ко второму периоду (X-XVIII вв. н.э.)относятся языковые связи мери со славяно-русскимнаселением, где все больший перевес оказывалсяна стороне славян, в связи с чем меря постепеннополностью перешла на их язык. На первом этапеконтактов с носителями славяно-русского языка,когда меряно-славянское двуязычие не стало ещемассовым явлением, из славянорусского языказаимствовались слова, обозначавшие понятия, дотого не известные мерянам. К ним, в частности,относится мер. *koroni (-ms) < друс. хоронити«хоронить», видимо, первоначально относившеесяк новому (христианскому) похоронному обряду,заимствованное у славян. На позднем этапеконтактов со славяно-русским > (велико)- русскимнаселением при развившемся среди меридвуязычии могли заимствоваться также слова,имевшиесоответствиявмерянскомиупотреблявшиеся наряду с ними в качествесинонимов. К ним, видимо, относится (поздне)мер.*mama, засвидетельствованное (пережиточно) вмер. зват. *mamaj — рус. (диал., яросл.) иаиай/Случаи подобного рода заимствований, вызванныхотчасти мотивами престижности языка-источника,известны и другим языкам, ср. нем. Mama < фр.maman при нем. Mutti, нем. Pарa < фр. раpa принем. Vati (Kluge-Mitzka 457, 530).Анализ реконструированной части ме-рянской лексики, свидетельствуя о несомненномфинно-угорском (и уральском) происхождениибольшинства ее слов и о связях в древнейшихзаимствованиях с другими финно-угорскимиязыками, показывает в то же время ее своеобразиекак в исконной части словаря, так и взаимствованиях и субстратных включениях. Обеэти части мерянской лексики выделяются на фонелексикидругихфинно-угорскихязыковформальным и семантическим своеобразиемэлементов, общих с другими финно-угорскими, атакже их своеобразным сочетанием. Спецификамерянского словаря создается также наличием внем лексических заимствований и субстратныхвключений, не известных другим финноугорскимязыкам. Черты своеобразия и связимерянскогосдругими родственны-ми и неродственнымиязыками, достаточнозаметные даже прианализенебольшой,поддающейсявнастоящеевремявоссозданию части еголексики, должны ещеболее проясниться придальнейшей реконст-рукции и углубленномэтимологическомисследованиимерянского словаря.Резные изделияиз костив могильниках.[22, стр. 136]Часть 1. Мерянский язык. Лексика125ФРАЗЕОЛОГИЯ††††††††††††††††††††Исходя из имеющихся данных, мерянс-кий язык следует отнести к мертвым языкам,не имеющим письменных памятников в видесвязных текстов или хотя бы разрозненныхпредложений.Однакостепеньегобестекстности относительна. Мерянский языкпередал, видимо, русскому (особенно обла-стному) языку часть своих фразеологизмов, азначит и соответствующих минимальныхтекстов-предложений в виде калек, в которыхотразился только во внутренней форме[Ткаченко СИФСФУЯ: 227-235]. Однако вслучаереконструкциисоответствующихмерянских слов в их фонетических и грам-матических формах есть возможность вос-становить и внешний облик соответствующихмерянских фразеологизмов, а тем самым — инебольшихтекстуальныхфрагментовмерянского языка. Наряду с подобнымиоборотами есть и фразеологизмы, которые врусских говорах на бывшей мерянскойтерритории восходят непосредственно кмерянскому языку. Как и калькированныемерянские фразеологизмы, они принадлежат,как правило, к языковым формулам (формуламречи), являющимся едва ли не наиболеестойкими из фразеологических оборотов.Реконструкция и интерпретация данныхпредложений-фразеологизмов,конечно,проще, чем реконструкция исходных мерян-ских оборотов на основе их калек, однакоимеет свои специфические трудности, объяс-няемые как тем, что упомянутые выраженияввиду их частой употребляемости подвер-гаются эллиптизации, так и тем, что в силу ихинородности в русской речи они подверглисьопределенным видоизменениям.Восстановление любого мерянского фра-зеологизма, представляющее интерес преждевсего с точки зрения фразеологии и син-таксиса, требует и всестороннего фонети-ческого, грамматического и лексико-семан-тического анализа, связанного с этимоло-гическим истолкованием и синтезом полу-ченных результатов, при котором одинакововажны и сопоставительно-типологическийподход, и сравнительно-исторические данныефинно-угорских языков. Поэтому вопрос ореконструкции мерянских фразеологизмовдает возможность через нее взглянуть кон-кретно и на общую проблему восстановлениядославянских языковых субстратов.К числу подобных фразеологизмов при-надлежит русский (диалектный) приветствен-ный оборот Елусь поелусь, записанный вбывшем Солигаличском уезде Костромскойгубернии (ныне Солигаличский р-н Кост-ромской обл.). В «Словаре русских народныхговоров» [СРНГ VIII: 349] он объясняется как«хлеб да соль (приветствие во время обеда)».Выражение записано в первой половине XIXв., поскольку в XVIII в. диалектные слова ивыражения почти не записывались, кроме того,данное выражение впервые фиксируется в«Опыте областного великорусского словаря»1852 г., где предпринята и попытка егообъяснения:«Елусь (сов. поелусь) повелительноенаклонение, употребляется во время обеда, ввиде приветственного междометия: хлеб дасоль» [ООВС: 54]. Таким образом, составителисловаря (а возможно, еще лицо, записавшеевыражение) воспринимали и слово елусь, иформу поелусь как глагол в повелительномнаклонении, причем элемент по- в формепоелусь рассматривался ими как приставка по-,служащая для образования совершенного вида,ср.: ешь — поешь, пей — попей, неси — понес膆†††††††††††††††††† В связи с невключением данной главы в первое издание книги (ТкаченкоО.Б. Мерянский язык. — Киев, Наукова думка, 1985. — 207 с.) при ее отдельном издании под названием«К изучению субстратной фразеологии» в книге: Языковые ситуации и взаимодействие языков (Киев,Наукова думка, 1989. — 204 с.), с. 61-76 был дан список сокращений источников, не совпадающий спринятым в книге 1985 года и в настоящем издании (стр. 311-313). Мы сохранили при данной главе (см.стр. 136) сокращения, не вошедшие в аппарат настоящего издания (стр. 311-313, 318-323), в том виде, какони были приведены в публикации 1989 года. – Прим. ред.126О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуи т.п. Выражение в целом рассматриваетсяздесь если не как полностью русско-славянское, то во всяком случае какоформленное согласно правилам русскойграмматики,вчастностиввидовомотношении. Тем не менее именно с точкизрения славянских элементов русского языкаэти слова и их форма труднообъяснимы.Правда, если считать форму производной отглагола елу- зить, то можно было бы принятькак возможную форму повелительногонаклоненияелусь(сотражениемфонетического оглушения), ср. такую жефонетическую форму волтусь (орф. волтузь)от диал. рус. вол- тузить (укр. вовтузити)«бить кого-либо (что-либо), схватив его».Глагол елузить не обнаружен, зато в говорахблизких местностей представлены глагольнаяформа наелузиться «наесться до отвалу»(Костр. губ. — Гал) [МКНО] и нескольковидоизмененная форма наюлызиться «то же»(Костр. губ. — Кин) [МКНО]. И по форме, и позначениюобаглаголаскореевсегопроизводные от елусь. Таким образом, ничегоне объясняя, они возвращаются к тому жевыражению, создавая явный порочный круг.Тем не менее эти данные не бесполезны,поскольку они косвенно указывают наупотребление выражения елусь (поелусь) — покрайней мере в прошлом, до того как в Солига-личском районе (уезде) было записано этовыражение — также в бывших Галичском иКинешемском уездах Костромской губернии(ныне в Галичском р-не Костромской и Кине-шемском р-не Ивановской областей). По-скольку все три района были в прошломместом обитания мери, вполне закономеренвопрос, не является ли рассматриваемыйоборот мерянским, сохраненным частью рус-ских говоров на русской языковой территории.При этом чрезвычайно важно сразу жеподчеркнуть,чтовсетриместностипринадлежат именно к бывшей территориираспространения мерянского и никакогодругого финно-угорского языка и ввиду этогорасположены в настоящее время на собственнорусской языковой территории, вдали от каких-либо финно-угорских народов и их языков.В пользу мерянского происхожденияоборота также говорят его собственноЧасть 1. Мерянский язык. Фразеологияязыковые особенности. Выражение елусьпоелусь при этимологическом анализе об-наруживает возможность его расчленения наслова, с одной стороны, несомненно финно-угорские по происхождению, с другой —присущие в своей своеобразной форме, по-видимому,изфинно-угорскихтолькомерянскому языку. Лексема елусь здесь отнюдьне одинока, на бывшей мерянской территорииесть и другие, явно связанные с ней слова,которые,являясьфинно-угорскимипопроисхождению, дают основание причислитьих к мерянским ввиду своего своеобразия. Ср.,например, такие диалектные (и арготические)слова с той же территории, как неёла «нет»(букв. «не есть»), эст. Таеі оіеоріїап凇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ (букв. «Он не естьученик(ом)») (Яр. губ. — Углич) [Свеш.: 93]неіола «нет» (Твер. губ. — Каш) [ТОЛРС XX:166], неёла «неудача» (Костр. губ. — Не- рехт)[ООВС: 124], ёла «есть» (Яр. губ. — Углич)[Свеш.: 93] *еі оіа > *е іоіа) «не есть»; формаёла «есть» образовалась, очевидно, уже нарусской почве от неёла «нет (не есть)». Чтокасается явно вторичного значения «неудача»(неёла) и «удача» (ёла), то с ним, возможно,как калька частично связано рус. (диал.) есть«имущество, приданое» (Костр. губ.) [МКНО],а также формы того же корня типа ульшага«умерший, покойник» [Свеш.: 92 — Углич] (пообразцу бедняга, трудяга от ульша «бывший»с формантом -ша, связанным с мар. -шо (колы-шо «умерший»), ср. рус. (Яросл., Костр.)побывшиться (букв.) «стать бывшим, то естьумереть» [ЯОСК], ульшил «умер» [ЯОСК],[Свеш.: 92 — Углич], ульшили «убили»[ЯОСК], [Свеш.: 92 — Углич] (два последнихглаголаобразованытакжеотульша«бывший»), р. Ульшма (букв.) «бывшенье, т.е.гибель, смерть» (Костр.).Все приведенные выше слова представ-ляют собой образования, связанные с фин-но-угорским глаголом *wole — «быть», ср.: ф.olla «быть», эст. olema, морд. (эрзя, мокша)улеме, мар. улаш «то же», коми волі «был»,удм. вал «был», хант. (казым.) вел”ты «быть,жить», манс. oli «будет», венг. УО1Ъ «бы뻇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Таким образом, рус.(арг.) неёла отражает, видимо, в качествеполукальки форму мерянского отрицательногоспряжения.127[ОФУЯ: 417; КЭСКЯ: 65, 67, 71; MSzFUE III:669-671; SKES II: 427-428]. Своеобразиемерянских форм языка обнаруживается в том,что часть их, связанная с глаголом быть — какправило, это формы, где исходное корневое ол-перед гласным, — получила перед начальнымо- вторичное u-, а формы, где в следующемпосле ол – слоге гласный выпал, в результатепоследовавшегоудлинениязаменилипервоначальное о- позднейшим у-. Этотпроцесс вообще характерен для мерянскогоязыка, ср. мер. *urma «белка» при ф. огача «тоже». Вследствие сказанного форму написанияелуеь следует понимать или как орфогра-фическую передачу действительного фоне-тического елуеь (случаи подобной неточностивстречаются и при передаче мерянских попроисхождению местных названий, ср.орфографические Векеа, Челема в Га- личскомр-не Костромской обл., произносимые Вёкеа,Чёлема), или как отражение действительногопроизношения, где согласно особенностямфонетики русского литературного языкабезударное -ё- было заменено -е- (длясевернорусских говоров -ё- характерно нетолько в ударной, но и безударной позиции).Как бы то ни было, исходя из другихизвестных форм глагола быть в мерянскомязыке, отраженных в лексике постмерянскихрусских говоров, первоначальной, мерянской,следует признать форму ёлуеь.Ввиду того, что слово ёлуеь, несомненно,является глаголом и в то же время выступает вприветственномобороте,гдесамыместественныместьдоброепожелание,наиболее логично его рассматривать (в чемможно согласиться с его трактовкой в словаре)как форму повелительного наклонения. Нопоскольку производные от него или связанныес ним глаголы наелу- зитьея, наюлызитьеяимеют значение «наесться (досыта)», а глаголёлуеь — это одна из форм глагола быть, формуёлуеь нельзя связать со значением «ешь (на-едайся)», а следует рассматривать только вкачестве одной из форм повелительногонаклонения глагола быть.С формальной и семантической точкизрения логичнее всего видеть в ёлуеь форму 3л. ед. ч. повел. накл., поскольку ссемантической точки зрения в пожелании,128связанном с едой, трудно представить себеглагольную форму со значением «будь»,больше напрашивающуюся при пожеланииздоровья (будь здоров!). Возможность фор-манта -еь в качестве показателя 3 л. ед.ч.повел. накл. подтверждают многочисленныепараллели из других финно-угорских языков ссуффиксом -s-, как полагает Б.А.Се-ребренников, первоначально суффиксом при-тяжательности 3 л. ед.ч., ср.: морд. кундазо«пусть ловит» [Серебр. Ист. морф. морд. яз.:167], мар. luS-во «пусть читает»§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§,саам. bottu-s «пусть приходит», возможно, так-же коми (тед) шипав «пусть пойдет» и удм.(шед) munoz «то же».Следовательно, значение слова ёлуеь(зафиксированное елуеь) следует истолко-вывать как «пусть будет», букв. «пусть есть»или, прибегая к помощи языков, позволяющихпередать данную форму в ее синтетическом(однословном) виде, перевести ее с помощьюнем. (ев) веі или фр. воі^Поскольку форма ёлуеь и в корневой и всуффиксально-флективнойчастяхоб-наруживает себя как чисто финно-угорская,мерянская, возникает повод для сомнения винтерпретации элемента по- как приставки ужепотому, что в данном случае речь идет,очевидно, не о кальке или полукальке, а осохраненном в русской народной фразеологииподлинноммерянскомфразеологизме.Заимствованиежеморфологическогоформанта, тем более префикса, в мерянскийязык маловероятно, поскольку он, как и всефинно-угорские языки, по-видимому, не зналпрефиксации, которая значительно позже сталаразвиваться в некоторых финно-угорскихязыках (в частности, венгерском и эстонском).Более убедительно видеть в по- какой-то дру-гой морфологический элемент или даже слово,расположенное между двукратным повторомёлусь — ёлусь и только вторично — подвлияниемсближениясграмматико-се-*********************§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Другого мнения опроисхождении -s- (< *s-) придерживаетсяИ.С.Галкин [Галкин: 140].*********************Ср.уБ.А.Серебренникова [Серебр. Ист. морф. перм. яз.:292), где он высказывает мнение по поводувозможной, хотя еще и не выясненной, связиданных пермских форм с формой 3 л. ед.ч. повел.накл. приведенных выше финно-угорских языков.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкумантическими особенностями русского языка— воспринятое и истолкованное как близкаяпо звучанию русская глагольная приставка по-.Наиболее оправдано предполагать в элементепо- союз, расположенный между двумясловами(здесь—глаголами),илипостпозитивнуюэнклитическуючастицу,связанную с первым из глаголов. В финно-угорских языках, например, хантыйском,действительнообнаруживаетсяпод-тверждающее это предположение и непротиворечащее общему возможному смыслуоборота слово. Это союз па «и, тоже, другой»,напр.: асем па аукем «мой отец и моя мать»;Му% школаев вен па левы «Наша школабольшая и светлая», Ліолек ики юх иЛпия еліпспа ветемтыс «Россомаха-ста- рик под дереволег и заснул» [Русская: 80, 111, 190, 198, 231].Таким образом, звуковой комплекс по-необходимо рассматривать как отдельноеслово со значением «и». Следует заметить, чтов данном случае, как и в хантыйском языке,речь идет, по-видимому, не о звукосочетаниипо, а о слове с формой па, где заменафонетического па орфографическим по былавызвана отождествлением рассматриваемогослова с префиксом по- и тем, что звук -а- вслове был воспринят как вызванный аканьем.Таким образом, оборот в своей наиболееточной исходной форме должен иметь видёлусь па ёлусь и переводиться «пусть будет ипусть будет», букв. «пусть есть и пусть есть».Однако в таком виде он представляет собойявно эллиптизированную форму более полногоприветственноговыражения-пожелания,сокращение оборота в результате его частогоупотребления;полностьюприветствие-пожелание произносилось только в наиболееважных случаях. Можно предполагать, чтопоскольку это пожелание, речь в нем должнаидти о том, чтобы у того (тех), к кому оноотносилось, всегда была пища (еда-питье,хлеб-соль или подобные синонимы). В началеформулы дважды повторялся глагол, указываяна постоянство обозначаемого им состояния,так что становилось излишним употреблениенаречия со значением «всегда (постоянно,вечно)». Если учесть эти особенности, тоформула пожелания могла иметь в передаче нарусском языке следующий вид: «Пусть будет иЧасть 1. Мерянский язык. Фразеологиябудет (букв. «пусть есть и пусть есть») у тебяпища (еда-питье…)».При всей фрагментарности данных омерянском языке попытка гипотетическойреконструкции отсутствующей части фразе-ологизма представляется все же возможной.С чисто семантической точки зренияследует исходить из того, что в финноугорскихязыкахчрезвычайнораспространеннымявляется парное сложное слово с буквальнымзначением «еда-питье», обозначающее пищу вцелом. В ряде языков оно имеет идентичную вэтимологическом отношении корневую частьобоих компонентов. В тех финно-угорскихязыках, где произошла частичная или полнаязамена компонентов парного слова, принципсемантического построения композита неизменен: имея в целом значение «пища;питание», иногда «пир», оно состоит из двухслов, обозначающих в отдельности «еду-питье». В тех финно-угорских языках, где несохранилисьилинеобнаруживаютсясуществительные с подобным значением,выступают соответствующие парные слова-глаголы. Это дает основание считать, что и вних парное существительное «еда-питье», дажеесли теперь оно отсутствует, должно былоупотребляться в прошлом, об этом говорит, на-пример, легкость образования в них отгла-гольных существительных, нередко частичносовпадающих с формами инфинитива. Ср.соответствующие данные: коми сёян-юан«пища, продовольствие, довольствие», букв.«еда-питье», сёйны-юны «есть-пить, питаться,столоваться; пьянствовать, кутить; (нео- добр.)излишествовать»; удм. сион-юон «пища, еда,продукты питания», букв. «еда-питье», сиыны-юыны «угощаться (есть-пить)»; манс. тэнут-айнут (конд. тенеха°р -айнеха°р) «пища (еда-питье)»; венг. евзет-івзот «обильное угощение,пир», букв. «еда-питье», евзік- iszik «откушает,потчуется», букв. «ест- пьет»; ф. syOda jouda«есть-пить»; карел. sууvаh juuvah «едят-пьют»;вод. sO-ti yO-ti «ели-пили»; эст. sUUа juuа«есть-пить»; морд. (эрзя) ярсамо-симема «пир,угощение», букв, «еда-питье», ярсамс-симемс«есть- пить, угощаться, пировать», мар.кочкыш- йуыш «пища и питье, провизия (еда-питье)», кочкаш-йуа’ш «есть-пить, питаться»[Pulkkinen: 209; КРусСл: 619, 621; УдмРусСл:129271, 272; Баландин – Вахрушева: 127; MOSz т.1: 639-640; Эрз РС: 267; Мар РС: 226].Учитывая сказанное, не представляетсяслишком смелым предположение, что парноеслово с буквальным значением «еда- питье»существовало еще в финно-угорском праязыкеи оттуда было унаследовано (первоначально видентичном виде или с идентичными попроисхождению корнями обоих компонентов)всемифинно-угорскимипраязыковымидиалектами, развившимися впоследствии вотдельныефинно-угорскиеязыки.Большинство из них сохранило связь с этимипраязыковыми финно-угорскими корнями[MSzFUE I: 164-165, II: 329-330].Данные, имеющиеся в настоящее время,не дают возможности с точностью ответить навопрос, к каким из финно-угорских языковотносился мерянский: к тем, которые унасле-довали финно-угорское парное слово с неиз-менными (точнее, незамененными) корнямиобоих компонентов, или к тем, где парноеслово претерпело значительные изменения.Ввиду того что мерянский язык, по крайнеймере в начале своего развития, должен былунаследовать парное слово с исходными пра-языковыми компонентами, данный член фразе-ологизма может быть в настоящее время ре-конструирован только в виде сочетания обоихкорней в их прафинно-угорской реконст-руированной форме. Сведения о праязыковойформе суффиксальной и флективной частейслов отсутствуют, поэтому они обозначаютсясоответствующими прочерками. Посколькудля многих мерянских существительныхотглагольногопроисхождения,видимо,характерна суффиксально-флективная часть -м-а (ср. Кост- ро-м-а, Ульш-м-а и т.п.), можнопредполагать ту же конечную часть и длярассматриваемого парного существительногомерянского языка. Однако, ввиду того чтоконкретные компоненты данного слова вточности неизвестны и нет уверенности, что впраязыковой период здесь были те жесуффиксы, более обоснованным будет опу-щение данных формантов. Исходя из рекон-струкций обоих компонентов слова, оно можетбыть восстановлено в следующем виде: |_**[эеуе(—) – іиуе(–)]Д где ** указывают навынужденнуюособуюусловностьре-130конструкции, _ [] _1 отделяют реконструи-рованную форму от материально засвиде-тельствованных мерянских слов, а заклю-ченные в круглые скобки два прочерка со-ответствуют возможным суффиксальной (в томчисле и нулевой) и флективной частям слова.Квадратные скобки и заключенные в них словауказывают на явно временный характерпредложенного финно-угорского (мерянского)решения данной лингвистической задачи.Впоследствии при обнаружении новых фактовили при более надежной реконструкции онимогут быть полностью сняты и две звездочки(астериска) заменены одной, указывающей набольшуювероятностьпредложенногорешения.Столь же (или почти столь же) условноможет быть, к сожалению, реконструирован идругой неизвестный член фразеологизма,местоимение у тебя (у вас), которое в данномслучае берется в первой из возможных форм —в форме единственного числа. При поискахконкретной падежной формы следует, по-ви-димому, искать наиболее вероятный вариант,сообразуясь с данными как финно-угорскихязыков, окружавших мерянский, так и русскогоязыка, на который в какой-то степени моглавлиять и система мерянского языка. Форма утебя явно связана с понятием при-надлежности, в том числе и в такой характер-ной для русского языка синтаксической кон-струкции, как у меня (у тебя, у него…) есть…Характерно, что для всех западно- и южносла-вянских языков в отличие от русского по-добный оборот совершенно не характерен.Вместо него здесь засвидетельствована по-сессивная конструкция типа я имею… (ср. п.Мат ksiaZke «(Я) имею книгу»). Украинскомуи белорусскому языкам хотя и не чужд обороттипа рус. у меня есть, однако он принадлежитк значительно менее употребительным, чтоособенно относится к западной частиукраинской и белорусской языковой террито-рии. Вследствие этого, а также в связи с тем,что финно-угорским языкам, у которых, кромеобско-угорских, нет глагола со значением«иметь», а известен только глагол есть, такжечрезвычайно свойственны обороты типа рус. уменя есть, можно предположить, что своейраспространенностью эта конструкция вО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкурусском языке в значительной степени обязанафинно-угорскому, в том числе и мерянскомувлиянию.Правда, в финно-угорских языках, хотя вних всюду выступает глагол есть, в даннойконструкции далеко не одинаковы падежи,обозначающие лицо, которому принадлежитпредмет. Так, в прибалтийско- финских языкахздесь выступает адессив, который в данномслучае переводится на русский языкпредложной конструкцией у тебя (у меня…),однако с большей точностью должен был быпереводиться с предлогом на, ср. ф. Міпиііа опкігіа «У меня есть книга», точнее «На мне естькнига». В венгерском языке тот же обороттребует дательного падежа владельца: Ыекетчап копучет букв. «Мне есть книга (моя)».Тольковфинно-угорскихязыках,находившихся в наиболее тесных контактах срусским языком и в то же времятерриториальнонаиболеесвязанныхсмерянским,встречаемдругойпадеж,родительный, с окончанием -HZ современнымили историческим [Серебр. Ист. морф. перм.яз.:185-186],представляющимсобой,возможно,первоначальныйлокатив,отвечающийнавопрос«где?»исоответствующий конструкции с предлогом у[Бубрих:12-14].Следовательно,употребляемая, например, в мордовском-эрзяязыке форма родительного падежа при обо-значении принадлежности сохраняет своепрежнее локативное значение и совершенноточно переводится предложной конструкцией спредлогом у, ср. морд. (эрзя) Монь ули книгам«У меня есть книга (моя)»; Тонь ули книгат «Утебя есть книга (твоя)» и т.п. То же относится ик марийскому языку с его родительнымпадежом, имеющим формант ~(ы)н, бывшийпоказатель локатива, ср. мар. Полемын кококнаже уло «Комната имеет два окна», букв.«У комнаты есть два окна (ее)». Посколькумерянскому языку, видимо, также былсвойствен родительный падеж (< бывшийлокатив) на -н, ср. (р.) Яхре-н (от яхре *іаИга«озеро») «озера, озерная (< у озера)», Неро-н«название Галичского озера в галичском арго»,букв. «болота», род. пад. от «болото», «бо-лотное (у болота)», – озеро отличаетсязаболоченными берегами, — а соседним сЧасть 1. Мерянский язык. Фразеологиямерянским финно-угорским языкам (мор-довским и марийскому) бывшие локативныеформы на -н с поссесивной функцией в высшейстепени свойственны, — следует считать, что ивмерянскомвкачествепоказателяпринадлежностивыступалродительный(бывший локативный) падеж с окончанием -н.Поскольку ни одна форма местоимения ты вмерянском языке не известна, форма егородительного падежа (< локатива) ед. числа на-н (-п) может быть реконструирована лишьгипотетично на основе финно-угорскойпраязыковой формы с добавлением окончания-п, т.е. как **Ъепап. Две звездочки вданном случае относятся не к прафинно-угорской реконструкции, где выступает одназвездочка, а к данной форме как отражениюконкретного мерянского слова, так как онаотражает ту финноугорскую праформу,которую еще предстоит конкретизировать,исходяизфонетико-морфологическихособенностей мерянского языка. В конечномсчете, переводя для единообразия все влатинскую графику, мерянский фразеологизмна данной стадии реконструкции можнопредставить в следующем виде: Jolus ра іоіив[** (Ъепап веуе (te) — Іиуе ^е))] «Пусть будет ибудет (букв. «пусть есть и пусть есть») у тебяеда (твоя) — питье (твое)».С формальной точки зрения в данномобороте глагольное образование ^luS, видимо,не является наиболее архаичной из известныхформ. На то, что могла существовать и болеедревняя форма *^о1о2е, сохранившая внесокращенном виде окончание 3 л. ед.ч.повел. накл., сокращение которого вызвалоудлинение -о- с переходом в -у- (-и-),указывает существование фиксированных уВ.Даля диалектных пермских выражений, явносвязанных с рассматриваемым оборотом исохранивших в нем -о- в соответствии скостромским -у- (-и-), ср. рус. (перм.)наелозиться«накушаться,насытиться».Благодарствуем, наелозились, — отвечают†††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡††††††††††††††††††††† Возможна также форма*^іпап [ОФУЯ: 399].‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Не исключено также,что предполагаемое парное слово *sеYе(–) —^иуе(–) имело притяжательный суффикс -to, т.е.выступало в форме ** soy^–) te — ]иуе(–) te «еда(твоя) — питье (твое); ср. венг. Neked чап кОп yved«у тебя (букв. — тебе) есть книга (твоя)».131гости на приглашение: поелозить еще! [Даль II:413]; перм. елозить «есть, хлебать, кушать (тоесть елозить ложкою)».132О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуЕлозьте, поелозьте, гости мои! [ООВС: 54]привет застольникам: елозь! [Слов. акад. елусь]«здорово хлебать!» сходится с пожеланием: -Ълось бы, желаю здорово поесть» [Даль I: 518].Вне всякого сомнения, объяснение,предложенное В.Далем, — его сближение с«елозить ложкою, есть (елось)», — так же, каки упомянутые ниже сближения А.А.По- тебнии А.Преображенского, являются плодомнародно-научной этимологии, и совершенноправ М.Фасмер, замечающий по этому поводув своем словаре: «елозить, ёлзать «есть».(Приведенные здесь формы неправильны, таккак у В.Даля, судя по его примерам, с этимзначением связано лишь образование елозить— О.Т.). Совершенно ошибочно связываетсяПотебней [РФВ 1: 76] и Преображенским [1:464] с ложка. Ср. «ёлзать II» [Фасмер ЭСРЯII: 17] и далее: «ёлзать II, елозить «хлебать,черпать ложкой, есть». Темное слово. Помнению Потебни [ФЗ 1876, вып. 2: 97],заимств. из тюрк. (без указания источника). Ср.елозить, елосить» [там же: 15].Возникает вопрос о происхождениипермского слова и выражения (ср. Елозьте,поелозьте, по-видимому, представляющеесобой отражение исходного Елозь, поелозь <*По1оЕэ ра іоІоЕе), аналогичного кост-ромскому. Поскольку убедительного объяс-нения ему на основе славянских элементоврусского диалектного языка найдено быть неможет, а мерянскими (финно-угорскими)фактами оно объясняется вполне логично, ипосколькупермскоевыражениепочтиполностьюсовпадаетскостромским,единственно вероятным объяснением можетбыть следующее. Пермское выражение пред-ставляет собой результат переселения но-сителей части костромских говоров, котороешло в восточном направлении через Вятскуюземлю на Урал. Так как переселениепроисходило в тот момент, когда мерянскийязык находился на более древней ступениразвития, переселенцы унесли с собой навостокболееархаичнуюформурассматриваемогофразеологизма.Тамвследствие русификации этой части населения— возможно, первоначально носителеймерянского языка — она как бы инкру-стировалась в русском языке, застыла в 132своем развитии, что и вызвало в ней со-хранение -о- даже в условиях нового закрытогослога (ср. елозь(те), хотя в мерянском в этихусловиях -о-, как правило, переходило в -у-).Другой интересной формой, отражающейотчастианалогичноеновообразование,является форма того же слова юлысь, пред-ставленная в уже приводимом выше кине-шемском слове наюлызиться. Начальное -о-своим образованием, видимо, обязано частиформ глагола быть в мерянском языке (напр.,*ульша «бывший»), которая имела начальноеу-;сближение их с формами на й- (*ёлусь,*ёлозе и т.п.) должно было привести краспространению начального й- и на них.Вследствие стремления к еще большемуединообразию в части мерянских говоров вовсех формах глагола быть распространилосьначальное ю-. Что касается перехода -з- винтервокальной позиции (-с(ь) в конечной), тоона также не противоречит фонетикемерянского языка, насколько ее можнопрослеживать в местном русском языке насловах как русского, так и мерянскогопроисхождения (ср., например, среди первыхсабог вместо сапог (яросл.), кадюка вместо га-дюка (там же) и обычное для русскоголитературного языка оглушение в конечнойпозиции звонких согласных).Особый интерес представляет такжевопрос об ударении в глагольных формахрассматриваемого фразеологизма. Несмотря нато что во всех известных формах — елусь,елозьте, (на)елозиться, (на)юлызиться —ударение падает на второй слог от началакорня, есть основание усомниться в егопервичности, поскольку, судя по гео-графическим названиям бывшей мерянскойтерритории, в мерянском языке абсолютнопреобладало, если не было единственновозможным, инициальное, начальное ударение(ср. Яхрома, Чу хлома, (диал.) Кострома,Нёро, Кинешма, Костома и т.д.). По-видимому, и в данном фразеологизмепервоначально ударение падало на первый слогслова. Только впоследствии, в связи сассимиляцией мери, когда сохранившиесяслова и обороты стали видоизменяться подвлияниемфонетико-грамматическойисемантической систем русО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуского языка, и в данном обороте произошлопередвижение ударения. Видимо, это былосвязано с тем, что сдвинутым к концу словабыло наиболее естественное ударение в форме2 л. ед.ч. (и мн.ч.) повел. накл., в качествекаковой стала восприниматься форма елусь илиелозь. В случае формы елозь могла действоватьи аналогия со стороны русского глаголаелозить. Следовательно, первоначально и вглагольных формах ёлусь (*ёлоз(е), *юлысь),как и во всех других словах оборота, должнобыло употребляться начальное (инициальное)ударени姧§§§§§§§§§§§§§§§§§§§.Рассматриваемый оборот, помимо тогоинтереса, который он представлял с сугуболингвистической точки зрения как отражениемерянской фразеологии и языка в целом,чрезвычайно интересен и как отражениедревнего мировоззрения, не чуждого, судя поблизким финно-угорским и славянскимоборотам, остальным финно- уграм и славянамв наиболее древний период их истории.Если современный языковой этикет,выработавшийся у европейских народов, сталпредписыватьжелатьедящимлюдямприятного аппетита, — обычай, несомненно,связанный с господствующими и пре-успевающими слоями общества, которыхбольше заботил их аппетит, чем проблемадобывания еды, — то человеку древнегопериода прежде всего важно было иметьвдосталь еды, не испытывать голода. Поэтомусамым важным для него было пожеланиепостоянного достаточного запаса пищи, в связис чем вполне естественным было обращение спожеланием, как у мерян, «Пусть будет и будет(т.е. не выводится) у тебя еда-питье!».Вполне соответствует этому пожеланиюи эстонское аналогичное: Jatku ІеіЬа! букв. «Вдостаче (вам) хлеба!», на которое следуетответ: Jatku tarvis «Достача нужна».Очевидно, подобный характер имеет ирусское пожелание Хлеб-соль!, возникшее,вероятно, в результате сокращения из болееполного «Пусть будет (или: Да будет) (у васвсегда) хлеб-соль!»В связи с этим наелузиться (наело-зиться, наюлызиться) приобрело значение«наесться (вследствие того, что осуществилосьпожелание и стол ломился от еды)». Неисключено, что глагольная форма елусь (или ееварианты) могла еще в мерянском языкеповести к образованию глагола ^luZ^s«ёлузить (произносить пожелание Елусь паёлусь)», т.е. желать изобилия еды и питья,большого количества пищи, вследствие чеготак естественно образовался соответствующийрусский диалектный глагол.Другой мерянский фразеологическийоборот, предполагаемый возможный зачинмерянской сказки, можно восстановить наосновании отразившего его русского ска-зочного зачина Жил-был… и параллельныхявлений ряда финно-угорских языков (ср. кар.ЕІІе^іЬ-оІдіИ ukko да akku «жили- были муж ижена», коми 0л1сяы-выл1оны кык вок «Жили-были два брата», удм. Улэм-вы- лэм одиг эксей«Жил-был (оказывается) один царь» и под.)[Ткаченко СИФСФУЯ: 216-235].Если при восстановлении оборота *JoluSра ^luS L* (tenan зеуе ^е) — ^уе ^е))]_1недостающую его часть приходится временноприводитьк«немерянизирован-ной»гипотетическойобщефинно-угорскойпраязыковой форме, то в тех случаях, когдановый материал позволяет конкретизироватьподобные общие формулы реконструкции,появляется возможность дать их в большемприближении к конкретно доказуемым фактаммерянского языка. Так, восстановленную впрошлом в наиболее гипотетичном видеформулу сказочного зачина мерянской сказкиL**[Eli-woli]_lurma «Жила-была белка»[Ткаченко СИФСФУЯ: 228] в связи с болееточными знаниями формы глагольной па-радигмы мерянского языка и особенностей егофонетики появилась возможность представитьв менее гипотетическом и не обобщеннофинно-угорском, а мерянском виде, хотя иреконструированном. Так, исходя из того, что в3 л. ед.ч. наст. вр. глагол быть имеетсмягченное конечное -n вместо обычнотвердого других финно-угорских языков (ср.рус. (диал. < мер.) сиень «есть» (Si ]оП «этоесть»), ф., эст. (эе(е) оп «(это) есть» и венг. чап«есть»), можно предположить, что этосмягчение возникло под влиянием формыглаголов 3 л. ед.ч. прош. вр., где в результате**********************§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Как свидетельствуют данные финноугорских языков (напр., эстонского ифинского), где при инициальном ударении возможны случаи его смещения [Arista: 39-43], сдвигударения мог произойти также еще в мерянском языке.********************** Форма инфинитива на -s (по происхождению иллативная) длямерянского языка, как и для мордовских, наиболее правдоподобна в связи с тем, что здесь номинативнаяформа (с суффиксом *-та и нулевой флексией) употребляется широко в функции отглагольныхсуществительных, в частности в местных названиях.Часть 1. Мерянский язык. Фразеология133отпадения конечного -i (-и) произошлосмягчениепредшествующегосогласного.Вместо форм, подобных ф. еіі «жил (-а)», оіі«был(-а)», в мерянском языке произошлапервоначально их замена формами типа *е1’ и*о1′. Однако в связи с тем, что в новыхзакрытых слогах е (э) переходило в і (и), а о в u(у), ср. *u1’sa «бывший» при ]о1иэ’ «пустьбудет (есть)» или (р.) Ильдомка* «без жизни,безжизненная» при (названии деревни) Элино(бывш. Кологривского уезда Костромскойгубернии) от *Эля «живой», для мерянскогоязыка сказочный оборот следует принять вследующей форме: [*i1‘ — ul’] urma «Жила-была белка», где часть, заключенная в скобки иснабженная звездочкой, обозначает фрагментсказочного зачина, устанавливаемый путемреконструкции, а слово urma, расположенноевне скобок, связано с конкретным диалектнымрусским словом, восходящим непосредственнок поздненовомерянской лексеме.Менее ясен ввиду своего, видимо, стя-женного, синкопированного характера третийпредполагаемый мерянский фразеологизм,приветственная форма Сд1-епПа! (< Сд1э,апЭэ(Ра)!/*со1 апЭа- (-)!), реконструируемая изрус. (диал.) Цолонда! («Цолонда — в доме:здравствуй, хозяин (?)», — Яр. губ. — Пош (с.Давшино, 1849 г.) [КЯОС: 212]). Здесь можнопредполагать сохраненными два слившихсяслова—субстратноеиндоевропейское(фатьяновское, возможно, протославянское)включение в мерянский сд1э «здоровый; (?)здоровье» (и-е. коИо-/-^-, отраженное в псл.*сё1ъ «целый, невредимый, здоровый», полаб.со1! «за (твое/ваше) здоровье; (будь) здоров!»,гот. hai1s «здоровый» (hai1s! «(будь) здоров!»),прус. kаi1s «здоровый» ^i1s! «(будь) здоров!»)[ЭССЯ III: 179-180; SEJDrzP I: 86; К^де-М^зка:298; Топоров (I-К): 136-142) и мерянскоефинно-угорское аnD- «давать» в одной извозможных в данном случае форм. Общийсмысл оборота ввиду его синкопированногохарактера, что характерно для приветственныхформул в целом, и вызванной этимзатемненности грамматического оформлениявторого из слов можно подо определить толькоприблизительно.Наиболееоправданным,††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡посколькуречьидетоприветствии,обращенном к хозяину в его доме со стороныгостя, является истолкование формулы какпервоначального (затем эллиптизированного)предложения *Сд1э, аnDэ (^а)! «Здоров (здоровбудь), кормилец (букв. кормящий)!». Однако впринципе возможно также истолкованиеформулы как мольбы-пожелания: «Здоровьепусть даст (тебе, бог)! (дай) ему, боже!»Подобная интерпретация представляется менеевероятной.Хотяпризаимствованиипервоначального прилагательного *сд1е взаимствуемом языке оно могло приобреститакже значение существительного, все же,поскольку речь идет, по- видимому, одлительныхконтактахдвухязыков,сопровождаемых двуязычием ассимилируемыхиндоевропейцев и частично мери, подобнаятрансформация, особенно во фразеологизме,менее вероятна, чем сохранение слова взначении прилагательного. Та мольба-поже-лание, которая должна была бы реконструи-роваться в случае предполагаемого второговарианта ее истолкования, более естественна вкачестве формулы изъявления благодарности,чем формулы приветствия. Кроме того, ееупотребление и возникновение кажется болеесвязанным с периодом после введенияхристианства, чем с языческой эпохой, вовремя которой она должна была возникнуть.Мерянское (постиндоевропейское) прилага-тельное *сд1э может отражать развитие про-тославянского слова *кд^ /(-ъ) «здоровый,целый», однако в той его стадии, которая, по-видимому, была отделена значительным про-межутком времени даже от позднепраславян-ского периода, тем более от выделениявосточнославянских диалектов, отделенноготакже несколькими веками от принятия хри-стианства восточными славянами. Следова-тельно, менее вероятно связывать возник-новение рассматриваемого оборота, возник-шего в первых веках нашей эры или на рубежедвух эр, с принятием и распространениемхристианства, проникшего в ВолгоОкскоемеждуречье только после I тыс. нашей эры.При всей обоснованности приведенныхаргументов, имеющихся в настоящее времяданных, недостаточно для того, чтобы решитьоднозначно вопрос о первоначальном значениирассмотренного фразеологического оборота.†††††††††††††††††††††† От *і1’Бота «безжизненный, неживой, нежилой» абессивной формыприлагательного от е1’а «живой» (ср. морд. (эрзя) вал-томо «без слова», мар. илы-дыме» «нежилой»)[ОФУЯ т. 1, с. 233].‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Более подробно о данном мерянском фразеологизме см. наст. изд., стр.217-219.134О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуВЫВОДЫАнализ и проведенная на конкретныхпримерах реконструкция мерянских фразе-ологизмов говорит о перспективности даль-нейшей работы по реконструкции мерянскогоязыка, и в частности о возможности, покрайней мере частичного, восстановлениямерянской фразеологии. Тем самым будутпроясняться не только темные места финно-угристики, но и целый ряд неясных слов ивыраженийрусского,вособенностидиалектного, языка.Из трех рассмотренных предполагаемыхфразеологизмов мерянского языка толькотретий не поддается пока точному истолко-ванию, два же других восстанавливаются иобъясняются достаточно убедительно. Ска-зочный зачин [*il’ – ul’] urma «Жила-былабелка» имеет широкие финно-угорские связи,восходя, по-видимому, к прафинно-угор-скому периоду [Ткаченко СИФСФУЯ: 220].Два других фразеологических оборота,напротив, не имеют соответствий в другихизвестных науке финно-угорских языках.Поскольку все они относятся к числу такназываемых языковых формул, наиболеестойких из фразеологизмов и наименееподвергнутых иноязычным влияниям, этосвидетельствует об особом месте мерянскогосреди финно-угорских языков, о егоотносительно большой изолированности отних, позволившей ему даже в областиязыковых формул развить ряд оригинальныхоборотов. Подобное положение можнорассматривать как серьезный аргумент впользу того, что мерянский не входил ни водну из известных групп финноугорскихязыков, образуя среди них отдельную группу(подобно, например, венгерскому, которыйтакже представляет собой отдельную группу вугорской ветви финно-угорских языков,состоящую из одного языка).На основании трех, к тому же далеко неполностью объясненных, фразеологизмов ещеЧасть 1. Мерянский язык. Фразеологиярано говорить об особенностях мерянскойфразеологии в целом. Однако на основаниисделанного для их реконструкции уже теперьможно высказать предположение об основномнаправлении в работе по воссозданиюмерянской фразеологии.Поскольку даже в случае обнаружениясвязных мерянских текстов речь может идтиглавным образом о евангельских, т.е. пе-реводных текстах, интересных преимуще-ственно с фонетической, грамматической илексической, но никак не с фразеологическойточки зрения, думается, что роль их вреконструкции мерянской фразеологии можетбыть не главной, а лишь вспомогательной.Основная масса восстановимой мерянскойфразеологии скорее всего сохранена в русских(постмерянских) говорах на бывшей мерянскойтерриториивкалькированном,«переведенном» на русский язык виде.Выделить их из собственно славянской попроисхождению русской фразеологии моглибы только тщательные сопоставительно-типологические и ареальные исследования,которые помогли бы отсеять все явно финно-угорское (мерянское) по внутренней форме ипроисхождению. С помощью имеющихсясведений по мерянской фонетике, грамматикеи лексике можно было бы осуществить«обратный перевод» данных фразеологизмов срусскогонамерянский,темсамымреконструировав их как семантически, так иформально.В настоящее время можно говоритьтолько о начале подобной работы, первыеобразцы которой представлены здесь и впредшествующей книге автора [см. часть 2наст. изд. — Прим. ред.\, посвященной спе-циально принципам исследования и рекон-струкции древнейшего слоя фразеологизмов,главнымобразомсубстратногопроис-хождения.135СПИСОК СОБСТВЕННЫХ СОКРАЩЕНИЙК ГЛАВЕ «ФРАЗЕОЛОГИЯ»Бубрих – Бубрих Д.В.Историческаяморфологияфинского языка. — М.; Л.:Изд-во АН СССР, 1955. —186 с.КРусСл—Коми-русский словарь. М.: ГИС.1961. — 923 с.Русская — РусскаяЮ.Н.Самоучительхантыйского языка. — Л.:Гос. уч.-пед. изд-во мин.просв. РСФСР / Лениг- рад.отд-ние, 1961. — 256 с.РФВ—Русскийфилологическийвестник,1879—1917 гг.Ткаченко СИФСФУЯ —Ткаченко О.Б. По следам ис-чезнувших языков. (Сопоста-вительно-историческая (исто-рико-типологическая) фразе-ология славянских и финно-угорскихязыков).—Ньиредь- хаза, Stud ium. 2002.— 299 с.УдмРусСл. — Удмуртс-ко-русский словарь. — М.:ГИС, 1948. — 447 с.ФасмерЭСРЯ—Фасмер М. Этимологическийсловарьрусскогоязыка.Перев. с нем. и дополненияО.Н.Тру- бачева, т. 1-4. — М.:Прогресс, 1964-1973.ФЗ — Филологическиезаписки, 1882-1917 гг.Ariste — Ariste P. EinigeBemerkungen ub er diedynamischeBetonungderWorter im estnischen Satz. —In: Etudes finno- ougriennes. —T. XV. — Budapest — Paris:Akad. kiado — LibrairieKlincksiek, 1982. — S. 39-43.MOSz — Hadrovics L.,Galdi L. Magyar-orosz szotar.— K. 1-2. — Budapest: Akad.kiadod, 1972. — 1474 l.; 1243 l.Pulkkinen — Pulkki- nenP. Asyndeettinen rinnastussuomen kielessa. — Helsinki:Suomalaisenkirjallisuudenseura, 1966. — 343 s.SKES II — ToivonenY.H., Itkonen E., Joki A.J.Suomen kielen etymolo- ginensanakirja. — II. — Helsinki:Suomalais- ugrilainen seura,1979. — S. 205-480.Предметы домашней ут-вари, охоты, рыболовства, сна-ряжения коня из фондов ГУККГИАХМЗ. (1, 2 – керамика; 38 -железо.) Кон. 1 – нач. 2 тыс. н.э.):1-2. Пряслица.3-4. Крючки рыболовные. 5,8. Наконечники стрел. 6.Кочедык.7. Удила.136О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуЗАКЛЮЧЕНИЕСистемная реконструкция и всесто-роннее изучение доступных ныне фактовмерянского языка, извлеченных из русскогоязыковогоматериаламерянскогопро-исхождения, позволяют на основе обобщенияполученных результатов подвести итогипроведенной работы и наметить пути еепродолжения.Апробированный в предыдущем иссле-довании автора [101] на фразеологическомматериалеособый(сопоставительно-исторический) метод, применимый для ре-конструкции субстратных языков, проявилсебя в данной работе как вполне действенныйпри реконструкции и изучении мерянскогоязыка на всех его уровнях — фонетическом,грамматическом,лексическом,фразеологическом.С помощью воссозданных данныхмерянского языка постепенно начинаютпрояснятьсяосновныемоментыегопроисхождения и истории. Своими корнямимерянский, как и другие финно-угорскиеязыки, уходит вглубь уральского и финно-угорскогопраязыковыхпериодов,чтоособенно ярко отражено в его лексике ифонетикеименеезаметно(из-зафрагментарности сведений) — в чертах грам-матического строя. Наиболее тесным родствомсреди финно-угорских мерянский язык связан сфинскимиязыками,преждевсегоприбалтийско-финскими и мордовскими и вменьшей степени — с марийским. Об этомсвидетельствуют освещенные в данной работефакты его фонетики, грамматики и лексики.Специфика мерянского языка определялась взначительнойстопенисвоеобразнымразвитием и сочетанием исконных элементов,унаследованных им из разных периодов егоформирования (уральского -^ финно-угорского-> финно-пермского -> финского) и пред-шествовавших его выделению в качестве осо-бого финно-угорского языка. В то же времязаметный вклад сюда внесли контакты ме-рянского с другими родственными и нерод-Часть 1. Мерянский языкственными языками. Наиболее примечатель-ными из них были связи (прото)мерянского сугорскими языками или их предками, прото-угорскими диалектами финно-угорского пра-языка, до переселения (прото)мерян на запад, иконтакты, в которые они вступили в Волго-Оскском междуречье с носителями ин-доевропейских диалектов (в ряде случаев явнопротославянского типа). Черты угорскоговлияния прослеживаются в мерянском наразных уровнях — фонетическом (развитаяпалатальность), грамматическом (общий свенгерским формант множественного числа -k), лексическом (важные, в том числе слу-жебные, слова), что свидетельствует о егобылой интенсивности и глубине. У индоев-ропейцев-фатьяновцев с их близким к про-тославянскому идиомом, вошедшим частьюэлементов в мерянский как его субстрат, меря-не заимствовали лексику, связанную с новымидля них видами хозяйственной деятельности(оседлое скотоводство). От них же былиусвоены слова и фразеология, относящиеся кдуховнойжизни,обычаям(например,связанные с традиционными приветствиями-пожеланиями). Ценность этих элементовмерянского словаря заключается в том, чтоздесь мерянский, как и другие финно-угорскиеязыки того же ареала, сохранил, возможно, тенаиболее ранние формы прасла- вянскогоязыка, которые давно утрачены и нигде несохранены самими славянскими языками,преобразовавшими их в ходе своей эволюции.Поскольку период контактов мери сфатьяновцами продолжался (примерно с I тыс.до н.э. до рубежа н.э.), закончившись окон-чательной финно-угризацией последних, сле-дует считаться с возможностью отраженияразных стадий развития этого индоевропей-ского языка. Большая или меньшая близость137его к (прото)славянскому типу может бытьсвязана также с его диалектной дифферен-циацией. Признавая вполне вероятным пред-положение В.Т.Коломиец о возможной ассими-ляции славянами части финно-угров, про-двинувшихся западнее мери, и о воздействиифинно-угорского субстрата на праславянс- кийязык [43, с. 79-81], можно, исходя измерянского материала, дополнить его мысльюоб установившейся постепенно между тер-риторией с преобладанием славян и терри-торией с преобладанием финно-угров сла-вянско-финно-угорской границе. К западу отнее, там, где праславяне оказались в боль-шинстве, произошла постепенная ассимиляцияфинно-угров славянами, к востоку, гдечисленно преобладал финно-угорский (мерян-ский) этноязыковой элемент, произошла ас-симиляция индоевропейцев (в том числе воз-можных протославян) финно-уграми. В резуль-тате указанных ассимиляционных процессов, содной стороны, праславянский мог включить всебя отдельные элементы древней финно-угорской лексики, в частности связанной схарактерным для финно-угров рыболовством[43, с. 80-81; 44, с. 118-127], и испытатьвоздействие финно-угорского субстрата наиных уровнях, с другой стороны, мерянскийвключил в себя часть древних субстратныхпротославянских лексических элементов ииспытал влияния, которые еще предстоитизучить. Так, не исключено, что одним из ихпоследствий было отсутствие в мерянскомсингармонизма, начавшего в нем развиваться,как и в других финно-угорских языках, ноприостановленногоподвоздействиеминдоевропейского (протославянс- кого) языка.Итак, в финно-угорский или близкий кнему период (прото)мерянский язык характе-ризовался контактами с (прото-) или (пра)-угорским. Для начала древнемерянского пе-риода как части истории собственно ме-рянского языка особенно характерны контактымерянского с индоевропейским языкомфатьявовцев, в ходе которых последнийпостепенно растворился в своих пережиточныхсубстратныхэлементахвмерянском.Древнемерянский период не оставил почтиникаких следов, так как в это времяотсутствуют какие-либо записи мерянскогоязыка со стороны как самих мерян, так и 138их соседей, если не считать несколькихотражений этнонима «меря». Последний пе-риод развития мерянского языка, собственноисторический, так как именно в это времяначинают фиксироваться его слова и названияи,очевидно,осуществляютсяпопыткисоздания мерянской письмености с мис-сионерской целью, относится к X-XVIII вв. н.э.В это время меря вступает в контакты сносителями прото(велико)русских говоровдревнерусского языка (в дальнейшем став-шими частью отдельного восточнославянскогорусского языка). В ходе их как результатперевеса славян меря все более славизируется,переходя полностью на славяно-русский язык.Конечнымследствиемэтогоконтактастановится, таким образом, превращениемерянского языка в субстрат русского. Однакодлительностьпроцессапостепеннойславизации мери, закончившейся полнымвытеснением мерянского языка, привела ктому, что он, исчезая, оказал определенноевлияние на местный русский язык и оставил внем и письменных фиксациях многочисленныеследы своего былого существования. По этимследам теперь предстоит воссоздать историюмерянского языка, дать его всестороннее ивозможно более полное описание, построенноена исчерпывающем этимологическом анализевсех его лексических и грамматическихэлементов, выяснить картину его развития ипостепенногоугасаниявсвязистрансформацией сохранившихся мерянскихэлементов в диалектные русские.Эту крайне сложную и трудоемкую ра-боту необходимо проделать, имея в видуследующую ее пользу и значение.1. История Центральной России, яв-лявшейся средоточием формирования русскойгосударственности, русского литературногоязыка и русской культуры в целом, до сих поризвестна главным образом только с X-XI вв., тоесть с появления в ней восточных славян. Сизучением мерянского языка и связанным сним комплексом работ в области мерянскихдревностей(истории,археологии,антропологии, этнографии, фольклористики)становится возможным заглянуть в историюэтого важного региона на 1-2 тыс. лет раньше.Отечественная наука не может упустить такуювозможность.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку2. Любой язык несет в себе зарядогромной информации, приобщая нас к жизнидавно ушедших предков, и в этом смыслебесследное исчезновение любого языка —невосполнимая утрата. Без знания мерянскогоязыка остаются неясными происхождение ипервоначальное значение целого ряда русскихдиалектных слов Московской, Калининской [с1991 г. — Тверской. — Прим. ред.\,Ярославской, Владимирской, Ивановской,Костромской и др. обл., откуда шлопереселение в другие районы России, вплотьдо Урала и Сибири. Без знания этого языкамолчит для нас также «язык земли», картаЦентральной России, полная десятков и сотенназваний,по-видимому,мерянскогопроисхождения (таких, как Москва, Яхрома,Кострома, Кинешма, Шолешка, Шекшема,Покша и многих других, больших и малыхмест, которые с детских лет близки и дорогимиллионам русских людей, но понять которыеони пока не могут). Расшифровать этотумолкнувший язык, сделать его возможноболее понятным для нас — задача трудная, ноинтересная и благородная.3. Мерянский язык образует собой звено,некогда связывавшее ряд финноугорскихязыков, прежде всего прибалтийско-финские,мордовскиеимарийский.Внемобнаруживаются загадочные следы древнихконтактов с угорскими языками, в частностивенгерским. Большинство народов, говорящихна этих языках, живет в пределах РоссийскойФедерации, с тремя самыми большими из них— венграми, финнами и эстонцами (восновном в Венгрии, Финляндии и Эстонии, ночастично также в Российской Федерации иУкраине) — народы России связываютдобрососедские отношения. Реконструкциямерянского языка позволяет глубже изучитьисторию этих народов и языков в ихмногообразных связях. Для исследованиямерянского языка необходимы и финно-угроведение и славистика. Следовательно, еговоссоздание и изучение — это не только вкладв мировую финно-угристику, но и в укрепле-ние дружественных связей народов России снародами Венгрии, Финляндии и Эстонии, авместе с тем и всех стран, где интересуютсяпроблемами финно-угроведения, число же ихвсе время растет.4. Изучение мерянского языка, в своихостатках полностью растворившегося врусском, чрезвычайно важно для русистики вее разнообразных проявлениях, прежде всегодля истории русского языка и русскойЧасть 1. Мерянский языкдиалектологии. Для науки о русском языкенеобходимо установить, какое влияние могоказать мерянский субстрат на русскийдиалектный и литературный язык, в чем он могопределить их своеобразие. Эти вопросы ещеникем серьезно и глубоко не изучались, хотяотдельных разрозненных попыток былодовольно много. Лингвистическая меря-нистика, черпая свои данные из русского(главным образом, диалектного) языка ирусской ономастики должна способствоватьрешению этих проблем. И в этом еенесомненное научное значение.5. С двух точек зрения необходимоисследование мерянского языка и дляславистики — ввиду сохранения им в своихостаткахвозможныхследовдревнегопротославянского языка фатьяновцев и в связис тем, что изучение субстратного влияниямерянского языка на русский, обнаруживаяодин из источников специфики русского языкана фоне славянских, тем самым важно и дляобщей славистики.6. Наконец, немалые услуги изучениемерянского языка как субстратного можетоказать общему языкознанию, где большуюроль для понимания особенностей языковыхконтактов и закономерностей развития языка, вчастности причин распада праязыка народственныеязыки,призванасыгратьразработкатеориисубстрата.Опытреконструкции мерянского языка в еговнутренней и внешней истории не может необогатить общее языкознание.Таковозначениеисследованияиреконструкции мерянского языка, вполнеоправдывающее те усилия, которые делались ибудут сделаны в этом направлении. Усилияэти, безусловно, должны быть значительноинтенсифицированы в связи c тем, что остаткимерянского языка, которых в русских диалек-тах становится все меньше и меньше, ещестремительнеедолжныисчезатьввидуусилившихся миграций населения Цент-ральной России и стирания местных ди139алектныхособенностей.Тожеотноситсяквозможныйзаписяммерянскихтекстовислов,сохраненныхвимеющихся,ивозможно, еще не открытых памятни-ках,также,ксожалению,невечных.В связи с необходимостью реконст-рукции и исследования мерянского языкаперед наукой стоят следующие неотложныезадачи:1) фиксация всех данных современнойономастикииапеллятивовмерянскогопроисхождения, содержащихся в русских локо-и социолектах, прежде всего ЦентральнойРоссии,требующая,помимоцеленаправленных усилий, исчерпывающейзаписи русской диалектной лексики иономастики центральнорусских областей;2) учет всех диалектных и ономас-тических записей слов мерянского про-исхождения как в публикациях и рукописныхсписках (XIX и XX вв.), так и в записяхрусских, а возможно, и иностранныхпамятников предыдущих веков;3) поиски сохранившихся памятниковмерянского языка (связных текстов, глосс иглоссариев, берестяных грамот, граффити);4) сбористорическихсвидетельств,содержащих сведения о внешней историимерянского языка и истории его носителей,важных для воссоздания наиболее полнойкартины существования мерянского языка.Таковы те большие и сложные задачи,которые стоят перед исследователями ме-рянского языка. В настоящей книге, наме-чающей путь к их решению, можно было зат-ронуть только небольшую их часть.ТЕКСТЫПримечание. Ввиду отсутствия обнаруженных связных мерянских текстов их заменяютпримеры разрозненных, частично реконструированных минимальных текстов-предложений.1. *Jolus pa jolus < *JoloZe pa joloZe [**tenan seye(–) (te) – juye(–) (te)!] – рус. (диал.) Елусьпоелусь! «Хлеб да соль (приветствие во время обеда)»Перевод(Костр. губ. — Солигал. – 1847 г.) (СРНГ VIII 349).2.L*Il’ – ul’ J urma [104, с. 232-233].1. Пусть будет и будет (букв.3. *S’i jon juk — рус. (арг.) сиень «(это) есть» (Яр.— пусть есть и пусть есть)! < Пустьгуб. — Угл) КЯОС 184.будет и будет [у тебя еда (твоя) —питье (твое)]!2.LЖила-была_l белка.3.Это (есть) река.Металлическиеукрашения изСарскогогородища VI-XIвв. [22, стр. 97]140О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуЧАСТЬ 2Очерки теорииязыкового субстратаПРЕДИСЛОВИЕВвиду субстратного характера остатковмерянского языка в русском представляетсянеобходимымрассмотретьосновныеособенности языкового субстрата в целом напримерах из разных языков, тем более, чтодалее речь пойдет о внешней историимерянского языка и об обстоятельствах егопостепенной субстрации.Изучение языкового субстрата, начатоееще в первой половине 19-ого века датскимученым Я.Х.Бредсдорфом и получившееособенно широкий размах после работитальянского лингвиста Г.И.Асколи, имеетсвою долгую и сложную историю. Освещениеэтой истории, поучительное и интересное самопо себе, могло бы стать предметомспециального исследования. Тем самым, од-нако, был бы полностью изменен первона-чальный замысел автора настоящей книги,Часть 2. Очерки теории языкового субстратакоторый ставил своей целью не столько кри-тическое освещение прошлого изучения суб-страта, сколько теоретическое осмыслениесделанного здесь в последнее время, в томчисле и им самим.Настоящая книга состоит из двух частей— теоретической, где обобщается проблемаязыкового субстрата в целом на основе ужеизученного материала, и исследовательской,где дается конкретный пример историко-социолингвистическогокомментированиясубстратного (мерянского) языка на основепредыдущей его реконструкции. Цель пред-лагаемой книги — подвести итоги тому, что внастоящее время известно о природе языко-вого субстрата, и наметить пути его даль-нейшего, в частности социолингвистического,исследования. Насколько это удалось ееавтору, судить читателю.141ПРОБЛЕМА ЯЗЫКОВОГОСУБСТРАТА§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§I. ОСОБЕННОСТИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ СУБСТРАТА.СОЦИОЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ1. Языковой субстрат и егоместо в развитии языковСоциолингвистические процессы, при-водящие, с одной стороны, к постепенномуотмиранию одного из двух взаимодейству-ющих языков, а с другой, к включению егосохранившихся остатков в качестве субстратав другой язык, становящийся таким образомпреемником первого, представляют собойцелый комплекс взаимосвязанных проблем,которые не могут быть с достаточнойполнотой и удовлетворительностью решеныусилиями одних только языковедов. Можнополностью согласиться с мыслью, что «толькоблагодаря помощи представителей смежных слингвистикой дисциплин получат реальноеобоснование или будут опровергнуты те илииные гипотезы языковедов» (Борковский, с. 5),касающиеся субстрата. «Без исследованийархеологов,этнографов,антропологовнеразрешима проблема субстрата, которыйпонимается нами в широком смысле слова какэлементы побежденного языка, усвоенныеязыком-победителем» (там же, с. 5). Этотребованиесовершенносправедливоиобъясняется тем, что «субстрат не есть понятиечисто лингвистическое. Явление субстратапредполагаетэтногенетическийпроцесс,сопровождающийсяопределеннымиязыковымипоследствиями.Выдающийсяинтерес проблемы субстрата заключается,между прочим, именно в том, что это одна изтех проблем, где наиболее очевидным иторико-материалистическоепониманиесо-осязаемымобразомисторияязыкапереплетается с историей народа. В самомделе, когда мы говорим, например, о кельтскомсубстрате во Франции, мы прежде всегоконстатируем, что французы, несмотря на свойроманский язык, связаны генетически с кельт-ским народом — галлами, населявшими Фран-цию до римского завоевания; этот факт неостался без влияния и на язык. Языковойсубстрат предполагает субстрат этнический»(Абаев, 1956, с. 58). Следовательно, о том, что«озаглавлено «О языковом субстрате», точнеебыло бы сказать: о языковых последствияхэтнического субстрата» (там же, с. 58).Принимаяполностьюупомянутыесоображения и соглашаясь с необходимостьюкомплексной разработки проблемы языковогосубстрата общими усилиями представителейряда гуманитарных наук, а не тольколингвистов, следует тем не менее, не ожидаямомента, когда возникнут предпосылки дляподобногонаиболееэффективногокомплексного исследования, решать проблемусубстрата раздельно.Сознавая вынужденную неполноту по-добных исследований, ими должны заниматьсяи языковеды, в частности, наиболее сложнойчастью задания — выяснением социо-лингвистических предпосылок возникновенияи формирования субстрата. Особая от-ветственность при выяснении социолинг-вистических предпосылок возникновениясубстрата ложилась на советских языковедов,что вытекало из двух обстоятельств: 1) изобязанности представить научное ис-циолингвистических процессов в противовес§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Ввиду того, что образование рассматриваемых здесь (преимущественноевразийских) субстратов относится к более или менее далекому прошлому, привлекаемые дляисследования факты связаны, как правило, с периодом до XX в.142О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкупредставителям зарубежного буржуазногоязыкознания*********************** и 2) из того, что Со-ветский Союз являлся многонациональнымгосударством, для которого правильное ре-шение социолингвистических вопросов, в томчисле проблемы субстрата, представлялисобойзначительнуютеоретическуюипрактическую ценность.Поскольку выработка и обоснованиеположительной научной концепции неизбежнопредполагают опровержение противоречащихей отрицательных антинаучных взглядов, вборьбе против которых уточняются иконкретизируются ее положения, будетнелишним, подходя к освещению особеннос-тей языкового субстрата и его социолин-гвистических предпосылок, начать с опро-вержения неприемлемых на него взглядов.В подходе зарубежной науки к понятиюсубстрата следует отметить два диаметральнопротивоположных взгляда. Первый из нихзаключается в том, что от самого понятиясубстрата пытаются отказаться или во всякомслучаеподвергнутьсомнениюцелесообразностьегоприменения.Наосновании субъективных соображений, влучшем случае подтверждаемых отдельныминеудачнымиработами,посвященнымисубстрату, по которым нельзя судить об этойобширной проблеме в целом, высказываетсямнение, что понятие субстрата становится всеменее популярным в современном язы-кознании, что оно устарело и т.п. Примеромподобного подхода является работа Р.Фау-кеса «Английская, французская и немецкаяфонетика и теория субстрата». Справедливокритикуя в ней недостаточно убедительноеобъяснение в статье П.Делатра (Delattre, р. 43-55) черт английской фонетики, отличающихсяот немецких влиянием кельтского субстрата,Р.Фаукес, не подтверждая свои выводыкакими-либо другими примерами, выражаетскепсис по поводу применения понятия*********************** При том, что вСССРборьбасзарубежнымбуржуазнымязыкознаниемпредписываласьсуществующимстроем, всё же остаётся актуальной и до сих порборьба с приведёнными ниже и подобными имтеоретическими концепциями, как, в сущности,антинаучными, поскольку они исходят не изобъективногоидобросовестногоисследованияфактов, а из предвзятых мнений или из сугубоаприорныхумозрительныхпостроений,неподтверждаемых реальными данными.Часть 2. Очерки теории языкового субстратасубстрата в языкознании вообще. «Вряд ликто-нибудь будет оспаривать, — пишет он, —взаимодействие соседей-современников илиже почти очевидный факт, что поколение,изучающее новый язык, принесет в этот языкмного собственных речевых навыков. Что жекасается таинственной атавистической силыдревних субстратов, то она представляетсяокутанной слишком густым туманом, чтобыможно было вести научное наблюдение: естьлишь возможность строить всякие, иногдадовольно увлекательные предположения …Конечно, надо быть благодарным за любуюпопытку приблизиться к «объясняющей лин-гвистике», однако теория субстрата до сих поростается исключительно шатким основаниемдля какого-либо объяснительного построения»(Фаукес, с. 342-343). Высказанное здеськритическоезамечаниенедостаточноубедительноиможетбытьпринятобезоговорочно только как предостережениепротивнеобоснованногоупотребленияпонятия субстрата. Однако нельзя согласитьсяс тем обобщением в отношении субстратныхисследований, которое делает Р.Фаукес икоторое можно воспринять только как полноеотрицание возможности конструктивногоприменения этого понятия в том случае, когдаречь идет о последствиях взаимодействия двухязыков в древности на одной территории, прикотором один язык исчез, а другой сохранился,включив в себя — в большей или меньшейстепени — пережитки первого.Наряду со взглядом, заключающимся вполном отрицании субстрата, в зарубежномязыкознании распространен противополож-ный, сущность которого состоит в преуве-личении роли субстрата, его абсолютизации, вбезоговорочном принятии его возникновения ивоздействия,обусловленногочистобиологическими, генетическими причинами.Этот взгляд, будучи представленным в работахнекоторых зарубежных лингвистов и являясьодинаковым в своей основе и различнымтолько в деталях, отмечается на протяжениивсей первой половины XX века. Так, немецкийученый Э.Га- милльшег еще в 1911 г. высказалмысль,143свидетельствующую о том, что субстрат вфонетике представляется ему чем-то не-зыблемым, независимым от условий взаимо-действия двух языков: «То, что населениеспособно полностью отказаться от соб-ственной артикуляционной базы в пользучужой, является абсолютно недоказаннойгипотезой» (Gamillscheg, S. 185). Если ввысказывании Э.Гамилльшега только под-черкнута обязательность сохранения субстрата(в данном случае фонетического), по-видимому, в любых условиях, а, следо-вательно, и независимо от них, то несколькопозже голландский языковед Я. ван Гиннекенпопыталсяобосноватьподобнуюнезыблемость фонетического субстрата на-следственностью звуковых законов. Ср.:«Общие задатки человека являются… на-столько многосторонними, а артикуляционныебазы большинства европейских языковнастолько похожими, что здесь у наспрактически любой ребенок без труда можетусвоитьартикуляционнуюбазусвоегоокружения в качестве фенотипа, не теряя приэтом полностью и своей собственнойгенотипической артикуляционной базы. Пос-ледняя, например, проявится отчетливо, когдаэтот ребенок, иногда через много лет или всвоих потомках, возможно, через столетия,снова придет в соприкосновение со звукамисвоей собственной артикуляционной базы.Тогдатакойчеловекможетвдругпочувствовать себя сразу как дома, задвигатьсясразу с величайшей легкостью, тогда он станетпевучим художником языка, тем временем какдо того он был всего лишь подражателем-халтурщиком» (Ginneken, S. 13) Ту жепозициюсубстратнойнаследственностизвуковых законов и особенностей значительнопозже занял французский ученый А.Доза,объясняя, например, отсутствие звука v вбаскскомязыкеявлениемпрогнатизма(выдвинутой вперед нижней челюстью,касающейся поэтому не зубов, а верхнейгубы), которое привело к тому, что возниклатенденция к произношению b вместо V, точнеезвукар,занимающегопромежуточноеположение между V и b (Dauzat, 1953, р. 34).Воздействиесубстрата(вфонетике)объясняетсяиздесьгенетическими(антропологическими либо биологическими)особенностями, совершен- 144но независимыми от социальных условийразвития языковых процессов, в данном случаевзаимодействия языков.В большинстве случаев врожденностьсубстрата, его генетико-антропологическуюпредопределенность в работах зарубежныхлингвистов относят, как видно из приведенныхвыше высказываний, к фонетике. Однаконаблюдаютсяпопыткираспространитьподобное объяснение и на другие областисубстратных явлений. Так, Э.Леви появление вязыке старого Гете парных образований типаWechsel – Dаuеr «изменчивость — стойкость»,Rache — Segen «месть — благословенье»,herrlich—hehr«великолепный—величественный»ит.п.,т.е.черту,относящуюсякособенностямслово-образования, пытается объяснить тем, что встарости в языке великого поэта все большестал проявляться биологический тип егопредков по отцовской линии со свой-ственными ему языковыми особенностями.Поскольку эти предки родом из ВосточнойФранконии, где в прошлом жили славяне, по-видимому, сами были славянами, славяне же,по мнению Э.Леви, — «финно-угризован- ныеиндоевропейцы» (ЬЄИУ, 1961, S. 91-105; 1961а,S. 106-112), а, как известно, для частиславянских и всех финно-угорских языковпарные слова весьма характерны, товозвращение под старость к этому исходномутипу было связано у Гете, в частности, сперенесением в немецкий язык присущейславянам (и их субстрату, финно- уграм)модели парных слов (Ткаченко, 1979, с. 90-91,96-97, 116-117, 125-126, 145-146, 159-160, 169-170, 176-214). Несмотря на возможность болееправдоподобногонаучногообъясненияуказанной особенности языка старого Гетевполне реальными обстоятельствами — егонепосредственным окружением и языком этогоокружения, где, действительно, под влияниемславянского субстрата в немецком языке моглаприобрести известную продуктивность модельпарных слов, Э.Леви исходит из чистобиологическогофактора,якобы«воскресившего» под старость у Гете одну изчерт его далеких предков. Даже такая деталь,как появление упомянутой языковой черты(парных слов) именно у старого Гете, чтомогло бы толковаться вполне реалистично какследствиеО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкубольшей уверенности Гете, авторитетногомастера языка и стиля, в своем праве ис-пользовать известные ему языковые черты,если они и не совпадают с обычными нормаминемецкого языка, объясняется особенностямиунаследованного им биологического типа,усилившего свое влияние на поэта в старости.Такимобразом,научномуиар-гументированному объяснению субстратныхчерт как особенностей, обусловленных преждевсегосоциолингвистическимиобсто-ятельствами, предпочтено, в сущности, иде-алистическое обоснование их появления дей-ствием биологической, генетической силы.Оба взгляда, как тот, в котором полностьюотвергается само понятие субстрата, так и тот,на основании которого субстрат объявляетсячем-тосовершеннонезыблемымисвойственным языку в любых условиях, при-чем связанным не с социальными условиямиего развития, а с чисто биологическимиособенностями его носителей, являетсяненаучными, идеалистическими и поэтомуабсолютно неприемлемыми. Каждый из нихпо-своему вреден для дальнейшего развитияязыкознания. Отрицательно может сказатьсянаразвитиинауки,вчастности,нигилистический подход к понятию субстрата,при котором последний признается несуще-ствующим, а те стороны в истории языка,которые могут быть познаны с его помощью,— субстратные включения в языке-преемнике,возможностьчастичнойреконструкцииотмершего субстратного языка с помощью егоостатков, — объявлены в конечном счетенепознаваемыми. Таким образом, в этомвзгляде на субстрат и его проявления отраженав наибольшей степени такая черта идеализма,как агностицизм. Взгляд, на основаниикоторого субстрат полностью отвергается,совершенно неприемлем с разных точекзрения.Онопровергаетсякаксметодологической точки зрения, так и эм-пирически самой практикой лингвистическойисследовательской работы.Стоит отметить, что, хотя термин суб-страт еще отсутствует у Ф.Энгельса (терминраспространилсяпозже),самопонятиесубстрата было принято этим классикоммарксизма, специально интересовавшимся изанимавшимся вопросами языкознания. Всвоейработе«Франкскийдиалект»,написанной в 80-е годы прошлого века,Ф.Энгельс в значении «субстрат» употребляетблизкое по смыслу к нему слово «пережиток»(Uberrest) применительно к франкскомусубстрату в древнесаксонском языке (Энгельс,с. 24, 25). Говоря в той же работе о фризскомсубстрате в западно- и северогерманских язы-ках, Ф.Энгельс не употреблял никакого тер-мина, но описательно настолько точно ха-рактеризует само явление субстрата, что усовременных ученых, в частности у советскогонидерландиста С.А.Миронова, не вызывает нималейшего сомнения то, что в данном случаеФ.Энгельс имеет в виду (фризский) субстрат,— ср.: «На западе он (фризский) был оттесненили совсем вытеснен нидерландским (языком),на востоке и севере — саксонским и датским,но в обоих случаях оставляя сильные следы вязыке, который вытеснил его (… in beidenFallen starke Spuren in der ein- dringendenSprache zurucklassend (подчеркивание мое. —O.T.) (Энгельс, с. 29, 31). По поводу этогоместа у Ф.Энгельса С.А.Ми- ронов замечает:«В приведенном отрывке дана в чрезвычайносжатой форме исчерпывающая и глубоконаучная характеристика языковых отношений,сложившихся в Нидерландах в XVI- XVII вв. всвязи с перенесением центра языковогоразвития на север и со смещением диалектнойбазы нидерландского литературного языка.Вместе с тем здесь очень ярко и убедительнопоказан гетерогенный, смешанный характерновонидерландского языка: необходимость вы-деления в нем основного франкского ядра иэлементов ингвеонского (преимущественнофризского) субстрата» (подчеркивание мое. —О.Г.) (Миронов, с. 248). Методологическаяобоснованностьицелесообразностьприменения понятия субстрата, нашедшегоотражение в трудах Ф.Энгельса, подтвержденакак в самом его исследовании «Франкскийдиалект», получившем высокую оценку вработахсовременныхгер-манистоↆ†††††††††††††††††††††, так и в последующихработахотечественныхизарубежныхисследователей.Вчастности,этацелесообразностьдоказанавтехисследованиях, где на основании изученияэлементов субстратного языка в языке-преемнике была получена возможность хотябы фрагментарной, но в то же время системнойреконструкции угаснувших языков, дошедшихдо нашего времени преимущественно ил膆†††††††††††††††††††††См.,вчастности, у Т.Фрингса: «То, что мы (немецкиегерманисты. – О.Г.) обнаружили на Рейне впроцессе кропотливой и напряженной работы, на40 лет раньше уже было открыто взору Энгельса.ВсвоейработеФ.Энгельс,ещевпериодбезоговорочногогосподствамладограмматиков,отказываетсяЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата145исключительновсоставесубстратныхэлементов языка-преемника (Ткаченко, 1985;Reichenkron). Сама возможность созданияподобных работ была бы полностьюисключена при отсутствии явления субстрата.Отрицательное отношение к субстрату,непризнание его существования вредно тем,что, внушая нигилистическую мысль об от-сутствии субстрата или его непознаваемости,граничащую с прямым агностицизмом, онотормозит развитие субстратоведческих ис-следований, а тем самым реконструкцию ис-чезнувших языков, сохранившихся только ввиде субстрата, и глубокое исследованиеистории языков-преемников, включивших всебя субстратные элементы того или иного ис-чезнувшего языка.Не менее отрицательно сказывается наисследовании языковых субстратов и суб-стратных языков и другое идеалистическоенаправление зарубежного языкознания, ко-торое, напротив, тяготеет к преувеличениюроли субстратов, их абсолютизации, а вконечном счете к отрыву развития языка в еговзаимодействии с другими языками от(конкретной) истории общества. Исходя изэтого, нельзя согласиться с чисто биоло-гическойилиантрополого-генетической,причем совершенно не связанной с историейобщества, носителями определенного языка(языков), трактовкой, которую явление суб-страта получает в работах Э.Гамилльшега, Я.ван Гиннекена, А.Доза, Э.Леви и их пос-ледователей. Этому, кстати, не противоречат инедавно полученные данные фонетическогоэксперимента, которые как будто от чистофизиологического,построенногонаестественнонаучныхзакономерностях,рас-смотренияязыка.Вместозастывшегоине-подвижного, вместо отдельного и разрозненного,вместо догматического правила Энгельс видитисторическое движение и историческую жизнь. Онсовершает, не оговаривая этого специально,переход к социально-историческому рассмотрениюязыка» (Фрингс, с. 223).подтверждают мысль о врожденной нацио-нальной артикуляционной базе. Так, экспе-римент, проведенный грузинским и русскимфонетистами на двух группах грудных детейнескольких часов от роду, происходящих отчисто грузинских (в первой группе) и чисторусских (во второй) родителей, при изученииартикуляционно-акустических особенностейих крика показал, что у грузинских детейзначительно сдвинута назад артикуляционнаябаза. Следовательно, их голосовой аппарат как146бы заранее предрасположен к более удобному,чем у русских, произнесению типичныхгрузинских звуков, в том числе абруптивных(смычногортанных), особенно трудных дляусвоения не- грузин. Артикуляционная базарусскихдетей,напротив,ссамогомладенчества, т.е. задолго до усвоения языка,какбыприспособленакисходномуположению, наиболее удобному для усвоениярусских звуков (Джапаридзе, Стрельников, с.58-64). Однако независимо от интерпретациирассматриваемого явления, которое допускаетвозможностьобъясненияиссоциолингвистической точки зрения (какрезультат «настройки» голосового аппаратамладенца еще в утробный период вследствиеотражения особенностей артикуляции матери,говорящей по-грузински или по-русски,являющейся членом грузинского или русского(языкового) общества), — даже в том случае,еслирассмотренныйвышефеноменобусловленисходнымигенетико-биологическими факторами, он не даетоснования рассматривать явления субстрата вцелом как результат только сугубо биолого-генетических особенностей и процессов. Этообъясняется тем, что, даже при наличииопределеннойпредрасположенностикбольшей или меньшей легкости произношениятех или иных звуков, которая в примерелингвистического эксперимента тоже ведьвытекает в конечном счете из фактасоциолингвистического — принадлежностиобоих родителей к одной языковой общности,судьбы дальнейшего развития фонетикиопределенного индивида или группы (кол-лектива, общности) говорящих зависят нестолько от фонетической предрасположен-ности, в какой-то степени, возможно, обус-ловленной и биологическими факторами,сколько в значительно большей степени отсоциологических(социолингвистических)причин. В еще большей степени это относитсякявлениямлексики,фразеологиииграмматики. Упомянутый выше взгляд ха-рактеризуется тем, что в нем на первом местестоитфакторбиологический,расово-генетический, хотя речь идет о языке, явлении,свойственном человеку, существу преждевсего общественному, формирующемуся иразвивающемуся вместе с языком в связи сособенностями развития общества, а не внеего, в отрыве от него. Как бы ни были сильны вчеловекечертыантропологические,обусловливающиеиегофонетику,фонетические особенности его произношенияО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкумогут быть признаны в качестве действующихнорм, — а не его индивидуальных,отклоняющихся от них особенностей, — толь-ко в случае их принятия языковым коллек-тивом, обществом. Что же касается передачипо наследству артикуляционных субстратныхчерт, то она маловероятна хотя бы уже в связиссамимбиологическимспособомвоспроизводства человека (не говоря даже осоциальных факторах), который с неиз-бежностью предполагает для продолжениярода объединение генов одной линии на-следственности с генами другой. Как вподобных условиях, уже биологически слож-ных (безотносительно даже к языковым тра-дициям общества) может проложить себедорогу линия определенной генетическиобусловленнойартикуляционнойбазы,«объясняет» разве что идеалистическаямистика расизма. Ничего общего с истиннойнаукой, базирующейся на принципах разумнообоснованного научного материализма, по-добные взгляды не имеют. Нельзя не согла-ситься ввиду этого с приводимым Б.Гавра-некоммнениемЕ.Уотма(Whatmough),который по поводу подобных субстратныхтеорийпишет:«Смистическойилиатавистической интерпретацией субстратанужно покончить раз и навсегда; это химераили, вернее, собрание химер» (Гавранек, с.109).Критическое рассмотрение идеалисти-ческих, антинаучных взглядов на языковойсубстрат и причины его возникновения по-зволяет, таким образом, с еще большей точ-ностью и конкретностью, чем бы это моглобыть сделано без него, говорить о том, чтонаиболее глубокими и определяющимипричинами, ведущими, с одной стороны, котмиранию одного из двух взаимодейству-ющих языков, а, с другой, к постепенномупревращению остаточных пережитков первогов субстрат второго из этих языков, являютсяпреимущественносоциолингвистические.Другие причины и факторы, действующие приэтом в своей основе социолингвистическомпроцессе,—интралинг-вистические(внутриязыковые, такие, как фонетические,лексические,грамматическиеизменения,связанные с действием сугубо внутриязыковыхфакторов),психолингвистические,этнолингвистические и т.д., — выступают вданном случае только как сопутствующие ипроизводныепоотношениюксоциолингвистическим причинам.Субстрат, так же как и другие, смежные сним, явления — суперстрат, интерстрат,адстрат, инстрат, представляет собойследствиевзаимодействиядвух(реженескольких) языков. Однако в отличие отадстрата и инстрата, где речь идет о за-имствованных элементах из живых языков, иот интерстрата, где, несмотря на известнуюомертвелость иврита как основы интерстрата,он никогда не становился полностью мертвыми в конечном счете снова стал полностьювозрожденным, живым языком, в случаяхсубстрата и суперстрата речь идет обэлементах языка, ставшего мертвым дляносителей языка, в котором эти элементывыступают. В субстрате в качестве мертвого,растворенноговсвоихсохранившихсяэлементах языка в языке- преемнике выступаетязык автохтонов, в суперстрате, напротив,языком-преемником является язык автохтонов,языком отмершим и растворившимся в немстановится язык пришельцев.Очевидно, в наиболее чистом виде су-перстрат сохраняет свое своеобразие поотношению к субстрату только тогда, когда егоносителями являются небольшие группызавоевателей, сравнительно быстро раство-ряющиеся среди побежденных. В этом случаезавоеватели, составляющие узкую и немно-гочисленную прослойку, правящую завоеван-ной территорией и командующую войсками,растворяясь в местном населении, как правило,не оказывают влияния на фонетику играмматику языка автохтонов, обогащаяглавным образом только его лексику словами,связанными преимущественно с управлением иармией,реже,когдаречьидетобопределенномкультурномпревосходствепришельцев, это обогащение лексики касается‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Суперстрат—остатки языка пришельцев, растворившегося вязыкеавтохтонов(например,элементовбулгарского языка в болгарском, франкского вофранцузском,англо-норманнскогодиалектастарофранцузского языка в английском и под.).Интерстрат — каждый из остатков предыдущегоязыка, в основном с преобладанием элементовиврита, в следующем из языков евреев с периодаутраты иврита в качестве разговорного языка довремени восстановления его в этой функции веврейскойчастиПалестины(>государствеИзраиль).Адстрат—слойзаимствований,возникающий в каждом из смежных языков врезультатеихконтактов,неприводящихквытеснениюодногоязыкадругим(например,болгарские заимствования в румынском, румынскиев болгарском). Инстрат — слой заимствований вязыке,подвергшемсяособенносильномувоздействиюсосторонысмежногоиоднотерриториального с ним языка (немецкиеэлементы в ретороманском Швейцарии).Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата147культуры в широком понимании. Если жебудущее суперстратное население проникаетна завоеванную территорию большимимассами, заселяя значительную ее часть, ссоциолингвистической точки зрения егообщественные низы, составляющие наиболь-шую долю среди пришельцев и дольше всегосохраняющие свой язык, со временем, когдаязык завоевателей, теряя полностью свойпрестиж, начинает отмирать, оказываются, всущности, в таком же положении, как иносители субстратного языка. Результат от-мирания этого суперстратного языка в такомслучае в основном ничем не отличается отпоследствий отмирания языка субстратного.Поэтому, очевидно, точнее было бы говоритьпри этом не о языковом суперстрате, а осубстрате, который ввиду вто- ричностипоявления на территории его распространенияследует в отличие от обычного первичногосубстрата называть вторичным субстратом.Следы подобных вторичных субстратовможно, в частности, обнаружить в диалектах иязыках современной Романии на местебывшего распространения германских языков,принесенных сюда германскими завоевателямив эпоху великого переселения народов, таких,как готский и лангобардский в Италии,франкский и бургундский во Франции и т.д.Рассматриваясоциолингвистическиепредпосылкиобразованиясубстратов,следовательно, нужно иметь в виду не толькопервичные, т.е. наиболее типичные, субстраты,но и вторичные, возникшие на основеисходных суперстратов. Целесообразнее всеже, рассматривая явление субстрата в целом,исходить в основном из первичных субстратовкак наиболее типичных, прежде всего в связи стем, что первичный субстрат в наибольшейстепени соответствует социолингвистическомупредставлению об этом языковом образовании.С ним (в отличие от суперстрата) с самогоначала связано представление о языке(соответственно позднее — его остатках),находящемся в социологически низшемположении относительно другого языка (вдальнейшем—языка-преемника),наслоившегося на него и занимающего болеевысокое положение.Появление субстратов, как уже отме-чалось выше, связано с исчезновением языков,§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Об этом говорити сам термин субстрат: ср. лат. sub-stratus«под-стилка» от sub-sterno «под-стилаю, под-кладываю,кладуподчто-либо»,скоторымсвязано представление о социологически низшемязыковом слое.148вытесняемых другими языками, появившимисявместе с их носителями на прежде незанимаемой ими территории. В историиязыков, которыми пользуется человечество, —с тех пор, как эта история стала известной, —отмечается три типа их развития: 1)независимое,относительноавтономное,развитие языка на той или иной территории, несвязанное как с вытеснением этого языкадругими языками, так и с экспансией данногоязыка за границы своего первоначальногораспространения; 2) более или менеезначительная экспансия языка за пределытерриториисвоегопервоначальногораспространения, связанная обычно с тем, чтоданный язык в связи со своей экспансиейвытесняет и замещает другие языки; 3)вытеснение первоначально существовавшегона той или иной территории языка, вызванноеэкспансией на эту территорию другого языка,и в связи с этим переход населения,проживающего на данной территории, сосвоего языка на язык пришельцев. Если впервом случае языковые контакты не связанысо сменой языка, то во втором и третьемслучаях лингвистической ситуации, которыевзаимосвязаны и взаимозависят друг от друга,языковые контакты приводят к замене одногоязыка другим. Именно с ними связано такжепоявление языкового субстрата. Историиизвестно очень много случаев экспансииязыков и соответственно вытеснения имидругих языков. Поскольку языковая экспансияочень часто, приводя к распространению тогоили иного языка, затем заканчиваласьраспадом его на ряд диалектов, а впоследствиии к появлению развившихся на их основеродственных языков, причем территорияраспространения каждого из них оказывалась,как правило, связанной с территорией былогораспространения вытесненных субстратныхязыков (при отсутствии языковой экспансииподобное явление не отмечалось), можно ду-мать, что распаду первоначально единогоязыка в случае его экспансии в значительнойстепени способствовало появление разныхсубстратов, вызывавшее расхождение вразвитии того же самого языка на разныхтерриториях, а это в конечном счете приводилок превращению единого языка в рядродственных языков. Типичным примеромподобного развития, известного истории,является экспансия латинского языка взападной и центральной части Римскойимперии, так наз. романизация, приведшаячерез несколько веков после падения западнойО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкучасти Римской империи и захвата варварамиримской провинции Дакии к образованиюгруппы родственных романских языков, накоторые распалась единая народная латынь, —итальянского,сардского,португальского,испанского,галисийского,каталанского,французского,провансальского,ретороманского, далматинского, румынского.Следует думать, что подобная же экспансияпрагерманского и праславянского языков,менее известная истории ввиду более позднегопоявления письменности у соответствующихнародов, привела к образованию двух большихязыковых групп — германской и славянской.Там, где подобной экспансии не произошлоили ее последствия были уничтожены экс-пансией других языков (эллинизация вос-точного Средиземноморья, перекрытая по-следствиями позднейшей арабизации), групп(семей) родственных языков не возникло.Именно поэтому в настоящее время в составе,например, индоевропейской семьи можновстретить языковые группы, представленныеодним языком, — албанскую, греческую,армянскую.Таковы общие, в том числе социолин-гвистические, особенности субстратов и ихместо в процессе развития языков.собой явление языковой экспансии.Истории известен целый ряд примеровязыковой экспансии, широкого распрост-ранения тех или иных языков: в древностигреческого (в восточном Средиземноморье),латинского (в западном Средиземноморье), всредние века арабского, в новое времярусского, английского, французского, ис-панского, португальского. К примерам язы-ковой экспансии относится, несомненно, такжераспространение индоевропейских языков,которому должна была предшествоватьэкспансия индоевропейского праязы2. Социолингвистическиепричины и особенностивозникновения субстратаПри всем многообразии конкретныхслучаев взаимодействия двух языков, ре-зультатом которых явилась смена языка,вызванная вытеснением одного языка другим ивключением остатков вытесненного языка,языкового субстрата, в язык-преемник, всенаблюдаемые при этом особенности сложногосоциолингвистическогопроцессаобнаруживают значительное число общихмоментов. Это позволяет, отвлекаясь отчастностей процесса смены языков ииспользуянаиболеетипичныечертыконкретных примеров только для воссозданияобщей картины, попытаться дать обобщенноепредставлениеонем,моделироватьсоциолингвистический процесс, сопутству-емый образованием субстрата.Одну из необходимых социолингвисти-ческих предпосылок, связанных в конечномсчете через ряд посредствующих этапов свытеснением языков и возникновением наоснове их пережитков субстрата, представляетЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата149ка и его различных ответвлений. Сюда жеследует отнести распространение таких не-индоевропейских языков, как китайский,тюркские, финно-угорские, малайско-поли-незийские и ряд других. В основе широкоготерриториальногораспространенияоп-ределенного языка лежит расселение со-ответствующего этноса, его носителя. При-чины, вызывающие переселения и расселения,могут быть разными, и далеко не всегда в ихоснове, особенно в начальный период развитияэтноса,лежитегоэкономическоеблагосостояние,связывающеесянередко,напротив, с определенной инертностью. Чащевнешние миграции стимулируются бедностьюпервоначальнозанятойтерритории,непрочностью, ненадежностью естественныхграниц. Если это сочетается с удобствомрасположения данной территории в качестветоргового, перевалочного пункта, подобноекрупное преимущество может нейтрализоватьисделать,наоборот,положительнымистимулами, определяющими необходимость иперспективность экспансии, те отрицательныемоменты,которыеэтойтерриториисвойственны,—бедностьприродныхресурсов, отсутствие надежных естественныхграниц. Как показывает опыт истории, многиецентрыбудущихпроцветающихимогущественных государств и соответственнокультурных центров сложились именно вподобных условиях — Афины в Греции; Римкак центр Лациума, расположенного в центреИталии, в свою очередь естественного центраСредиземноморья;торговыйцентрАравийского полуострова Медина рядом срасположенным поблизости религиознымцентром Меккой как исходные пунктыэкспансии арабов; Константинополь, центрВизантии, у проливов, связывающих Европу иАзию; Лондон как торговый центр Англии,затем Британской империи; Киев в КиевскойРуси на «пути из варяг в греки»; Москва,расположенная в Средней России, у истоковрек, связывающих ее с пятью морями — Бал-тийским, Белым, Черным, Азовским, Каспийс-ким и т.п. Удобное расположение определен-ной местности в качестве торгово-экономи-ческого центра способствовало тому, чтонарод, населявший ее, значительно быстрей,чем окружающие народы, развивал свою ма-териальную и духовную культуру. Это дава-культурное. Таким образом, возрастала истановилась относительно большей ценностьязыка метрополии по сравнению с языкамисмежных стран, впоследствии провинций со-ответствующего государства. Эта относитель-но более высокая ценность языка, получив-шего тенденцию к распространению, вытекалаиз того, что он превращался в орган болеевысокой по отношению к провинциальнымязыкам культуры. Если это превосходство,однако, было небольшим, частичным и даже вомногом спорным, языки завоеванных странуспешно выдерживали конкуренцию с языкомметрополии. Известно, что латинский язык,вытеснивший в западной части империи заболее или менее длительный (или короткий)период такие языки, как иберс- кий, галльский,оскский, умбрский, этрусский, ретский, дако-мизийский, тем не менее не смог вытеснитьгреческий,представляющийвысокуюцивилизацию, которая не только не уступаларимской с ее органом, латинским языком, но внекоторых моментах едва ли ее непревосходила. Очевидно, иногда сохранениюязыков могла способствовать и значительнаяприродная,географическаязамкнутостьопределенных территорий. Так, видимо,обстояло с сохранением баскского языка,пережившего Западную Римскую империю идожившего до наших дней, или с албанским,единственнымпалеобалканскиминдоев-ропейским языком, сохранившимся на Балка-нах и устоявшим перед натиском как элли-низации и романизации, так и позднейшейславянизации.Таким образом, вытеснение одного языкадругим становится возможным только тогда,когда между обществами, пользующимисядвумя языками и оказавшимися в силуэкспансии одного из них на общейгосударственнойтерритории,существуетслишком большое и устойчивое расхождение вих развитии, причем уровень развитости(политической, экономической, культурной)одного из них значительно превышает уровеньдругого, создавая целый ряд преимуществ длятех, кто, пользуясь его языком, относится кнему. В целом, однако, смена языка зависит отряда факторов,150ло ему по сравнению с ними не только военноепревосходство, но, что значительно важнее,такжеполитическое,экономическоеиО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкукоторые редко выступают обособленно. Обыч-но смена языка является следствием со-вместного действия нескольких из них. Еслифакторов, вызывающих смену языка, мало илиим со стороны языка, испытывающеговоздействие экспансии другого, эффективнопротивостоит какой-либо из важных факторов,который в значительной степени нейтрализуетэто воздействие, смены языка может непроизойти. В связи с этим нельзя несогласитьсясмнениемсовременногонемецкого языковеда (из ГДР) Карла-ХейнцаШенфельдера(Karl-HeinzSchonfelder),который, убедительно говоря о данных фак-торах, замечает следующее: «Вопрос, какой издвух языков одержит победу, а какойпогибнет, зависит от определенных обсто-ятельств и от целого ряда факторов, которыемы должны тщательнейшим образом изучить.Недостаточно рассмотреть тот или инойфактор обособленно от всех остальных, так какв этом случае мы неизбежно придем кошибочнымвыводам…одностороннеерассмотрение того или иного факторанедостаточно, чтобы решить, почему сменаязыка произошла именно таким, а не каким-либо другим способом.Важнейшими факторами, которые долж-ны быть рассмотрены в их совокупности,являются следующие:1) количественное отношение смеши-вающихся народов;2) временная протяженность и интен-сивность взаимного соприкосновения илипроникновения;3) военное и политическое превос-ходство одного из народов;4) культурное превосходство одного изнародов;5) социальное положение лиц, относя-щихся к смешивающимся группам илинародам;6)факторы, касающиеся религии;7) психические особенности смешива-ющихся народов;8) географические и транспортно-тех-нические факторы;9) структура сталкивающихся языков»(Schonfelder, S. 46, 49).Рассматривая историю языков с соци-олингвистической точки зрения, можно от-метить в связи с вышеуказанным два пути ихразвития — 1) конструктивный и 2) де-структивный. Конструктивный путь развитияязыка, связанный с экономическим, по-литическим, культурным подъемом общества,пользующегося определенным идиомом, ведетк неуклонному повышению последнего, кприобретению им статуса языка, превращениюдиалекта, на базе которого он развивается, воснову языковой литературной нормы.Деструктивныйпуть,связанныйсэкономическим, политическим, культурнымупадком, застоем и отсталостью общества,пользующегося соответствующим идиомом,ведет, напротив, к деградации этого идиома,утрате им статуса языка, постепенномупревращению его в совокупность все болееотдаляющихся друг от друга говоров. Процессдеструкции языка не возникает сам по себе, асвязан, как правило, с одновременным (ивызывающим его) процессом распространенияна территории деградирующего языка другогоязыка, находящегося в состоянии конструкции.Таким образом, оба процесса начинаютсвязываться друг с другом и со временем всебольше друг на друга влиять. Если связь меж-ду двумя независимо развивающимися наразных территориях и только смежных друг сдругом языками носит характер координации,— языки, взаимовлияя, находятся в примерноодинаковомсоциолингвистическомположении, и ни один не находится всостоянии подчиненности, зависимости отдругого, — то в случае (потенциальной)ситуации вытеснения одного языка другим ейсопутствует и ее предопределяет положениесубординации, т.е. подчинения, все большего иполного, одного языка другому. Подобноеотношение между языками складываетсятогда, когда в силу экстралингвистическихобстоятельств один из них начинаетприобретатьвсебольшуюсоциолингвистическую ценность, а другой всебольше эту ценность терять. Объясняется этосложным взаимодействием языка и общества,пользующегося тем или иным из языков.Процессы,определяющиепревращениеодноязычного населения в население, котороепользуется двумя языками, своим (первым) ивторым (чужим), а затем снова в одноязычное,но уже с другим родным языком, и первого издвух языков в субстрат второго, являютсясоциальными.Вместо двух этнических обществ (народов) сдвумя культурами и языками возникает однообщество (народ) с одной культурой,выражением которой является один общийязык. Это вызывается тем, что превалирующееобщество (общество А) становится центромконсолидации,которыйвсебольшеувеличивается, между тем как другое обществоЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата151(общество В) подвергается параллельнораспаду и количественно уменьшается. Обапроцесса — социальный и языковой — идутпараллельно. Привлеченные преимуществамиобщества А, в него переходят прежде всеговысшие, а позже средние слои общества В, чтонаходит свое выражение также в ихокончательном (через стадию двуязычия)переходе на язык А. Общество А благодаряэтому увеличивается, общество В становитсярудиментом бывшего отдельного общества,поскольку из него выпадают высшие(ведущие) слои, переходящие в общество А.Это предопределяет социальную зависимостьостатков общества В от общества А. В такуюже зависимость от языка А попадает и язык В.Потеряв высшие социальные слои своихносителей, которые являются, как правило,носителями литературного (наддиалектного)языка, — что определяется их ведущей рольюв обществе, — язык В превращается в совокуп-ность диалектов «без крыши», т.е. диа-лектов без собственного нормативногообщенародного языка. Отсутствие собствен-ного наддиалектного языка приводит, с однойстороны, к тому, что социально низшие поотношению к языку А диалекты языка Вначинаютраспадатьсянавсеболееизолированные и отдаленные друг от другаговоры, а, с другой, к тому, что в «крышу»этих говоров превращается фактическисоциально высший по отношению к ним языкА,которыйстановитсядлянихсубординирующим и начинает все большеподчинять их своему влиянию. Подобное со-циолингвистическое отношение возникает, каксправедливо замечает А.Мартине, междулюбым общенародным (литературным) языкомопределенной страны и говорами безсобственного литературного языка (или сослабо развитым и маловлиятельным лите-ратурным языком), даже независимо от сте-пени генетической близости (напр., фран-цузский литературный язык — французские,провансальские, бретонские, баскские говоры)(Мартине, с. 507). Социолингвисти-ческое отношение говоров неродственных************************††††††††††††††††††††††††языков к субординирующему литературномуязыку можно, по-видимому, сравнить при этомс отношением к литературному языку т. наз.«тайных языков», социалектов (арго), чтооправдывается и тем, что носителямиподобных говоров, как правило, являютсятолько представители части низших классов ипрофессий(крестьяне,рыбаки,мелкиеремесленники и т.п.), между тем как средние ивысшие слои, связанные происхождением сносителямиговоровподобногоязыка,преимущественноэтимиговораминепользуются. Именно исходя из этого,Б.Террачини считает субстрат, возникший врезультатевключенияостатковсубор-динированного языка в субординирующий,следствием положения, при котором субор-динированный язык вступает касательносубординирующего в отношение, напомина-ющее отношение диалекта к национальномуязыку: «Строго говоря, при субстрате уже несуществует побежденного языка отдельно отязыка-победителя, и оценка фактов первого сточки зрения системы последнего сводится кчистостилистическомупонятию«вульгаризма» (Террачини, с. 30-31).Зависимость говоров языка В от языка Аусиливается еще больше в связи с развитиемдвуязычия у остатка носителей первого. Впоследний период существования языка Вдвуязычиеегоносителейстановитсясплошным. Это ставит их уже не переддилеммой перехода с одного (своего) языка надругой (чужой или малознакомый) язык, аперед выбором одного из двух своих языковкак языка исключительного пользования, где,возможно, язык В даже уже хуже знаком, чемязык А. Таким языком со все большимоснованием должен стать язык А, как нетребующий двуязычия. Переход к егоисключительному употреблению происходиттем проще, что к этому времени вследствиедлительного взаимодействия обоих языков онизначительно сближаются. С одной стороны,традиционный язык В многое (то ли в видекалек, то ли непосредственных заимствований)воспринимает из языка А, с другой —************************ Это образное выражение (нем. dachlose Mundart, англ. rooflessdialect) заимствовано у немецкого исследователя Г.Клосса (Kloss, р. 304).†††††††††††††††††††††††† Этому не противоречит то обстоятельство, что на субстратный(точнее, субстра- тизирующийся) язык непосредственно могут влиять и его вытеснять не литературныйсубординирующий язык, а диалекты этого языка (Вайнрайх, с. 176-177), поскольку данные диалектывыступают в этом случае как представители социально более высокого языка (случай нижненемецкихговоров по отношению к полабскому языку) или являются в определенной стране фактически функцио-нирующим наддиалектным национальным разговорным языком (SchwytzerdUtsch в Швейцарии), т.е. всущности той же социально высшей языковой «крышей» (диалекты SchwytzerdUtsch по отношению кретороманским говорам).152О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуносители языка В (при участии такженосителей языка А) переносят многое в языкА. Эти элементы традиционного местногоязыка во вновь усвоенном и становятсясубстратными элементами (включениями) приокончательном переходе носителей языка В кисключительному употреблению языка А(и —соответственно — к полному отказу отупотребления своего первого традиционногоязыка).Указанный процесс является процессомпараллельной деструкции языка В приконструкции языка А. Однако поскольку кон-струкция одного языка не идет независимо отдеструкции другого, а тесно связана с ней и покрайней мере частично питается ею,конструкция языка А в этих условияхпревращается фактически в большую илименьшую его реконструкцию, перестройку.Следствием этой перестройки (с формулой b +А, где b обозначает субстратный вклад языкаВ) является возникновение нового языковогообразования A1 (b + A » A1). Ясно, что новоеязыковое образование А1 = В, но так же уже иА1 = А. От приобретения этим новымязыковым образованием (А1) независимогосоциолингвистического статуса зависит вдальнейшем, сможет ли оно стать отдельнымязыком или останется на положении зависи-мого от литературного языка диалекта,варианта литературного языка и т.п.С социолингвистическими факторами,наиболее решающими в процессе постепен-ного угасания того или иного языка, тесносвязаны вытекающие из него психолин-гвистические моменты, которые впоследствиииграют немалую роль в этом процессе. До техпор пока носители того или иного языкапризнают за ним какую-то определеннуюценность,покаониосознаютсебяопределенным, отличным от носителейдругого языка обществом, имеющим целыйряд своих особых хозяйственных, экономи-ческих, социальных, культурных задач, несовпадающих с задачами общества носителейдругого языка, как правило, это способствуетсохранению их языка, который является однойиз наиболее ярких черт, выражающих этуспецифику общества, пользующегося им,помогаетсохранениюединствасоответствующего этно-языкового общества(соответственно племени, племенного союза,народности, нации). Упадок языка наступаеттогда, когда общество одного языка (языка В)начинает полностью сливаться с обществом,пользующимся другим языком (языком А),начинает осознавать себя только частьюобщества А, имеющей абсолютно идентичныеснимцелиизадачи.Этапси-холингвистическая настроенность, вытека-ющая из социолингвистической ситуации,которая в свою очередь складывается какследствие целого ряда экономических, со-циальных, этно-культурных, политических ит.п. процессов, связана с вытекающей отсюдапереориентацией носителей культуры и языкаВ на культуру и язык А. Ввиду этого в целомкультура А и обслуживающий ее язык Аначинает восприниматься как нечто болееценное, чем культура и язык В. Подобныепереоценки того или иного языка происходят вистории человечества постоянно. Однакодалеко не всегда стойкое увлечение тем илииным несвоим языком, а в связи с этим и оцен-кой его как более ценного или значительного,чем свой (ср. оценка римлянами греческогоязыка, носителями многих других европейскихязыков французского, японцами, корейцами ивьетнамцами китайского языка, персамиарабского и т.д.), приводила к мысли оненужности своего языка. Очевидно, вситуации, ведущей к смене языка, степеньрасхождения в оценке вновь усваиваемогоязыка и своего первого традиционного должнабыть намного больше, чем в упомянутых передтемслучаях.Случайпредсубстратнойситуации, ведущей к полной утрате первогоязыка, очевидно, есть основание определятькак следствие полного кризиса утрачиваемоготрадиционного языка, его полного иосознаваемого все более широкими кругамиего носителей банкротства. Таким образом, вслучае координационной связи между языкамидаже при отрицательной оценке своего соб-ственного языка по сравнению с другимподобная оценочная констатация носит чистоколичественный характер, т.е. признаетсяболее низкий уровень своего языка посравнению с другим, но свой язык все равноостаетсяположительнойвеличиной.Графически это можно передать так:А (= другой язык) А +В (= свой язык) о——-Следовательно, считается вполне же-лательным и возможным его совершенство-вание и поднятие до уровня другого болееразвитого языка (А). Ввиду этого, самоотносительное несовершенство собственногоязыка в глазах его носителей становитсятолько стимулом для поднятия его уровня.Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата153В случае, ведущем к отмиранию соб-ственного первого языка и превращению его всубстрат другого, разрыв в оценке первогосвоего языка по сравнению с другимусваиваемымприобретаеткачественныйхарактер, при котором социолингвистическийуровень своего первого языка воспринимаетсякак величина только отрицательная, лежащаяниже всякого допустимого уровня (и несравнимая с уровнем языка А), что графическиможно передать таким образом:А (= другой, второй + ж свой язык)оВ (= свой (первый) язык) — ▼В подобном случае свой первый языкпредстает как нечто абсолютно отрицательноепо сравнению со вторым языком, в связи с чемвозникаетчувствостыда,отвращения,неприязни к нему со стороны еготрадиционных носителей (или их потомков)при попытках пользования им в целом рядеситуаций, круг которых неуклонно сужается.Ср. в связи с этим, например, оценкуотношения к полабскому языку в последнийпериод его существования при окончательномпереходе к исключительному пользованию(нижне) немецким языком — «Вустровскийпастор (Вуст- ров — в Люховском окр.) Хр.Генниг (Неппід, 1649-1719), составительполабского словаря, сообщает между прочимследующее о славянской речи своих прихожан:«В настоящее время здесь говорят по-вендски(т. е. по-полабски. — О.Т.) немногие старики, смолодежью они уже не говорят на этом языке,так как над этим стали бы смеяться. Молодежьже чувствует такое отвращение к родномуязыку, что не хочет не только учиться ему, нодаже не хочет и слышать его звуки. Такимобразом, через 20 или 30 лет этот языкисчезнет» (Сели- щев, 1941, с. 421). Впринципе нечто подобное наблюдается и вслучае исчезновения во второй половине XX в.небольших прибалтийско-финских языков,водского и ижорского, расположенных натерритории Ленинградской области. Ср.замечание по этому поводу эстонскогосоветского языковеда Э.Эрнитса: «Теперь водьсохранилась только у Финского залива в 4деревнях с разнонациональным населением.По большей части к ней принадлежаттрехъязычные старики, которые говорят наводском, русском и ижорском языках, имеяводский образ мышления. Поколение среднеговозраста не имеет водского самосознания,154рассматривая себя как русских или режеижорцев, самые молодые — как русских. Людисреднего возраста говорят по-водски толькодома, молодежь знает только русский язык, нонекоторые из них могут понимать такжеводский или ижорский язык… Многиеотносятся с пренебрежением к водскомуязыку, который кажется им некрасивым ибесполезным.Похожие тенденции наблюдаются такжеу ижорцев, хотя их численность больше (для1979 г. в статье количество води определяетсяв 50 человек, ижорцев — в 700 человек. —О.Т.).Согласнопринципамленинскойнациональной политики в тридцатые годыбыли организованы для них школы спреподаванием на родном языке и созданлитературный язык (на нем появилось более 20книг), но было уже слишком поздно:национальное самосознание ижорцев с не-избежностью заметно снизилось. Они сталисчитать, что численность их народа слишкомневелика, чтобы был нужен ижорский язык. Вэтом году мы сами слышали, как сын среднеговозраста укорял мать за то, что она заговориласлучайно на ижорском языке. Однако до сихпор живут старушки, которые владеют всембогатством оттенков родного языка и любятпеть на нем прекрасные ижорские народныепесни» (Ernits, р. 14-15).Следует сразу же заметить, что подобноеили близкое к нему социо- и пси-холингвистическое состояние наблюдается нетолько в ситуации, предшествующей полномуисчезновению языка. Более или менеезначительные периоды упадка с соответ-ствующими очень близкими к отмеченнымнастроениями и весьма мрачными «прогно-зами» в отношении будущего языка выступалии по отношению к тем языкам, которые внастоящее время, преодолев глубокий кризис,вполне успешно живут и развиваются(чешский язык в XVIII — нач. XIX в.,литовский в XIX — нач. XX в. и т.п.).Очевидно, поэтому нет абсолютной границымежду ситуацией, связанной с частичным ивременным упадком языка, и положением,приводящим к его необратимому угасанию.Ввиду этого следует принять как необходимоеуточнение к понятию субстрата и тоположение, что субстрат как необратимоеявление возникает только в своей абсолютнойформе, т.е. только после того, как язык Вполностью вытеснен языком А, войдя в него вО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкувидесубстратныхвключений.Появлению подобного абсолютного и полногосубстрата, качественному переходу («скачку»)предшествуетпостепенноенакоплениеколичественных элементов. Можно в связи сэтим,по-видимому,говоритьобиндивидуальном,групповом,массовом, частичном субстрате, т.е. остаткахязыка В в речи на языке А при полномпереходе от одного языка на другой уотдельных индивидуумов, групп населения, ихмасс, части определенного этноса, перед темкак данный этнос полностью перейдет с одно-го языка на другой и остатки первого языка вовтором при окончательной смене языка станутполным субстратом.При подобном положении, когда со вре-менем образуется социо- и психолингвис-тическая ситуация, при которой автохтонноенаселение все более стремится полностьюотказаться от своего собственного первогоязыка и полностью перейти на второй,казалось бы, от первого языка ничего недолжно остаться. Однако подобного явленияпочти никогда не происходит. В этом случае,особенно, когда на новый язык переходитбольшой по количеству этнос, его язык неисчезает бесследно, а как бы растворяется вновом языке, включаясь в него в своих сохра-нившихся бессознательно или сохраненныхсознательно элементах, поскольку у соци-олингвистического процесса смены языка естьдве стороны. Из них в основном быларассмотрена только одна — усвоение новогоязыка и подход к первому языку ис-ключительно с этой точки зрения. Учитывая,однако, взаимодействие языков при их смене,нельзя не считаться и с тем воздействием,которое оказывает первый язык на второй. Этовоздействие связано с тем, что при усвоениинового языка, которому, как правило,‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§*************************предшествует более или менее длительныйпериод двуязычия, второй язык усваивают,исходя из первого, опираясь на него, невольнов какой-то степени приспосабливая второйязык к первому. Нельзя не учитывать и того,чтовзаимодействиеязыков—этовзаимодействие двух культур, выражаемых сих помощью, и что отказ от первойтрадиционной культуры никогда не можетбыть полным, а это не может не отражаться ина языке как форме выражения культуры. Наэтомнеобходимоостановитьсяболееподробно.Выше в примере, касающемся ижорскогоязыка, отмечалось, что при том, что в целомпроисходит полный переход с ижорского нарусский язык (у младшего поколения) итяготение к нему (у среднего), сохраняютсяеще люди старшего поколения, знающие его вовсем богатстве оттенков. Таким образом,социолингвистический упадок языка, как ипсихолингвистическаяустановкауподавляющего большинства его носителей, какбы санкционирующие полный отказ от первого(традиционного) языка и переход на второй, несвязаны с таким же чисто лингвистическим егоупадком. В мире известен целый ряд языков,испытавших значительное воздействие другихязыков и, в частности, изобилующих лексикойиноязычного происхождения (английский, ру-мынский, персидский, японский), которые темне менее не только не пришли в упадок, а,напротив, имеют очень высокий социолинг-вистический статус. Следовательно, упадокязыка не связан (во всяком случае, прямо) супадком его чисто внутренним, структурным.Как правило, от языка отказываются не почастям, как бы постепенно заменяя одну егочасть за другой иноязычными частями, аполностью. Однако отказ от языка как средстваи формы общения не означает полного отказаот того содержания, которое он в себе несет,связанного с предшествующей культурой, 臇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Необходимо, однако, оговориться, что подобная необратимость вслучае вытеснения одного языка (В) другим языком (А) возникает только в том случае, когда вы-тесненный язык не оставляет после себя никаких письменных памятников. Если письменные фиксациидостаточно значительны, чтобы вытесненный язык при желании мог быть воспроизведен, в принципевозможны более или менее удачные попытки его использовать (эпизодически или постоянно)§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§дажепосле полного его вытеснения и суб- стратизации, ср. довольноуспешные попытки использовать в качестве письменного и устного корнский язык в Корнуэль- се(Великобритания) в XX в. после его полного исчезновения в XVIII в.; выступление на полабскомязыке немецкого слависта Олеша на VI Международном съезде славистов в Варшаве (1968 г.) и под.факты.************************* О случае индивидуального субстрата в своей речи (или скорееблизком к нему, поскольку данное лицо сохранило знание первого языка и способность его упот-реблять) говорит, в сущности, В.И.Абаев в применении к элементам осетинского языка, включенным вего русский язык (Абаев, 1956, с. 66).Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата155поскольку переход с языка на язык, их сменасвязаны со взаимодействием двух культур,этот переход никогда не может бытьравнозначен полному отказу от всего, чтосвязано с предшествующим языком. В силуэтого при взаимодействии двух языков,заканчивающимся победой одного из них, вконечном счете возникает своеобразныйкомпромисс. Язык-победитель дает длясоздания нового идиома вновь возникшегоэтнического общества основы своей фонетики,грамматики и лексики. Побежденный язык,главным образом, дает для него свои наиболееобщиефонетическиетенденции,проявляющиеся в наибольшей степени ввокализме и ритмомелодике (т. наз. акцент),значительную часть своих семантических схеми моделей (в грамматике, фразеологии илексике), а также большую или меньшую частьсвоей наиболее интимной и распространеннойлексики, сохраняющейся лучше всего приизолированном положении идиома и хуже приего тесных связях с языками, родственными сновым (вторым) языком или его предшествую-щей традицией. Эти элементы, наиболеетипичные для субстрата, проникают в язык-победитель по двум тесно взаимосвязаннымпричинам: во-первых, как следствие егомассового и прямого усвоения, не дающеговозможности овладеть во всех тонкостяхфонетикой и семантикой, которые наименееконтролируются сознанием, во- вторых, какследствие необходимости в усвоении новымязыком местных особенностей материальной идуховной культуры, отображенных местнымязыком, которые связаны с особенностямижизни данной страны и поэтому представляютсобой значительную ценность. Переходместного населения на новый язык неравнозначен вместе с тем безоговорочномупереходу на новую неместную культуру,принесенную с новым языком, и полномуотречению от своей старой традиционнойкультуры. Наряду с тем ценным, что несетновая культура, местное население желаетсохранить и наиболее ценное из своейтрадиционной культуры. Это наиболее ценноепереводится, как правило, на новый язык,причем не только в связи с привязанностью кнему местного населения, а также интересомпришлого, носителя нового для данной ме-стности языка. Исходя из указанного, местныеязыки, за исключением случая быстрого иполного физического истребления местногонаселения, — случая не такого уж частого, —не могли бесследно устраняться новымиязыками. Значительно достовернее считать,что они в них растворялись. При переводе (илипересказе) на языке-победителе того изтрадиции предыдущей местной культуры,созданной на местном (вытесняемом) языке,что могло представлять ценность, — аподобных вещей могло быть довольно много(напр., из прикладных хозяйственных знаний— разнообразные приметы, наблюдения надместной природой, местные обычаи, а издуховной культуры — разные фольклорныепроизведения, определенные устойчивые язы-ковые формулы и под.), — бесспорно, многоемогло подсознательно или сознательнокалькироваться, перенося в новой языковойоболочке внутреннюю форму местного языка.Поскольку«переводчиками»былопреимущественно местное двуязычное на-селение, для которого семантика его тра-диционного первого языка была вполне обыч-ной, у него не возникало желание ее «кор-ректировать» согласно особенностям новогоязыка, тем более, что многое могло просто неподдаваться передаче в строгих формах новогоязыка, требуя дословности. Усвоение жеместногомузыкальногофольклора,музыкальный ритм которого всегда тесносвязансритмомелодикойустного,немузыкального языка, — усвоение,заключавшееся в переводе (более или менеесвободном) местного словесного фольклора нановый язык или в создании новых песен настарые местные мелодии, должно былоспособствовать закреплению в новом языкеданнойместностифонетических(рит-момелодических) особенностей вытесненного(субстратного) языка. Со временем эти рит-момелодические особенности не могли несодействовать дальнейшей фонетической пе-рестройке нового местного языка.Сочетание фактора несовершенства ус-воения нового языка местным населением сважным фактором потребности в усвоенииместной культуры, которая это несо-вершенство в значительной степени под-держивает (сюда еще можно добавить необ-ходимость в быстром и массовом овладенииновым языком, значительно более важном, чемстарательное, но медленное его усвоение),приводит к тому, что все нор- мализаторскиеусилия, направленные на полную унификациюнового языка этого населения, не могут†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Об этой связи пишет и необходимость ее изучения отмечает в своейинтересной статье Б.М.Задорожный (см.: Задорожный, 1953, с. 107-116).156О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуникогда осуществиться в полном объеме. Придилемме — безупречное усвоение новогоязыка путем полного искоренения любыхместных трациций (а только так этого и можнодостичь) или не вполне совершенное егоусвоение (которое все же дает возможностьсвободно общаться с его традиционныминосителями) — всегда фактически выбираетсяпоследнее. Это объясняется тем, что в языкекак в средстве прежде всего общения и инфор-мации значительно важнее не как, а что с егопомощью будет сообщено или передано.Таким образом, распространение опре-деленного языка на новых, занятых иноя-зычным населением территориях должноневольно связываться с использованием иусвоением местных культурных традиций(имеем в виду как материальную, так идуховную культуру), причем в восприятии ихзаинтересованыкакпредставителиэт-нического общества, от которого воспри-нимается новый язык, так и общества, котороена этот язык переходит. Следовательно,слияние двух этнических обществ в одновместе с тем, как правило, является и слияниемдвух культур и двух языков. Какой из этихдвух языков выступает как основа слияния, акакой становится тем языковым элементом,который растворяется в другом языке, зависитот конкретных исторических обстоятельств.Однако не подлежит сомнению то, что процессслияния местного языка с пришлым языкомпри возникновении между ними стойкогоотношения субординации с перевесом состороны последнего бывает правилом, аотсутствие этого влияния является ис-ключением (разумеется, субстратный вкладможет иметь разный удельный вес в каждомконкретном случае). Таким образом, здесьвозникает особый диалект распространив-шегося за пределы своей исходной этническойтерритории языка (упомянутая формула b + А» А1), который при благоприятных условиях,главныйобразомприпреобладаниицентробежныхтенденцийнадцен-тростремительными, может превратиться современем в отдельный язык.При выработке подобного отдельногоязыка, безусловно, важный вклад вноситсяпредыдущей языковой традицией соответ-ствующей местности, которая придает особоенаправление его развитию, отличающемуся отпредшествующего развития того языка,который распространился здесь позже. Можносчитать, что этот новый отдельный языкявляется фактически наследником двух языков— как языка, материальные черты которого онв основном унаследовал и продолжает, так итого языка, который в определенном (большемили меньшем) количестве своих элементов, ввидесубстрата,т.е.пережитковсубординированного языка, влился в этот язык,вызвав его специфическую перестройку исвоеобразие дальнейшего развития. Из этихдвух линий наследственности первая являетсяосновой для определения принадлежностиданного языка к определенной языковой семье(группе), вторая, связанная с языком другойгенетической принадлежности, становитсяопределяющей для него как отдельного языкаэтой семьи (группы), т.е. характеризует в наи-большей степени его языковую индивиду-альность, специфику на фоне других языковтой же языковой семьи или группы.Следовательно, вопрос угасания, ис-чезновения языков диалектически сложен, таккак, приводя к исчезновению одних языков, он,с другой стороны, очень часто являетсяотправным пунктом для зарождения новыхязыков, толчком для которых служитсвертывание исчезающих языков в своихпережиточныхэлементахвсубстрат,входящий в состав языка-преемника. Затемэтот субстрат, т.е. остатки исчезнувшего языка,становится как бы ферментом, зародышем внедрах языка-преемника для того, чтобывместе с ним породить новую линг-вистическую индивидуальность, новый язык,имеющий, в сущности, двух родителей, двелинии родства, основную генетическую исубстратную.Сложныесоциолингвистическиепроцессы, происходящие главным образомпараллельно, — с одной стороны, угасаниеодного языка, вытесняемого другим, с другойже, включение оставляемого им субстрата вязык-победитель и тем самым его постепенноепреобразование в новый, более или менееотличающийся от исходного идиом, — вбудущемнередконовыйязык,—взаимосвязаны друг с другом, представляясобой в целом чрезвычайно многогранноеявление. На некоторых, еще не рассмотренных,его сторонах стоит остановиться отдельно.Прежде всего заслуживают вниманияпроцесс постепенного отмирания первого(местного) языка, результаты этого процесса,его специфика. Отмирание первого местногоязыка,вытесняемоговторымязыком,занесенным в определенную местность извне,происходитчерезстадиюдвуязычия.Характерной особенностью этого двуязычия,Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата157коль скоро первый местный язык оказываетсяпо отношению к пришлому языку в положениисубординации, является то, что это, какправило, в особенности на продвинутой егостадии, двуязычие местного населения,носителей местного языка, пришлое женаселение преимущественно не пользуетсяместным языком и часто даже его вообще незнает. В первоначальный период, когда языкпришельцевнеполучилдостаточногораспространения и их количество являетсянебольшим, может существовать двуязычиетакже пришлого населения. Впоследствии,когда количество пришлого населения всеувеличиваетсяиобнаруживаетсяегокачественный перевес, все большее количествотуземного населения и все удовлетворительнейначинает параллельно с собственным дляобщения между собой употреблять в общениис пришельцами их язык. Это делает дляпоследних все менее нужным усвоение языкатуземцев в целом, из него усваиваются толькоотдельные элементы, которые могут попадатьв язык пришельцев от двуязычных туземцев вих втором языке. Таким образом, происходитпервое ограничение двуязычия, оно становитсявосновномпринадлежностьютолькоавтохтонов, говорящих отныне как на своемродном языке, так и на языке пришельцев.Однако двуязычие и у автохтонов не являетсяуниверсальнымисовершенноуравновешенным, т.е. языки свой и вновьусвоенный не употребляются в одинаковойстепени во всех функциях и областях,например, язык пришельцев используется вфункции официально-деловой, зато языкавтохтоновширокоиспользуетсявпроизводственной сфере, связанной с местнымсельскимхозяйствомипромыслами.Профессиональная ориентация того илидругого языка обусловливает их социальнуюприуроченность. Поскольку в официально-деловойсфереупотребляетсяязыкпришельцев,местнаязнать,стремясьсохранить свои позиции, должна им овладеть ипользоваться. Связь с пришлой знатью,необходимость контактов на семейно-бытовомуровне, смешанные браки, стремление сдетства научить детей свободно и правильнопользоваться языком пришельцев ведут к тому,что у местных социальных верхов со временемместный язык отходит на задний план и каксемейно-бытовой, сохраняясь разве каксредство общения со слугами или крестьянами.Тем из местной знати, кто не овладеваетвторым, субординирующим, языком, грозит158участь быть оттертым от власти и постепеннодеклассироваться. Крестьяне как менеесвязанные с официально-деловой сферой,напротив, тяготеют к длительному сохранениюместного языка. Средние городские слои, вчастности купцы и ремесленники, тяготеют кдвуязычию. Причем те, кто стремитсяподняться выше по социальной лестнице,приобрести более богатую и выгоднуюклиентуруизпришлойиместнойассимилированной знати, со временем такжевынужденыпереориентироватьсянанеместный язык как основной. Их туземныйязык отступает на второй план, так как ониупотребляют его при общении с социальнонизшимислоямиместногонаселения,оставшимися неассимилированны- ми в этно-языковомотношении.Такпостепеннодвуязычие становится все более резкосоциально очерченным. Одновременно идет иего сужение. Поскольку во все большейстепени двуязычие охватывает средние и даженизшие слои (дольше всего оно не касаетсяженщин, связанных только со своим узкимдомашним хозяйством), все в меньшей степенинуждаются в знании местного языка те, ктоовладел полностью вторым неместным,субординирующим языком. С другой стороны,двуязычие начинает проникать даже вразговорно-бытовое общение семьи, потомучто всеобщее усвоение второго языка делаетсянасущной необходимостью для всех, а знаниепервогоместногоязыкавсеболеефакультативным, что вынуждает родителей необучать ему детей, а одноязычных старикововладевать вторым, неместным языком, чтобыпонимать своих внуков. Так постепеннодвуязычие, а вместе с ним и знаниеавтохтонного языка становится уделом всеболее узкого круга лиц, со смертью которыхустанавливается новое одноязычие, поголов-ное знание только первоначально второго дляданной местности языка.Так происходит смена языка в связи сразвитием двуязычия и его функциональной(профессиональной) и социальной (об-щественной) ориентацией.Спецификой смены языка является и то,что она носит преимущественно не внут-рилингвистический, а социолингвистическийхарактер. Языки только отчасти способны квзаимопроникновению.Неместныйязыкпротивится этому не только в силу языковойспецифики вообще (слабая проницаемостьграмматики, основного лексического фонда,стойкость фонетики и в особенностиО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуфонологии), но также и потому, чточрезмерное проникновение в него автохтонныхязыковых элементов (даже при пользовании имтуземцами) могло бы сделать его непонятнымдля основных носителей, превратить изсредства общения в способ разобщения.Поэтомувбольшемколичествезаимствованиямиизпришлогоязыканасыщается язык автохтонный, тем более сразвитием двуязычия. Однако и здесьнасыщение заимствованиями далеко небезгранично: фактически остается незыблемойв своих основах грамматика (здесь возможноотчаститолькокалькирование),малопроницаемо основное ядро лексики, струдом поддается перестройке фонетическаясистема. Таким образом, при самом большомдавлении на язык со стороны другого языка ондо конца своего существования остаетсянерушимымвсвоихосновах,этомупрепятствует как сугубо лингвистическаяприрода языка, так и его общественнаяфункция быть средством общения.Наиболее частотные элементы языка, нахо-дящиеся все время в работе, не поддаютсязамене. Поэтому смена языка происходит непутем постепенной замены всех его элементов,не путем постепенного изменения природыязыка, а путем замены одного языка другим вцелом, хотя, разумеется, в определенной связис этим находится и функциональное сужение впользованииязыком,егоневольноелексическое обеднение в тех областяхдеятельности, в которых он фактически неприменяется. Однако все же не оно являетсяосновной причиной постепенного отказа отпользования местным, отмирающим языком.Основным поводом для этого служит то, что вопределенных функциях (в администрации,школе, армии и т.п.) данным языком перестаютпользоваться, поскольку их обслуживаетдругой язык. Язык туземцев в этих случаяхнасыщается большим количеством иноязычнойлексики, так как, передавая свои действия илимысли в соответствующей сфере, они невольнодолжны прибегать к словам чужого языка,которым они в данной сфере пользовались,подключая к ним только свою грамматику,основную (близкую к строевым элементам)лексику и одевая иноязычные элементы воболочку своей же фонетики. Отчасти, еслиязык имеет слабые устои (социальные, го-сударственно-политические, экономические),это может создавать у туземцев определенный«комплекс неполноценности» ввиду того, чтоносители других языков, прежде всего второго(субординирующего или тяготеющего к этойроли), могут обыгрывать этот момент,рассматривая его как аргумент противиспользования местного языка в даннойфункции, ибо местный язык не можетобойтись в ней без лексики второго языка.Однако на примере общепризнанного вкачестве мирового английского языка, где всференаучнойиадминистративно-официальной наличествует большой процентисходно романской лексики, отражающейподобное же функциональное двуязычие, мывидим, что эта гетеролексичность языканисколько не препятствует как его функ-ционированию, так и высокому и общеприз-нанному авторитету. Основным препятствиемдля существования языка служат небла-гоприятные социолингвистические обстоя-тельства и связанная с ними социолинг-вистическая его оценка и соответственнопсихолингвистическое его восприятие. Вы-теснение того или иного языка идет по линии:1) сужения его функций; 2) увеличения числадвуязычных лиц из числа его носителей напереходном этапе от одного одноязычия(употребления только первого местного языка)к другому одноязычию (употреблению второгозанесеннного извне языка); 3) сужения кругадвуязычных лиц при параллельном увеличениичисла носителей одноязычия на новой основе— на втором языке; 4) сужения на следующемэтапе круга знающих местный отмирающийязык по возрасту (старшее — среднее — млад-шее поколение -^ старшее — среднее -^ стар-шее поколение)и полуносителей языка (муж-чины и женщины старшего поколения -^ жен-щины старшего поколения). Последнее объяс-няется двумя причинами — биологической(большая стойкость женского организма,позволяющая, как правило, женщине пережитьмужчину) и социальной (меньшая под-вижность женщин, особенно в прошлом, ихбольшая связь с домом, семьей, родом, ихтрадициями, в том числе и языковыми). По-этому в качестве последних носителей тогоили иного языка, последних представителейтого или иного этноса чаще всего называютженщин: корнский язык (Долли Пентрет),тасманийский язык (Труганини), кама-синский язык (К.З.Плотникова).Постепенно в ходе своего взаимо-действия со все более и более распрос-траняющимся вторым языком (языком А) ме-стный язык (язык В), вытесняемый пришлымязыком, все менее остается существовать всвоем чистом виде и все более сохраняетсяЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата159только в виде своих пережитков, включенныхв язык, секундарно распространившийся наданной территории. Со временем, когдапервый местный язык полностью выходит изупотребления, он продолжает существоватьтолько в своих пережитках, включенных такили иначе в систему вторичного для даннойместности языка (А). Пережитки субстратногоязыка входят: 1) в местную ономастику(прежде всего топонимы); 2) в диалектыданной местности, продолжающие идиомпришлого населения (в наименьшей степени);3) в диалекты, возникшие на основе второгоязыка постсубстратного населения (в большейстепени); 4) в т. наз. «тайные языки», возни-кающие на основе того, что субстратный языкдольше всего держится у представителейопределенных профессий, например рыбаков(наибольшая степень включения субстратныхэлементов). На последнем стоит специальноостановиться. «Тайные языки» начинают, по-видимому, возникать в последний периодсуществования субстратного языка. Их цельюявляется стремление сохранить хотя быотчасти свой язык как удобное средствоскрывать свои мысли от посторонних лиц.Вначале эту функцию выполняет первый языкв целом. Таким образом, в этот период вдвуязычнойпрофессиональнойгруппенаселения существует два языка с двумяотдельнымиграмматикамиидвумяотдельными лексиками. Затем, когда переходятна один язык с одной грамматикой,пережиточно,какудобноесредствоотмежевания своей группы от остальногообщества носителей второго для даннойместностиязыка,сохраняетсяобычайупотреблятьуженаодной(исходновторичной) грамматической основе особеннонасыщенный субстратной лексикой вариант(исходно) второго языка. Так как словасубстратного языка, однако, все болеезабываются, со временем их заменяют другимизаимствованиями или искаженными формамиисходно второго, теперь единственного, дляданной местности языка. Не исключено, чтоотчасти такого происхождения по крайнеймере некоторые из «тайных языков»Центральной России, которые ввиду того, чтов них встречается целый ряд (пост)мерянскихслов, могли продолжать вначале субстратныйфинно-угорский мерянский язык. С утратойзнания грамматики и значительной части своей(и именно основной) лексики, которая насту-пает после смены языка, и включением фо-нетических, грамматических, лексических,160фразеологическихпережитковсубстрата(последних трех также в калькированном виде)в ткань второго языка они все менееощущаются как инородные (сознание ихпроисхождения утрачивается), воспринима-ясь как его диалектизмы (арготизмы, вуль-гаризмы и под.). Если субстратный язык неимел (или утратил) письменные памятники,выделить его элементы во втором языке,языке-преемнике, чрезвычайно трудно, так какони, в сущности, полностью сливаются сэлементами исходно вторичными; их можновыделить только с помощью применениясопоставительно-исторического метода, яв-ляющегося сочетанием двух других — со-поставительно-типологического и сравни-тельно-исторического.Пока речь шла об одной стороне со-циолингвистического процесса вытесненияпришлым языком автохтонного языка, — судь-бах этого последнего, вплоть до его полногоисчезновения как языка и растворения в своихпережитках в языке-преемнике, вторичном дляданной территории.Следует в общих чертах рассмотретьтакже особенности формирования новогоидиома А1, возникшего в результате вклю-чения языком-победителем А субстратныхостатков b, сохранившихся после оконча-тельного исчезновения языка В (b + A » A1).Дальнейшиесоциолингвистическиеоб-стоятельства вызывают либо сохранениенового идиома А1 как диалекта языка А, либоприобретениеимположенияновогоотдельного языка А1, родственного языку А.До исчезновения субстратного языка В именноон рассматривается как местный язык,языковой представитель местной культурнойтрадиции. По мере его исчезновения эту рольвсе больше принимает на себя идиом (язык) А1.Этому способствует, в частности, то, что А1 =А, поскольку в отличие от последнего,образовавшегосянасвоейисходнойтерритории, идиом А1, образовавшийся путемсоединения b + А, имеет чисто местные черты,обусловленные включением субстрата, т.е.пережитков местного языка В. Вначаленосители языка А, в особенности те, которыене живут в местности В, относятся к новомуидиому А1, возникшему в провинциальнойместности, вторично занятой языком А, как к«испорченномувлияниемязыкаВ»,«вульгарному»,«неправильному»,«простонародному». Таким было, например,отношение к местной народной латыни взападных романизированных провинцияхО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуРимской империи со стороны коренныхримлян, владевших безупречно классическимязыком. Недаром местные особенности сперварассматривалисьтолькокакошибки,погрешности по отношению к классическойкнижно-литературной латыни. Затем, если наоснове местного провинциального идиома,родственноголитературномуязыкуметрополии,складываетсяотдельныйлитературный язык, отношение к нему в корнеменяется. Его воспринимают как местныйнациональный язык, в связи с чем фактическии традиции местного патриотизма, местнойкультуры, которая уже рассматривается не какпровинциальная, а как особая, самодовлеющая,возрождаются, хотя уже на новой языковойоснове. Таким образом, новая местная язы-ковая традиция, новый язык трактуются ужевполне положительно. Вместе с тем, еслираньше этот местный идиом рассматривался вкачестве диалекта или «испорченного»варианта языка метрополии, то теперь уже вкачестве отдельного языка он становитсяобщим достоянием не только местных низов,но и знати, и прежде всего именно хорошеезнание его литературной нормы становитсясоциально престижным. Напротив, знание ипрактическоеиспользованиепрежнегоклассического языка (в ущерб новомуместному языку) со временем начинаетвосприниматься не без оттенка иронии какпризнак чрезмерной педантической учености(ср., например, отношение к латыни послепризнания во Франции французского вкачестве особого языка, а не ее народной(«вульгарной») разновидности).До некоторой степени это отношение клатыни в романских странах, когда в нихначался расцвет собственных национальныхязыков, сопоставимо с отношением к любомулитературно-книжному языку в последнийпериод его существования или активногофункционирования,например,кстароукраинскому, в ряде стилей включав-шему в себя к тому же многочисленныестарославянизмы. Этот язык, обладавший впрошлом достаточно высоким авторитетом, очем свидетельствует его кодификация вграмматиках и словарях, к концу XVIII -началу XIX в., времени окончательногоутверждения в качестве литературногоукраинского языка на народной (разговорной ифольклорной) основе, стал восприниматься какокончательно обветшавший, старомодный. Всвязи с этим литературные персонажи,тяготевшие к его употреблению, особенно вбыту,представляютсявэтойсвоейособенностикаккомические,аихпародируемый язык на фоне современнойукраинской речи других действующих лицявно высмеивается. Ср. отрывки из партийподобных действующих лиц — Возного (изпьесы И.П.Котляревского «Наталка-Полтав-ка») и писаря Прокопа Ригоровича Пистряка(из повести Г.Ф.Квитки-Основьяненко «Ко-нотопська відьма»): 1) «Бачив я многих — іліпообразних, і багатих, но серце моє не іміє ть— те є-то як його — к ним поползновенія. Тиодна заложила йому позов на вічнії роки, ідуша моя єжечасно волаєть тебе і послінишпорной даже години»; 2) «Хворостина сіяхоча єсть і хворостина, но оная не суть ужехворостина, понеже убо суть на нійвмістилище душ козацьких прехваброї сотніКонотопської, за ненахожденієм писательногосущества і трепетанієм десниці і купно шуйці».В связи с этим и языковая практикаГ.С.Сковороды,представлявшая,посправедливому замечанию В.М.Русановского,попыткусоздатьнекийобщевосточнославянский язык, исходя приэтом из староукраинской традиции, и была вцелом неизбежно обречена на неудачу(Русанівський, с. 152, 165) . ПомимоЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата11161сформировавшегося к этому времени в сво-‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ихосновахрусскоголитературного языка, был уже близок квозникновениюи(ново)-украинскийлитературный язык на народной основе.Несколько позже появились и первыепроизведения на современном белорусскомязыке (анонимная поэма «Знеіда навы- варат»,возникшаяподвлиянием«Енеїди»И.П.Котляревского, – «Тарас на Парнасе», за-мечательное стихотворение-песня талантли-вого народного поэта П.Багрыма «Зайграй,зайграй, хлопча малы», произведения Я.Че-чота, друга А.Мицкевича). Таким образом,каждый писатель, находившийся к этому вре-мени в кругу восточнославянских культур,должен был уже выбирать один из этих трехобслуживающих их языков. Четвертого, «об-щевосточнославянского», уже не было дано.Характерна в социолингвистическомотношении не только трансформация, пере-житая бывшими местными народно-разговор-ными вариантами латыни с превращением их вроманских странах в отдельные романскиеязыки, а и изменение в восприятиилитературного датского с копенгагенскимпроизношением в городах Норвегии послепревращения в норвежский язык (риксмол)того же датского с норвежским субстратом (вчастности, норвегизирован- ной фонетикой).Как полагают, именно на этой основесложился один из двух (причем наиболеераспространенный)литературныхязыковНорвегии.Следовательно,социолингвистическое положение старогоязыка-победителя с вытеснением его местны짧§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§литературным языком, возникшим на основеэтого когда-то победившего здесь языка,меняется, а вместе с тем меняется и егопсихолингвистическое восприятие. Этот язык вслучае его архаизации (пример латыни)начинаетвосприниматьсякакнечтовызывающее почтение в историческом плане,но в то же время и как что-то безнадежноустаревшее, старомодное, отжившее (всущности, это отношение в чем- то напоминаетсобой, видимо, отношение к субстратномуязыку в момент его угасания). Если язык-победитель (например, датский по отношениюк риксмолу) продолжает существовать вкачестве живого современного языка всоседней стране, по отношению к местномуязыку он воспринимается как язык близкий, ноиностранный, неродной, что вытекает изцелого ряда их расхождений на всех уровнях,прежде всего фонетическом, а это побуждаетносителей нового литературного языкаобратить самое серьезное внимание на егоспецифику, которой ранее пренебрегали илистыдились,считаяее«провинциальной».Следовательно,даже переход на новый язык далеко не всегдаравнозначен полному прекращению местнойкультурной традиции. Если определеннаятерритория настолько своеобразна в своейгеографической, хозяйственно-экономическойи культурной специфике, что это становитсяпричиной ее постоянного выделения в особыйрегиональный комплекс, то местная традициядаже при смене языка не прерывается пол-ностью, а продолжается, только на новойязыковой основе. На земном шаре, по-ви-**************************‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Характерно, что в литературно-языковом отношении из произведенийГ.С.Сковороды наиболее долговечными оказались именно те, которые в наибольшей степени выходили зарамки староукраинской языковой традиции, приближаясь больше всего к современному ему народно-песенному языку (ср. в особенности прелестное стихотворение «Ой ты, птичко жолтобоко…» изсборника «Сад божественных пЬсней», требующее минимальных корректив, чтобы звучать какстихотворение на современном украинском языке). Следовательно, уже в творчестве Г.С.Сковороды,знаменовавшем окончательный закат староукраинской языковой традиции, забрезжили первые проблескинеотвратимой будущей победы нового украинского языка на народной основе. Упомянутое стихотворениезамечательно как изяществом формы и чистотой народного языка, так и глубиной и серьезностьюсодержания. В нем через голову бурлескной «Енеїди» Сковорода фактически подает руку украинскимпоэтам-романтикам и даже Шевченко, который недаром еще в детстве увлекался творчествомГ.С.Сковороды и учился у него как поэт.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Ср.: «Предполагается, что зародышем смешанного городского говорабыло чтение датского текста с подстановкой норвежских фонетических особенностей… В XVIII в. вОсло, крупнейшем норвежском городе, по-видимому, уже говорили на смешанном говоре, основанном надатском письменном языке, но с норвежской фонетикой» (Стеблин-Каменский, с. 74-75).************************** Ср. в связи с этим следующую характерную особенность в развитиинорвежского литературного языка (риксмола): «Борьба за норвежское произношение на театральнойсцене разгорелась в пятидесятых годах XIX в. До этого … в норвежском театре игралиисключительно актеры-датчане и господствовало датское произношение. В 1852 г. в Кристианииоткрылась «Норвежская драматическая школа», поставившая себе целью воспитать актеров длянациональной сцены. Н.Кнудсен был приглашен в эту школу для обучения ее воспитанников норвежскомупроизношению» (Стеблин-Каменский, с. 80).162О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкудимому, нет территории, где бы местноенаселение через больший или меньший про-межуток времени ни разу не меняло свой язык.В некоторых местах подобные сменыпроисходили, очевидно, несколько раз. Язы-кознание без помощи других наук, как ужеотмечалось выше, не в состоянии полностьюрешить вопрос о причине сменяемости языков,их большей или меньшей стойкости, посколькусюда входит слишком много предпосылок, где,кстати, сугубо языковые причины находятся насамом последнем месте. Как видно было изпредыдущего, — об этом говорит и весь опытизучения языков, — языки действительноотличаются необыкновенной стойкостью своейструктуры, однако это не мешает томуобстоятельству, что время от времени тот илиинойизнихпостепенноперестаетупотребляться. Поэтому есть все основаниясчитать, что «болезнь» и «смерть» языка — этовсегда только болезнь и смерть общества,пользовавшегосяопределеннымязыком,вызванная каким-либо его несовершенством(рядом несовершенств) по сравнению собществом, способным не только сохранять иразвивать свой язык, но и распространить егоза пределы своей исходной этно-языковойтерритории. Проблема стойкости (слабости)этносов, из которой вытекает и стойкость(слабость) принадлежащих им языков, во всемсвоем объеме не может быть решена однимилингвистами, а только совместными усилиямипредставителей всех общественных наук, кудасвой вклад должны внести и лингвисты.Проблема языкового субстрата, его теория,является только частью этой более широкойпроблемы. Основной интерес этой проблемызаключается в том, что явление субстратапомогает понять причину культурной (вшироком понимании этого слова), в том числеи языковой, преемственности на одной и тойже территории.II. ОСОБЕННОСТИ ВЛИЯНИЯ ЯЗЫКОВОГО СУБСТРАТАНА ЯЗЫК-ПРЕЕМНИКПроблема возникновения и формирова-ния языкового субстрата во взаимосвязи ивзаимодействии с языками, воспринявшимиего, принадлежит, несомненно, к числу наи-более сложных среди лингвистических про-блем. Первоначальный энтузиазм, сопутство-вавший появлению работ И.Г.Асколи (Ascoli),где впервые данная проблема была поставленасо всей ясностью, и связанный с от-крываемыми этими работами перспективами,сменился затем все большим скептицизмом,граничившим порой с почти полнымотрицанием какой-либо роли субстрата вразвитии языков (Фаукес, с. 333-334), междутем как уже Ф.Энгельс в работе «Франкскийдиалект» убедительно показал роль языковогосубстрата на конкретном материале историинидерландского и немецкого языков и ихдиалектов. Подобная противоречивость воценке роли субстрата и самого этого явлениявытекает прежде всего из его чрезвычайнобольшойсложностикакчистовнутрилингвистической, связанной с тем, что всубстрате речь идет преимущественно обэлементах,адаптированныхиликалькированных, так и социолингвистической,поскольку в субстра- тизирующихся языкахимеем дело, как правило, с языкаминеофициальными, а в их носителях — сэтносом, слабо отраженном в истории ввидуего второстепенного, неруководящего, аследовательно, и «(в)не- исторического»характера.Таким образом, задача выяснения об-стоятельств как постепенного упадка того илииного языка и превращения его в своихостатках в субстрат языка-преемника, так ипостепенной трансформации этноса, егоносителя, в часть того этноса, носителя языка-преемника субстратного языка, с которым онсливался, представляет собой типичнуюлингвистическую и социолингвистическуюзадачу со многими неизвестными. Ее решение(особенно в начальной стадии) не может бытьвполне однозначным и не предполагающимбольшейилименьшейстепенигипотетичности.Проблема субстрата и особенностей еговключениявязык-преемникявляетсячрезвычайно актуальной для многих (если недля большинства) языков мира. Как всякуюсложную задачу, ее можно решить только почастям.Помимо трудностей чисто материальногохарактера исследователей субстратов ожидаютнемалые трудности теоретического порядка. ВЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата163связи с тем что наукой накоплен ужеопределенный субстра- товедческий материал,представляется необходимым осмыслить то,что уже известно в настоящее время оязыковомсубстратеиегороливформировании языков-преемников, а также оязыках, ставших субстратами, для того чтобына основе тех обобщений, которые можносделать путем синтеза накопленных здесьсведений,выработатьнеобходимыетеоретические постулаты и рекомендации, тутеорию субстратоведческих исследований,котораямоглабыбытьполезныминструментом последующих разысканий вобласти субстратов, в том числе еще непривлекавших к себе внимание науки.В данной части работы на примереконкретных, уже исследовавшихся языковыхсубстратов будет обращено внимание напроявление их влияний на разных уровняхязыковой структуры языков-преемников —лексическом, грамматическом, фонетическом,фразеологическом. При этом будутучитыватьсянетольковнутрилинг-вистические аспекты соответствующих яв-лений, а и сопутствующие им социолингви-стические обстоятельства и факторы.На основе исследования конкретныхявлений в области тех или иных субстратных ипостсубстратныхязыковпредставляютсявозможными и закономерными те наиболееобобщенные, синтезированные теоретическиевыводы о субстрате, его природе, особенностяхего возникновения, роли в формированиивключающих его языков и их выделении изобщего (пра)языка, которые должны явитьсяитогомвсейпредшествующейработы,проделанной в данном направлении.По-видимому, лишь в сравнительнонебольшой степени могут быть рассмотрены вработе, как менее изученные, такие близкие ксубстрату явления, как суперстрат иинтерстрат, которые с субстратом роднит ихпережиточный(особенновслучаесуперстрата) характер. Эти явления должнывойти в исследование преимущественно всвоих особенностях, связанных с субстратом икак определенный фон для его освещения, а невцелом,посколькуихспециальноеисследование предполагало бы полный учетспецифики и специальных собственных††††††††††††††††††††††††††исследований в данной области в качествеотправной точки, чем автор в данный моментне располагает.1.Роль субстратав формировании лексикиРоль субстрата в формировании лексикиязыков-преемников лучше всего может бытьвыяснена на примере конкретных, наиболеехорошо изученных в настоящее времясубстратных языков. К числу их в первуюочередь относятся субстраты романскихязыков в их взаимосвязи со своими языками-преемниками.Романские языки среди индоевропейскихимеют особую ценность ясностью своихистоков. Их общим предком, праязыком, окотором, в отличие от других праязыков, наукемногое известно, была латынь. Причинойобразования ее местных народноразговорныхвариантов(диалектов),вдальнейшемпреобразовавшихся в отдельные романскиеязыки, явилось своеобразие развития латыни вразных провинциях Римской империи, гдеперед тем, как вытеснить местные языки, онаболее или менее длительно с нимивзаимодействовала. Затем свой вклад вразвитие романских языков внесли такназываемые суперстратные языки, нередкообразовавшиевторичныесубстраты(германские, арабский, славянские). Однакопервыми по времени своего воздействия налатынь были субстратные языки, о которыхпоэтому важно было бы знать как можнобольше и именно о которых известно менеевсего.Вследствие своей скудности материалдороманских субстратных языков требуетособенно тщательного и точного изучения,которое может идти в двух направлениях; 1)получение новых фактов, важное для того,чтобы расширить исследовательскую базу; 2)осмысление уже известного, что не менееважно с двух точек зрения — для того, чтобыправильно наметить новые пути выясненияконкретных фактов и для того, чтобы лучшепонять картину взаимодействия языков приобразовании субстра††††††††††††††††††††††††††Необычныйпорядок рассмотрения уровней языковой структурыобъясняетсястепеньюихсложностииисследованности, ввиду чего принят порядок всоответствии с принципом «от более к менееисследованному».164О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкутов, что может быть полезно также приизучении аналогичных явлений на материаледругих языковых групп. В данном случаепредпринята попытка, связанная со вторым издвух указанных путей.Общим при образовании языковых суб-стратов является то, что они возникают в тойсоциолингвистической обстановке, когда припроникновении части одного этническогообщества на территорию другого вследствиерядастойкихпреимуществобщества,говорящего на одном языке, над обществом,говорящим на другом, последнее, — как пра-вило, после периода более или менее дли-тельного двуязычия, — переходит полностьюсо своего первого, традиционного языка, навторой, вновь усвоенный. При этом первый егоязык в своих сохранившихся элементахполностью растворяется во втором языке,становясь субстратом этого языка-преемника.Особенностьлексическихсубстратныхэлементов заключается в том, что они илиобозначают реалии, неизвестные народу,носителюязыка-победителя,—такиесубстратные включения часто трудно отличитьот обычных заимствований, — или (и этонаиболее типичные субстратные лексическиевключения)обозначаютреалииоб-щераспространенные и известные носителямобоих языков — субстратного и языка-пре-емника. Необходимости в заимствовании по-добных слов, в сущности, здесь совершенно небыло. Это не то, что взято, а то, что в силуразных причин оставлено из своего языка. Этоего лексические реликты (от лат. relinquo«оставляю»). Так, если в ряде севернорусскихговоров встречаются, видимо, мерянскиелексические включения типа тохта «гнилоедерево», шохра «низкорослый лес на болоте»,то их целесообразность и как заимствований невызывает сомнений. Это удобные однословныенаименования понятий, важных для одного изосновных местных промыслов (лесного) илихарактерных для местного ландшафта. На-против, только как реликтное включение могутбыть поняты слова лейма «корова» или урма«белка» того же субстратного происхождения,бытовавшие в прошлом в тех же говорах.Однакопомимосугуболексическоговоздействия при формировании лексики вцелом определенную роль играет, 166по-видимому, и фонетика и, что не так уло-вимо, семантика субстратного языка. Не менееважной оказывается и совокупность внешних(социо)лингвистическихобстоятельств,сопутствующих смене языков. В связи с этимобщий по своему происхождению и природепроцесс образования субстрата приводит квесьма разнящимся друг от друга послед-ствиям. Примеры этого, как представляется,можно найти и среди романских языков.Для одного из них, а именно галло-романского (французского), были характерныпри его формировании и в ходе дальнейшейистории следующие внешнелингвистическиеобстоятельства. Завоевание Галлии произошлов I в. до н.э. Ее окончательная романизациязавершилась, по-видимому, в V-VI в. н. э.,заняв, таким образом, период 6-7 веков. Ввидуотносительной близости к метрополии и болееудобной связи через Альпы, чем черезПиренеи, колонизация римлянами галльских (ишире — кельтских) областей шла путемпоследовательных передвижений из однойкельтской области в другую, что моглоспособствовать активному вовлечению в этотпроцесс романизированных кельтов, ср.: 1)Цизальпинская Галлия; 2) Трансальпийская(Нарбоннская) Галлия, или Провинция (фр.Ргочепсе); 3) Северная Галлия, или Бельгия; 4)заморские кельтские земли, Британия. Это мог-ло способствовать тому, что латинский языкусваивался не столько непосредственно отжителей Рима и Лациума, сколько от рома-низированных кельтов, говоривших по-латынис большим или меньшим галльским акцентом.Вследствие длительности романизации ивозникновения в Галлии наряду с низшимивысших школ (например, в Бурди- гала(Бордо)),помимолатино-галльскогодвуязычия, длительно сохранявшегося всельских местностях и среди низших слоевгалльского населения, в галльских городах, впервую очередь среди высших, полностьюроманизированных, слоев общества быладостаточноширокораспространенаидиглоссия—книжно-литературногоинародно-разговорного латинского языка, чтоспособствовало как насыщению письменногоязыка (прежде всего в период раннегосредневековья) народными оборотами исловами, так и обогащению народногоО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуязыка книжной лексикой. Северная Галлия,вследствие постоянных и чрезвычайно тесныхконтактов с Британией, что заставило Цезаряпредпринять попытку завоевания Британии,по-видимому,имелагалльскийидиом,значительно более близкий к кельтскимостровным, чем галльский идиом юга Франциии Цизальпинской Галлии. Ввиду прочностипозиций латинского и народного романскогоязыка в Галлии к ее завоеванию германскимиплеменами — франками, бургундами ивестготами (позже — норманнами) —германские завоеватели не предпринималипопытки использовать свои языки в качествеофициальных в письменности, а сразу жеприбегли в этой функции к латинскому, азатемфранцузскому.ПроникшеенатерриторииГалло-Романиигерманскоенаселение, особенно в своих верхних слоях,довольно скоро было романизировано. Галлия(позже Франция) была расположена вокружениидругихроманизированныхпровинций — Италии, Испании, Португалии,Реции, по-видимому, в какой-то степени такжеюжной Британии.Таким образом, внешне лингвистическиеобстоятельства способствовали, с однойстороны, прочному и глубокому усвоениюнаселением Северной Галлии романскогоязыкаимаксимальномулексическомувыравниванию своего латинского языка поязыку Рима и других смежных романскихпровинций, связь с которыми все времяподдерживалась как во времена Империи, таки после ее распада. С другой, однако, стороны,то обстоятельство, что галльский СеверФранциибылнаиболееблизокизконтинентальных кельтских языков к ост-ровным кельтским языкам, способствовалотому, что именно здесь сосредоточивались всефонетические изоглоссы, отделявшие языкСеверной Галлии от галльского языка Южнойи Цизальпинской Галлии и от исходнойроманской фонетики. Это, в свою очередь,наложило неизгладимый отпечаток на всюсеверофранцузскуюнароднолатинскуюлексику в ее основных составных элементах —романских,субстратныхгалльскихисуперстратных франкских.На основании «Этимологического сло-варя французского языка» А.Доза («Dic-tionnaire etymologique de la langue francaise») всовременномфранцузскомлитературномязыке можно выделить около 97 корневых словгалльскогопроисхождения.Очевидно,учитывая все их производные, а также лексемыгалльского происхождения, имевшиеся встарофранцузском языке и в современныхфранцузских диалектах, можно значительноувеличить эту цифру, говоря о 300 словахгалльскогопроисхождения,обычноупоминаемыхвнаучнойлитературе.Собранная лексика при всей ее неполнотеинтересна, однако, тем, что она особеннотипична, поскольку в основном прочно вошлав современный язык или отражена в наиболееизвестных его историзмах. Среди 10 условновыделенныхтематическихгрупп(1)местоимения (дей- ктические слова); 2) частитела, выделения и болезни живого организма;3) родство; 4) природа; 5) элементарные явле-ния жизни, действия, восприятия (глаголы); 6)ориентация в пространстве; 7) качества исвойства (прилагательные); 8) жилище,занятие,питание,одежда,средствапередвижения; 9) числительные; 10) духовнаяжизнь) слова распределяются следующимобразом. Нет ни одного слова, относящегося кместоимениям и к лексике, связанной сродством. К названиям, обозначающим частитела и болезни (всего их 5) не относится почтини одно слово, обозначающее части телачеловека.Единственноеисключение-фамильярное trogne «харя» (ср. кимр. trwyn«нос») при нейтральных figure, visage, fасероманского происхождения. Следовательно,хотя одно слово этой семантики осталось, оноявно отошло к разряду абсолютных синонимовпредельно сниженного стиля. Кроме того,сюда же относится слово jаrrеt «подколеннаявпадина». Характерно, что оно не принадлежитк наиболее важным, а следовательно, ичастотным словам этой сферы.Слова, обозначающие природу, высту-пают в количестве 44, т.е. составляют околополовины всей субстратной лексики. Так жекак и для предыдущей группы, для неехарактерно, что часть данных слов галльскогопроисхождения перешла из галлороманскогодиалекта в литературный латинский язык,откуда могла проникать в другие романскиедиалекты (позже языки), — ср. фр. Ьес (лат.bессus) «клюв», фр. alouette «жаворонок» (лат.alauda), фр. alose «бешенка (рыба)» (лат.alausa), фр. bouleau «береза» (лат. betul(l)a), фр.cheval «лошадь, конь» (лат. caballus «(рабочая)лошадь, кляча», исп. саЬаНо, итал. caval^, рум.cal). Слова ЖЄ, не проникшие в латинский иоставшиесяпринадлежностьюгалло-романского диaлeктa (> французского языка),характеризуются тем, что ЗДЄСЬ выступаютпочти 6ЄЗ ИСКЛЮЧЄНИЯ лeкceмы, обо-Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата167168О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкузначающие только кoнкрeтныe предметы иявления, названия отдельных животных,рacтeний и минералов. Исключений немного.Это слова branche «ветвь» и mineral «минeрaл»,характеризующие ЯВЛЄНИЯ, объединяющиецелый ряд конкретных предметов. Наиболеемногочисленной из тематических группявляется группа, связанная с занятиемчеловека: здесь наряду с названиями,характеризующими ремесло, обращает на себявниманиемногочисленностьслов,от-носящихся к сельскому хозяйству (сгете«сливки», dreche «солод», glui «ржанаясолома», javelle «пучок сжатого хлеба», lie«осадок», sillon «борозда»). По-види- мому, всвязи с большими успехами галлов в добычеполезных ископаемых, руд, в металлургии, атакжепивоварении,изготовленииразнообразных повозок и колесных плуговцелый ряд подобных слов галльскогопроисхождения, имеющихся во французскомязыке, вошел в латынь или из французского вдругие европейские языки (ср. mine «рудник,копь», gravier «гравий», bief «бьеф», ^ar ^arrus)«повозка», ^arrue «плуг» (лат. carruca«карета»), brasser «варить пиво» (лат. braces«полба»), etain (лат. stannum «олово»). Частьгалльских наименований дожила до среднихвеков, став обозначением типичных для нихотношений, – ср. valet «слуга», vassal «вассал».Совсем незначительны количественно осталь-ные группы. Если не считать глагола danger«менять», относящегося к занятиям развитогообщества и вошедшего в латынь (ср. cambio«меняю»), к глаголам для обозначенияэлементарных явлений жизни, действий ивосприятий принадлежат в современномлитературном языке только пять слов: battre(вошедшее в латынь, — ср. лат. battuere, поздн.battere) «бить», braire «(фам.) кричать, орать;кричать (об осле)», briser «разбивать, ломать»,gober «(фам.) глотать», renfrogner «морщитьброви». По-видимому, результатом сближениядвух слов, латинского и галльского, являетсяглагол ^aindre «бояться», возникший, какпредполагают, вследствие сближения лат.tremere «дрожать» и гал. *cremo- «дрожь».Французские глаголы, как и все другие частиречи,разумеется,неотражаютнепосредственно галльской грамматическойформысоответствующихглаголов,апредставляют собой галльские глагольныекорни (основы), воспроизведенные в слово-образовательных и словоизменительных фор-мах латинского языка. Таким образом, фран-цузские глаголы восходят непосредственно не168к галльскому языку, а к галло-романскомудиалекту латинского языка, в которомсоответствующие галльские слова претерпелисвоюграмматическуютрансформацию.Обращает, помимо прочего, на себя вниманиеи то, что часть глаголов (напр., braire, gober)приобреливофранцузскомязыкефамильярный оттенок, который первоначально(в галльском языке) им, по-видимому, не былсвойствен (ср. гал. *gobbo «рот», — ирл. gob«клюв», фр. ст. braire «кричать» < нар.-лат.(гал.) bragere «т. ж.»). Остальные глаголы(battre «бить», briser «ломать», ^aindre«бояться», renfrogner «морщить брови»), хотя инеприобрелиуказанногосниженного,фамильярногоэмоциональногооттенка,обозначаютдействия,связанныесповышенной эмоциональностью. Это говорит отом, что угасавший галльский язык, с однойстороны, как более близкий говорящим на немгаллампосравнениюслатинским,использовался часто преимущественно в техслучаях, когда латинский менее выразительнопередавал их эмоции. С другой стороны,ощущавшаяся носителями галльского языкаего более низкая по сравнению с латинскимсоциолингвистическая ситуация заставлялавосприниматьнароднолатинскиесловагалльского происхождения как социальнонизкие, фамильярные по сравнению с ихабсолютнымисинонимамилатинскогопроисхождения.Так же малочисленны по своему составуиостальныесемантическиегруппы,включающие французские слова галльскогопроисхождения. По отношению к трем словам,обозначающим ориентацию в пространстве,обращает на себя внимание то, что все ониотносятся или к мерам длины или площади,или к геометрическим понятиям, причем два изних вошли в латинский язык, -ср.: lieue (лат.leuca, leuga) «лье, – галльская (> французская)миля (около 2,25 км)»; аrрent (лат. аrepennis)«арпан» (около 1250 кв. м); losange «ромб».Все эти понятия указывают на высокоразвитоеземледелие и землепользование у галлов,имевшее настолько прочные основы, что рядего понятий были вынуждены принятьримляне, причем они пережили как галльскийязык, так и римское и франкское завоевание.Крайне малочисленны также галльскиеприлагательные,включенныевгалло-романский, французский язык. Это такиеслова, как сг^их «полый, пустой, впалый», dru«сильный, крепкий»,ГЄСИЄ«жесткий,шершавый, терпкий». Результатом латино-О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкугалльского скрещения считается слово СИЄЬІ£«тщедушный, хилый; жалкий», поскольку этослово, как полагают, явилось следствиемсближения лат. сарtivus «пленник» и гал.*сасtos «то же».Единственным словом галльского про-исхождения, которое можно отнести к чис-лительным, является нумеральное (неопре-деленное) прилагательное maint (< гал.*шапЪ!) «неоднократный» (ср. кимр. maint«размер, величина»). Важно отметить, что изгалльского субстрата не вошло ни одно изосновных числительных, обозначающих точ-ные величины или порядок их расположения(количественные и порядковые числительные).Из слов, относящихся к духовной жизни,в том числе к верованиям галлов, сохранилисьлишь два слова, обозначающие галльскогожреца (druide «друид») и поэта- песнопевца^rde «бард»). Оба эти слова отражены как влатинском, так и во всех современныхевропейских языках, причем, если слово друидсохранило только свое первоначальное,связанное с галльскими древностями значение,то слово бард приобрело в ряде европейскихязыков, в том числе и русском, характерпоэтизма высокого стиля, обозначающегопоэта-певца, пророка в самом высокомзначении этого слова (ср. из ответаА.С.Пушкину (на послание декабристам),написанного А.Одоевским: «Но будь спокоен,бард, цепями, своей судьбой гордимся мы…»).В целом с семантической точки зрениядля галльских субстратных лексическихэлементов французского языка характерно то,что они, с одной стороны, относятся ктехническим терминам и реалиям, очевидно,свойственным Галлии, с другой — обозначаютпреимущественно конкретные объекты: видырастений, животных, частей ландшафта,орудий и т.д. Итак, здесь есть слова созначением «дуб», «береза», «тисс», «бобер»,«лошадь», «плуг», но нет слов со значением«дерево», «животное», «орудие» и т.п., что,видимо, было связано с интенсивнымобщением с носителями других романскихдиалектов (позже — языков), при контактах скоторыми употребление слов галльскогопроисхождения (особенно слов с высокойчастотностью)моглобывызыватьзатруднения. Из слов галльского проис-хождения в галло-романские говоры СевернойФранции прочно вошли или те галльскиеслова, которые, обозначая специфическиегалльские реалии, воспринятые другимироманцами вместе с соответствующимигалльскими словами, были им известны, или,хотя и не вышли за пределы Галлии, однако,обозначая характерные для нее и поэтому непереводимые понятия, также были хорошоизвестны всем ее жителям, независимо отзнания (или незнания) ими галльского языка.Те немногочисленные слова, которые сюда невходили, как правило, относились к про-фессионализмам и лексике в целом тех со-циальных групп, среди которых, очевидно,дольше всего держался галльский язык (кре-стьяне, часть людей, занимавшихся тради-ционными галльскими промыслами и ремес-лами (горняки, гончары, кузнецы) и т.д.), гдезатем эти слова при полном переходе нароманскую речь могли сохраниться в составепрофессиональной лексики. Поскольку данныегруппы населения, как правило, не относилиськ тем слоям, где по роду их деятельности былинеобходимы частые переезды и общение сжителями романских провинций вне Галлии,эта лексика также практически не мешалафункционированиюсеверногогалло-романскогодиалекта(впоследствиифранцузского языка). Следовательно, с точкизрения чисто лексической, воздействиегалльского субстрата относительно малоповлияло на выделение французского языкасреди других романских (в первую очередьзападнороманских—провансальского,итальянского, ретороманского, каталанского,испанского, португальского).Значительно заметнее были преобра-зования лексики, вызванные фонетическимвоздействием галльского субстрата, наиболееважными моментами которого были: 1)назализация гласных звуков перед носовымисогласными,связаннаясустранениемпоследних в позиции перед другими,преимущественно неносовыми согласными(сЬапЪег < сапЪаге); 2) переход -СЪ- > -it-(nuit < *noctem); 3) ослабление целого рядасогласных в интервокальной позиции с ихдальнейшим выпадением. Последний фоне-тический процесс привел к особенно зна-чительному изменению облика французскихслов по сравнению со словами других ро-манских и латинского языков, что повлеклозаметное изменение их формы, прежде всего,выразившееся в их сокращении, — ср. фр. feu«огонь» (итал. fuoco, лат. focus), фр. sUr«безопасный» (итал. sicuro, лат. securus), фр. il«остров» (итал. isola, лат. insula), фр. vie (итал.,лат. vita) «жизнь». Поскольку таковой былаобщая фонетическая тенденция галльскогоязыка и постгалльского галло-романскогоЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата169170О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкудиалекта Северной Франции (впоследствии —французского языка), которая реализуется бук-вально на глазах истории (ср. фр. ст. vithe (<vita) при совр. viе), она действовала одинаковопоследовательно как в словах галльскогопроисхождения, так и в латино-романскихлексемах и лексических заимствованиях изфранкского языка: ср. фр. (< (пост)галльское)liеuе «лье» при лат. leuca, leuga, отражающимипостепенное ослабление, однако при егосохранении(вдальнейшемвыпавшегосогласного) — фр. (<лат., романское) viе < фр.ст. vithe < vita «жизнь» — фр. (< франк.)еffrayer «испугать» < *ехfridare «вывести измирного (спокойного) состояния» (от франк.*frida «мир», — ср. нем. Friede «то же»).Значительное сокращение и видоизменениеформы французских слов народно-латинскогопроисхождения, а также часто связанная с этимих семантическая неясность (ср. фр. ст. e«пчела» < лат. *аре(т) «то же») вызвали вкакой-то степени необходимость в заменечасти из них более полными формами,заимствованными из латыни или другихроманских языков (ср. фр. (совр.) abeille«пчела», заимствованное из провансальского,— ср. Прованс. аbelha «то же»), а такжедублетность ряда народных и ученых формтипа surete-securite, frele- fragile и под. Такимобразом, наиболее заметно на лексикуфранцузского языка повлияла фонетикагалльского субстрата и, видимо, что ещепредстоит исследовать, в какой-то степени егосемантика. Воздействие непосредственно состороны субстратной лексики оказалось менеезначительным и не таким заметным.Иначе обстояло с румынским языком. Вотличие от французского, субстратныедакийские лексические элементы в румынскомязыке обнаруживаются как количественно и,что важнее, качественно более весомая частьлексики. В румынском так же, как и вофранцузском,очевидно,подвлияниемсубстрата возникло несколько своеобразныхфонетических явлений и процессов. Так,видимо, из дакийского языка проник врумынский звук a, характерный и длянекоторых других балканских языков (ср.: рум.limba «язык» — болг. къща «дом» — алб. ujd«вода»). Для дакийского, очевидно, был такжехарактерен звук h, благодаря чему, хотя онисчез из позднего латинского, этот звук сталобычным для румынского (в отличие от другихроманских языков). К менее надежным, однаковероятным, особенностям дакийского можноотнести переход l > r (рум. sоаrе — итал. sоlе,170лат. sоl «солнце»), а также qu > р (рум. арa —лат. аquа «вода»). Но, поскольку румынскиефонетические процессы, которые могутвосходить к дакийскому, не изменилинастолькожеосновательно,каквофранцузском, исходную структуру романскогослова (она вполне явственно проглядываетсквозь фонетические изменения), можносчитать, что в целом фонетическое воздействиесубстрата не отличалось в румынском особойинтенсивностью.Более заметным, чем в случае фран-цузского, был зато лексический вклад суб-страта, и это несмотря на то, что вкладдакийского субстрата изучен далеко неполностью, так как лексика дако-мизийс- когоязыка известна значительно хуже кельтской, инесмотря на то, что в румынском гораздозначительнее, чем в западнороманских языках,вклад суперстратных языков (в данном случаеславянских).Субстратная дакийская лексика отобрананаосновелексическогоматериала,приведенного в книге «Istoria limbii romane»(vol. 2, Bueuresti, 1969, сар. «Influenta autohtona,р. 327-356) и отчасти в работе Г.Рейхенкрона(G.Reichenkron) «Das Dakische ^us demRumanischen rekonstruiert)» (^idelberg, 1966, S.84174). Ввиду того что, как правило, прини-мались во внимание только слова совре-менного литературного языка, собранныйматериал примерно равноценен французскому.Сопоставление его показывает, однако, чтолексические элементы субстрата занимают врумынском более важное место, чем вофранцузском. Прежде всего их количественнобольше, даже несмотря на то что, поуказанным выше причинам, обнаружена,очевидно, далеко не вся лексика субстратногопроисхождения. Но, что еще важнее, эталексика весомей и в качественном отношении.Вместо 96 галльских корневых лексическихэлементов во французском в современномлитературном румынском языке можнообнаружить 115 корневых лексическихэлементовсубстратногодакийскогопроисхождения.Причем, в отличие от французского, нетни одной тематической группы, где быполностью отсутствовали субстратные лек-семы. Распределены они следующим образом:1) местоимения (дейктические слова) (1 слово);2) органы, части тела, выделения и болезниживого организма (9 слов); 3) родство (6 слов);4) природа: а) элементы, формации и явленияприроды (13 слов); б) растительный мир (13О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуслов); животный мир (13 слов); в) минералы, связанные с земледелием, можно отнестиметаллы (1 слово); 5) элементарные явления только такие лексемы, какжизни, действия, восприятия (глаголы) (9слов); 6) ориентация в пространстве (1 слово);7) различные качества, свойства, состояния ивозрасты (прилагательные) (11 слов); 8)жилище, занятие, питание, одежда, средствапередвижения(28);9)числительные,обозначения количества (3 слова); 10)духовная жизнь, верования (4 слова).Наименее типичными в качестве суб-стратных включений являются слова, обо-значающиеобстоятельстваматериальнойжизни (занятия, жилище, одежду, средствапередвижения и под.). В отличие от галльскихпо происхождению лексем французскогоязыка, свидетельствующих о разнообразиихозяйственных занятий общества, говорившегона галльском языке, лексика дакийскогопроисхождения свидетельствует о том, чтопреобладающим,почтиединственнымзанятием даков было сельское хозяйство,преимущественноскотоводческо-пастушеского направления, где остальныезанятия (например, изготовление одежды)были тесно с ним связаны, как бы вытекали изнего,непредставлялиещесобойотделившихся от него полностью ремесел.Определенное место здесь, в отличие отгалльского языка, занимают также лексемы,обозначающие жилье, поселения. Такимобразом,значительнаячастьлексикидакийского происхождения относится кскотоводству, прежде всего овцеводству,наиболее целесообразному в условиях горнойместности, занятой в основном дака- ми, —ср.: 1) strunga «загон для дойки овец», 2) baci«старший пастух»; 3) tar «зимний загон дляягнят», 4) urda «сладкий овечий сыр»; 5) brinza«сыр, брынза»; 6) stina «огороженное местодля загона овец; сыроварня»; 7) hirsie «смушкабарашка»; 8) zar ^ЄГ) «сыворотка»; 9) zara«пахтанье». С земледелием связано меньшееколичество слов. Это такие лексемы, как: 1)balega «навоз», 2) grapa «борона», 3) groapa«яма», 4) fc)halpi «полечь (о зерновых злаках)».Производство одежды и обуви, по-видимому,домашнего изготовления и разные их видыхарактеризуют следующие слова: 1) аrgea«скамеечка ткачихи; (уст.) землянка для тканьяпряжи летом»; 2) bumb «пуговица»; 3) саrimb«голенище»; 4) сaciula «меховая шапка»; 5)briu «широкий шерстяной пояс (цветной)»; 6)аndrea «спица, вязальная игла»; 7) ^oareci«белые узкие крестьянские брюки». К группеслов, обозначающих орудия и сосуды, неЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата171burduf «бурдюк, (кузнечные) мехи», cursa«капкан, западня», teapa «заостренный кол».Единственнымсловом,обозначающимдействие, которое относится к хозяйственнымзанятиям, является глагол (а^сарага «высекатьогонь». Единственным словом, связанным спонятиями передвижения, является слово drum«дорога, путь». Два слова субстратногопроисхождения обозначают музыкальныеинструменты даков. Это fluier «свисток;свирель» и trisca «тришка, камышовая дудка».Особое место среди субстратных слов поважностиобозначаемыхимипонятийзанимают лексемы, связанные с понятиямижилища и поселений, кстати, совершенноотсутствующие среди лексики галльскогосубстрата во французском языке. Здесь, нарядусобозначениемспецифичногожилья,характерного в особенности для пастухов,такого, как ^liba «хижина, избушка; шалаш»,более основательная постройка со значением«дом» обозначается словом романскогопроисхождения cаsa. Однако сюда жеотносится слово catun «деревушка, хутор»,видимо, небольшое деревенское поселениедаков. Важное понятие, относящееся к жилью,обозначает слово субстратного происхожденияvatra «очаг, печь», во французском передавае-мое романским ^УЄГ (< нар.-лат. focarium отfocus «огонь»). Сюда же можно отнести gard«забор, изгородь».Следовательно, среди названий, ха-рактеризующих деятельность человека в еематериальном проявлении и обозначенныхсубстратными лексемами, в румынском нарядусо словами, закрепление которых в этомроманском языке можно объяснять спе-цификой реалий, обусловленных, например,особенностями местного овцеводства, спе-цифическими постройками (^liba), селениями^atun), можно встретить и целый ряд слов,ничем не примечательных и неспецифичных,которые могли бы быть свободно переданыроманскими лексическими элементами, — ср.:drum «дорога, путь», fc^a pa «высекать огонь»,balega «навоз», gard «забор, изгородь», groapa«яма», vatra «очаг, печь». Эти слова относятсяк типичным субстратным включениям типареликтов, и одной из причин их сохраненияможно считать их тесную связь с по- 172вседневной жизнью, бытом, а отсюда, видимо,и их высокую частотность.Среди названий, связанных с природой,преобладают слова трех разрядов, обо-значающие: (1) элементы, формации и явленияприроды, (2) растительный мир, (3) животныймир. Закрепление субстратных слов этойсемантической группы можно объяснять двумяпричинами — 1) большей или меньшейэкзотичностью обозначаемых субстратнымисловами реалий (данные реалии или былинеизвестны переселенным в Дакию романцам,если они происходили из провинций ссовершенно другой природой (Южная Италия,Прованс(Провинция),Испания),илиотличалисьтаммалойчастотностью,редкостью); 2) тем, что данные слова,обозначая более общие понятия, были чрез-вычайно частотными в языке даков и бла-годаря этому оказались способными со-храниться даже после окончательной ро-манизации населения и полного вытеснениядакийского языка (слова-реликты). К первойгруппе с наибольшим основанием можноотнести только слово viscol «снежная буря,вьюга»,обозначающее,действительно,явление, совершенно незнакомое жителям юга.Награницемеждуэкзотическойиобщераспространенной лексикой могли стоятьслова, хотя и обозначающие понятия,связанные с любой горной и лесистойместностью, которую представляла собойбольшая часть территории древней Дакии,однако имевшие в связи с ее спецификой(более суровый климат, своеобразие рельефа)свойособыйсемантическийоттенок,способствующий их закреплению в местномроманском диалекте (> языке). Сюда, видимо,с большим или меньшим основанием могутбыть причислены такие лексемы, как bunget«чаща леса», codru «бор», magura «холм,курган»,dimb«возвышенность»,hau«пропасть, бездна». К числу слов, обозна-чающих формации и явления природы наи-более общие и ничем не примечательные, гдеединственнымобъяснением,кромевнешнелингвистических обстоятельств, можетбыть их высокая частотность в языкеавтохтонного населения, относятся такиеслова, как balta «болото», mal «берег», аbur«пар», рirau «ручей», scrum «пепел», sрuza«зола». Ясно, что эти слова, обоО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкузначающие самые повседневные и общиепонятия, не заключали в себе ничего спе-цифического, тем более экзотического, иникакого основания для их заимствования небыло. Это наиболее типичные слова- реликты,сохранение которых в речи местногонаселения даже при переходе его на романскийязык можно объяснить только их обычностью,частотностью в первом, оставленном языке.Среди слов, обозначающих растения, кчислу субстратных лексем, сохраненных вдако-романском языке не столько в силу ихчастотности, сколько, возможно, определеннойместной специфики, по-видимому, можнобыло бы отнести gorun «вечнозеленый дуб»,brad «пихта, ель», соасаза «смородина», leurda«медвежий лук, черемша». По причинемалозначительности,определеннойбесполезностиэтихрастениймоглисохраниться дакийские включения при обо-значении таких растений, как лопух (brusture) ичертополох(scai(u)).Возможно,распространенностью в Дакии гороха какпищевого продукта следует объяснять такжесохранениесубстратногодакийскоговключения maza^ «горох». Однако един-ственно возможным является объяснениесубстратных включений как слов-реликтов втех случаях, когда они обозначают общиепонятия, например, ^ump «сук», ^rpen «усик,ползучий стебель вьющегося растения»,ghimpe «колючка, шип», simbure «косточка(плода)», которые отражают части любыхрастений. В особенности показательно в этомслучае слово сорас, имеющее значение«дерево» и сохранившееся наряду с романскима^о^ с тем же значением.Среди названий животных, рассматри-ваемых в качестве субстратных по проис-хождению, наряду со словами, обозначаю-щими специфичные или малозначительныереалии (dolca «овчарка», сapusa «клещ (ове-чий)», zimbru «зубр», ghionoaie (gheonoaie)«зеленый дятел», viezure «барсук» и др.),встречаем также слова, обозначающие либообщераспространенные разновидности жи-вотных, либо хорошо известные и в другихроманских провинциях. Сюда следует отнеститакие слова, как minz «жеребенок», ^oara«ворона», magar «осел», napirca «гадюка»,рupaza «удод», rata «утка», So piria «ящерица»,tap«козел».Единственнойвнутрилингвистическойпричинойихсохранения, кроме социолингвистическихобстоятельств, можно считать то, что все этислова, обозначающие или диких, или менееважныхвхозяйственномотношенииживотных, не лежат, так сказать, на маги-стральном пути развития нового романскогодиалекта (языка). Более общие понятия илиобозначения более важных животных моглииметь уже романские наименования. Так,наряду с дак. minz «жеребенок» или magar«осел», романское наименование получилоблизкое, но более ценимое по возрасту, силе изначимости животное: понятие «лошадь»передается,хотяигалльскимпопроисхождению, но ставшим общероманскимв народной латыни словом са1 (< нлат.саbа11us). Слово, обозначающее конкретныйвид пресмыкающегося «гадюка», переданолексемой дакийского происхождения (napirca),однако общее понятие «змея» передается врумынском романским sarpe (< нлат. *serpem(*serpis) < serpens). Следовательно, в областьназваний животных общие наименования суб-стратного происхождения проникали с трудом,что, возможно, объясняется большим дляДакиизначениемживотноводствапосравнению с земледелием. Интересно в этомотношении и автохтонное tap, обозначающеепонятие «козел», в то время как основныепонятия, связанные с более важным, по-видимому, овцеводством, передаются врумынском с помощью романских слов, – ср.«баран» (berbec < *berbex < vervex «баран(холощеный)» — фр. brebis «овца») и «овца»(оаiе < лат. оvis).Единственным словом, проникшим издакийского, которое характеризует минералы иметаллы, считается gresie «песчаник». Егосохранение могло объясняться частотностьюреалии, поскольку общие названия, например,для понятия «камень» и для всех основных инаиболее ценных металлов, передаются врумынскомсловамироманскогопроисхождения, — ср. рiatra «камень» (от гр.летро^, получившего большое распрост-ранение в народной латыни и романских язы-ках, — ср. лат. (поздн.) реtra «скала, камень»,фр. РІЄГГЄ, итал. рietra, исп. рiedra, порт. реdrа),fier «железо», аrаma «медь»(aeramen(tum) «медная посуда»), plumb «сви-нец», aur «золото», argint «серебро».Менее многочисленными по составу, нопо-своему не менее интересными являютсядругие семантические группы субстратной попроисхождению румынской лексики.К числу дейктических слов несколькоусловно может быть отнесено румынское,предполагаемое дакийское по происхождениюаз (азі) «полно, полноте» (ср. алб. аз «нет»).Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата173174О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуДанное слово интересно тем, что средифранцузскойлексикигалльскогопро-исхождения подобные слова явно служебного(и, следовательно, наиболее частотного)применения совершенно отсутствуют. Ука-занное слово относится к словам типичнореликтным, поскольку выражаемый им отте-нок значения, безусловно, без труда мог быбыть передан средствами романской лексики.Слово, содержащее подобную семантику,могло сохраниться и быть включенным вроманский идиом только вследствие условий,благоприятствовавшихсохранениюсуб-стратной лексики в целом, в том числе и той,которая не отражала какие-либо спе-цифические предметы и явления.О том же в неменьшей степени свиде-тельствуют названия органов частей тела,выделений и болезней живого организма.Здесь наряду со словами, которые могутпретендовать на известную специфичностьпередаваемых ими понятий (например,galbeaza «воспаление печени (у овец)», late(мн.ч.) «спутанные пряди волос» (ед.ч. lat«силок»), gusa «зоб (болезнь, характерная длягорных местностей)»), встречаются лексемы,обозначающие те понятия, в частности,касающиеся частей тела, в заимствованиикоторых в романский диалект (> язык) не былоникакой необходимости. Правда, в этой группеесть и слово сіос «клюв», передающее понятие,связанное с частями тела птиц и, возможно,проникшее в связи со своей, с одной стороны,лексической малозначительностью, а с другой,в силу эмоциональной звукоизобразительной(имитативной) выразительности (ср. подобноеже субстратное Ьес «клюв» во французскомязыке). Однако кроме него обнаруживаютсятакже слова, обозначающие части телачеловека, — ср. ciuf «чуб, вихор», buza «губа»(единственное обозначение этого понятия приотсутствиисоответствующегосинонимароманского происхождения), сeafa «затылок»(синоним романского происхождения влитературном языке отсутствует), grumaz«шея, затылок» (употребляется в значении«шея» параллельно со славянским попроисхождению синонимом git от *glъtъ(-ka), асо значением «затылок» параллельно сдакийским по происхождению сeafa). Спомощью дакийского по происхождению слова(burta, — ср. гр. (рортіоп «ноша, плод (чрева)»,передается и такое важное понятие, как«живот», правда, наряду с романским попроисхождению словом того же значенияpintece «живот» (ср. лат. *paпteх (рап^сез) «жи-174вот, брюхо или кишка»). Румынский язык, каквидим, значительно отличается в даннойтематическойгруппеотфранцузского,поскольку в последнем было отмечено толькоодно слово галльского происхождения jarret,обозначавшеемелкуючастьтела,«подколенную впадину», в румынском же ис-пользован целый ряд слов субстратногопроисхождения, причем для обозначенияважных и существенных частей тела, свя-занных с головой («губа (губы)», «шея»,«затылок») и туловищем («живот»).Не представленная во французском ниодним словом субстратного происхождениятакая важная тематическая группа, какназвания, связанные с родством (или воз-растом), содержит в румынском целый рядлексических единиц, — ср.: 1) ghiuj «(ирон.)старикашка»; 2) boreasa «замужняя женщина;жена»; 3) сорії «ребенок, дитя; мальчик»; 4)шоз «старик, дед»; 5) spirc «ребенок, крошка,карапуз»; 6) baiat «мальчик, парень». Обращаетна себя внимание наличие синонимов, вособенности в обозначении детей, а также то,что среди данных слов содержатся две важныхлексемы для передачи понятий «ребенок»(СОРІІ, — не имеющие синонима романскогопроисхождения) и «старик» ^оз). Включениеподобных слов ничем, кроме благоприятныхусловийдлясохраненияреликтнойсубстратной лексики, объяснить нельзя.Более многочисленную, чем во фран-цузском, тематическую группу субстратнойлексики представляют собой в румынскомслова для обозначения элементарных явленийжизни, действий, восприятий (глаголы) (9вместо 5 во французском). В сущности, вданном случае речь, конечно, идет не одакийских глаголах, а о дакийских глагольныхкорнях (основах), продолжающих свою жизньв румынском в новом романском (>румынском) грамматическом оформлении.Сюда предположительно относят следующиеглаголы: 1) (а)Ьисига «радовать, веселить»; 2)(а)сіирі «щипать»; 3) (а)ІеЬаі «болтать(говорить)»;4)(а)Ьада«вкладывать,всовывать»; 5) (а)Ьосапі «стучать, ударять», 6)(а)сіопд(г)апі «бранить, ругать»; 7) (а)£егі«защищать»; 8) (а)дазі «находить»; 9) (а)£агїт а«крошить, дробить». Сохранение некоторых изглаголов можно отчасти объяснить известнойэмоциональной окрашенностью субстратнойлексики,однакоподобноеобъяснениедопустимо далеко не во всех случаях. Частьглаголов, абсолютно нейтральных по значениюи важных по своей функции, решительноО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкупротивится подобному объяснению. Так,глаголы (а)да зі «находить, найти», (а)£егі«защищать, оберегать», (а)Ьа да «вкладывать,всовывать» совершенно невозможно объяс-нить, если исходить из того, что они должныбыли заполнить какую-то пустую клетку вобщей таблице лексической системы. Со-хранение этих глаголов могло, с однойстороны, объясняться высокой частотностью вдакийском языке, хотя такой же, если небольшей, частотностью должны были обладатьи романские соответствия, в связи с чемименно частотность и нейтральность данныхглаголов обрекала их на выпадение из лексикидако-романского диалекта (> языка). Такимобразом, с другой стороны, для того чтобы онисохранились,необходимыбылиэкстралингвистическиеусловия,способствующие этому.В румынской лексике субстратногопроисхождения к словам, служащим для вы-ражения ориентации в пространстве, можноотнести только лексему ИогЬіз «искоса, косо».Средирумынскихсловсубстратногопроисхождения, входящих в эту группу, вотличие от соответствующих французскихсубстратных элементов, нет обозначенийспецифических мер, расстояний или площадей.Приведенное слово служит для обозначениянаиболееобычногои,следовательно,общераспространенногопонятия,выражающего ориентацию в пространстве,поэтому и в данном случае следует говорить обособой (по сравнению с галльскими)устойчивостидакийскихсубстратныхэлементов. Включение их в дако-романскийидиом здесь, как и в других случаях, быловызвано не семантической весомостью вы-ражаемых ими понятий (их новизной, необ-ходимостью как дополняющих систему эле-ментов), а всего лишь более устойчивым ихположением и соответственно большей, чем вГаллии, слабостью в Дакии позиций романскойречи.Богаче по сравнению с галльскими суб-стратными включениями во французском со-став дакийских по происхождению прила-гательных в румынском языке (11 вместо 4).Здесь также можно встретить ряд при-лагательных, связанных с животноводством иносящих ввиду этого известный специальный(«технический») характер. Сюда можноотнести такие слова, как murg «караковый (омасти)», сіиЬ «безрогий, однорогий», сіиІ«корноухий, меченый (об овцах, собаках)»,stіга «бесплодная (о животных)». Наряду сними, однако, встречаются и прилагательные(и наречия), обозначающие более нейтральныеобщераспространенные значения, — ср. Ьа Іап«белокурый; белый (о масти)», Ьо^та«беспрерывно,постоянно,вечно»,gаtа«готово», teafa r «здоровый, здравый, ра-зумный», Ьи^^іи «глупый, бестолковый».Характерно, что большинству этих словсвойственны нейтральные или положительныеоттенки значения. К числу слов субстратногопроисхождения относят и такие чрезвычайноважныеичастотныеприлагательные,обозначающие размер, как таге «большой,великий» и тіс «малый, маленький».Разумеется,всяпоследняягруппаприлагательных и наречий, в особенности двапоследних, не давала никакого повода для ихзаимствования в новый романский идиом. Этонаиболеетипичныереликтныесловасубстратного происхождения.К числительным можно отнести слово,обозначающее неопределенное множество(дгоаіе «множество, груда, куча». Однаконаряду с ним в румынском сохранилось ипризнаваемое субстратным количественноедробное числительное jumatate «половиЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата175на», также понятное только в качествереликтного слова.К числу слов, которые можно отнести кдуховной жизни, в том числе верованиям,принадлежат лексемы bala «чудовище», goga«пугало, бука», naiba «черт», связанные сязыческой демонологией и потому сохра-нившиеся как реликты язычества. Как лек-сический элемент, передающий специфичес-кий жанр румынской народной поэзии имузыки, явно восходящий к дакийской древ-ности, следует рассматривать слово (foina(диал. daina). В отличие от большинствадругих субстратных слов, имеющих преиму-щественно албанские параллели, данное словов наибольшей степени связано с балтийскими— лит. daina, лтш. daina «народная песня».Румынское слово, как и его балтийскиесоответствия,обозначаетнароднуюлирическую песню особого характера. Ввидутого что этот тип песен, исполняемых уже нароманском языке, сохранил как свое древнеедакийское название, так и, по-видимому, своемузыкальное и поэтическое своеобразие, в ихсохраненииможновидетьособуюустойчивость дакийского фольклора в его,очевидно, наиболее популярном жанре,пережившем даже смену языка. Все словаданнойгруппы,являясьсубстратнымивключениями,одновременнонафонероманской основы румынской лексики могутрассматриваться и как субстратные экзотизмы,поскольку обозначают или один из видовопределенного (более широкого) понятия, илипредставляют собой один из выражающих егосинонимов(причемненаиболеераспространенных).Так,словоdoinaобозначает только один из видов народнойпесни. Понятие «песня (вообще)» передаетсясловом романского происхождения dntec (лат.саnticum). Лексема ЬаЫ «чудовище» имеет влитературном языке в качестве основногосинонима слово monstru с тем же значением.Следовательно, данная тематическая группаслов, хотя и относится к числу субстратных,связана скорее не с чистыми реликтами, а свключениями, сохранение которых в языке-преемнике могло быть мотивировано кактрадициейсубстратногоязыка,способствовавшей их сохранению, так и тем,что они передавали 176понятия, по-видимому, восполнявшие семан-тическую (и эмоциональную) систему языка,т.е. вошли в него при той ситуации, котораявозможна и при заимствовании в прямомпонимании слова.Рассмотрение румынской субстратнойлексики показало, что по сравнению с такой желексикойфранцузскогоязыкаонавзначительно меньшей степени может бытьоценена как лексика экзотизмов или тех-нических терминов, а также как источниксниженно-эмоциональной языковой синони-мики. В отличие от французской, здесьзначительно больше слов общего нейтральногозначения, причем нередко не имеющихсинонимовнесубстратного(романского)происхождения. Если субстратная лексикафранцузского языка или тяготеет к егопериферии (профессиональным языкам), илиобозначает относительно узкие конкретныезначения, то такая же лексика румынскогоязыка в целом ряде случаев оказывается вцентре лексической системы, обозначаясущественные понятия, такие, как части тела,родствоивозраст,частирельефа,растительный и отчасти животный мир, жилье,некоторые важные глаголы и прилагательные(наречия, предикативы). Кроме того, здесьдаже сохранено (причем не в арго илидиалекте, а в литературном языке, что бываеткрайнередко)одноколичественноечислительное. Ср. в связи со сказанным такиеслова, как buza «губа», сеаfa «затылок», grumaz«шея, затылок», burta «живот»; СОРІІ«ребенок», mos «старик»; balta «болото», mal«берег», ^dru «бор, дремучий лес», abur «пар»;сорас «дерево»; minz «жеребенок», tар «козел»;drum «дорога», vаtra «очаг, печь»; ^)gasi«найти», ^)baga «вкладывать», fc)feri «за-щищать, оберегать»; Iwrtis «искоса, косо»; mic«малый», ша^ «большой», gata «готово»;jumatate «половина».Проведенные исследования показывают,что румынский, несмотря на его несомненнуюпринадлежность к романским языкам имногочисленные лексические заимствованияиз других языков, в которых наиболеезначительное место занимают суперстратные,субстратныеиадстратныеславянскиевключения и заимствования, сохранил идовольно заметный слой субО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкустратных автохтонных лексических элементов.Дальнейшие разыскания, безусловно, покажут,что к этому слою должны относиться, кромеуже обнаруженных, и другие слова, пока ещене открытые как субстратные и поэтомуотносимые к разряду темных. Однако ужеобнаруженное показывает, что субстратныелексические элементы в румынском, можетбыть, не столько ввиду их многочисленности,сколько большого удельного веса ряда из нихиграют в нем достаточно серьезную роль,которая во многом определяет его спецификукак особого романского и в то же времябалканского языка. Не следует забывать, чтоименно дакийский субстрат в наибольшейстепени связывает румынский язык с, видимо,родственным дакийскому албанским, а такжеего субстратным предком дакийским языком ивместе с тем с другими палеобал- канскимиязыками. Чрезвычайно важно было быуяснить, чем вызвана в румынском подобнаяживучесть и удельный вес лексики дако-мизийского (или точнее, возможно, гето-дако-мизийского) происхождения по сравнению сболее скромной ролью лексики галльскогопроисхождения в формировании словаряфранцузского языка. Думается, что основнуюроль в этом сыграли не внутренне-, авнешнелингвистическиепричины.Нетоснований, разумеется, видеть в этомследствиечрезвычайнойразвитостидакийского языка по сравнению с галльским.Напротив,тобольшоеколичестворазнообразныхтерминовматериальнойкультуры,взятыхнепосредственноизфранцузского, но в конечном счете восхо-дящих к галльскому языку, которые из гал-льского вошли в латынь, а из нее илифранцузского во все романские и многиеевропейские языки (ср.: рус. гравий, бьеф,вассал, валет, батальон, батальный; п.атЬаэада; лат. саггиэ, саггиса, саЬаІІив и т.д.),подтверждает высокий уровень ее развития угаллов. Нет сомнений и в том, что достаточноразвитой была и духовная жизнь галлов, о чемговорят не только косвенные свидетельствавысокоразвитой литературы других кельтскихнародов, а хотя бы галльское слово бард,вошедшее со значением «вдохновенный поэт-песнопевец» во все европейские языки. Галль-ский язык проявил, по-видимому, исключи-тельную стойкость и, несмотря на все усилияроманизировать полностью Галлию, пережилязыческую Римскую империю и окончательноисчез в первые века распространенияхристианства. На то, чтобы его полностьювытеснила латынь, понадобилось около 6-7веков. Это принимала во внимание дажеримскаяадминистрация,отнюдьнеподдерживавшая, как известно, развитиекаких-либо языков, кроме латыни, ипризнававшая только силу тех языков, скоторой нельзя было не считаться (греческий иарамейский на Востоке). Если в специальномразъяснении известного римского юристаУльпиана, относящемся к III в. н.э., новнесенном в кодекс законов императораЮстиниана, говорится о правомочностизавещания, составленного на галльском языке,значит даже после римского завоевания вГаллии допускалось, пусть в ограниченномобъеме, официальное употребление галльскогоязыка, что также не свидетельствует о егослабости. Напротив, романизация Дакиипроизошла за очень короткое время (с 106 г. н.э. до 275 г. н.э., т.е. в течение 169 лет). Какизвестно, в латинский язык, а вместе с тем и вдругие романские не вошло ни одно дакийскоеслово. Правда, некоторые слова дакийскогопроисхождения вошли в ряд языков, смежныхс румынским (ср. болг. колиба, друм, укр.колиба, цап), но в ряде случаев они известнытолько диалектам местных языков, за границыже непосредственно смежных с Румыниейстран эти слова, как правило, не перешли.Следовательно, все говорит о том, что есличасть лексики дакийского происхождения, втом числе и очень важной, закрепилась врумынском языке, то вызвано это было нестолько внутренней причиной (высокойразвитостью дакийского языка), сколькопричинами внешне(социо)лингвистическими.В отличие от Галлии, завоеванной рим-лянами еще в I в. до н.э. и находившейся подих господством до конца V в., т.е. около 6веков, Дакия под римским господствомнаходилась всего 169 лет, т.е. менее 2 веков.Таким образом, хотя романизация Дакиисовершиласьоченьбыстро,чемуспособствовало заселение этой провинциивыходцами из западных романизированныхпровинций, романизация местного дакийскогонаселения должна была носить довольноповерхностный характер. Этому моглиспособствовать и неоднократные восстаниядаков (в 117-118, 139, 143, 156, 170 гг. ипозже), свидетельствующие о том, что местноенаселениевсемисиламипротивилосьримскому господству, а значит, вряд ли моглополностью отказаться от своего языка (этобыло бы просто нецелесообразно, посколькутем самым оно бы лишалось удобногоЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата177средства, позволяющего при общении друг сдругом в то же время хранить в тайне отримлян враждебные по отношению к нимзамыслы). Дакийский язык был необходимдакам и для связи с той их частью, котораяушла к родственным племенам (костобокам,роксоланам и др.), расположенным внетерритории римского завоевания, и откудадаки ожидали поддержки в своих восстанияхпротив римлян. Общаться с этими племенами,совершенно нероманизированными, дакамтакже было удобнее всего не на латинском, ана дакийском языке. Несмотря на связьроманского (и романизированного) населенияДакии с римским населением в пределахближайших провинций Римской империи,продолжавшуюся, как полагают, до V, авозможно и до VII в. н.э., даже несмотря на точто римские гарнизоны покинули Дакию в 275г. н.э., очевидно, все же речь идет только ополностью романизированном и романскомнаселении, так как вряд ли подобные связимогли интересовать даков, сохранивших свойязык.Другимнеменееважнымобстоятельством, которое не могло неотразиться на развитии местного романскогоидиома, было, видимо, то, что он, будучиоторван от центров римской образованности, вменьшей степени, чем другие романскиедиалекты, испытывал нормализующее влияниекнижной латыни. Это нашло свое отражение врядесвоеобразныхсемантическихособенностей местного романского языка ужев его романских (латинских) элементах:рашхпЪ«земля»(<лат.рачітепЬит«утрамбованная с щебнем и известкой земля;мозаичный пол; каменная кровля»), batrin «ста-рик» (< лат. vеtеrапus «ветеран»), свиде-тельствующих о том, что в Дакии романскийязык, лишенный обычной для остальнойРомании диглоссии народная латынь — книж-но-литературный латинский язык, развивалсяпочти исключительно как народная латынь.Правда, еще при начальной проповедихристианства в Дакии римскими миссионерамидля христианизации местных романцевиспользоваласькнижнаялатынь,лин-гвистическим свидетельством чего являетсярум. dumnezeu «Бог» (< лат. Domine Deus«Господи Боже»), но с эпохой переселениянародов и особенно с движением славян наБалканы, со все большей эллинизацией Во-сточной Римской империи (> Византии) все вбольшей степени намечался отрыв романцевДакии от латинского языка. Очевидно, внемалой степени этому способствовало178разделениепервоначальноединогохристианства на католиков и православных,сделавшеелатынь,особеннокакбогослужебный язык католиков, «латынни-ков», одиозной в глазах православных.Смешанныйромано-славянскийхарактервозникавших княжеств Молдавии и Валахиистал причиной того, что их богослужебным иофициально-административным языком сталиславянские языки — церковнославянский вцеркви, древнерусский (староукраинский) исреднеболгарскийвадминистрации.Лишенный связи с другими романскимиязыками, — и это едва ли не главноеобстоятельство, — румынский язык не могиспытать их влияния, а у его носителей невозникало необходимости при контактах сдругими провинциями Римской империи (апозже с романскими странами) выравнивать поним свой язык, освобождая его от слишкомбольшого числа слов, — преимущественнонаиболее частотных, — непонятных другимроманцам. Ведь румынский язык обслуживалтолько румын, им они не пользовались вобщении с другими родственными народами.Поэтому и не нужно было изгонять из него теэлементы(субстратные(дакийские);славянские, венгерские, греческие и турецкие),которые были бы непонятны представителямдругих романских народов. У романскихнародов Западной Романии потребность втаком выравнивании возникала значительночаще, поскольку этому способствовалимногочисленные совместные переживания:принадлежностькобщейдлянихкатолической церкви (с ее латинским языком);участие в крестовых походах, паломничество вРим и к другим наиболее известным святымместам, признанным католической церковью;войны французов и испанцев в Италии; обу-чение романоязычной молодежи в универ-ситетах других романских стран, где прииспользовании латинского языка в качественаучного (и учебного) невольно приходилосьприбегать к несвоему (местному) романскомуязыку и т.п. Таким образом, многочисленнымвзаимосвязям носителей романских языковЗападной Романии следует противопоставитьпочти полный романский и латинский«изоляционизм» румын и молдаван. Данноеобстоятельствотакжеспособствовалозакреплению своеобразных лексических чертроманского румынского языка, в том числе исвоеобразнойлексикисубстратногопроисхождения.Иногда сравнивают позднейший слойО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкугерманской лексики в западногерманскихязыках со слоем славянской лексики в ру-мынском. Однако сравнение это во многомнеточно. В подавляющем большинстве случаевгерманские языки нигде на территорииРомании не использовались в качествеписьменно-литературных и официальных. Вэтой роли и в вестготской Испании, и вофранкской Франции, и в лангобардскойСеверной Италии использовалась тольколатынь, что в немалой степени ускорилопереход германцев, поселившихся в этихстранах, на местные романские языки, ихроманизацию. Германские языки можно былобы сравнить по их воздействию на запад-нороманские с воздействием славянскихязыков на румынский (и молдавский) только втом случае, если бы и в Западной Романии, какпроизошло это в Восточной со славянскимиязыками, германские языки, кроме их ролиразговорногоязыкагосподствующегоменьшинства из германских феодалов иразговорной речи поселившегося средироманцев германского населения, выполняли ктому же роль языков богослужения ииспользовались как официальные письменно-административные языки. Поскольку ничегоподобного никогда не было, ситуациюрумынскогоязыкасситуациейзападнороманских языков в целом сравниватьнедопустимо.Единственнуюнаиболееблизкую аналогию во взаимоотношенияхзападнороманских языков с германскими(немецким языком) по отношению крумынскому в его связях со славянскимипредставляет ретороманский язык, которыйдлительное время, как и румынский состороны славянских языков, подвергалсявоздействию со стороны немецкого языка ипоэтому насыщен, пожалуй, не в меньшейстепени, чем румынский, славянскими лек-сическими заимствованиями, германскими(немецкими) лексическими элементами.В дальнейшем, когда с XVI в. нацио-нальная литература Валахии и Молдавии(позднее Румынии и Молдовы) стала разви-ваться на национальной основе дако-ро-манского языка, а позже, с XIX в., все болеестали налаживаться связи с другимироманскими народами, возникло и стремлениевыйти из состояния невольного, историческиобусловленного «романского изоляционизма»по отношению к другим, западнороманскимнародам, усилить романский облик языка.Тяготение к рероманизации румынского языкадиктовалось прежде всего стремлениемпридать ему более романский облик и темсамым, сделав более понятным для другихроманцев,создатьвозможностьдлянепосредственных культурно-языковых связейс родственными народами, ввести его в кругвеликих романских культур — французской,итальянской,испанской,португальской,воспользоваться плодами их развития. К этомувынуждало и стремление к европеизации языкапосле долгого летаргического сна в условияхвосточногодеспотизмаразлагавшейсяОттоманской империи. Дело в том, чтоподавляющеебольшинствоевропейскихинтернационализмов строится на базе ла-тинских или включенных в латынь греческихэлементов. Для румынского языка, как одногоиз романских, этот путь представлялся вдвойнеестественным, и он также, возвращая его кроманским (и глубже) латинским корням,способствовал рероманизации и одновременноевропеизации румынского языка. Вначаленекоторые энтузиасты, стремясь предельнорероманизи- ровать язык, выбрасывали из неговсе славянские элементы, даже глубокоукоренившиеся в нем. Эти попытки иногда визвестной степени лишали язык его националь-ного лица, мало того, делая непонятным длясамих румын, отрывали его от народа, отестественного развития. Затем был выбран, по-видимому, единственно правильный путь:вводяпостепеннороманскуюлексику,выпавшую в ходе его развития из румынскогоязыка, оставляли в нем и прижившиесяславянские и другие нероманские элементы.Это способствовало появлению в ряде случаевцелого ряда романославянских синонимов,обогативших язык лексико-семантически истилистически. Появились, например, такиепары синонимов, как атог и iubire (от славян. *любити), чосе и glas, spirit и duh и под.Своеобразие субстратных дако-мизийскихэлементов румынского заключается в том, что,поскольку они не ассоциируются у румын ни скакими соседними языками, а иногда их дажесближают с романскими элементами (ср. рум.таге, которое до сих пор соотносили не с алб.i^dh^) «большой, крупный», а с лат. IMS ^ris)«мужской»), никогда не возникало стремлениеизгнать их из языка, тем более что некоторыеиз них (mic, mare, ^dru, сорас и т.д.) совер-шенно неотделимы от румынского языка ичасто ничем в нем не заменимы.Следует думать, что этим словам, частосущественно определяющим облик языка,обеспечена преимущественно долгая жизнь,настолько прочно они в него вошли. СЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата179течением времени в румынском языке будут,очевидно, обнаружены еще не открытые в немдакийские элементы, и тем самым еще яснеестанет их важная, определяющая для егоспецифики роль. Подобные открытия будутиметь важное значение и для реконструкции иизучения ныне мало нам известногодакийского языка.Особенности роли субстрата в форми-ровании лексики, рассмотренные на материалероманских языков, могут быть подтвержденытакже другим языковым материалом. Видимо,это относится среди прочих к такойособенности, как разная степень сохранностисугубо субстратной лексики, т.е. лексикитипично реликтной, обозначающей понятия,которыеобычнонезаимствуются.Наблюдается здесь, в частности, следующаязакономерность: в том случае, когда язык,принадлежащий к определенной языковойсемье, оказывается от нее в изоляции, в немсохраняются,какправило,реликтныесубстратные лексемы, поскольку в данномслучае язык обслуживает только его носи-телей, которые практически не заинтересованыв том, чтобы он был понятен носителямродственных языков. В таком положениинаходится, например, осетинский язык,наслоившийся на какой-то иберийско-кав-казский, который растворился в нем и стал егосубстратом, — ср.: осет. к’ах «нога» (чеч. код,туш. кок, инг. код, акуш. ках «то же», хварш.кака «голень») (Абаев, 1958, с. 619), к’их/к’ох«рука, кисть руки, палец» (чеч. киід «рука»)(Абаев, 1958, с. 644), зух, зих, с’их «рот;пасть» (вейнах. з’ок, Зок «клюв», балк. зих«рот, морда», абх. а-С’э, убых. Се, абадз. £е,каб. ^h, і’е «рот») (Абаев, 1958, с. 408-409),Ьу1, bila «губа; край; берег» (дид. (бежет.) bel,bil «губа», сван. Р’ІІ «губа», груз. Р’ІГІ «рот»)(Абаев, 1958, с. 277-278), fxn3/fin3(0, fij «нос-кончик» (абх. а-репс’а «нос», убых. fаС’a «тоже», мегр. р ’ ізі, груз. р ’ incvi, арм. (< ибер.-кавк.) р’іпз «ноздря») (Абаев, 1958, с. 497),dCir Мог «камень», diir gyn «каменистый»(груз. t’ali «кремень», чеч. t^l-g «камень», инг.(абх. legazo «старик») (<* leg «человек» + *аZo«старый»), хина- луг. leged «мужчина», абаз.leg «раб; холоп», туш. ^g «раб», чеч. lej «тоже», авар., дарг. ^g «то же», каб. tle (l’e)«мужчина; муж») (Абаев, 1973, с. 19-21); bax«лошадь» (чеч. bеqhi «жеребенок», инг. bаqh«то же») (Абаев, 1958, с. 255-256). Все этислова имеют соответствия в иберийско-кав-казских языках, следовательно, восходят киберийско-кавказскому субстрату, и отсут-ствуют в других иранских языках, о чемсвидетельствует частично осетинский язык,где сохранились (преимущественно в огра-ниченной функции) синонимы к данным сло-вам, имеющие соответствия в других иранскихязыках, – ср. осет.: arm «рука» (перс. arm «тоже», заза ar ma «плечо»), fad «нога» (белудж.рad «тоже», перс. ра, раі), jffifs/ ffifsa «кобыла»(< «лошадь» (перс. asр «лошадь», пехл. asр,курд. hasр, белудж. aрs, haрs «то же», афг. asрa«кобыла»), которые в свою очередь имеютсоответствия в других индоевропейскихязыках. В приведенных примерах изрумынского (с дакийским субстратом) иосетинского(сиберийско-кавказским)обращает на себя внимание сохранениереликтных слов, наиболее типичных длясубстрата, причем часто из совершенноодинаковых лексико-семантических групп(напр., названия частей тела). Как показываетпример французского, и в нем субстрат вобщем передавал те же элементы (ср. фр.trogne «рожа, морда» (< «нос») – кимр. trwyn«нос»), однако эти элементы, ввиду теснойвзаимосвязи с латинским и с родственнымироманскими языками, были или полностьювытеснены из языка, или попали на егостилистическую периферию, как бывает собычными заимствованиями. В румынском,находившемся в изолированном положении поотношению к другим романским языкам, и восетинском, изолированном от родственныхиранских, субстратные лексические элементыоказалисьвнаиболееблагоприятномположении, что и позволило им сохраниться внаибольшей степени.2.Роль субстратаt’ol-g «камешек») (Абаев, 1958, с. 376), сжхжгв формировании грамматики«горящие уголья; жар; огонь; искра» (груз.СХЄІІ «горячий», схагі «жгучий», СЄХІІ (< *sе-Вопрос взаимодействия и взаимовлияниясх1-) «огонь») (Абаев, 1958, с. 308),языковв области грамматики, в особенности вс^gyпЗ/с^giпЗ^ «столб» (груз. СХІГІ «палочка»,наиболеесложноготипаабх. СхепЗ«палка для вешания котла») (Абаев, отношениивзаимовлияний—субстратного,освещен1958, с. 297-298), lag «мужчина; муж; человек»значительно меньше, чем, например, вопрос о180О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкулексическомидажеболеесложном Тем не менее изменения и в грамматикефонетическомвзаимовлиянии.Обычноговорится о малой проницаемости грамма-тическогострояязыка.Этоположение может быть принято только с рядомоговорок и уточнений. Прежде всего, оговоркитребует уже само сравнение грамматики слексикой как неким «эталоном» неустойчи-вости. Совершенно справедливым представ-ляется высказанное по этому поводу замечаниеВ.И.Абаева, которое уместно здесь привести:«…лексикаимеетрепутациюсамогонеустойчивого элемента языка. Действительно,нигде в языке так не распространенозаимствование, как в лексике. Отсюдаизвестное недоверие к лексике при решениигенетических вопросов, в том числе и вопросовсубстрата. Однако это недоверие законнотолько до тех пор, пока мы подходим к лексикенедифференцированно.Нокогдамывнимательнее изучим исторические судьбыразличных слоев лексики, мы убеждаемся, чтов ней есть некоторые весьма устойчивыеэлементы, которые по своей стойкости могутсоперничать с самыми стойкими элементамифонетики и морфологии. Сюда относятсяместоимения, числительные и глаголы,названия частей тела, повседневных явленийприроды,терминыродства,основныесоциальные термины. Эти слова, образующиеосновной лексический фонд языка, живуттысячелетияималоподверженызаимствованию. Поэтому при решении гене-тических вопросов на них можно положитьсятак же, как на любые устойчивые структурныеэлементы языка» (Абаев, 1956, с. 64-65).По-видимому,сложностьпроникновения чужеязычного влияния вграмматическую сферу, как и в сферуосновного лексического ядра языка, связана взначительной степени с их частотностью. По-скольку элементы грамматического строянаходятся все время «в работе» (и даже вбольшей степени, чем всякая, даже самаяупотребительная лексика, кроме предельноуниверсальной «грамматикализованной» типасоюзов, предлогов, служебных и модальныхглаголов, артиклей, местоимений), заимство-вать грамматические элементы, изменитьграмматический строй чрезвычайно трудно.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Ср., например, следующее характерное высказывание: «Внутреннийхарактер грамматической семантики и высокая степень ее системной организации затрудняютиноязычное влияние на грамматику» (Мечковская, с. 389).§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ К приведенному следует добавить, что подобной же, а возможно, ибольшей стойкостью отличаются все слова, относящиеся к служебным частям речи, которые часто не-посредственно (например, в аналитических языках предлоги) обслуживают грамматику.Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата181происходят.Однакопроисходятони, — если иметь в виду преждевсегосущественные,заметныесдвиги, — как правило, не тогда,когда речь идет об эпизодическихилималоинтенсивныхязыковыхконтактах, а когда имеем дело сдлительнымитеснымвза-имодействием языков, которое какраз и характерно для субстратныхотношений.Как показывает рассмотрение соот-ветствующего языкового материала, языковыеизменения, вызываемые субстратом илиявлениями, близкими к нему, имеют разныйхарактерипо-разномуформируютграмматическую систему языка. Измененияидут обычно по двум линиям: материальной и(или) семантической.Непосредственные материальные заим-ствования, точнее включения, грамматическихэлементов наблюдаются относительно редко,хотя полностью далеко не исключены.Имеются два типа материальных включенийграмматических элементов: тип общего(универсального) и тип частного (спе-циального) включения. В первом случаевключаемые элементы используются как уни-версальное грамматическое средство, об-служивающее в одинаковой мере как заим-ствованные, так и исконные слова (и даже внаибольшей степени исконные, поскольку ониесли не количественно, то по частотностивсегда в языке преобладают). Во втором случаевключаемыеграмматическиеэлементыпроникаюттолькосословамисуб-стратизируемого(субстратизированного)языка и на слова языка-преемника, какправило, не распространяются, а если это ипроисходит, то преимущественно только подвлиянием того, что определенные за-имствованные лексемы воспринимаются какБеринговский диалект182часть лексики субстратного, языка. Такимобразом, в первом случае грамматическиепоказатели заимствуются и вводятся во всюбез исключения грамматическую системуязыка-преемника.Вовторомслучаеграмматические особенности включаются вязык-преемник вместе с заимствованнымисловами, которым они свойственны. В ре-зультате этого в языке возникает что-то,напоминающее «язык в языке»: с одной сто-роны, основная масса лексических элементов,по отношению к которым применяютсяправила грамматики, составляющей основуязыка и той языковой семьи (группы), ккоторой язык относится, с другой, в нем жесуществуют лексические элементы, какправило, старой (предыдущей) языковой тра-диции, языка, которым до того пользовались.Этивключенныелексемысохраняютграмматические особенности предыдущейязыковой традиции, первого языка, не под-чиняясь, как обычно бывает, грамматикевторого языка.Примером первого случая, когда за-имствование грамматических элементов неограничивается заимствованной лексикой, араспространяется на весь язык в целом,является алеутский медновский диалект. Вотличие от беринговского и других диалектовалеутского языка, где сохраняются полностьюисконные грамматические показатели, здесь всистему глагола были включены русскиеграмматические показатели, что следуетобъяснять с социо- и этнолингвистическойточки зрения тесными взаимными контактаминосителей алеутского и русского языков, а сточки зрения чисто лингвистической —большейсложностьюалеутскойграмматической системы. В связи с этималеутская глагольная флексия была замененарусской, ср.:Медновский диалектаиа-ку-к’ аиа-ку-х’ т аиа-кух’ аиа-кус’ аиа-кух’т-хичихОтрицательная формаайгал-лака-сНастоящее время«работаю»«работаешь»«работает»«работаем»«мыне идем»«работаете»(настоящего времени)ни-айгала-им…аиа-на-хПрошедшее время I«работал»аба-лаба-ю аба-ишь аба-итаба-им аба-итиО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуawa-майа-на-хawa-н’ан-анахПоложительная awa-даПрошедшее время II «ceftqacpa6oian» Будущее время I «будетaбa-майа-лpa6oTaTb» Повелительное наклонениебудет a6aTb…форма«pa6oTaft!»Приведенныйпримерзaимcтвoвaния rna-гольнойфлексии(KaKивообщеrpaMMa™-ческихпoкaзaтeлeйсловоизменения)относится,несомненно, к числудовольноредконaблюдaeмыхвязыке. К тому же оннеявляетсясовершеннопoкaзaтeльным(«чистым»)докпримерименноcубcтpaтa,скореевсего,вдaннoмcлучae речь идет опроцессе включенияcупepcтpaтныхэлементов, тaк докрусский язык HaАлеутских ocтpoвaх—этоязыкпришельцев, a неместного нaceлeния,идолженpaccмaтpивaтьcявдочествесу-пepcтpaтaaлeутcкoгo. Oднaкo,поскольку процессфopмиpoвaнияпoдaвляющeгo боль-шинcтвa языков всвоихистодохуходит в глубинувековидaжeтысячелетий, отме-ченныйтипзaимcтвoвaнияпpинципиaльнoвaжeн, тaк док неисключенополностью, что привозникновениинекоторых из нынеa6a^ и т.п.существующихязыков в них тaкимже oбpa- зом моглибыть включены иcубcтpaтныe(внacтoящee время ужене pacпoзнaвaeмыe)элементы. В связи сэтим интересно ocтa-новитьсяболееподробноHaприведенномпримере включениягpaммaтичecкихэлементов. OбpaщaeтHa себя внимaниe, вчacтнo- сти, то, что вдaннoмcлучaeзaимcтвуeтcя толькофлексия (в том числевpeмeннaя),cлoвooбpaзoвaтeльныe же пoкaзaтeли (кон-кретно мopфeмa -мaйa-,пoкaзaтeльпрошедшегоII)coхpaняютcя,хотяобычноHa-блюдaeтcяпротивоположноеявление: чac- тичноезaимcтвoвaниecлoвooбpaзoвaтeль-ных элементов приcoхpaнeнии флексии.Другойособенностьюзaимcтвoвaния гpaм-мaтичecкихпoкaзaтeлeй(флексии) являетсято, что, док и в сферелексическихзaим-cтвoвaний,гpaммaтичecкиeзaимcтвoвaния(включения)кacaютcятолькоЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата17183184О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкучacти системы, здесьглaгoльнoй.Присплошномзaим-cтвoвaнии(см.примервыше),особенно где речьидет о гpaммaтикe,cлeдoвaлo бы, оче-видно, говорить ужене о включении (илизaимcтвoвaнии), a опереходе Ha другойязык.Вдaннoмcлучae речь rnna отом, чтобы ли^м,уcвaивaвшим новыйдлянихязык,облегчитьэтотпереход, в связи счем в той чacтигpaммaтичecкoйсистемы(глaгoлe),кoтopaя былa для нихособенноcлoжнa,они coхpaнили своюфлексию, зaмe- нивеюфлексиюуcвaивaeмoгo языдо.Судя по другимпpимepaм включенияфлексии(ср.перенесениеoкoнчaния 1-го и 2-го л. ед. чиcлa углaгoлoв нacтoящeгoвремениизболдорскоговмеглено-румынс-кий, приводимое уУ.Вaйнpaйхa: afl-u-m«я нaхoжу», afl-is«тынaхoдишь»вместо aflu, afli) (с.64),cлучaимaтepиaльнoгo зaим-cтвoвaния флексиине тaк уж редки,хотя,несомненно,количественноуcтупaют известнымпpимepaммaтepиaльнoгoзaимcтвoвa-ниялексики,вособенностине184относящейсякосновномулексическому ядруязыдо. Пpaв- дa,следует cpaзу жезaмeтить, что всеприведенныепримерынеотносятся к суб-cтpaтным (в cлучaeaлeутcкoгo диaлeктaречь идет скорее овключенииcупepcтpaт-ногохapaктepa, в меглено-румынском—aдcтpaтнoгo™na),oднaкoэтоотсутствиечистоcубcтpaтных фaктoвможно объяснить нестолькопpинципиaльнoйневозможностьюcубcтpaтнoгoвключения дaннoгo™na, сколько мaлoйстепеньюиccлeдoвaннocтисуб-cтpaтныхявлений в целом, изкоторых многие докотносящиесякчpeзвычaйнoдрев-ним, доисторическимэпoхaм еще не моглибыть зaмeчeны ииccлeдoвaны нaукoй.По-видимому,приведенныепримерыследуетподо paccмaтpивaть вбольшей степени недок apгумeнты впользуcущecтвoвaнияcубcтpaт-ныхвключенийгpaммaтичecкихэлементов (флексии),aдокявления,допусдоющие пред-положение об ихпpинципиaльнoйвозможности,докО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуcигнaлыонеобходимостидaльнeй-шихуглубленныхиccлeдoвaний в этомHa-Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата185правлении, которые дадут возможность окон-чательно подтвердить подобное предполо-жение (и в то же время установить степень егораспространенности) или полностью егоопровергнуть. На нынешней степени иссле-дованности больше оснований для предпо-ложений о том, что подобный тип субстратныхвключений в принципе возможен, хотя и непринадлежит к особенно распространеннымявлениям. Очевидно, конкретная возможностьреализации данного явления зависела нетолько (и не столько) от чисто языковых,сколько от социолингвистических факторов. Втомслучае,когдаконтактсубстратизировавшегося языка и языка-пре-емника происходит в условиях, способство-вавших лучшему сохранению субстратных эле-ментов (среди прочих одной из важных пред-посылок этого была полная изолированностьязыка-преемника от родственных языков),складывались обстоятельства, благоприят-ствующие закреплению субстратных элемен-тов, в том числе и грамматических, с осо-бенным трудом проникающих в язык. В техслучаях, когда такие условия отсутствовали, немогли в достаточной степени закрепиться дажеэлементы наиболее легко включаемые,лексические.Таким образом, хотя явление образо-вания субстрата своей основной причинойимеет во многом сходные социолингвисти-ческие факторы и обстановку, однако в даль-нейшем на стойкость субстратных элементов,на их больший или меньший удельный вес вязыке сильно влияют как конкретная ситуацияобразования субстрата, так и обстоятельства,сопутствовавшие дальнейшей истории языка-преемника (уже после исчезновения языка,ставшего его субстратом, и окончательноговключения в него сохранившихся субстратныхэлементов).Предполагаемыеслучаивключения в язык-преемник материальныхграмматических элементов субстратного языкатребовали,безусловно,наиболееблагоприятных условий, к которым надо впервую очередь отнести: длительностьконтактамежду(будущими)языком-преемником и языком-субстратом; отсутствиевыравнивающего воздействия со стороныкакой-либо влиятельной нормы, исходящей оттой части языка, которая связана с языком-преемником, но находится вне контакта сязыком-субстратом; дли- 184тельное отсутствие каких-либо контактовязыка-преемника с родственными языками,которое бы помешало включению граммати-ческих субстратных элементов.Наблюдается и другой тип включенияматериальных грамматических элементов,когда грамматические показатели флексииостаются связанными только с заимство-ванными элементами, с которыми исходносочетались и употреблялись. Таким образом,если в первом случае грамматическоезаимствование приобретает универсальныйхарактер, хотя, возможно, отправной точкойдля него является заимствованная лексика,вместе с которой пришли и заимствованныеграмматические элементы, первоначальноупотреблявшиеся только с ней, то во второмслучаезаимствованныеграмматическиеэлементы включаются в язык вместе сзаимствованной лексикой и при ней, какправило, только и употребляются. Сле-довательно, возникает ситуация, при которой вязыке одновременно функционируют двеграмматические системы — одна основная,исконная для языка (она наиболее уни-версальна, поскольку обслуживает большин-ство лексических элементов, относящихся ковсем частям речи), другая заимствованная,включенная из другого языка вместе слексикой, при которой она употреблялась.Общим у этого типа материальных грамма-тических заимствований с предшествующимиявляется то, что, как и при заимствованиях(или включениях) вообще, заимствованныеграмматические элементы составляют толькочасть общей грамматической системы языка,причем находящуюся в явном меньшинстве посравнению с преобладающей исконной частьюграмматическихэлементов.Подобнуюситуацию находим в еврейском (идиш)языке, где элементы, включенные изиврита (древнееврейского языка), — прежде всегоэто относится к именам существительным —сохраняютздесьцелыйрядсвоихграмматических особенностей: 1) образованиемножественного числа, получающего вместонемецких (западногерманских) по про-****************************************************** Приведенныедалее примеры взяты (в принятой ныне латинскойтранскрипции) из книги: Русско-еврейский (идиш)словарь / Под ред М.А.Шапиро, И.Г.Спивака иМ.Я.Шульмана. — М.: Рус. яз., 1984. — 720 с. и,в частности, из помещенной в ней статьи:Фалькович Э. О языке идиш. — С. 666-715.Следует указать на фонетическое отличие иврита,включенного в идиш, от иврита, употребляемого вИзраиле, что объясняется тем, что в основе пер-воголежитязыкашкеназийских(немецких)евреев, а второго — сефардийских (испанских)евреев.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуисхождению показателей множественности со-ответствующие древнееврейские (семитские):(для мужского рода) — im, напр. хйвіт «чув-ства» (ед. ч. хйв), хадбвіт «месяцы (кален-дарные)» (ед. ч. хб^дев), хаче^гіт «товарищи»(ед. ч. хачег), — иногда, правда, тот жепоказатель получают и некоторые слова не-древнееврейского происхождения, но, оче-видно, как результат того, что они могли бытьзаимствованы ивритом и употребляться в нем(ср. doctojr-im «доктора (врачи)» от ед.ч.dokter; но doctor-n «доктора (как ученаястепень)» при ед.ч. doktor); (для женского) -ев,напр. хOjves «долги» (ед.ч. хо^ч), та^п-ев«подарки» (ед.ч. та^пе), soxntes «соседки»(ед.ч. S0xntе); 2) закономерное чередованиегласныхвосновеприобразованиимножественного числа, напр.: техаЬег «автор»— техаЬгіт «авторы», тізЬе^ех «алтарь,жертвенник»—тізЬеіхев«алтари,жертвенники», та1ех «ангел» — таЮхіт«ангелы», noz^ «аскет» — пе2ігіт «аскеты»,рOгес «барин» — ргісіт «баре», та^х1 «блюдо(кушанье)» — mаjx01im «блюда», ков «бокал»— ^]вев «бокалы», дапеч «вор» — ganovw«воры», sOjne «враг» — sonw «враги», So1іex«гонец» — веііхіт «гонцы», ba^bos «господин(хозяин)» — Ьа1еЬа ^т «господа (хозяева)» ит.п.; 3) употребление слов древнееврейскогопроисхождения в случае образования от нихсложного слова в особой композитной кон-струкции изафета (status const^ctus) сопределяющим после определяемого (а ненаоборот, как в сложных словах германскогопроисхождения), напр.: Ьnеj-dOг «сверстники»(букв. «сыновья-поколение (= поколения)», —ср. Ь0nim «сыновья» (форма обычного мн.числа), dог «поколение»; хахmеj-jOчon«мудрецы Греции (греческие мудрецы)» (букв.«мудрецы — Греция»), — ср. хахOmim«мудрецы» (форма вне сложного слова), рnеj-hoіг «отцы города» (букв. «лицо-город (=города)»), — ср. рOnеm «лицо» и т.п. Примерупотребленияивритскихграмматическихпоказателейприсловахивритскогопроисхождения в идиш также не являетсявполне типичным в качестве иллюстрации кныне известным случаям субстрата, посколькуиврит представляет собой по отношению кязыкамнеивритскогопроисхождения,использовавшимися евреями (и еврейскимязыком) (ср., в частности, греческий,арамейский, арабский, испанский (> ладино,эспаньоль), немецкий (> идиш) и под.), скорееинтерстрат, чем субстрат. Однако сам автортермина интерстрат (Занд, с. 223-224),рассматривая иврит в целом как интерстрат напротяжении всей истории его существованияот времени, когда он впервые был вытесненодним из обиходных языков евреев (очевидно,арамейским), до его возрождения в XX в.,находит возможным рассматривать егоэлементы, включенные в тот или иной изязыков евреев (> еврейских языков),возникавших в разные исторические периоды,в качестве субстрата по отношению к каждомуиз упомянутых языков. Следовательно, все жеестьполноеоснование(идаженеобходимость), говоря о разных формахграмматическихвключенийсубстратногопроисхождения, упомянуть и эту. Однакоспецификаданноготипасубстратноговключения, с социолингвистической точкизрения, состоит в том, что данный субстратныйязык,обладаявысокимтрадиционнымавторитетом, — что отразилось, в частности, вего продолжавшемся употреблении уже какомертвевшего в религии и письменности (вправе, науке, официальной и частнойпереписке и т.д.), — не исчез бесследно,растворившисьвязыке-преемнике,апродолжал использоваться, правда, не в быту иповседневной жизни, а с ограниченным кругомдостаточно важных функций, например, какязык религии. Это не позволило языку, хотя иставшемусубстратомязыка-преемника,полностью омертветь, что проявлялось в егочастичном функционировании, показателемэтого была и активность его грамматическихэлементов. В связи с этим данные субстратныеэлементысохранялиопределеннуюфункциональную активность, что и вызвало ихграмматическую автономность, сохранениесвоей грамматической специфики в рамкахязыка-преемника. Это дает основание говоритьотом,чтовданномслучаесубстратизировавшийся языкне полностью завершил процесс своей суб-стратизации. Вследствие этого возникла как быситуация «языка в языке», существование вязыке-преемнике частичной самостоятельнойжизни языка-субстрата, сохранившего в какой-то степени (как свидетельство этой жизни)свою собственную грамматику. По-видимому,достаточно оправданно рассматривать даннуюособенность субстрата как отражение частичносохранившегосядвуязычия.Вслучаяхнаиболее чистой субстратной ситуации, когдасубстратный язык полностью выходил изупотребления,этому,вероятно,предшествовала грамматическая унификациявсех лексических элементов обоих языков —О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуязыка-преемника и языка-субстрата: все ониначинали употребляться независимо от своегопроисхождения только с грамматическимипоказателями языка- преемника. В данномслучае,посколькусуб-стратизацияоказывалась неполной, т.е. незавершенной(язык-субстрат продолжал употребляться какязык письменности, религии, науки, т.е.значительной части национальной культуры), авследствиеэтогоимеласьтрадицияупотребления грамматики языка- субстрата исознанием достаточно четко выделялись ееэлементы, сохранялось в какой-то степени ипользование лексическими элементами ивритасогласно связанным с ними грамматическимправилам, а вместе с тем и материальноепроявление этих правил, материальныеграмматические элементы. Можно полагать,что ситуация идиш (а видимо, также другихязыков евреев, как арамейский (в Иудее),таджикский (у бухарских евреев), илисформировавшихся из них еврейских языков,таких, как ладино, или эспаньоль (у частиевреев-сефардов) и т.п.), не являетсяполностью уникальной. На это указываетпример других хорошо известных языков, гдесуществовавшее в определенный периоддвуязычие исчезло и язык, включенный вдругой, активно функционирующий, вышел изупотребления.Однаковвидупро-должающегося или продолжавшегося длитель-ное время пользования включенным языкомтакже самостоятельно в качестве языкарелигии и культуры, он сохранил не толькосвои лексические элементы, но и свойствен-ную им грамматику. Одним из ярких примеровподобного положения является, в частности,персидский язык (фарси) в своих арабскихэлементах. Как известно, современныйперсидский язык насыщен очень большимколичеством арабизмов. Своеобразие этихарабизмов(вотличие,например,отроманизмов английского языка или славя-низмов румынского) заключается в том, что,помимо чрезвычайно большого числа лекси-ческих элементов арабского происхождения,что характерно для любого языка, ис-пытавшего сильное влияние со стороны дру-гого, здесь существует целый ряд особен-ностей чисто грамматических, заимствованныхвместе с арабской лексикой. Число этихграмматических заимствований, их вес (еслине в количественном, то в качественномотношении) настолько значительны, что всемизучающим современный литературный пер-сидский язык приходится, в сущности, изучатьодновременно с персидским основы грам-матики арабского языка. На это обстоятельствоуказывают даже наиболее краткие пособия поизучению персидского языка, — ср.: «Не разуже … мы указывали на то, что персидскийязык, особенно газетный и литературный стильречи, переполнены заимствованиями изарабского языка… Тому, кто серьезно занялсяперсидским языком, хотя бы и с целями чистопрактического его использования, с целями,чуждыми каких бы то ни было научныхстремлений, — все равно не избежать иследующего этапа ознакомления с арабизмами:изучения какого- нибудь из кратких курсовграмматики арабского языка и приобретениянавыка в грамматическом разборе и чтенииарабского прозаического текста. Без этого онбудет оставаться недоучкой, всегда рискует непонять какое-нибудь место в газетном тексте иособенно в официальных юридическихдокументах и будет до крайности стеснен инеловок в употреблении арабизмов в своейустной речи» (Жирков, с. 167). Так, от араб-ских глагольных корней в персидском языке,так же как и в арабском, образуется целый рядпроизводных (т. наз. пород), в большинствеслучаев ограничивающихся девятью породами.Напр.: от корня ф-р-q (основное значение«разделять»)могутбытьобразованыследующие формы: I порода фарq «разделение,разница, пробор (волос на голове)»: II) ферqa«отдел, фракция»; III) фареq«разделяющий»; IV) ферад «разлука»; V)тафрид «разделение»; VI) мофар peq «раз-делитель»; VII) мофаред «разлучающийся»;VIII) мофарадат «разлучение»; IX) енферад«разлука». Примерами персидских изафетов,созданных по арабскому (семитскому) образцуи из арабских лексем сложных слов, являютсяизафеты со включением слов Иосн «красота»,су’ «скверность», ’адам «отсутствие», — ср.:Иосн-е’хедмат«заслуга(букв.красотаслужбы (-а)», су’-е тафаИот «недоразумение(букв. скверность взаимного понимания (-ое -ие))», ’адам-е ета’ат «непослушание (букв.отсутствие послушания (-е))». Принципсохранения автономности грамматическойсистемы, ее использования проявлял себя,следовательно, в тех случаях, когда мертвыйили, в сущности, ставший действительномертвым в данном обществе (или для данногообщества) язык сохранял в нем все-такиопределенную жизненность, т.е. употреблялся,правда, с ограниченным кругом функций. Этифункции, что следует особенно подчеркнуть,О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкухотя и не относились к быту, повседневнойжизни, являлись тем не менее важными дляданного общества, будучи связанными с егодуховной жизнью, идеологией, религией, теминаиболее высокими функциями языка, которыеделали его сакральным, священным (ср.,например, обычное название иврита у евреев впериод его «омертвения» — Iе воп Иаддодев«священный язык (букв. язык святости)». Изэтого обстоятельства вытекало два других: 1)данный язык как священный (особенно всредние века, когда в духовной жизнибезраздельно господствовала религия) былпредметом обязательного обучения, преждевсего мужчин, что делало его знание довольнораспространенным и (или) — что еще болееважно — высоко ценившимся явлением; 2)поскольку данный язык считался сакральным,требовалось особенно бережное отношение кнему, его безупречное знание, защищающееего от искажений, а отсюда вытекаланеобходимость его максимально точной,вполне идентичной цитации, неизбежнопредполагавшей как точность воспроизведенияего фонетики, так и его грамматическихпоказателей. Нечто подобное наблюдаем влатинской поэзии, где греческие слова (вчастности, имена) сохраняют особенностигреческого склонения, — ср.: аёг (пот. sing.)«воздух» — аёга «воздух» (асе. sing.) приобычном лат. аёгет; пот. ріиг. ИетегодгОтое (отИетегодготив«бегун,гонец,вестник»)(обычное лат. Иетегодготі), теЬатогрИОвів«превращение» (деп. ріиг. теЪатогрИовеоп«превращений») и т.п. Со сходным явлениемимеем дело также в немецком церковномязыке, где уже в немецких религиозныхтекстах под влиянием того, что перед тем втечение ряда веков сакральные тексты былилатинскими, имена, выступающие в Библии (вчастности, в Новом Завете), сохраняютлатинскую флексию, — ср. іт Ыатеп Christi(деп. віпд.) «во имя Христа», ІП Cristo (да^stog.) «во Христе», ег гіе£ Раиіит (асе. stog.)«он призвал Павла» и т.п. (БеИоп£ еідег, S. 65).Несмотря на ряд расхождений, всюду в при-веденных примерах выступает существенная,объединяющая данные факты черта: во всехслучаях речь идет о неупотребляемом в быту(и в этом смысле «мертвом» для данногообщества, независимо от того, был ли ондействительно мертвым вообще или толькоприменительно к рассматриваемому социуму),однако одновременно священном, сакральномдля общества языке. Таковым был (или и досих пор является) иврит для евреев,пользовавшихся в повседневной жизни языкомидиш, западногерманским по происхождению;арабский, язык Корана и других священныхкниг мусульманской религии, для персов,пользовавшихся(ипользующихся)вповседневной жизни персидским языком (фар-си), индоевропейским языком иранскойгруппы; греческий для римских поэтов и, по-видимому, жрецов (поскольку греческаярелигия и мифология в Риме фактическислилась с религией римлян и стала еенеотъемлемой, причем особенно важнойчастью), которые в повседневной жизнипользовались латынью, языком с другойграмматической системой; латинский язык длянемцев, пользующихся немецким, германским,но ввиду распространения у них христианскойримо-католи- ческой религии, употреблявшихкак язык религии латинский. Следовательно,рассмотренное явление было распространено(и частично сохраняется до сих пор) довольношироко, причем выходит далеко за рамкиявлений, характерных только для субстраО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкута. Тем не менее, поскольку оно наблюдается исреди постивритских еврейских языков, гдеиврит (с определенными оговорками) можетрассматриваться в качестве субстрата длякаждого из данных языков, есть все основаниясчитать, что в определенных случаях контактязыка-преемника с языком-субстратом могприобрести и подобную форму. Как видно израссмотренных иллюстраций, необходимымсоциолингвистическим условием данного видавлияния грамматической системы языка-субстрата, влияния настолько сильного, чтоона в значительной степени сохраняла своюавтономность(возможностьсохранятьсявместе со связанными с ней лексемами),являлся высокий авторитет языка, ставшегосубстратным, и сохранение им важных,связанных с сакральными, религиозныхфункций. Ввиду того, что далеко не все случаисубстрата открыты и изучены (не исключено,что многие из них выступают ещеимплицитно), можно ожидать, что вдальнейшем будут обнаружены и другиепримеры подобного автономного включениячастей субстратной грамматической системы.Что касается примера иврита, включаемого вткань идиомов, употребляемых евреями ииногдаприобретавшихстатуссамостоятельных языков, то, несмотря на точто хронологически иврит как линг-вистическое образование, на которое на-слаивался другой позднейший язык, напо-минает собой субстрат, по своей высокойсоциальной (и социолингвистической) функ-ции он больше похож на суперстрат. Однако,поскольку суперстратная ориентация ивритаявлялась чем-то вторичным, было бы точнеехарактеризовать его в качестве вторичногосуперстрата,т.е.суперстрата,преобразованного из субстрата в силу своейсоциолингвистической роли. Ср. подобную жероль вторичного суперстрата у шумерскогоязыка в культурной и сакральной функциях поотношению к аккадскому, — что отразилось ив соответствующих включениях, — который,наслоившись на шумерский язык и вытеснивего, в целом включил его в себя как субстрат(ср.: Ткаченко, 1975, с. 19).В случаях возможного материальноговзаимодействия субстратной грамматическойсистемы с грамматической системой языка-преемника, рассмотренных до сих пор, речьшла, как правило, о включении материальныхпоказателейязыка-субстратавграмматическую систему языка-преемника,включении полном, распространяющемся навсю лексику без различия ее происхождения,или частичном, автономном, не выходящем,обычно, за пределы заимствованной лексики,когдаматериальныеграмматическиепоказатели импортируются вместе с лексикой,связанной с ними, и за пределы этой лексикипреимущественно не выходят.Особое место занимают те примерыграмматическоговоздействияязыковогосубстрата на язык-преемник, которые ил-люстрируют упрощение грамматической си-стемы подвергнувшегося подобному воздей-ствию идиома. Один из подобных типов воз-действия обнаруживается в ливском диалектелатышского языка. Причиной уста-новления в постливских говорах латышскогоязыка единой для каждой глагольнойпарадигмы формы, употребляющейся во всехлицах (различение их осуществляется спомощью личных местоимений), исследова-тели латышского языка (ИпдзхЪе, 1р. 231)считают сильное начальное ударение, ха-рактерное для ливского языка и сохраненноеего носителями при переходе их на латышскийязык, которое вызвало отпадение конечныхгласных, являющихся личными окончаниями, атем самым и полное формальное совпадениеличных форм глагола, — ср.: (ед. ч.) 1) еэ 1аэ(< 1аэи) «я читаю», 2) tu las (< 1аві) «тычитаешь», 3) vine (литер. vinS) 1аЭ (< 1аэа) «ончитает»; (мн. ч.) 1) mes 1аЭ (< 1аэат) «мычитаем», 2) jUs 1aS (< Usat «вы читаете», 3) vin(< литер. vini) ^s (1asa) «они читают»;(ед. ч.) 1) es cel «я поднимаю»: 2) tu cel «тыподнимаешь», 3) vinC // viS cel «он поднимает»;(мн. ч) 1) mes cel «мы поднимаем», 2) jUs cel«вы поднимаете», 3) vin cel «они поднимают».Подобное формальное совпадение междуличными формами в (пост)- ливских говорахлатышского языка наблюдается также в другихвременах глагола (прошедшем и будущем)(Rudzite,1Р.231,234-236,237-239).Безусловно, основной толчок, давший начал††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††Следуетсразу же заметить, что ссылка на диалект недаетоснованияограничиватьприменимостьрассматриваемогоявлениятолькодиалектнымирамками. Очевидно, в принципе то, что в данномслучаеотноситсякдиалекту,можетбытьотнесено и к языку- преемнику субстрата, темболее, что здесь, если, с одной стороны, речьидет об одном из латышских диалектов, то, сдругой, имеем дело с почти всем ливским языком.Как известно, подавляющее большинство ливскогонаселения перешло к настоящему времени налатышский язык, только небольшая его часть,преимущественно люди старшего поколения, вКурземе(Курляндии)сохраняетдосихпорливский язык.Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата185186О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуразвитию подобного формального совпаденияличных форм глагола в (пост)ливскихлатышских говорах, исходил от ливского языкас его фонетикой. Однако, по-видимому, нельзянедооцениватьифакторвнутреннеголатышского развития, который мог в какой-томере облегчить подобное выравнивание. Делов том, что в латышском языке, как известно, входе внутреннего развития языка полностьюсовпали формы 3 лица единственного имножественного числа. До некоторой степениэто, с одной стороны, могло облегчитьунификацию остальных форм (их в латышскомязыке осталось меньше, чем в другихиндоевропейскихязыках,вчастности,славянских), с другой, формальное спсихолингвистической точки зрения совпа-дение двух из личных форм могло способ-ствовать (индуцирующее воздействие аналогиинаиболее распространенных личных форм,употребляемых в повествовании) развитиютого, что стимулировалось самим фо-нетическим строем субстратного языка.Из приведенных выше данных вытекает,что материальные заимствования грам-матических элементов из субстратного языка(какрезультатглавнымобразомсо-циолингвистических обстоятельств) и ма-териальные преобразования его граммати-ческого строя, его упрощение (как следствиепреимущественновнутриязыковоговоздействия субстратного языка, его фонетикии акцентологии) отнюдь, видимо, не быличужды контактам субстратного типа. Однакоподобныетипычистоматериальноговоздействия субстратного языка на язык-преемник, надо полагать, не принадлежали притакого рода контактах к числу наиболеераспространенных,типичных.Этомупрепятствовало, вероятно, уже положениесубстратных языков, для которых наиболеехарактерным является момент определеннойсоциальной деградации, тяготение к нижним, ане верхним слоям стратификации языковыхявлений. Поэтому ситуацию, при которойязык-субстрат мог навязать грамматике языка-преемника какую-то часть материальныхпоказателей своей грамматической системы,предполагающую определенную социальнуюзначимость субстратного языка, труднопредставить как типичную для языка-субстрата. Очевидно, подобная ситуация моглаоказаться возможной только в том случае,когда социолингвистическое положение языка-преемника и языка-субстрата при известномпревалировании первого не представляло186собой чего-то вполне стабильного, что даваловозможность временного или частичногоравновесия (или даже перевеса) языка-субстрата по отношению к языку- преемнику.Видимо, подобная ситуация могла возникнутьскореевсеговпатриархально-родовомобществе, где, например, длительное времямогли существовать и взаимодействоватьотдельные по своему лингвистическомупроисхождению языки мужчин и женщин (ср.классическийпримераравакскогоикарибского языков у одного из индейскихплемен Карибского бассейна). Характерно, чтои в случае алеутского языка о. Медного речь,очевидно, также шла о носителях русскогоязыка (скорее всего мужчинах) и алеутах(скорее всего женщинах), поскольку вотдаленные полярные области на промыселморского зверя и рыбную ловлю из русских впрошлом отправлялись только мужчины.Следовательно, и в данном случае речь идет оявлении, развившемся в условиях общества,живущего патриархально-родовым строем.Очевидно, именно здесь при наличии двухразнящихся типов языков у мужской и жен-ской части общества, у каждой своего от-дельного, и могли сложиться наиболее бла-гоприятные условия для подобных описаннымматериальных заимствований из субстратного(суперстратного) языка.В тех случаях, когда грамматические(словоизменительные) особенности включа-лись в систему языка вместе с заимствованной(по-видимому,нередкоисубстратной)лексикой, речь шла не о полном отО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкумирании языка, включаемого в язык-преемник.Отмерев и выйдя из употребления какобиходный разговорный язык, он сохранялся вцелом ряде традиционных высоких функций(как язык религиозного культа, традиционнойнациональнойкультурыилитературы,национальныхобычаевиобрядов,национальногоправа,официальныхдокументов и переписки и т.п.). Это вызывалонеобходимость в его изучении и усвоении испособствовало тому, что этот язык не тольковключался в язык-преемник, но как известный,к тому же обладающий высоким авторитетом,священный (сакральный) язык сохранял, какправило, частично и свою грамматику, чтобыло связано не только с тем, что этуграмматикухорошознали,аисосвященностьюязыка,требовавшеймаксимального соблюдения его правил и непозволявшей поэтому «вульгаризировать»язык, смешивая его с языком, хоть иповседневного общения, но считавшимсяболее низким. Ср. отражение этого отношенияк языкам у евреев, где длительное время идишименовался «жаргоном», а иврит «священнымязыком».Характерно,чтоподобнаяавтономность отмершего, но традиционносохраняемого языка отразилась даже ворфографической традиции того же идиша: вто время, как слова германского, славянского,романского и другого происхождения, не свя-занные с библейской традицией, писались ипишутся здесь согласно новой, созданной дляидиша орфографии, слова, связанные срелигиознойтрадицией(какправило,ивритского (древнееврейского, геб- райского)и арамейского происхождения), писались (а вбольшинстве зарубежных стран и до сих порпишутся) в соответствии с их традиционнойорфографией в иврите, т.е., например, вотличиеотидишбезспециальногообозначения гласных, зато с передачей написьме не произносимых в идише различиймежду согласными, и т.п. Ср., напр.: (всовременном написании советских изданий)пуцю (хачег) «товарищ» — (в традиционнойорфографии) -)ЗП «то же», DV3KW (sabes)«суббота» — 22″‘ «то же», “”•2’2X” (jomtev)«праздник» — 2’ї 2Г «то же» и т.п.).Подводя итоги всем рассмотреннымвыше возможным видам материального воз-фонетическими причинами) относятся кслучаям скорее всего ограниченным, т.е.сравнительно менее типичным, чем обычнонаблюдаемые грамматические изменения,связанные с воздействием субстрата.Наиболее типичным видом граммати-ческих изменений (и преобразований) в языке-преемнике, вызванных влиянием со сторонысубстратного языка, необходимо признать всеженематериальные,авнутренние,семантические изменения. В этом случае язык-преемник, используя свои материальныевозможности, отражает с их помощьюграмматические особенности языка-субстрата.С точки зрения грамматических форм,показатели языка-преемника, таким образом,сохраняются в неизменном виде или еслиизменяются, то в направлении своейзакономерной, предопределенной основнойгенетической(несубстратной)линиейэволюции. Однако целый ряд материальныхграмматических элементов используется ужене согласно исходной парадигматическойсхеме, а как бы калькируя грамматическуюсистему субстратного языка, по крайней мере внекоторых ее моментах. В этих случаях,например для передачи отсутствующих вязыке-преемнике грамматических значений иоттенков, могут использоваться ставшиедублетными парадигматические формы. Так, врусском языке, как и в ряде славянских языков,в результате разрушения двух отдельных типовсклонения существующих u-основ и о-основ(преимущественно первого из них) и ихсмешения возникла в парадигме мужскогорода 2-го склонения дублетность окончанияродительного падежа -а и -у. В разныхславянских языках эта дублетность былаиспользована по-разному, но нигде, кромерусского языка, она не была применена так же,как в нем, для передачи двух оттенковзначения: если с окончанием -а в русскомязыке связано чисто генитивное значение(цена чая), то с окончанием -у усуществительных с вещественным значениемсвязываетсясемантическийоттенокпартитивности, функциональной пе190действия грамматической системы суб-стратного языка на язык-преемник, следуетотметить, что они (за исключением грам-матических преобразований, вызванных чистоО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуредачи для части чего-либо (стакан (чашка) <достать, принести > чаю). Для передачи этихзначений в прибалтийско-финских языкахупотребляются два специальных падежа,генитив и партитив, имеющие каждый дляпередачиэтихзначений(функций)специальную форму (ср. эст. tee hind «ценачая» — tееd эааша «получить чаю»).Поскольку в других славянских языках ничегоподобного не встречается, а среди носителейрусскогоязыказначительнуючастьсоставляютлюди,имевшиепредкаминосителей финно-угорских языков, в том числеприбалтийско-финских, можно полагать, чтоданное явление возникло в русском не безвлияния грамматической семантики данныхфинно-угорских языков. Люди, привыкшиемыслить грамматическими категориями этихязыков в период двуязычия, неволько тяготелик передаче данных грамматических значений ив славяно-русском языке, для чего и могливоспользоваться двойственностью славяно-русских форм, из которых форма с окончанием-а была применена для передачи генитивнойфункции, а форма с окончанием -у дляотражения партитивного значения. То, что этизначения оказались в русском языке свой-ственными только 2-му склонению именисуществительного, причем лишь в мужскомроде у именно данной парадигмы, можетобъясняться, помимо прочего, еще и тем, чтодвуязычие и его следы особенно сильнопроявлялись в то время, когда началосьусвоение славяно-русского языка. В это времяславянизировавшеесяфинно-угорскоенаселение, не знавшее в своем языкеграмматического рода, в первую очередьусваивало как наиболее нейтральный мужскойрод (ср. в эрзя-мордовском использование взаимствованных из русского прилагательныхименно формы мужского рода: роднойлитература «родная литература» и под.). Всвязи с этим именно в мужском роде снаибольшейполнотойотражаласьграмматическая семантика первого (суб-стратного) финно-угорского языка. В связи стем что прибалтийско-финские языки с ихграмматикой(исоответственнограм-матической семантикой) могли оказать вли-яние в качестве субстратных только насевернорусские, исходно новгородские говоры,данное же явление отмечается и всреднерусском диалекте и основанном на немлитературном языке, наиболее обоснованнообъяснять данный факт влиянием субстратногофинно-угорскогомерянскогоязыка,территория которого в основном совпадала стерриторией формирования среднерусскогодиалекта. Об особой близости мерянскогоязыка к прибалтийско-финским говоритхарактерный факт: единственным финно-угорским этносом, на который восточныеславяне (прежде всего, новгородские словене)распространялиэтнонимчудь,помимоприбалтийских финнов (финнов, эстонцев,карел, вепсов, ижорцев, водян, ливов) былатолько меря. Очевидно, это объяснялось,прежде всего, особенностями их языка,особенно близкого к прибалтийско-финским,хорошо знакомым новгородцам. Следо-вательно, наличие данной черты, чуждойостальным славянским языкам и в то же времясвойственной части финно-угорских, можно снаибольшейвероятностьюобъяснятьвоздействием мерянского или прибалтийско-финского субстрата.По-видимому, того же субстратногопроисхождения (мерянского и (или) прибал-тийско-финского) другая черта русскогосклонения (тоже 2-го склонения мужскогорода), основанная на подобной дублетнос- тирусских деклинационных форм, в данномслучае предложного (местного) падежа. Какизвестно, в русском языке в этом падежевозможны два окончания, подударное -у (влесу, в саду) и безударное -е (в ЛЄСЄ, в саде).Здесь также проявляется типологическоесходство русского языка (чуждое остальнымславянским языкам) с финно-угорскими,прибалтийско-финскимии,по-видимому,мерянским. В ряде финно-угорских языковразличаютсявнешнеместныеивнут-риместные падежи. В частности, характерныони для прибалтийско-финских языков и,очевидно, мерянского. Видимо, в связи свлиянием меряно-русского двуязычия и ме-рянского субстрата эти оттенки значениявозникли и в русском литературном языке.Например, в предложении «В этом ЛЄСЄ нетничего интересного» речь идет о лесе в целом,о взгляде на лес извне, в связи с чем фразаприблизительно равна по смыслу другой «уэтого леса нет ничего инте-Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата191ресного». В предложении «В этом лесу нетничего интересного» речь идет уже не о лесе вцелом, не о взгляде на него извне, а о том, чтоесть внутри леса, — о растущих в немрастениях, водящихся в нем зверях и т.п. Этифразы вполне сопоставимы с их эстонскимисоответствиями: Sellel metsal ei ole midagihuvitavat (адессив) «У этого леса (« В этомлесе) нет ничего интересного» — Selles metsasei ole midagi huvitavat (инессив) «В этом лесунет ничего интересного». Ср. также рус. «Вэтом саде (« у этого сада) есть что-то очаро-вательное» — «В саду есть беседка» и эст.Sellel aial on miski hurmav (адессив) — Sellesaias on lehtla (наст. изд., с. 69). Следовательно,в области грамматики наиболее характернымбывает не столько материальное, сколькосемантическое влияние субстрата. Двуязычныелица, привыкшие к грамматической системесвоего первого (впоследствии субстратного)языка, невольно переносят его черты вграмматику второго языка, используя тевозможности его материальных граммати-ческих элементов (в частности, их дуб-летность, вариативность), которые позволяют спомощьюматериальныхграмматическихсредстввторогоязыкавыразитьграмматическую семантику первого (пере-даваемую с помощью совершенно других попроисхождению материальных средств).Те же в общем субстратные свойства впринципе наблюдаются в осетинском языке,где при отсутствии материального вклада состороны субстратного иберийско-кавказскогоязыка в области грамматики обнаруживаетсяявное влияние со стороны его грамматическойсемантики. Эту особенность отмечает один извыдающихся исследователей осетинскогоязыка В.И.Абаев: «Морфология слывет весьмаустойчивой, консервативной стороной языка,котораянеподдаетсянетолькозаимствованию, но и влиянию субстрата. Здесьследует разобраться. Под морфологией можнопонимать, с одной стороны, совокупностьматериальных элементов, из которых, как изстроительногоматериала,строитсяморфологическая система, с другой стороны,— самую эту систему, ее архитектонику,структуру, модель. В осетин- 192ском… нет сколько-нибудь заметного вклада изкавказких языков в материальный инвентарьморфологии.Видимо,этасторонадействительно мало проницаема для субстрата.Другое дело — модель морфологическойсистемы.Здеськавказскийсубстрат,несомненно, оказал влияние, и прежде всего насистему склонения. Осетинское склонение,агглютинативное, девятипадежное, полностьювыпадает из схемы склонения в иранскихязыках. В этом отношении осетинскийпротивостоит всем остальным иранскимязыкам.Вдревнеиранскомбыловосьмипадежное склонение, но оно былофлективным, и в нем был только один ло-кативный падеж. В осетинском же вырабо-талось пять падежей локативного значения.Еще разительнее выступает своеобразиеосетинского, если сравнить его с но-воиранскими языками. В последних склонениелибо вовсе утрачено, либо представлено лишьдвумя-тремя падежами субъектно-объектногозначения. Все, что отличает осетинскоесклонение от иранского, сближает его сосклонением в кавказских языках восточной июжнойгруппы:агглютинация,многопадежность,развитиелокативныхпадежей. Особенно велика близость сосклонением в языках вейнахской группы. Приэтом поучительно, что строительный материал(показательмножественности,падежныеокончания), насколько его удается разъяснить,— целиком иранский» (Абаев, 1956, с. 68).Так, конкретно формант отложительногопадежа мог возникнуть, как полагаетВ.Миллер, из форманта иранского родитель-ного падежа а-основы (Миллер, с. 19). Ме-стный внутренний надеж восходит, видимо, кместному падежу древнеиранского про-исхождения. Местный внешний падеж (ср.:сгр-ыл «на голове») возник, вероятно, изсочетания существительного с послелогом *val«над, на», связанным этимологически с др.-ар.ира^ «через, над, на» (Миллер, с. 81). Такимобразом, и в осетинском, как это было видно инапримерахизрусскогоязыка,новообразованиявморфологическойструктуре (по сравнению с исходнымпраязыковым состоянием), возникшие подвлиянием субстратного языка, проявились всемантическом, модельном плане, найдяО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкудля своего выражения, однако, материальныесредства не субстратного, а исходногопраязыкового состояния.Подводя итоги, можно сказать, что наи-более типичным проявлением влияния суб-страта в области морфологии (словоизме-нения) является его семантическое воз-действие, реализуемое в языке-преемнике, какправило, с помощью материальных средств(формантов) не языка-субстрата и егореликтов, а основной генетической линииязыка-преемника.3. Роль субстратав развитии фонетикиОсобенностью усвоения фонетики ино-странного (не своего) языка является не-избежный конфликт, возникающий между дву-мя противоположными тенденциями при егоусвоении, и необходимость его преодоления. Содной стороны, индивид, усваивающийфонетику нового для себя языка, тяготеетневольно к тому, чтобы сближать или дажеидентифицироватьееособенностисосложившимися у него на основе фонетикипервого (как правило, родного) языкаартикулярно-акустическиминавыками.Сдругой стороны, у него сразу же возникаетнеобходимость приспособления к носителямусваиваемогоязыка,аследовательно,настоятельная потребность в преодолении вфонетике нового для себя языка навыковродного. Если у него возобладала тенденция ксближению (или идентификации) иностраннойфонетики со своей собственной (фонетикойродного языка), и он не может ее преодолеть,данный индивид говорит на вновь усвоенномязыке с большим или меньшим иноязычнымакцентом. Если индивид, усваивавший новыйдля себя язык, преодолел в его фонетикенавыки родного (полностью или почтиполностью), его произношение оцениваетсякак безупречное (или почти лишенноеакцента). Обе эти противоборствующие приусвоении второго языка тенденции, всущности, типологически близки к двумуниверсальным тенденциям, действующим влюбом языке (вне каких- либо языковыхконтактов). Общим, что объединяет этитенденции, является принцип экономии,который, однако, поскольку речь идет опринципе экономии со стороны двухучастников диалога, говорящего и слушаю-щего, чьи роли при этом беспрерывно ме-няются, приобретает противоположную на-правленность для каждого из двух его уча-стников. Принцип экономии произноситель-ных усилий со стороны говорящего прояв-ляется в невольном упрощении артикуляций,опускании отдельных звуков или нечетком ихпроизношении, особенно при быстром темперечи, когда говорящий заинтересован заминимум времени донести до слушающегомаксимум информации. Принцип экономии состороны слушающего требует, напротив,максимальной четкости и ясности привосприятии звуков, следовательно, наиболеетщательнойартикуляциисостороныговорящего, что влечет за собой как разнеэкономностьречевыхусилий.Привзаимодействии этих двух противоположных ипротиворечащих друг другу тенденций, прикоторыхвневыгодномположении(«неэкономном» или ущемленном вследствиечрезмерного тяготения к слуховой илипроизносительной «экономности» партнера)каждый раз (или через раз при смене роли)может оказаться любая из двух сторон диалога,устанавливается некая равнодействующая,устраивающая обе стороны — 1) оптимальная(допустимая с точки зрения слушающего)упрощенность произносительного процессапри 2) оптимальном удобстве его слушания.Сигналом отказа от чрезмерной экономии вречи говорящего партнера со стороныслушающегоявляетсяпереспрашивание,реплики (при разговоре, например, на русскомязыке) типа «Не понял», «Как вы сказали (какты сказал)?» и под., со стороны говорящеговопросы типа «Понимаешь… (?)», «Понял?»,выясняющие допустимый уровень экономииречевых усилий. При нежелании слушающегорусскую речь поступить так, как в нейпредписывается, употребляется реплика «Вампо-русски говорят», чем подчеркиваетсядостаточность,ясностьсказанногодляслушающего как носителя (в данном случаерусского) языка, для которого не требуетсяповышать уровень четкости произносимоговыше того, что для него вполне достаточно.Необходимость объяснения этого внешне неособенно сложного процесса говорения наодном и том же языке двумя его носителямивозникает в связи с тем, что тот же принципдействует и при разговоре двух партнеровдиалога, для одного из которых данный языкявляется родным, а для другого усвоенным вкачестве второго и функционирующим(функционировавшим) параллельно с ним. Вэтом случае процесс слушания и говорениязначительно усложняется, поскольку устныеЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата193тексты, производимые носителем языка, длякоторого он является вторым, в связи с частонеполным им владением произносятся нередко(если не все время) невнятно или непонятнодля носителя данного языка. С другойстороны, ввиду неполного владения языкомбилингв, для которого используемый язык неявляется родным, может многое (или почтивсе) не понимать в речи его носителя. Помимоограниченного лексического репертуара, этомумогут препятствовать слишком быстрый длянего темп речи и непривычные сокращения,опусканияинеполноепроговариваниеотдельных звуков и слогов, являющиесявполне обычными для носителей данногоязыка. Если группа новых его носителей черезстадию билингвизма приходит к полной сменеязыка, то следы утраченного ею первого языкамогут сказаться во вновь усвоенном и ставшимих новым единственным языком по-разному.Иногда, в тех случаях, когда новая группаносителей невелика и социально незначима,остатки утраченного ею языка, в том числе (ипрежде всего) фонетические, уже в третьем(иногда даже во втором) поколении полностьюисчезают и практически сводятся к нулю (ср.судьбу многочисленных групп иммигрантов вСША). О ее языковом прошлом может иногданапоминать только фамилия, да и то не всегда,нередко наблюдается даже смена илиприспособление фамилий к распространеннымсреди носителей вновь усвоенного языка.Конечно, подобные случаи не могут подлежатьрассмотрению в субстратоведческих иссле-дованиях. Их предметом является рассмот-рение случаев, где в результате смены языкаостается что-либо от первого утраченногоязыка, что можно рассматривать в качестве егосубстрата во вновь приобретенном и ставшемединственным втором.В связи с большей или меньшей влия-тельностью или стойкостью особенностейсубстратного языка, что зависит от социума, вкотором произошла языковая смена, и от еговзаимоотношения с социумом, от котороговоспринят язык, влияние фонетики субстратаможет быть более или менее глубоким. Многоезависит также от условий, в которыхпроисходил контакт, закончившийся сменойязыка. Ввиду того, что очень часто эти условияпочти или полностью неизвестны, приходитсяихпредполагатьнаосновеихнепосредственных языковых последствий,более или менее заметных следов воздействияфонетики субстрата. Как и в ряде другихслучаев, лингвистика здесь во многом194опережает историю и археологию, которымтолько предстоит объяснить то, что яснее всегопроявилось в языковых (в данном случае —фонетических) фактах, по весомости которыхможно судить о серьезности и глубине техсоцио-этнических процессов, которые к нимпривели и в них отразились.Фонетические последствия субстратныхвлияний обнаруживаются в виде разных похарактеру явлений. Иногда речь идет озаимствовании отдельных звуков или целых ихгрупп. Так, например, в ряде балканскихязыков обнаружен звук е (разными ихграфиками передаваемый по-разному: алб. ё =рум. a = болг. ъ). Этот звук, по-видимому, былсвойствен палеобалкан- ским языкам, о чемсвидетельствует его наличие в албанском,непосредственно продолжающем один из них.В другие балканские языки, румынский(романский) и болгарский (славянский), этотзвук пришел из субстрата, очевидно, или войдяв состав слова в тех позициях, где он выступалв языке-субстрате и вытеснив там звуки языка-преемника (в румынском из дакийского), илисубстратизировавблизкий«темный»(редуцированный) звук языка-преемника (вславянском болгарском из фракийского не-посредственно или из языка романизиро-ванных фракийцев). Целую группу звуков(смычно-гортанных согласных) заимствовалииз иберийско-кавказских субстратных языковосетинский и армянский, которые какиндоевропейские языки вначале их не имели. Восетинском языке эти звуки (k’, р’, t’, c’, C’)хранят до известной степени свою связь сиберийско-кавказским субстратом, указываятем самым на свой заимствованный характер:они, как правило, связаны со словамииберийско-кавказского происхождения, — ср.к’аіа^ (из груз.) «корзинка», дис’а (< груз.kuCi) «желудок», а^аті (< груз. а^аті) «персик»и т.п. Поскольку таких слов в осетинскоммного, причем вместе с ними выступают словасубстратного происхождения, относящиеся косновному лексическому фонду, смычно-гортанные стали неотъемлемой частьюосетинской фонетической системы. Еще болееглубоким оказалось их проникновение вармянский, где они вытеснили даже исконныеиндоевропейские звуки, — ср. и.-е. d,замененное арм. (из субстрата) t’ и т.п. (Абаев,1949, с. 76, 518-525). К подобным звукамотносят также церебральные звуки виндийских (индо-арийских) языках, которые,какполагают,заимствованыимиизО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкудравидийского субстрата.Очевидно, в некоторых случаях влияниесубстрата могло сказаться не столько взаимствовании звуков, сколько в стиму-лировании его фонетической системой техзвуковых процессов, которые могли проис-ходить в языке-преемнике и самостоятельно.Так, по-видимому, обстояло в случае переходаg > у > п в ряде славянских языков идиалектов. Переход взрывного g в у (> п)наблюдается в ряде языков, кроме славянских:в нидерландском и скандинавских (датском) изгерманских, в новогреческом. Поэтомуобъяснить это явление в славянских толькоодним воздействием субстрата, как склоненВ.И.Абаев, несколько рискованно, однакоможно полностью согласиться с ним в том,что, вероятно, в развитии этого явлениявоздействие со стороны скифо-аланскогоиранского субстрата могло сыграть большуюроль. В пользу этого, в частности, говорит иизоглоссная область явления, в значительнойстепени совпадающая с территорией, где могбыть в прошлом распространен скифо-аланский язык, носители которого, переходя наславянский, могли в нем распространить илистимулировать явление перехода g > у (> й)(Абаев, 1965, с. 41-52).Фонетическое воздействие со сторонысубстрата может обнаруживаться не только (ине столько) в области отдельных явлений,сколько в виде системных фактов, ох-ватывающих либо фонетику в целом, либообширные ее области. Тот способ артикуляциизвуков, который проявляется в видоиз-менениях со стороны носителей другого языкасогласносихпроизносительнымиособенностями и который принято называтьиностранным (иноязычным) акцентом, накла-дывает отпечаток на всю фонетику вновьусваиваемого языка в целом. По-видимому,именно так обстояло с галльским субстратомво французском языке, где именно фо-нетическое воздействие со стороны суб-стратного языка привело, в частности, кзначительным изменениям формы усвоенных восновном из народной латыни слов, серьезноотдалив французский язык от их исходнойформы и от их формы в других романскихязыках, о чем уже упоминалось выше.Осветить соответствующие фонетические про-цессы чрезвычайно трудно по целому рядупричин как чисто интралингвистических(связанных с внутриязыковыми обстоятель-ствами процессов), так и экстра- или со-циолингвистических (связанных с теми об-щественно-историческими условиями, в ко-торых происходила смена языков). Преждевсего науке пока мало известны диалектыгалльского языка (или, возможно, галльскиеязыки), распространенные на территорииГаллии (современной Франции). Судя по темособенностям, которые отличают французскийязык от провансальского и которые могуткорениться в чертах галльских субстратовсевера и юга современной Франции (древнейГаллии), галльский язык на севере Галлии могсущественно отличаться от того, который былраспространен на ее юге. Свою роль, конечно,частично могло сыграть и то обстоятельство,что романизация юга Галлии произошлараньше, чем она завершилась на севере и,следовательно, влияние латыни как народной,так и книжно-литературной здесь могло бытьсильнее. Кроме того, нельзя не согласиться и смнением А.Мейе, считавшего, что ряд фоне-тических явлений, существовавших в суб-стратном языке в виде определенных тен-денций, мог, переходя по наследству отпоколения к поколению, получить свое даль-нейшее развитие и обнаружиться в видесистемных фонетических изменений уже вовтором языке после утраты первого суб-стратного языка и полного перехода на второй(в данном случае при переходе с галльскогоязыка на галло-романский диалект латинскогоязыка, в дальнейшем развившийся в отдельныйроманский французский язык), — например,ослаблениеипадениеинтервокальныхвзрывных согласных, переход u > u и т.п.(Мейе, с. 69-70). Затем эти языковые сдвигимогли приводить к значительным изменениямформы лексем (французский язык) или кглубоким грамматическим изменениям, вчастности, типа утраты глагольной флексии((пост)ливский диалект латышского языка).Изменения, вызванные воздействиемсубстрата, не всегда заметны с первоговзгляда. В области фонетики (ввиду различияфонетических систем) это может быть связанос тем, что только часть фонетическихизменений носила фонематический характер, ипоэтому они не сразу стали ощущаться иносителями языка, и (в еще большей степени)смежными, главным образом родственными,народами, где язык не претерпел такихзаметных сдвигов. Например, в аканье иредукции русского литературного языка можноусматривать влияние как южнорусскихговоров, которые могли иметь в качествесубстрата какие-то древнемордовские языкиили диалекты с отсутствием безударного о иЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата195редукцией (Лыткин, 1965, с. 64-83) (скореевсего,мещерскогоилимуромскогопроисхождения),такисреднерусской(первоначально окающей) основы владимиро-поволжских говоров с мерянским субстратом(наст. изд., с. 30-31), который способствовалразвитию в них особого типа оканья средукцией. В русском литературном языке этомогло привести к возникновению особого типаакающего вокализма с редукцией. Этотхарактер вокализма, правда, заметно выделяетрусский (литературный) язык на фоне другихславянских, но не повлек за собой особыхизменений в системе его вокализма, посколькуредуцированные в русском языке не являютсясамостоятельными фонемами, а всего лишь ихвариантами. Возможно, эта перестройкаисходного славянского вокализма русскогоязыка, в которой серьезная роль моглапринадлежать и финно-угорским субстратам,только в дальнейшем вызовет более сложныефонетические процессы. Однако эти изменениябудутлишькосвеннымпоследствиемсубстратных фонетических процессов, котороес ними непосредственно не связано.Ввиду того, что в изучении языков, вособенности их диалектов, где наиболееуловимы субстратные влияния, еще относи-тельно мало применялись наиболее точныеэкспериментально-фонетические методы ис-следования, многое в фонетическом воз-действии субстратов остается до сих порнеясным, потому что без них, как правило,улавливаются только наиболее заметныефонематические черты, остальные, менееуловимые фонетические особенности частоускользают от исследователей. В результатеощутимый урон терпят как субстра-товедческие разыскания, поскольку неуло-вимые (неотмеченные) фонетические чертыпостсубстратных говоров могут скрывать всебе существенные (иногда фонематические)черты исчезнувшего субстратного языка, так иисследование языков-преемников, ведь в ихнефонематических особенностях, возможно,кроются зародыши будущих фонетическихпроцессов, могущих впоследствии реализоватьто, что в современном языке существуеттолькокактенденция.Следовательно,экспериментальная фонетика могла бы явитьсяважным средством проникновения как вдалекое прошлое языков, в частности, ихсубстратов, так в определенной степени и в ихбудущее. В настоящее время, когда этот инст-румент еще не используют в достаточной мере,о многом в фонетическом воздействии196субстратов на языки-преемники можно толькодогадываться или предполагать.Более ясными являются последствиясоциолингвистических обстоятельств в фо-нетическом воздействии субстрата. По всейвидимости, на большей или меньшей широтефонетического воздействия субстрата ска-зываются такие социолингвистические об-стоятельства, как, например, влияние ли-тературного (официального) языка, а также(близко)родственных языков, наличие/отсут-ствие древней (либо вообще более или менеедлительной) письменной традиции, большаяили меньшая диалектная расчлененностьязыка, статус диалектов или говоров, накоторые воздействовал субстрат, их положениев качестве диалектной основы литературногоязыка или вне его нормы и т.д. Так, если вроманистике и до сих пор происходят споры оначале каждого из романских языков, вчастности их фонетического облика, то это взначительнойстепениобъясняетсянедействительным реальным лингвистическимихсостоянием,аскореесоциолингвистическим статусом тех языковыхобразований, из которых они возникли. Как«вульгарные»диалекты,существовавшиепараллельно (и значительно ниже еесоциологически) с официальной латынью,языком с древними и общепризнаннымитрадициями, они не могли никем приниматьсявсерьез и соответственно фиксироваться всвоем первозданном виде; всегда, даже вслучаяхихотражения,предполагаласьопределенная латинизация народно-романскихдиалектныхчерт.Толькоизменениеотношения к этим в прошлом диалектам,признание за ними статуса языка сопределенными (хотя бы на первых порах) иограниченными официальными функциями(ср. Страсбургские клятвы как первый фик-сированный памятник французского языка)привело к тому, что то, что прежде считалосьдиалектом (и не фиксировалось), стало языком,т.е. заслуживающим специальной фиксации. Вчисто лингвистическом отношении вначаленикакой разницы между (более ранним)диалектом (и более поздним) языком могло несуществовать, в конечном счете их могразделять совершенно ничтожный временнойпромежуток (день накануне первой фиксации иследующий).Определенное воздействие на фонети-ческий субстрат шло, очевидно, и со стороныродственных языков. Например, для польскогоязыка явление перехода сз > с, sz > s, z > z (такО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуназываемоемазуренье)некоторыеисследователи объясняют как результатвозможного субстратного влияния. Этоговзгляда придерживался, в частности, Я. (И.А.)Бодуэн де Куртенэ, считавший польскоемазуренье результатом финского влияния(Бодуэн де Куртенэ, с. 349), по-видимому, судяпо его глубине, субстратного характера. В том,что в польский литературный язык, в основномформировавшийся в Кракове, окруженноммазурую- щей областью, мазуренье непроникло, часть ученых видели влияниевеликопольского диалекта, для которого оно нехарактерно (Szober, s. 86). Другие же, срединих и А.Брюкнер, усматривали в этомвыравнивающее влияние чешского языка, кобразцу которого обращались при решенииязыковых вопросов (Вгискпег, s. 74). Считая,безусловно, наиболее существенным здесьвлияниепольскихдиалектов,нельзяполностьюисключитьивоздействиеродственных славянских языков, причем нетолько чешского, но и старославянского,проникавшего в Польшу как из чешско-моравских и словацких земель, так и изКиевской Руси, а также древнерусского, где небыло мазуре- нья. Знаменательно, что внижнелужицкомязыке,находившемсядлительное время в почти полной изоляции отдругих славянских языков, явление перехода с> с развилось и стало нормой литературногоязыка.По-видимому, то, что фонетические вли-яния субстрата в среднерусских говорах, такиекак замена звонких согласных гру- хими вначале слова и, наоборот, глухих звонкими (<полузвонкими) в интервокальной позиции (ср.кадюка вм. гадюка, хлябает вм. всхлипывает(наст. изд., с. 16-17)), не стали нормойлитературного языка, объясняется влиянием, содной стороны, других русских говоров,которым это явление было чуждо, а с другой,длительной(письменнойиустной)древнерусскойицерковнославянскойтрадицией, которая также не знала этогоявления. Не исключено, что явление цоканья,развившееся в части севернорусских говоровпод влиянием прибалтийско- финскогосубстрата, не получило развития и незакрепилось в литературном языке, посколькусреднерусским говорам, легшим в основулитературного языка, это явление былонесвойственно. Не было оно присуще июжнорусским говорам. Причем это было под-держано, видимо, и тем обстоятельством, чтомерянскийязык,ставшийсубстратомсреднерусских говоров, различал шипящие исвистящие и, таким образом, не мог статьосновой для развития явления цоканья (наст.изд., с. 30, 57). Следовательно, большая илименьшая фонетическая (как и другая) влия-тельность субстрата объясняется не простосама по себе, но и конкретными внутри- ивнешнелингвистическими факторами. Там,главным образом, где влияние субстрата неограничивалосьвоздействиемдругихпротивостоящих ему тенденций, что былопреимущественно связано с изолированнымположением языка-преемника по отношению кдругим (близко)родственным языкам, и гдеязык-преемникнеимелдлительнойлитературной(письменной)традиции,субстрат получал возможность наиболеесильного воздействия на язык-преемник. Там,где по отношению к подобному воздействиювозникал ряд преград, влияние субстрата, в томчисле и фонетическое, оказывалось не такимсильным. В некотором якобы противоречии кэтому,надополагать,справедливомуположению находится французский язык с егогалльским субстратом, где фонетическоевоздействие субстрата было, по всейвидимости, очень сильным. Однако этот фактможет найти себе истолкование в рядеобъясняющих его обстоятельств. Очевидно,здесь сказалось то, что галлороманскийдиалект, не имевший никакой письменнойтрадиции, длительное время развивался(причем на обширной территории) без какого-либо влияния сдерживавших его книжно-литературных норм. Это позволило емузначительно отдалиться от первоначальнойисходной точки, народной латыни. Свою рольсыграло и то, что в галло-романских говорахдействовал один галльский субстрат и что этиговоры могли фонетически резко отличаться отдругих романских говоров. Положение здесьсопоставимо не столько с диалектами (ве-ликорусского языка или даже восточносла-вянскими языками, сколько с языками Славиив целом, где французский язык, как и другиероманские языки, сравним с отдельнымиславянскими языками (причем, как известно,романские языки в результате болеедлительного периода развития разошлисьмежду собой значительно больше, чемотдельные славянские языки). Кроме того,поскольку черты галльской фонетики (осо-бенно диалектной) известны пока крайне мало,не исключено, что по сравнению с ней фран-цузская (< романская) фонетика претерпелазначительно меньше преобразований, чемЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата197можно было бы ожидать от влияния галльскогосубстрата, и в этом можно было быусматривать сдерживающее влияние фонетикиязыка-преемника (галло-романского диалекта),родственных романских языков (диалектов) исамойлатыни,народнойикнижно-литературной. Следовательно, сказанное озакономерностях влияния фонетики субстратана фонетику языка-преемника и на стимули-рующее и тормозящее воздействие конкретныхинтра- и экстралингвистических обстоятельствв целом остается в силе.4.Воздействие фразеологиисубстрата на язык-преемниꇇ‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Фразеологические обороты субстратногоязыка, как показывают проведенные иссле-дования, в основном калькируются («перево-дятся») языком-преемником. По-видимому,подобному переводу подвергаются также мно-гие произведения народного творчества(сказки, песни, пословицы, поговорки и т.п.).Народ, носитель субстратного языка, в про-цессе распространения двуязычия, а затемпостепенного перехода со своего первогоязыка на второй, как бы не желая утратить всенаиболее ценное из своей предшествующейнациональной культуры, постепенно многое изнее переодевает в платье нового языка. Вместес мерянским фольклором, в частности, врусский язык проникла из мерянскогосубстратного языка парная инициальнаясказочная формула жил-был, представляющаясобой буквальный перевод мер. *il’- ul’,финно-угорское, неславянское происхождениекоторой совершенно недвусмысленно зас-видетельствовано как положительными дан-ными финно-угорских, так и отрицательнымиданными остальных славянских языков.Значительно реже, как правило в пе-риферийных говорах, сохраняются пережи-точно фразеологические обороты, преиму-щественно наиболее стойкие, типа формул, всвоем оригинальном некалькированном виде, -ср. рус. (диал., постмер.) елусь-поелусь < мер.*Jolus ра іоіив (**Ъепап эеуе(Ъе)-]иЬе- (Ъе))«Пусть будет и будет (**у тебя еда (твоя) —питье (твое)) (пожелание во время еды типа‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Этот вопросбыл подвергнут подробному рассмотрению авторанастоящейработывегопредшествующихисследованиях (Ткаченко, 1979, 1983, с. 220-237; наст. изд., с. 112-114), а поэтому здесьзатронут лишь вкратце.198рус. «Хлеб-соль!»). Ясно, что при переходе сязыка на язык с постепенным забываниемпервого(субстратного)языкабольшееоснование сохраниться имеют калькированные(переведенные) фразеологизмы, чем те,которые остались почему-либо в оригинальнойформе. В целом сохранности фразеологизмовспособствует в наибольшей степени ихчастотность,традиционность,которая,возможно, позволяет закрепить в памятипостсубстратногонаселенияеслинепервоначальное значение фразеологизмов, топонимание хотя бы их функции (например, вданном случае забыто было первоначальноезначение, но оборот совершенно правильноупотреблялсяпотрадициивсвоейпервоначальнойфункцииприветствия-пожелания во время еды).В настоящее время при слабой разра-ботанности вопроса о субстратной фразе-ологии, как и семантике вообще, трудносказать о том, насколько она характерна длятех или иных языков-преемников и чемопределялась ее большая или меньшая рас-пространенность в них. Как указывают на это ипримеры воздействия грамматики субстрата наязык-преемник,случаисемантическоговоздействия субстрата (за исключениемлексики и фонетики) принадлежат к наиболеетипичным.В принципе, здесь, очевидно, остается всиле то, что было сказано о других типахвоздействия субстрата и тех причинах,которые могут его ограничивать. Однако всвязи с преобладанием калькирования вобласти фразеологизмов, по-видимому, вданном случае не так действенны в качествеограничительныхсоциолингвистическиеобстоятельства, поскольку ничто не мешалопроникновению«переодетых»фразеологизмов, в особенности в областьфольклора, народного творчества и народно-разговорнойречи,какчистовнут-рилингвистические причины, то «морфоло-гическое сито», структурно-грамматическиеособенности языка, которые могли мешатькалькированиюфразеологизмаиегоответвлений в том объеме, в каком он былсвойствен языку-субстрату (Ткаченко, 1979, с.233). Так, на основе данных других финно-угорских языков можно предположить, чтомерянский парный глагол, продолжающий ф.-уг. *е1а(-)-ио1е(-) «жить-быть», мог выступать,причем как в прошедшем, так (возможно, дажечаще) и в настоящем времени, кроме зачина, вмедиальной сказочной формуле со значением:О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку«Жил-был (жили- были)…» или «Живут-суть,живут-суть», — ср. кар. Е1еЪЪ1Ь-о1д1Ь, lahtiIvan Багоvic «Жили-были, поехал ИванЦаревич…» (КНСЮК 145); Sie eletah, ollah,eletah, ollah… «Там живут, суть, живут, суть…»(КНСЮК 419) и, видимо, и в обороте созначением «Как живешь-еси?» (« рус. «Какпоживаешь?») (ср. эст. Kuidas etate^lete? «Какживете-есте?» VES, lk. 135). Однако ввидуотсутствия в русском в это время личных формглагола «быть» в настоящем времени, а такжеего несрифмованности с глаголом «жить» втом же времени, что мешало образованию ифункционированию парного слова в данныхформах, в русском языке эти особенности,постулируемые внутренней формой языка-субстрата, как в языке- преемнике, не смоглибыть реализованы. Таким образом, длявключениясубстратнойфразеологии,очевидно, наиболее важными должны былибыть те сугубо внутренние структурно-грамматические свойства языка-преемника,которые давали возможность ее адекватнокалькировать (они же давали о себе знать и вслучае грамматического. влияния языковогосубстрата).***Рассмотрение известных современнойнауке фактов языкового субстрата позволяетприйти к ряду выводов, касающихся каксоциолингвистическихпредпосылокеговозникновения, так и особенностей его вли-яния на язык-преемник.1. Опираясь на научную методологиюотечественного языкознания и результатысовременных исследований субстратных язы-ков, следует решительно отвергнуть в качествеидеалистических и неприемлемых как взгляды,наоснованиикоторыхотрицаетсясуществование субстрата и его влияний, так ивзгляды, в которых это влияние какбиологически обусловленное абсолютиви-зируется и преувеличивается. Единственноприемлемым является историко-материали-стический подход к явлению субстрата, прикотором он как всякое исторически обус-ловленное явление рассматривается в не-разрывной связи с историей общества,пользующегося определенным языком (язы-ками) и претерпевающего процесс сменыязыков и их изменений. Исследователь язы-ковых субстратов с необходимостью долженучитывать как сугубо (внутри)лингвисти-ческие, так и социолингвистические об-стоятельства, связанные со сменой языка,возникновением и влиянием субстрата. Приотсутствии подобного всестороннего подходаон может упустить в этом сложном идиалектическипротиворечивомпроцессесамое существенное.2. Возникновение субстрата являетсяследствием взаимодействия двух языков,пришлого и местного, при расцвете и экс-пансии первого и одновременном упадке исвертывании второго, в своих пережиточныхэлементах становящегося субстратом первого.Этому предшествует период двуязычияносителей местного языка, который послеокончательного упадка местного языказавершаетсяокончательнымпереходомбывших его носителей к новому одноязычию— исключительному пользованию языком,вытеснившим первый местный язык.3. Смена языка, завершающаяся победойодного из языков и полным выходом изупотребления другого, становящегося суб-стратом языка-победителя и преемника, яв-ляется в конечном счете результатом кризисаэтнического общества, носителя (будущего)субстратного языка, что отражается и наразвитии этого языка, приходящего в упадоквместе с обществом, которое он обслуживал.4. Вновь возникшее общество, образо-вавшееся путем слияния местного и пришлогоэтнических элементов, не может, однако,вместе с местным языком отказатьсяполностью и от местной материальной идуховной культуры с ее ценностями. По-скольку носителем этой культуры являетсяместный язык, часть из его элементов не-избежно, вольно или невольно, включается вязык-преемник, что не может не отдалить егоот своего исходного состояния.5. Впоследствии этот новый идиом,образовавшийся в результате слияния ис-ходной формы языка-победителя с языковымсубстратом, пережитками местного языка, присоответствующейсоциолингвистическойситуации может стать отдельным языком.6. Как показывает языковая история,именно языковые субстраты, разные на разныхтерриториях,приширокойэкспансиипервоначально единого языка (например,латинского) могут стать одной из главныхпричин, — если не самой главной, — егораспада на ряд родственных языков (например,романских). Следовательно, субстрат, являясьостатком отмершего языка, способствуетодновременно зарождению новой языковойжизни, возникновению нового языка.7. Таким образом, по крайней мере дляЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Проблема языкового субстрата199части языков можно констатировать две линиинаследственности(преемственности)—основную генетическую и субстратную.Первая из них связывает язык с определеннойязыковой семьей (группой), вторая являетсяопределяющей для него как для отдельногоязыка, входящего в нее.8. Языковые субстраты, связывая суще-ствующие современные языки с предшествую-щими языками тех или иных территорий, от-ражают в себе историческую преемственностьязыков и культур на этих территориях.9. Влияние субстрата на язык-преемникзависит не только (и не столько) отзначительности народа, носителя субстратногоязыка и развитости его культуры, а и (сколько)отдальнейшейсоциолингвистическойситуации, в которой язык-преемник будетнаходиться.Приегоизолированном,территориально обособленном положениисреди родственных языков элементы субстрата(особенно материальные) имеют большевозможностей в нем закрепиться. В случаетесной связи с родственными языками ивоздействияпредшествующейосновной(генетической) традиции многие из нихустраняются.10. Воздействие языкового субстрата наязык-преемник происходит на всех уровнях и вдвух формах — материальной и семантической(модельно-функциональной). Первая форма внаибольшей степени характерна для влияниясубстрата на уровне фонетическом илексическом, вторая — на грамматическом ифразеологическом.200О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуИСТОРИКО-СОЦИОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙКОММЕНТАРИЙ К МЕРЯНСКОМУ ЯЗЫКУПредметом специальных социолингви-стических исследований являлись до сих порживые языки с беспрерывно производимымиустными и – в случае их наличия -письменными текстами, особенности созданиякоторых увязывались с особенностями жизниобщества в целом и его отдельных социальныхслоев. Подобные исследования получилиширокоераспространениесравнительнонедавно, в основном после второй мировойвойны. Однако ввиду их интенсивности кнастоящему времени накоплен значительныйопыт их проведения, разработана и методикаприменительно к большому и разнообразномуматериалу соответствующих обследованныхязыков.Гораздо хуже обстоит дело с мертвымиязыками, также нуждающимися в социо-лингвистическом освещении хотя бы основныхэтапов их истории. Особенно малосделано для социолингвистического изученияисчезнувших субстратных (как правило, бес-текстных) языков, важных как существенноедополнение к истории языков (прежде всегосвоих языков-преемников), и для осмыслениядовольно частого в истории процесса сменыязыка,сопровождаемогопроцессомсубстратизации отмирающего языка, вхож-дением его пережиточных элементов в сме-няющий его язык-преемник. Задача историко-социолингвистического исследования или,точнее, комментирования этих самих по себенепростых процессов в данном случае ус-ложняется дополнительно скудностью какязыковых фактов, которыми располагает на-ука, так и чисто исторических данных обэтносах, носителях субстратных языков. Этовызвано тем, что на исчезающие языки, ли-шенные в период их отмирания какой-либосоциальной престижности, до последнего вре-мени (т.е. в основном до XIX-XX вв.) обычноне обращали особого внимания, тем более неподвергали тщательному анализу обсто-§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§Срединемногих работ, составляющих здесь исключение,следует назвать монографию А.Н.Гаркавца, гдевнимание обращено, правда, прежде всего навнутриязыковуюсторонуконтактов,однакоучитываетсяивнешнеязыковая(социолингвистическая) ситуация (см. Гаркавец,с. 3-21, 91-93).ятельства их исчезновения. Особенно этоотносится к языкам, отмершим в древностиили средневековье. Тем не менее при всейсвоей сложности задача историко-социо-лингвистическогокомментированиядоступных (реконструированных) явленийсубстратных языков должна ставиться ирешаться лингвистикой хотя бы в том объеме,в каком это возможно в настоящее время. Еслив отношении современного, доступного непос-редственному обследованию материала можнонаблюдать как социолингвистические про-цессы, так и их последствия, то при историко-социолингвистическомкомментированиизадача состоит в том, чтобы, используя(социо)лингвистические последствия, следысоциолингвистическихпроцессов,повозможности постараться воссоздать этипроцессы. В этом заключается, в частности, ипредлагаемый ниже комментарий сохраненныхв русском языке мерянских языковых фактов,лингвистическомуреконструктивномуисследованию которых была посвященапредшествующая работа автора.Методика историко-социолингвистичес-кого комментария к фактам реконструируемыхисчезнувших субстратных языков, к числукоторых относится и мерянский, имеет своюнесомненную специфику. Для максимально до-стоверного воссоздания на основе рекон-струированных фактов кроющихся за нимисоциолингвистических процессов исследо-ватель использует прежде всего известныйметод «слов и вещей» (Worter und Sachen),опираясь при этом в первую очередь налексику отмершего языка, но не только на нее,а и на все другие достаточно выразительныеязыковые элементы. Так же, как, например, наоснове реконструированных элементов любогопраязыка (в частности,******************************************************** Ткаченко О.Б.Мерянский язык. – Киев: Наук. думка, 1985. -207 с. (наст. изд., ч. 1). В дальнейшем присоциолингвистическом комментировании тех илииных фактов мерянского будет делаться ссылка насоответствующие страницы настоящего издания безаргументациичистолингвистическойдос-товерности рассматриваемых фактов, так какнеобходимые доказательства содержатся там.Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку201праславянского) ученые получают сведения орасположении прародины, ее растительности,животном мире, занятиях этноса, носителяпраязыка, особенностях его общественногостроя, контактах с носителями других языков,с помощью реконструированных элементовсубстратного языка можно получить сведенияо его внешней истории, социолингвистическихситуациях, в которых он находился. Уже одинвнимательный анализ лексики и обозначаемыхею реалий дает много для понимания жизниизучаемого народа, в том числе и в периоды,недоступные пока для истории. Среди прочихфактов с помощью этих данных выясняется ицелый ряд социолингвистических особен-ностей существования языка. Немало ценногов этом отношении дают, помимо лексики,также фонетика и грамматика языка,позволяющие установить особенности какгенетических связей языка, так и взаимо-отношений с другими языками, вступавшими сним в контакт. Следовательно, данные дляисторико-социолингвистического комментарияможно извлечь из самого подлежащегокомментированию материала субстратногоязыка. Однако есть еще два источника,помогающие воссозданию внешней (соци-олингвистической) истории языка и одно-временному уточнению тех сведений, которыеможет дать материал комментируемого языка,его лингвистические факты. Это, с однойстороны, факты истории этноса, носителяязыка, в данном случае мерянского, с другой -аналогичные факты из истории и современногосостояния других лучше известных народов иязыков.Даженебольшоеколичествоисторических фактов дает возможностьсделать более достоверными те данные,которые извлекаются из языкового материала,конкретизирует и уточняет его показания.Привлечение современных и историческиханалогий, сопровождаемых необходимымиоговорками, указывающими на степеньблизости и оправданности этих аналогий ксоциолингвистическомуположениюсубстратного языка, позволяет также доизвестной степени восполнить неполноту техданных, которые можно извлечь из двухдругих источников. В целом историко-со-циолингвнстический комментарий, разумеется,только выигрывает от полноты сведений,предоставляемых каждым из трех указанныхисточников, в первую очередь от 202количества языковых и исторических фактов.Однако ясно и то, что, поскольку историко-социолингвистическийкомментарийвымершего языка требует слишком большихусилий, несоизмеримых с теми, которые не-обходимы для социолингвистического ис-следования живого языка, далеко не каждый изреконструированных фактов дает возможностьпрокомментироватьегоссоцио-лингвистической точки зрения. Отсюда ста-новится понятно, что по количеству иссле-дованных фактов историко-социолингвисти-ческое комментирование должно всегда не-избежно отставать от чисто лингвистическойреконструкции субстратного языка. Этовытекает хотя бы и из того, что прежде, чемстать объектом историко-социолингвистичес-кой интерпретации, каждый факт субстратногоязыка должен быть реконструирован иаргументирован как принадлежащий ему.Историко-социолингвистическийком-ментарий к мерянскому языку предполагает впервую очередь ознакомление с даннымимерянской истории, которая образует как бырамку для собственно социолингвистическогокомментария к явлениям языка, прежде всего ктем из них, которые относятся к его внешнейистории. Ввиду того, что в настоящее время обистории мери можно говорить только в самыхобщих чертах, так как здесь еще имеетсяслишком много пробелов, автор остановитсятолько на контурах этой истории. Наиболееестественным итогом рассмотрения, с однойстороны, истории мери, а с другой, социо-лингвистического комментирования фактовмерянского языка, относящихся к его внешнейистории,представляетсяпериодизациямерянского языка, возможная на данном этапеего исследования и изученности. Следующаячастьисторико-социолингвистическогокомментария посвящена фактам мерянскогоязыка, связанным с его внутренней историей,прежде всего тем из них, в которых отраженыизменения, произошедшие в его структуре присубстра- тизации этого языка, т.е. приотмирании его в качестве особого финно-угорского языка и превращении в своихсохранившихся элементах в субстрат русского(главным образом диалектного) языка.Одной из необходимых частей в струк-туре работы является также заключение.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуКОНТУРЫ МЕРЯНСКОЙ ИСТОРИИМерянский (друс. мер(ь)скый) язык (мер.*meran jelma(-e)), ныне один измертвых финно-угорских идиомов, в периодсвоего наибольшего распространения занимал,видимо, территорию современных централь-ных областей европейской части России -Ярославской, Костромской, Ивановской (пол-ностью), Калининской [с 1991 г. – Тверской. -Прим. ред.}, Московской, Владимирской(частично) и, возможно, некоторые землисмежных с ними районов Вологодской,Кировской и Горьковской [с 1990 г. – Ниже-городской. – Прим. ред.} областей. Площадьэтой территории составляет приблизительно233 тыс. кв. км, что при сравнении с этни-ческими территориями наиболее крупныхфинно-угорских народов соответствует 2/3территории Финляндии (337 тыс. кв. км), болеечем вдвое превышает площадь Венгрии в еесовременных государственных границах (93тыс. кв. км) и более чем в пять разпространство, занимаемое Эстонией (45,1 тыс.††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††Так,видимо, передавалось понятие мерянский язык по-мерянски,гдепервоеместозанималонесогласованное определение в род. пад. ед.числа meran «(букв.) мери» от им. пад. ед.числа mera «меря», определяющее слово jelma(-e)«язык», следовательно, meran jelma(-e) «(букв.)мери (= мерянский) язык». Как аналогию ср.соответствующиеназванияязыковфинского,эрзянского и мокшанского в финском, эрзянском,мокшанском языках: фин. suomen kieli «(букв.)суоми (род. пад. ед.ч.) язык», эрз. эрзянь (<*erzan) кель «(букв.) эрзи язык», мокш. мокшень(< *mokSen) кяль «(букв.) мокши язык».Обоснование формы род. пад. ед. числа (вданном случае mera-n) и слова jelma(-e) «язык»см. на стр. 67 и 118-119 наст. изд. Чтокасается конечного -a в слове mera «меря», тона него с определённостью указывает характерноеколебание между ’-а (-я) (а со смягчениемпредшествующегосогласного)и-е,-ср.славяно-русское Меря при Merens («мерян») уготского историка Иордана (см. с. 9 наст.изд.). Слово мерянский в русском языке какнаиболее правильное и желательное должно иметьударение мерянский (ср., в частности, егоотражениевстихотворенииГ.В.Божковой,помещенномвначалеэтойкниги).Менееоправданноискорееошибочноударение«мерянский»,возникающееподвлияниемиспанский,итальянский, мексиканский и под. (Прим. авторак наст. изд.)поверхностной аналогии ударений типакв. км). Максимальное количествоносителей мерянского языка в период егонаибольшего распространения, т.е. до временипереселения на мерянские земли восточныхславян,когдапостепенноначаласьславянизация мери, в абсолютных числахустановить пока невозможно. Очевидно, дажепринимая во внимание редкость заселенияэтой обширной территории, следует считатьсяс тем, что население это было довольнозначительным и, по-видимому, по численностиприближалось к наиболее крупным тогдашнимфинно-угорским племенным группам -прибалтийско-финской,венгерской,мордовской. На это указывает, с однойстороны, большое количество сохраняющихсядо сих пор мерянских местных названий, а сдругой, то обстоятельство, что мерянскоенаселение должно было увеличиться за счетассимилированных мерей индоевропейскихносителей фатьяновской культуры.Археологические данные современнойнауки позволяют считать возможным сфор-мирование мери в отдельное финно-угорскоеплемя (племенной союз) на своей историческизасвидетельствованной территории уже в 1тыс. до н.э. (История СССР, с. 312-314).Непосредственными предшественниками мерина той же территории были, очевидно,индоевропейцы, представители так называемойфатьяновской культуры, вытесненные иассимилированные пришедшими с востокафинно-уграми, предками мери (Крайнев, 965-969). Включение в состав этой части финно-угров(протомери)индоевропейцев-фатьяновцевмоглоспособствоватьихокончательному обособлению от другихфинно-угорских племен. Первое историческоеупоминание о мере готского историка Иордана‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ В данномслучае речь идет о сплошном основном массивемерянскойэтническойтерритории,языковыеданныескоторойиявляютсяпредметомнастоящего исследования. Здесь не учитываютсяте, возможно, существовавшие за его пределамиболее или менее значительные островки, гдемогли проживать носители мерянского (или близ-кородственного ему) языка, как и та часть мери,которая по существующему преданию, стремясьизбегнутьхристианизации,переселиласькмарийцам или мордовцам (см. наст. изд., с. 9,10).Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку203204О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку(VI в. н.э.), где меряне (Мегепв «мерян»)(Иордан, с. 150) упоминаются среди племен,платившихданьготскомукоролюГерманариху, несомненно свидетельствует осуществовании в это время мери какотдельногофинно-угорскогоплемени.Следующие упоминания о мере относятся ужек IX-X вв. и появляются в древнерусскомисторическом источнике – Ипатьевскойлетописи, где о ней сказано как о союзникевосточных славян, – в связи с собиранием даниварягами с древнерусских и соседних с нимиплемен (859 г.), по поводу походов Олега наКиев (882 г.) и на Цареград (907 г.), в которыхнаряду с варягами и восточными славянамипринимала участие и меря (Ипат. лет., с. 16, 17,21). В другом древнерусском летописномисточнике о мере говорится как об особом эт-носе со своим языком, выделяемом на фонедругих финно-угорских племен, известных вXI в. восточным славянам: «… а на Ростовскомозері Меря, а на Клещині Озері Меря же; а поОці ріці, гді потече в Волгу же, Мурома языксвой, и Черемиси свой язык, Моръдва свойязыкъ…» (Лавр. лет., с. 10-11). На основании, вчастности, того, что после X-XI вв. меряперестает упоминаться в древнерусскихлетописных сводах, в дореволюционныхотечественных работах бытовало мнение, что ктому же периоду относится и полнаяассимиляция мери восточными славянами(Корсаков,с.63-64).Этомнение,встречающееся иногда и в некоторыхзарубежных работах даже в 60-х годах 20-оговека (Пёсву, S. 145), в свете исследованийсоветскихисториковследуетпризнатьустаревшим. Данные этих исследований,опирающихся на неиспользованные ранееисторические источники, показывают, что ипосле событий IX-X вв., упомянутых вИпатьевской летописи, меря еще долгосуществовала на своих землях, куда с X-XI вв.сталипроникатьвосточныеславяне(Горюнова, с. 5).Тем не менее и при том, что современнойисторическойнауке(ивчастности,археологии) удалось в какой-то степенирасширитьпредставлениеобисториимерянских племен, имеющиеся в настоящеевремя о них сведения не отличаются особымбогатством. Сведения эти крайне отрывочны,фрагментарны. Скудность имеющихся внастоящее время исторических сведений омере, – скудность, возможно, не столькодействительная, сколько вызванная тем, что204вопросом этим мало интересовались, – не даетпока возможности с точностью ответить дажена основные вопросы, относящиеся к внешнейистории мерянского языка. Если вполнеестественно и менее ощутимо отсутствиесведений о времени возникновения мерянскогоязыка, вполне объяснимое сложностьюпроцесса образования отдельного языка, тоуже менее терпимо отсутствие указаний надату его окончательного исчезновения.Касательно этого существуют лишь косвенныеданные. Логично предположить, что посколькув XIIIXVI вв. можно обнаружить подокументам наличие т. наз. мер(ь)ских станов,где, очевидно, проживали группы еще нерусифицированного мерянского населения,причем эти мерянские острова отмечаются навсем пространстве былого расселения мери отего крайнего запада до востока (села МеряСтарая и Меря Молодая к западу от Москвы,мер(ь)ский стан на р. Нерль, мерецкий стан у г.Кашина, мер(ь)ский стан по р. Костроме у еевпадения в Волгу (к западу от г. Костромы),мериновская волость по р. Мере, к северо-востоку от г. Кинешмы), то в этот периодследует считаться как с фактом существованияэтнически особых по отношению к русскимгрупп мери, так и, по- видимому, ссохранением среди этих групп мерянскогоязыка. Косвенное указание на возможностьналичия еще одного мер(ь)с- кого стана по р.Унже, причем в документе середины XVIII в.,дает основание предположить, что, вероятно,мерянский язык употреблялся в отдельных,наиболее удаленных, местностях еще в XVII идаже начале XVIII в. (Третьяков, с. 135-137).При этом ничто не указывает на то, что мерян-ский язык в период его использования наотдельных языковых островах употреблялсятолько в границах отмеченных мер(ь)- скихстанов. Так, по-видимому, кроме них, одним измест его длительного употребления мог быть г.Галич и окрестные села, хотя ни в одномдокументе эта местность не фигурирует какмер(ь)ский стан. О том, что Галич мог бытьместомзначительногососредоточениямерянского населения, длительное времясохранявшегомерянскийязык,свидетельствует то, что Галич в средние векаименовался Галичем Мер(ь)ским, а также тообстоятельство, что у галицких рыбаков долгоевремя спустя после их полной русификациибыл в ходу особый тайный елманский язык,часть слов которого, являясь явно финно-угорской, отличалась в то же время от нихО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкусвоеобразнойформой,позволяющейпредположить их мерянское происхождение(ср. хотя бы слово елманский от мер. *]е1ша(-э)(род. пад. ед.ч. *]е1ша(-э-)п) «язык», – мар.йнлме, манс. нёлм (нёлум), хант. Па1еш, венг.пуе1ч, саам. К Паіїте «рот» < ф.-уг. *Па1та)(Попов, с. 101; MSzFUE, 1. 480). Очевидно,елманский язык как «тайный язык»,профессиональное арго, свидетельствует осуществовании у части жителей г. Галича и егоокрестностей русско-мерянского двуязычия.Поскольку их «тайный язык» сохраняетмерянские включения, его до известнойстепени можно рассматривать как результатсоциально-лингвистическойтрансформацииотмирающего мерянского языка. Фиксацияряда,по-видимому,мерянскихпопроисхождению слов или выражений (иногда всоставе соответствующих арго) в русскихговорахУглича,Нерехты,Кинешмы,Солигалича и Пошехонья, расположенных набывшеймерянскойтерритории,свидетельствует о возможности длительногосохранения отдельных групп меряноязычногонаселения в целом ряде местностей бывшеймерянской этнической территории. В силуэтого при окончательном угасании мерянскогоязыка отдельные его носители могливстречаться в разных местах этого довольнообширноговпрошломэтническогопространства. В связи с тем, что, скорее всего,последние группы носителей мерянского языкарасполагались на крайнем его северо-востоке(в бассейне р. Унжи), с наибольшим вероятиемздесь же проживали и последние единичныеего носители. Известно, что с 20-30-х годовXVIII в., еще во времена царствования Петра I,началось усиленное изучение языков России,особый размах получившее в царствованиеЕкатерины II и отразившееся в издании«Сравнительного словаря всех языков инаречий, по азбучному порядку рас-положенного» (СПб., 1787-1789, ч. 1-2) (Фе-октистов, с. 11-25). Однако, поскольку средисобранных материалов данных по мерянскомуязыку нет, есть основание полагать, чтопоследние группы носителей мерянского языкадолжны были исчезнуть до 20-30 годов XVIIIв., существование же отдельных носителеймерянского языка могло еще продлиться досередины XVIII в., хотя едва ли жизнь кого-либо из них пересекла этот рубеж. Такимобразом, предельно возможным срокомсуществования мерянского языка следуетсчитать первую треть XVIII в., в крайнемслучае первую его половину. Под мерянскимязыком, естественно, здесь понимается – дажепри наибольшем насыщении его русскойлексикой – сохранение прежде всего мерянскойграмматической системы, согласно правиламкотороймоглистроитьсявслучаенеобходимости новые мерянские устныетексты. С тех пор как со смертью последнихносителей языка такое умение исчезло и дажепри большой насыщенности мерянскойлексикой новые тексты, включавшие ее, сталистроиться только по правилам русскойграмматики, с использованием только еесловоизменительных парадигм, – причемостаткимерянскойфлексииуженеосознавались как таковые, – можно говорить иоб окончательном прекращении жизнимерянского языка, хотя сохранившиеся всоставе различных видов русского языка какегосубстратныевключенияэлементымерянского языка еще продолжали (ипродолжают)посмертное(послеегоисчезновения) существование. При решениивопроса о временных и пространственныхрамках существования мерянского языкавниманиеисследователей,естественно,приковывается к той основной, наибольшеймассе мерянского населения, которая под-верглась славянизации (> обрусению). Приэтом совершенно упускаются из виду судьбытой части мери, которая, стараясь избежатьхристианизации, переселилась на восток, кмарийцам или мордовцам, и последний раз подназванием «ростовской черни» упоминается всвязи с осадой Казани Иваном Грозным (1552г.) в «Истории о Казанском царстве».Посколькувдальнейшемкакие-либоупоминания об этой части мери прекращаются,следует считать, что в период с середины XVIдо второй половины XVIII в. (когда началосьизучение мордовских и марийского языков) этаеечастьподвергласьокончательнойассимиляции. Вопрос исследования остатковэтой части мерянского языка еще болеесложен, чем основной его части, котораярастворилась в русском, что связано с гораздоменьшим количеством его носителей, срастворением его в родственном языке(языках),чемумоглопредшествоватьзначительноесближениемерянскогосмарийским (либо мордовским), и, наконец, стем обстоятельством, что сами марийский имордовские языки стали фиксироваться восновном после исчезновения этой части мериЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку205206О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкус ее языком.На основании косвенных данных – со-хранения этно-языковых мерянских «ост-ровов» (т. наз. мер(ь)ских станов) в XVXVI, асудя по упоминанию об одной из них(«Георгиевская (церковь), что в Мерском(стане)») в документе первой половины XVIIIв., еще в XVII и, вполне возможно, началеXVIII – можно полагать, что мерянский языкпосле проникновения славян на мерянскуютерриторию продолжал на ней сохранятьсявместе с его носителями, мерянским этносом,на протяжении не менее 7-8 веков. Ввиду тогочто ни в предшествующий, ни в этот периодистория не отмечает никаких славяно-мерянских конфликтов, а если бы они были, тонеизбежно как-то бы себя проявили при, по-видимо- му, значительном местном населении,естьполноеоснованиесчитать,чтососуществование пришлого славянского иместного мерянского населения было вполнемирным. Историкам еще предстоит решить этупроблему. Пока можно высказать по этому по-воду только предварительные предположения.Очевидно, обе части местного населения, во-первых, в силу разницы в своих занятиях(меряне – скотоводы, рыбаки и охотники,славяне – в основном земледельцы) и ввидубольших незанятых территорий, которые впервую очередь заселяли славяне, могли немешать друг другу, во- вторых, обе частинаселениявкакой-тостепенибылизаинтересованы друг в друге, а этообстоятельство заставляет народы жить мирнои находить возможность избегать конфликтов.Повсейвидимости,этобыливзаимоотношениясоюзников.Ссо-ответствующими поправками по отношениюко времени и обстоятельствам здесь невольнонапрашивается аналогия Рима и его союзниковвпериодроманизацииАпеннинскогополуострова. В данном случае, забегая вперед,как и там, при совершенно мирном характеревзаимоотношений, а, может быть (и скореевсего), именно благодаря ему, произошлапостепеннаяассимиляцияоднойчастинаселения другой. Можно попытаться в то жевремя ответить на вопрос по поводу того, чтовынуждало славян и мерян искать подобногосоюза и быть заинтересованными в мирных§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ *****************************отношениях.По-видимому,меря,расположенная на важных торговых путях иподвергаемая угрозе с двух сторон (с запада состороны варягов, а с востока – булгар),нуждаласьвпомощисоюзника,заинтересованного, как и меря, в защите отэтих сил. Такими естественными союзникамидолжны были стать славяне, которые, с однойстороны,укрепилисвоипозициидинастическими связями с варягами, превративварягов из врагов в союзников, с другой, -успешной борьбой с Булгарским, как ранее сХазарским государством. Со своей стороныславяне, проникавшие в мерянские земли,нуждались в том, чтобы здесь, в сравнительноспокойном крае, куда они уходили с юга, с зе-мель, подвергавшихся беспрерывным ударамкочевников, они встретили мирное идружественное, союзное с ними население, ане враждебное, готовое вступить в союз как сродственными соседними финно-угорскимиплеменами, так и с враждебными славянамбулгарами. Обе причины привели как кследствию к сложившемуся здесь славяно-мерянскому симбиозу. Мирно сложившийся иразвивавшийсяславяно-финно-угорский(мерянский) симбиоз повел к срастанию обеихсоставных частей в одно этно-языковоеединство с перевесом славян, что явилось§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§25*****************************Признаваявсюважностьэтоговопроса,ввидуегочрезвычайнойсложностиавторданногоисследования его не касается.206О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкупредпосылкой дальнейшей постепенной сла-вянизации местного мерянского населения.Важными причинами, обусловившими именнотакое направление ассимиляционного про-цесса, были количественный перевес славяннад здешними финно-уграми, а вместе с тем иболее высокий уровень их экономики,социального строя и культуры по сравнению ссоответствующими явлениями у местныхфинно-угров (Третьяков, 1970, с. 116,154). Эти вполне объективно дей-ствовавшие причины сопровождались обсто-ятельством, не зависящим от волго-окскихфинно-угров (мери) и славян, но вызвавшимусиление притока последних на отдаленныемерянские земли. Этим обстоятельством былуход славян из южных древнерусскихобластей, подвергшихся в XI-XII вв. жестокимударам кочевников. По-видимому, сла-вянизация мерян могла быть особенно усиленапоследствиями золотоордынского нашествия,которое, с одной стороны, вызвало еще болеемассовый уход славянорусского населения наздешние земли, создав тем самым ещебольший его перевес над мерянским, с другойже, отрезало мерю на длительный период отродственныхфинно-угорскихнародовПоволжья и Приуралья, связи с которыми вбыломмогливизвестнойстепениподдерживать и питать здешнюю финно-угорскую культуру.Таковы были в основных чертах об-стоятельства внешней истории мерянскогоязыка, та социолингвистическая ситуация, вкоторой он находился в наиболее известныйнауке исторический период его существованияи которая вызвала постепенную славянизациюего носителей, что привело впоследствии,после более или менее длительного периодамеряно-славянского двуязычия, к вытеснениюмерянского языка славяно-русским. В этойвнешней истории не совсем ясным остается,однако, положение мерянского языка поотношению к славянорусскому. Не вполнепонятно (во всяком случае с первого взгляда),есть ли основание в данном случае говорить оюридически и социально равноправномположении обоих этнических элементовВладимиро-Суздальского (> Московского)княжества, славяно-русского и мерянского. Ссовременной точки зрения, поскольку в каче-стве официального, в том числе письменного,языка с самого начала здесь употреблялсятолько славянский, можно было бы говорить означительном неравноправии славяно-русског††††††††††††††††††††††††††† Там, где у и мерянского этнолингвистических элементов.славяннебылоподобногоколичественного Однако подобный взгляд был бы в данномперевеса над финно-уграми, частично и в связи с случае неправильным, анахроничным, являясьтем, что соответствующие финно-угорские народымеханическимперенесениемположения,не располагались, как меря, в направленииосновногопотокарасселенияславян, создавшегося в мире к XIX-XX в., в периодбуржуазных,апозднеесоответствующие финно-угорские народы (финны, возникновенияэстонцы,мордовцы,марийцы)продолжают социалистическихнаций, на совершенносуществовать до сих пор, развив при этом, как,другой исторический период, средние века,например, финны и эстонцы, чрезвычайно высокуюматериальную и духовную культуру. Характерен в когда в лучшем случае происходило толькоэтом отношении пример двух городов, Ярославля и зарождение народностей эпохи феодализма, за-Тарту,заложенныхЯрославомМудрым частую же еще сохранялись в какой-то степенисоответственно в 1010 и 1030 гг. и названных вунаследованные от родо-племенного строячесть его именами, славянским (языческим) игреческим (христианским) Ярославлем (-городом) племена или племенные союзы. В связи с этим,такжезначительнойдиалектнойи Юрьевом (-городом). Оба города заложены на аместе финно-угорских поселений, мерянского и раздробленностью языков, как и с отсутствиемэстонского, но в то время как первый давно сталпозднейшей,связаннойспериодомодним из центров русской (славянской) культурыформированиянацийтенденцииобразования(в частности, колыбелью русского национальногогосударств, во всейтеатра),второйсталоднимизкрупнейших (одно)национальныхцентровэстонской(финно-угорской)культуры Европе (да и в Азии) в это время 207(Тартускийуниверситет,Сельскохозяйственнаягосподствовало тяготение к использованиюакадемия, знаменитый театр «Ванемуйне»). Тамже, где обнаружился перевес финно-угорской единого официального языка в пределахматериальнойи(или)духовнойкультурыи одного государства, а зачастую целого рядасоциального устройства над славянскими, как в государств. Этот язык далеко не всегда являлсябыв. Паннонии (Венгрии), славянское населениедаже языком того народа, которому в данномподверглосьпостепеннойфинно-уг-ризации,войдя в состав финно-угорского (венгерского) государстве принадлежала руководящая роль.и рядом, напротив, в ролинарода, причем наблюдались случаи как массовой, Сплошьтакииндивидуальнойфинно-угризации официального языка использовался как раз(хунгаризации)(ср. примерПетефи,славянинапоЧасть 2. Очерки теорииязыковогосубстрата.Комментарийк мерянскомуязыкународа только потому, что кязыкпокоренног†††††††††††††††††††††††††††обоим родителям: мать – словачка, отец – серб).Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языкуприходу народа-завоевателя (или вообще письменный язык, которым пользовалисьглавенствующего народа) в данную страну он славяне, был далеко не идентичен ихуже употреблялся в качестве письменного разговорному языку. Как известно, в качествеофициального языка, в то время как у народа- богослужебногоязыка,языкарелигии,завоевателя (народа главенствующего) по- восточные славяне использовали не свой, хотядобного языка еще не существовало. Так, и родственный, славянский язык, а языкгерманские племена (франки, бургунды, готы, южнославянского(древнеболгарского)лангобарды, вандалы), завоевавшие Римскую происхождения,церковнославянский(<империю, несмотря на свое вне всякого старославянский). Этот же язык в известной,сомнения господствующее положение (ср., в большей или меньшей, степени проникал и вчастности, длительный запрет на военную их светскую письменность. Таким образом,службу, распространявшийся на романское сами восточные славяне, проникавшие внаселение в завоеванных германцами римских мерянские земли, были поставлены в далеко непровинциях), которое им принадлежало во равноправное (в языковом отношении)вновь созданных ими государствах, бывших положение, например, касательно южныхримских провинциях Западной Римской славян (болгар и македонцев), где письменныйимперии, не использовали в качестве язык в то же время мог быть почти идентиченофициальных свои германские языки, что было местному народно-разговорному славянскомубы естественным и даже само собою языку. Все упомянутое позволяетразумеющимся с современной точки зрения, а с тем большим основанием характеризоватьприбегли как к официальному к латинскому положениеславянскогоимерянскогоязыку, т.е. к тогдашнему литературному языку населения Владимиро-Суздальского княжествазавоеванногоримского(романского) какравноправноеиименноэтимнаселения.Литовцы,создавВеликое обстоятельствомкняжество Литовское, также не использовали внем свой родной литовский язык в качествеписьменного официального, а применяли вданной функции язык присоединенных к Литвевосточнославянских,белорусскихиукраинских областей, местный официальный,т. наз. западнорусский, язык. Если подобнымобразом поступали в те времена даже народно-сти, занимавшие господствующее положение всозданных ими государствах, очевидно, несчитая, что подобное положение в чем-то ихущемляет, то вполне понятно, что поотношению к мерянским племенам, средикоторых поселились славяне, имевшие болееразвитую культуру и в том числе своюсобственную письменность, которой у мерян втотпериоднебыло,использованиеславянского языка в качестве письменного иофициального не могло восприниматься какпризнак их неравноправного со славянамиположения. Это положение не могло быть‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Следуетвоспринято как признак неравноправия, и полагать, хотя этот вопрос освещен хуже, чемдействительно (в свете хотя бы приведенных фактически существовавшее в то время уславяндревнерусско-выше примеров) им не было, и в связи с тем, восточныхцерковнославянское двуязычие, что далеко нечто, во-первых, сам мерянский язык, как идентичным народно-разговорному языку Северо-вытекает из выдержки из жития св. Леонтия о Восточной (Владимиро-Суздальской > Московской)былиупотреблявшийсяздесьтом, что он «ро- уськыи и мерьскыи языкъ Русивосточнославянскийписьменныйязык,добрі уміяше» (Житие, II), по-видимому, впредставлявшийсобойсвоеобразноекойне,устной, а отчасти и в письменной (например, связанное с какой-то ограниченной, а далеко непри богослужении) форме достаточно широко всейвосточнославянскойэтно-языковойупотреблялся во Владимиро-Суздальской Руси, территорией. Иначе трудно понять причины столь«быстрого»(попамятникамписьменности)Часть2. ОчеркиитеорииязыковогоКомментарийк мерянскому языкуа,во-вторых,потому,что и субстрата.тот официальны采‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡возникновения трех восточнославянских языков.объяснять то, что, несмотря на длительность,существование мерянского этно-языковогоэлемента на его землях, как и окончательноеисчезновениемерян,проходитпочтинезамеченным для истории.Последнее объясняется двумя основ-ными причинами. Первая из них заключается втом, что история в этот период, как и многовеков позже, хотя и была фактически историейпрежде всего трудовых масс, однако настраницах летописей и других историческихисточников фиксировалась главным образомкакисторияцарствующихдинастий,княжеских фамилий и господствующихклассов вообще, их взаимоотношений, войн,браков, генеалогий, разнообразных союзов,дипломатических переговоров и т.д. Поэтому осудьбахширокихнародныхмассвисторических источниках того времени можноузнать или по политическим действиямвозглавлявших их правителей, или в связи сразличными политическими или социальнымипотрясениями – войнами, восстаниями и т.п., вкоторых принимали участие эти широкиенародные массы. Вполне естественно, чтопоскольку мерянские племена, во всякомслучае к тому времени, когда они вошли всоприкосновение с восточными славянами, неимели каких-либо прочных, возглавляемыхмерянскойзнатьюгосударственныхобразований, а сама мерянская знать сталавливаться в ряды славяно-русской, выступать врамках созданных последней феодальныхобразований, княжеств и земель, то они как быпотеряли представлявшее их на страницахписьменных исторических источников соб-ственное лицо, собственную племенную (>национально-государственную) аристократию,отличную от русско-славянской. Тем самыммерянское население, существовавшее в этовремя, в значительной степени как бывыпадало из поля зрения истории. Однакопоскольку в то время – как во многом изначительно позже – было принято говорить нестолько об отдельных национальностях(этносах),населявшихтоилииноегосударство, сколько о самом государстве,исходя при этом из основной его народности,то вполне естественно, что то же самоеотносилось и к мерянскому населениюВладимиро-Суздальской (> Московской) Руси:оно выступало как часть русского населенияего земель (даже задолго до своей полнойэтно-языковой ассимиляции). Вторая причинатого, что меря как отдельный этническийэлемент почти не упомянута в исторических208источниках и исчезает (или почти полностьюисчезает) из них во многом задолго до своегодействительно полного исчезновения, зак-лючается в том, что меря как этническийэлемент не вступала в какие-либо конфликтысо славяно-русским населением. Единственнойвозможностью обратить на себя вниманиеисторика, летописца, хронографа у социальныхнизов (или «негосударственных» этносов),относящихся к тому или другому народу,являлось участие в каких- либо крупныхсоциальных событиях, таких, как восстания,войны,носившиеярковыраженныйнациональный или национальнорелигиозныйхарактер. Поскольку и в подобных событияхмерянское население отдельно от русско-славянского населения тех же земель неучаствовало, тем самым исчезал и еще одинважный повод для специального отраженияО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкужизнимеринастраницахисточников.Не менее сложной, чем вопрос о вре-менных пределах существования мерянскогоязыка и взаимоотношений мерянского иславяно-русского населения, является про-блема точных границ этнической территориимери и в связи с этим соседних иконтактировавших с ней народов. Толькоземли трех современных областей России былив прошлом несомненно полностью заселенымерей – Ярославской, Ивановской, Костромс-кой. Сюда же входила крайняя восточная частьнынешней Калининской [с 1991 г. – Тверской. -Прим. ред.] области (Кашинский р-н), где, судяпо существованию здесь особого мер(ь)скогостана, также обитала меря. В нынешнейМосковской области меря располагалась,исходя из соответствующих названий (Яхрома,Талдом), в северной части, а такжецентральной и юго-восточной (ср. топонимКоломна с ф. kalmisto «могила > могильник >кладбище») (Смолицкая, с. 81-82). Чтокасается юго-западной и западной ее части, тоздесь топонимы Московской и соседней с нейчасти Тульской области (р. Нара, увязываемаяс балтийским географическим термином nara«поток» (Поспелов, с. 125); р. Упа – лит. upe«река») указывают на их в прошломбалтийскоенаселение,преждевсегобалтийское племя голядь, обитавшее в этихместах.ДлясоседнейсМосковскойВладимирской области о мерянском населенииможно с уверенностью говорить только поотношению к местности, находившейся ксеверу от р. Клязьмы (Decsy, S. 148). В южнойчасти области в районе г. Мурома жила впрошлом мурома, видимо, одно из древне-мордовских племен. Как далеко к югу про-стирались земли мери и где они граничили сэтнической территорией муромы, на основанииимеющихся данных определить точно нельзя.Исходя из названия р. Вёкса, имеющегося вюжной части Вологодской области ивстречающегося также в Ярославской иКостромской, местах несомненного обитания§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§мери, можно считать возможным присутствиемери также в части прилегающих с севера ксовременным Ярославской и Костромскойобластям районов Вологодской области. Болеепроблематично обитание мери в граничащихна западе с нынешней Костромской областьюрайонахсовременныхКировскойиГорьковской [с 1990 г. – Нижегородской. -Прим. ред.] областей. Основываясь на данныхсовременнойэтнографии,атакжесвидетельствах топонимов, следов прошлыхобитателей земель, смежных с бывшимимерянскими, можно считать, что соседямимери до переселения в ее область восточныхславян были в основном финноугорскиеплемена. С юго-востока и востока соседямимери были марийцы. На северо- востоке сними могли граничить коми, в то время сильнопродвинувшиеся на запад. С севера, северо-западаивостокамерянскиеземлисоприкасались с областью прибалтийско-финских племен, очевидно, в основном вепсов,которые на северо-востоке, как часто вообщеприбалтийские финны, именовались чудью. Неисключено, однако, что в какой-то своей частиэта т. наз. заво- лоцкая чудь включала и другиеэтнические элементы, кроме прибалтийско-финских, в частности и близкие мере,которые не давали эту часть чудиотождествлять с вепсами в этническом, а,возможно, и языковом отношении. На югесоседями мери были мордовские племена -мурома, мещера, мокша и, может быть, вкакой-то степени эрзя. Только на западе и юго-западе меря соприкасалась с нефинно-угорскими (индоевропейскими), балтийскимиплеменами, главным образом голядью, наземли которых, как и на земли вепсов,проникли позже славяне, начавшие затемпереселяться на мерянскую территорию. Досвоего переселения на засвидетельствованнуюисториейтерриториюмеря(точнее,протомеря), как показывает анализ ее языка (очем ниже), очевидно, еще на финно-угорскойпрародине непосредственно контактировала спраугорскими племенами, в том числе******************************§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Некоторую аналогию к отражению существования мери висторических источниках представляет положение с отражением истории других финно-угорских народовна территории России. Если эти народы, действительно жившие в ту эпоху, о чем свидетельствуетпрежде всего их пребывание в настоящее время, и упоминаются в них (не намного чаще, чем меря), тообъясняется это в значительной степени тем, что эти финноугорские народы или значительно лучше,чем меря, сохранили свою чисто этническую языческую религию, что вызывало, в частности, конфликтыс царскими властями и православным духовенством (ср. существование языческих жрецов у марийцевеще в 20-е годы 20-ого века; сожжение языческих кладбищ у мордвы-терюхан в XVIII в.; социально-религиозное движение во главе с Алексеевым у мордвы в начале XIX в.; знаменитое мултанское дело,связанноеспровокационнымобвинениемудмуртоввчеловеческихжертвоприношениях),илиотдаленностью и одновременно экономической предприимчивостью этих народов (купцы и промышленникиу коми).Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку209предками обских угров и протовенграми. Неисключено, что в тот же период протомерямогла контактировать и с территориальноблизкими к праугорским племенам предкамисаамов. Таким образом, в своем прошлом меря,а точнее ее языковые финно-угорские предки,относясь к пра- окским (финско-мордовско-марийско-пермским) племенам и тяготея восновном к прибалтийско-волжской их группе,где занимала как бы промежуточное место, вто же время в силу длительных контактов вкакой-то степени сблизилась и с восточнойветвью финно-угров, прауграми. В даль-нейшем, переселившись на свою засвиде-тельствованную историей этническую тер-риторию и застав здесь индоевропейцев «фа-тьяновцев», меря их постепенно вытеснила, ачастично ассимилировала, став преемникомместного индоевропейского субстрата. Позже,как и все финно-угорские народы Поволжья,меря испытала известное воздействие состороны тюркоязычных булгар. Последнимнаиболеесильнымвоздействиембылоязыковое влияние со стороны восточныхславян, вызвавшее постепенную славянизациюмери и частично отраженное в остаткахмерянского языка, сохраненных русскиминародными говорами на постмерянскойтерритории.Все эти многообразные генетические иконтактные связи мерянского языка внастоящее время могут быть прослеженытолько с помощью единственного пока ис-точника его изучения – различных субстратныхмерянских включений в русском языке (в егоапеллятивахиономастике).Времяпроникновения этих включений в русскийязык занимает несколько веков, от IX-X вв.,когдавосточныеславяневпервыесоприкоснулись с мерей, до начала XVIII в.,когда мерянский язык предположительноперестал существовать и вследствие этогопрекратился приток в русский язык новыхмерянских слов. Период контактов славяно-русского языка с мерянским, таким образом,охватывает около 9-10 веков. Уже ввиду того,что за это время как славяно-русский, так имерянский языки должны были претерпеть рядизменений, возникает вопрос о периодизацииистории мерянского языка, которая длябольшей полноты и точности должна включить- в основном – доисторический период,предшествующийначалумерянско-вос-точнославянских контактов, и, условно говоря,послеисторический, важный вследствие того,что пока преимущественно только путем его210свидетельств, сохраненных в русском остатковмерянского языка, исследователь получаетвозможность судить о его истории. Вопрос опериодизации мерянского языка важен нетолько в связи с возможными изменениями вего внутренней истории, т.е. в изменениисамого мерянского языка, его структуры, а и всвязи с его внешней историей, заключавшейсяв изменениях в функционировании языка, егосоциолингвистической ситуации. Располагая внастоящее время только ограниченной суммойфактов и критериев внутренней историимерянского языка, его исследователь прирешении вопроса о периодизации его развития(конструктивногоидеструктивного)(Ткаченко, 1975, с. 158175) вынужденисходить в основном из данных внешнейистории. Так как подробная периодизациямерянского языка может быть осуществленатолько на основе конкретных языковыхфактов, которые будут изложены далее, здесьможно наметить главные ее ориентиры.Историю мерянского языка на основании тогонемногого, что известно об истории народа,его носителя, в связи с историей другихродственных и неродственных ему народов,можно разделить на три большие эпохи:1) протомерянскую, время от первыхпроявлений лингвистического своеобразияпротомерянского идиома еще в рамках финно-угорской языковой общности до первыхпредпосылок его преобразования в отдельныйфинно-угорский язык ввиду поселения мери насвоей исторически засвидетельствованнойтерритории (около 7-6 тыс. до н.э. до конца 2тыс. до н.э.);2) (собственно) мерянскую (от 1 тыс. дон.э. до 1730/50 г.);3) постмерянскую (от 1730/50 г. донастоящего и позднейшего времени). Хро-нологические рубежи первой эпохи образуетвремя от распада финно-угорского праязыка напрафинно-пермскую и угорскую ветви (ипредшествующее ему тысячелетие) до временипоселения мери на своей историческойтерритории. Хронологические границы второйэпохи образует время от появления мерянскогоязыка до его окончательного угасания,связанного со смертью последних носителей.Третья (постмерянская) эпоха связана современем после окончательного выхода изупотребления мерянского языка, когда он про-должает сохраняться только в виде своихсубстратных пережитков в составе русскогокак языка-преемника. Учет последней эпохинеобходим прежде всего потому, что покаО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкутолько на основе ее данных****************************** Ср.: «Топонимика… свидетельствует о принадлежностизаволоцкой чуди к прибалтийско-финской группе, с языковыми отличиями от карел, а отчасти и отвепсов, хотя последние несомненно входили частично в эти края» (Попов, с. 71-72).Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку211наука имеет возможность говоритьо всех предыдущих эпохах историимерянскогоязыка.Исходяизсугубо исторических данных, можнотакжеразделить(собственно)мерянскую эпоху на два более мел-киеподразделения-древнемерянскую и новомерянскуюпору. Первая из них охватываетпериод от 1 тыс. до н.э. до IXв., т.е. время от поселения мерина ее исторической территории допервыхконтактовсвосточнымиславянами, которые в этот периодужевступилисмерейвсоюзнические отношения (участиемери в походах Олега на Киев (881г.) и Царь- град (907 г.)), ноещенепроникалинаеетерриторию. Вторая относится кпериодуотXв.,временипроникновения на мерянские землипервых поселенцев из восточныхславян, до 1730/50 г., времениполногоугасаниямерянскогоязыка,связанногососмертьюпоследних его носителей.В этих достаточно широких временныхрамках устанавливаются более узкие -периоды,выделениекоторыхстанетвозможным после рассмотрения связанных снимисоциолингвистическихявлений,относящихся к внешней истории языка впротомерянскую и собственно мерянскуюэпохи.Бронзовые и серебряные украшения из Сарского городища и могильника. VI-XI вв. [22, cvp. 97,118]212О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуI. СОЦИОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙК ВНЕШНЕИСТОРИЧЕСКИМ ФАКТАМ МЕРЯНСКОГО ЯЗЫКА1.Начало протомерянскойэпохи. Проблема протомеряно-(пра)угорских (протовенгерских)языковых контактов.Их социолингвистическийхарактер (7-6 тыс. до н.э.)На основании подавляющего большин-ства своих исследованных черт (фонетических,грамматических, лексических) мерянскийобнаруживает себя как язык, наиболее тесносвязанный генетически с прибалтийско-финскими и волжскими языками, в частности впервую очередь, видимо, с прибалтийско-финскими и мордовскими, менее тесна связь смарийским языком, хотя в ряде отношений(например, фонетическом, особенно длявосточномерянских говоров) она не менееважна††††††††††††††††††††††††††††††. Эти данные, которыевряд ли смогут быть в корне опровергнуты,хотя, несомненно, возможны частичныеуточнения и конкретизация, дают основаниеотнести мерянский к финно-пермским, а ещеточнее к финским языкам (в широкомпонимании слова), противостоящим угорским.Однако тем самым еще не отрицаетсявозможность особых связей этого языка сугорскими как в их совокупности, так и сотдельными из них. Есть все основаниясчитать эти связи для мерянского языка немаргинальными или случайными, а весьмасущественными, поскольку черты общности,являющиеся, видимо, следствием контактовмежду (прото)мерянским и языками угорскойгруппы, распространяются не только налексику, обозначающую наиболее важныереалии, а и на грамматику или группу тесно сней связанных служебных слов. В самом деле,в мерянском, как и в венгерском, показателе솆†††††††††††††††††††††††††††† В этомотношении не лишены интереса данные исследованиялексики(68корневыхсловмерянскогопроисхождения), которые показывают следующийпроцентобщихлексическихэлементовумерянского: 1) с прибалтийско-финскими языками —76,5, 2) с мордовскими — 70,6, 3) с марийским —55,9, 4) с пермскими — 51,5, 5) с саамским — 44,6) с обско-угорскими — 44, 7) с венгерским —41,2, 8) с самодийскими — 31% (наст. изд., с.123).множественного числа было *-k, — ср.: *^еп«вилы (с двумя зубьями)» (ед.ч.) — * panek «тоже» (мн.ч.): венг. етЬег «человек» — етЬегек«люд軇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡, в отличие отпоказателя -t в наиболее близких к немуприбалтийско-финских и мордовских языках(ср. ф. ihminen «человек» — ihmiset «люди»,эст. inimene «то же» — inimeset «то же», морд.Э кудо «дом» — кудот «дома» и под.) (наст.изд., с. 68, 9597). Здесь выступает союз ра «и»,встречающийся также в хантыйском, — ср.:мер. *^luS ра joluS «пусть будет и пусть будет»— хант. эвет па пухат «девочки и мальчики»(наст. изд., с. 85). Ввиду того чтограмматическая общность и контакты вобласти служебных слов не могут бытьрезультатом эпизодических и неглубокихсвязей, можно думать, что языковые (про-то)мерянско-угорские контакты имели местовесьма длительный период. Поскольку такиеконтакты,причемпредполагавшиене-посредственную близость контактировавшихэтносов, носителей соответствующих языков, висторическую собственно мерянскую эпоху немогли быть реализованы: меря и угры в этовремя находились на далеко отстоявших другот друга территориях — их можно допуститьтолько для начала протомерянского исоответственно праугорского периода, в товремя когда протомеря и праугры оставалисьеще в пределах финно-угорской прародины(или во всяком случае в непосредственной бли-зости от нее). Здесь протомеря, входя в группуфинно-пермских племен, соседствовала спрауграми, что делало возможными ихнепосредственныеитесныеязыковыеконтакты. Несмотря на то что лексическимерянский наиболее близок к финским языкам,онобнаруживаетследыинтенсивныхконтактов с прауграми и в полнозначной(неслужебной) лексике. Соответствующие от-носительно немногочисленные лексическиеэлементы принадлежат к важным областямматериальной и духовной жизни, что опре-‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Интересноотметить, что тот же показатель множественночисла встречается и в части саамских диалектов(ср. саам. (зап.) (dievva «холм» (ед.ч.) —dievak«холмы»(мн.ч.)(Керт,с.222),свидетельствующий о связях, существующих междусаамским и венгерским языками.Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку213214О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуделяет высокий удельный вес данных лек-сических элементов, их качественную зна-чимость. Так, общим у мери с уграми являетсяназвание селения (деревни, села), — ср. мер.*ра1э(-о) «деревня, село» — хант. (вост.) puyel«деревня, населенный пункт, поселение(рыбаков, охотников)» (СВХД, с. 381), манс.павыл«деревня;поселок;селение»(Ромбандеева, с. 85), венг. falu (< *pa1u)«деревня, село» (мн. ч. faluk/falvak) (< угор.(ф.-уг.?) *ра^з (MSzFUE I, 180) (наст. изд., с.123), где наиболее близки мерянский ивенгерский, что, поскольку венгерская формазначительноудалиласьотисходной,предполагает в случае заимствованногохарактера мерянского слова заимствование изпротовенгерскогодиалектапраугорскогоязыка. О контактах с уграми (и одно времяблизкими с ними пер- мянами) в областидуховной жизни, в частности того, что касаетсярелигиозных представлений, свидетельствуетсемантика слова с первоначальным значением«дыхание; пар», позже «душа», не у всех фин-но-угров представленного той же самой,этимологически тождественной лексемой, —ср.: мер. *lil’ «душа» (наст. изд., с. 107108),хант. (вост.) lil «жизнь; дыхание; дух, душа»(СВХД, с. 207), манс. lili «дыхание; душа»(КМРС 78), венг. le^k «душа, дух; мужество,сердце; совесть; лицо; дыхание, жизнь,самосознание», двенг. ЬЄІЄ «душа» (имявенгерского вождя, — Х в.), а также коми лов«душа, дух, жизнь», удм. лул «душа, дыхание,жизнь» < ф.-уг. ІЄИІЄ- «дыхание, дух, душа»(MSzFUE II, 397-398; КЭСКЯ 160). Важноотметить, что в остальных финноугорскихязыкахэтословополучилодругоесемантическое развитие (понятие «душа»передается там другими лексемами, а в рядеязыков совершенно отсутствует слово, свя-занное с мер. *lil’, — ср.: ф. loyly «пар (вбане)» (< ф.-уг. *1ЄИ1Є-) (понятие «душа»выражено заимствованным (из герм.) sielu),эст. leil «пар» («душа» — hing, meel); морд. Эойме, морд. М вайме «душа» (очевидно,родственные эст. vaim «дух», мар. чон «душа»(этимологическое соответствие мер. *lil’ вволжских языках отсутствует); саам. Н liew’la«пар (в бане)» (MSzFUE II, 397398). Связь вэтих областях лексики с угорскими языками,причемужеввиденесомненныхзаимствований, отражена и в таком важномглаголе, как «умирать», — ср.: мер. *hale(-ms)«умирать» при мер. *kо1е(-ms) «подыхать;тяжело болеть; умирать (о животных)», *ко^та214«смерть; (тяжелая) болезнь», ul’Si(-ms)«(эвфем.) умирать (букв. — становитьсябывшим)» (наст. изд., с. 105-106, 111-112).Глагол hа1е-, закрепленный в основномзначении,явносвязансугорскимисоответствиями, — ср.: мер. ♦hela- «умирать»— хант. (каз.) хал’ты «подохнуть» (Русская, с.234), манс. хблу- увее «погибнуть» (Баландин,Вахрушева, с. 137), венг. ІІЄІПІ «умирать» пример. ’^ОІЄ- «подыхать», этимологическиродственным с ф. kuolla «умирать», эст. (диал.)коо^а (коо^п 1 л. ед.ч. наст. вр.) «то же». Пос-ледний случай меряно-угорских связей,представляющий собой несомненное заим-ствование, особенно интересен, так какговорит о явной престижности угорского языкав представлении протомерян. Как известно,при заимствовании слов для выраженияосновных понятий (при имеющихся, какправило, своих лексемах с тем же значением)по большей части заимствованное словоиспользуется в функции синонима дляпередачи преимущественно эмоционально-аффективного, сниженного стилистическогооттенказначения.Можнопривестимногочисленные примеры, — ср.: рус. вонь(высокий стиль) — лошадь (как полагают,слово древнебулгарского происхождения;первоначально низкий, теперь нейтральныйстиль), пес (высокий стиль) — собава (каксчитают, заимствованное (Фасмер, с. 702-703),сниженное, нейтральное); фр. cheval (< лат.caballus) «конь; лошадь» — rosse «кляча» (<нем. Rop «конь») и т.п. Для того чтобызаимствованное слово могло вытеснить,причем в основной функции, свое собственное,которое стало выступать со сниженнымстилистическимоттенком,необходимавысокая социолингвистическая престижностьязыка-источникавглазахносителейзаимствующего языка. С другой стороны,известны случаи, когда языки, в частностиблизкородственные, в силу связанных с нимифункций или высокого авторитета ихносителейстановятсяисточникомзаимствований слов высокого стиля, ср. в этомотношениирольцерковнославянскихзаимствований в русском: преставиться (цсл.)— умереть (рус.); млечный — молочный; влечь— волочить и т.п. Видимо, подобнымавторитетом в глазах протоме- рян обладалиугорские языки, чем вызвано было не толькозаимствование слов для обозначения важныхпонятий, а и то обстоятельство, что они сталиисточникомсинонимовдляпередачиО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуобщераспространенных понятий, относящихсяклексикевысокогостиля.Данныелингвистические факты не противоречат, асогласуются с показаниями археологии,обнаруживающей в мерянских памятникахматериальной культуры связь с материальнойкультурой угров (Горюнова, с. 42-43). Помнению археологов, эти связи в какой-тостепени поддерживались и позже, уже висторическую эпоху (там же). Поскольку впоследнее время за конечную границу распадафинноугорского праязыка на финно-пермскуюи угорскую ветви принимают 6 тыс. до н.э.(Вийтсо Т.Р. (рец.) Е.А.Хелимский… (ФУ,1980, № 3, с. 238), период языковых контактовпротомерян с прауграми можно относить толь-ко ко времени не позже 7-6 тыс. до н.э.2.Позднейший период прото-мерянской и начальный периодсобственно мерянской эпохи.Контакты с протославянами(6 тыс. до н.э. — 5 в. н.э.)В дальнейшем, судя по данным мерян-ского языка в сопоставлении с другими финно-угорскими,протомеряневместеспредставителями других финно-пермскихплемен вошли в соприкосновение с обитавшимв это время в области Волжско- Окскогомеждуречья и восточнее его индоевропейскимнаселением,представителямит.наз.«фатьяновской культуры», которые или вцелом, или во всяком случае в значительнойсвоей части являлись носителями ранней,наиболее древней стадии развития славянскогоязыка. Этот славянский язык ввиду егочрезвычайной архаичности, отраженной вфинно-пермских, в том числе мерянских,заимствованиях той поры целесообразно длякраткости называть прото- славянским языком,представляющим собой в сущности раннююстадию развития прас- лавянского языка.Контакты с протосла- вянским языкомоказалисьнаиболеедлительнымидлямерянского языка, так как, судя по ихотражению в нем, они охватывают период отначаласуществованияфиннопермскогоязыкового единства, т.е. 6 тыс. до н.э., до тоговремени,когдамерянеполностьюассимилировали (мерянизирова- ли) ту частьпротославянского населения, которую онизастали на занятой ими после переселения свостока исторической территории, т.е. около 5в. н.э.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ В соответствии с этимчастьмерянскихзаимствований(иливключений) из протославянского разделяетсяим со всеми финно-пермскими языками, частьпредставляет собой заимствования, общие умерянского только со всеми финскими(прибалтийско- и волжско-финскими, иногдавместе с саамским) языками. Наконец, естьслова,являющиеся,по-видимому,субстратными включениями мерянского изпротославянского,которыенеимеютсоответствий ни в одном другом финно-угорском (в том числе финском) языке.Очевидно, эти слова были включены мерян-ским в его лексику уже после отделениямерянского от других финских языков вначальный период собственно мерянскойэпохи, т.е. примерно в промежутке временимежду 1 тыс. до н.э. — 5 в. н.э. Протосла-вянской лексики, общей для мерянского скакой-то частью финских языков, например,прибалтийско-финскими, у мерянского пока необнаружено. Возможно, если протославяне ипродолжали контактировать с прибалтийскимифиннами на переломе двух эр, о чемсвидетельствуют хотя бы финские за-имствования типа talkkuna (< протосл. *talkunа/*^>1кип о) «толокно» с отражениямидревних сочетаний *to1t/*te1t и под., в отличиеот мордовцев и марийцев, контакты скоторыми по языковым свидетельствам в этовремяпрервались,тоэтиязыковыеприбалтийско-финско-славянские связи имелиместо на территории, обособленной отмерянской.К наиболее древним протославянскимзаимствованиям у мерянского относятся слова,обозначающие число «семь» и дерево «дуб(Quercus)», которые проникли в него, по-видимому, первое в начале периода финно-пермского языкового единства, т.е. вскор姧§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Принятьэту до некоторой степени условную дату наиболеепозднего возможного сохранения протославянскогоязыка на мерянской территории заставляют два об-стоятельства: 1) при первом упоминании мери(Мегепз) в VI в. н.э. готский историк Иордан неназывает при этом вместе с ней каких- либославян; 2) ко времени первых контактов восточныхславян с мерей (IX-Х вв.) никаких славян намерянскойтерриторииуженеоставалось.Следовательно, V в. н.э. является наиболеепозднимвозможнымвременемсохраненияпротославянского языка и его носителей намерянской территории. Не исключено полностью ито, что этот язык исчез окончательно значительнораньше.Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку215216О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкупосле 6 тыс. до н.э., а второе ближе к егоконцу, т.е. около 5-4 тыс. до н.э.*******************************Предположить это необходимо в связи с тем,что первое своей формой указывает, с однойстороны, на гораздо более архаичное, чем вовтором случае, состояние протославян- скогоязыка, а с другой, свидетельствует о большемединстве и взаимосвязи между финно-пермскими диалектами. Что касается второго,то оно обнаруживает как более продвинутоесостояние в развитии про- тославянскогоязыка, так и большую степень расхождениямежду своими отражениями в языках финскойи пермской ветви. Следовательно, этосвидетельствует о его заимствовании в тотпериод, когда обе ветви, финская и пермская,заметно друг от друга отдалились и былиблизки к распаду, хотя генетические связимежду про- тофинским и (прото)пермскимидиомами еще полностью не прерывались ифинно-пермское языковое единство ещепродолжалосохраняться.ПомнениюБ.А.Серебренникова, первое из слов, связанноес числовым понятием «семь», исходя из егоструктуры, следует считать заимствованием изкакого-то индоевропейского языка балтийско-славянского типа (Серебренников, с. 221).Однако внимательное ознакомление именно соструктурой слова позволяет его отнести сбольшим основанием не к славянобалтийским,аксобственнопротославянскимзаимствованиям. В пользу этого говорит то,что, как известно, в балтийских языках словасо значением «семь (седьмой)» сохраняют всвоей структуре унаследованный еще изпраиндоевропейского звук -р-, утраченныйславянскими языками, — ср.: лит. septyni«семь», лтш. septini «то же», прус. septmas«седьмой» (динд. saptamah < *septemos«седьмой») — рус. семь (седьмой), укр. сім(сьомий), бел. сем (семы), п. siedem (siOdmy),ч. sedm (sedmy), слц. sedem (siedmy), вл. sydom(sydmy), нл. sedym (sedymy), полаб. sidem(sidme), болг. седем (седмИ), мак. седум(седмИ), схв. седам (седмИ), слн. sedem(sedmi), стсл. сєдмь (сєдмя), псл. ’^sedm^’^sedm^^).Посколькуфиннопермскиезаимствования, отражающие чрезвычайноархаичную, по-видимому, предшествовавшую(поздне)праславянской форму, также не*******************************Принятиеэтой сугубо ориентировочной даты вытекает изтого, что в 3 тыс. до н.э. предки прибалтийскихфиннов вышли уже к Балтике, т.е. оторвались отволжских финнов.216обнаруживают отражения звука -р- (ср.: ф.,иж. seitseman, кар. seit’t’se man ; вепс. seit’sime,вод. seit^, эст. seitse (ген. seitsme), лив. seis,саам. К Ci^am, морд Э, М сисем, мар.шым(ыт), мар Г шым, удм. сизьым, коми-зыр.,коми-перм. сизим, мер. *seZum/*siZum (наст.изд., с. 73-74), есть все основания считать, чтословоявляетсязаимствованиемизпротославян- ского языка. Очевидно, наиболееблизка к исходной форма, приобретеннаясловом в финском языке, где seitseman можетотражатьпротосл.*setseman(*-mon)†††††††††††††††††††††††††††††††. Эта форма моглавозникнуть на основе ассимиляционныхпроцессов из первоначальной *septeman(-on)«(букв.) седьмое» (> *setteman> *setseman) и должна была в дальнейшемразвитии славянского языка путем стяжениядвух почти одинаковых слогов и позднейшейассимиляции (> *setman > *sedman) дать врезультате действия закона открытости слогов(поздне)праславянское *sedmo «седьмое».Сохранение закрытости слога, – ср. протосл.*setseman (< *septeman < *septemon) и гр.‘epSopov (< *sebdomon), — говорит о том, чтопротославянское слово сохраняло в это времяеще состояние, близкое к индоевропейскому,когда в конце слова еще были возможнысогласные. Таким образом, сама форма словаподтверждает возможность его столь раннегозаимствования, предполагаемого на основеабсолютнойхронологиифинно-угорскихязыков.Более поздним в качестве заимствованияявляется слово со значением «дуб (Quercus)».Об этом говорит как расхождение в егофинских и пермских отражениях, так и то, чтооно отражено уже без первоначальногоконечного согласного. Отражения в финских ипермских языках — ср.: ф., кар., иж., вод.tammi, эст. tamm (ген. -е), лив. tam (ген. tam),морд. Э, М тумо, мар. тумо, мар Г тум, мер.*toma/ *tome (наст. изд., с. 120); коми-зыр.(дперм.) тупу, коми-перм. тылу, удм. тылы —††††††††††††††††††††††††††††††† Реконструкцияисходнойфинно-пермскойформыseqCema(Редеи, Эрдеи, с. 433) может предполагать вкачествеисходнойпротославянскойпраформу*semtsema, если не считать -n новообразованиемфинского,а,напротив,отражениемпротославянского архаизма, что соответствуетобщей архаичности финского, в том числе впередаче древних заимствований. Дальнейший ходразвития слова и при принятии данной пра- формыв основном должен был совпасть с предложеннымдля праформы *setseman.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкупредполагают для себя две праформы — пра-финскую *tomma (Collinder, р. 155) и пра-пермскую *tupu, которые могли возникнуть изобщепрафинно-пермской*tompa(путемпрогрессивной ассимиляции для финскойветви, что дало *tomma, и регрессивной дляпермской, что дало *toppa с позднейшимпереходом в *tupu). Прафин- но-пермское*tompa, исходя из того, что первоначальнофинно-угорским языкам были абсолютночужды (за исключением сонорных) какие-либозвонкие согласные и также не свойственны имносовые гласные, должно было отражатьпротославянское *doba (*dobo) < *dumbos«дуб».Отсутствиепервоначальносвойственного слову конечного согласного,вполне возможного в финно-пермских языках(ср. ф. kalastus «рыболовство», коми-зыр.ломтас «топливо»), говорит о том, что онобыло заимствовано в период, когда уже сталдействовать закон открытости слогов, сле-довательно, и звукосочетание -cm- в пра-финно-пермском отразило уже не аналогичноезвукосочетание протославянского, а носовойгласный -9-. Однако отпадение конечногосогласного произошло, видимо, незадолго дозаимствования. Об этом свидетельствует тообстоятельство, что конечный гласный в этотпериод, судя по наиболее архаичному иблизкому к исходной форме прафинскомуотражению, еще сохранял свое первоначальноекачество, а не перешел в позднейшее -и,давшеевконечномсчете(поздне)праславянское -ъ.К еще более позднему периоду, так каксоответствующее заимствование прониклотольковфинскиеязыки,относитсяпротославянское слово со значением «озеро»— ср.: ф., кар., иж. jarvi, вепс. jarv, вод. jarvi,эст. jarv (ген. -е), лив. jara, jora, саам. Н jaw’re,саам. И jauiri, морд Э эрьке, морд М эрьхке,jerke (где -ке/-ке суффикс уменьшительности),мар. ер, мар Г йар, мер. *jahre (наст. изд., с. 67,121) — которое на основе закономерностейисторическихпереходов,связывающихфинские языки (см.: Лыткин, 1974, с. 129-130,135137; наст. изд., с. 121; Аристэ, с. 294), даетисходную праформу *jay era(-a) как отражениепротосл. *jayera(-3) «озеро». Форма *jayera(-o)вместо предполагаемого исходного *jay eran(-on), — ср. прус. assaran «озеро», — говоритсвоей структурой о том, что она былазаимствована в период, когда уже отпалоконечное *-n и, следовательно, действовалзакон открытых слогов, однако в этот период вславянском еще не произошел переход *-у- (<*-gh-) в -z-, результатом которого былопоявление (поздне)праславян- ской формы’^zero «озеро».Слова *doba(-o) и *jayera(-o) пред-ставляют собой, вне всякого сомнения, за-имствования из протославянского языка,поскольку первое из них, хотя и возникло наиндоевропейской основе, является сугубославянским новообразованием (ЭССЯ, вып. 5,с. 95-97) и, помимо того, оба они отражаютформы, возникшие вследствие действияименно славянского фонетического законаоткрытости слогов.К сугубо мерянским относятся фактывключения слов ^oie «цел(ый), здоров(ый)»(наст. изд., с. 113) и *pen (мн.ч. *panek)«двурогие вилы», реконструируемые на ос-Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку217нове рус. (диал., постмер.) Цолонда! «Здрав-ствуй, хозяин!» (< мер. *СО1э, (а)пПэ(Ва)!«Здоров(ый) (цел(ый)) (будь), кормящий!») ибяньки (бени, бини, венечкй «двурогие(главным образом деревянные) вилы», которыеявляются отражением протославянских *с’О1й(-ъ) «целый, здоровый» и *dvani «двойни;предмет, включающий две части; состоящий издвух частей». Оба слова отражают еще болеепродвинутый по сравнению с предыдущимизаимствованиямиэтапразвитияпротославянского языка, о чем, в частности,говорит переход k > с’ (*0’010/ъ) (< *koi1v <*kai1o(-u)-s) «целый», однако такая черта, какнеполностьюзавершившеесяслияниепредыдущих рефлексов в едином псл. -е-,свидетельствует о состоянии, хотя и близком к(поздне)праславянскому, но предшествующемему. Оба слова имеют параллели всовременных славянских языках, предпо-лагающие их праславянское происхождение, -ср. для *с’О1и(-ъ) рус. цел(ый), укр. цілий, бел.цэлы, п. са1у, ч., слц. се1у, вл. су1у, нл. се1у,болг. цял, мак. цел, схв. цео, слн. се1, стел.цьлъ; для dva пі — болг. (ст.) двенки «двое,две» (< псл. *d(ъ)vёпъky), а такжевнеславянские индоевропейские параллелилит. dvynU «близнецы», дсакс. twen е «двое»,лат. bini (< *duis-no-) «двукратный», сви-детельствующие сходством корневой и суф-фиксальной части об архаичном праславян-ском происхождении болгарского слова.При своем небольшом количестве рас-смотренные слова, особенно наиболее древниеиз них, представляют значительный интерес,говоря с несомненностью о большойвременной глубине славяно-финно-угорских, втом числе и славяно-протомерянс- ких,контактов. Приведенные факты, свиде-тельствуя о большой древности и протя-женности контактов западной части финно-угорских народов, их финно-пермской ветви, спротославянами (с 6 тыс. до н.э. до 5 в. н.э.), обочень раннем начале их взаимосвязей, ставят вто же время перед вопросом о территории, накоторой они могли иметь место. Для полногорешения этого вопроса необходимы усилиявсех представителей гуманитарных наук, преж-де всего историков и археологов. На основанииодних лингвистических данных ответить наэтот вопрос с надлежащей 218полнотой невозможно. Тем не менее даже однилингвистические данные говорят о том, что,поскольку в начале этих контактов принялиучастие как будущие финны, так и пермяне,территория, занятая славянами в это время,простиралась значительно дальше к востоку,чемэтопредполагалосьдлявсехдопускавшихся до сих пор славянскихпрародин. Именно славяне, а не балты должныбыли быть после индоиранцев первыминдоевропейскимнародом,скоторымстолкнулись финно-пермские племена при ихдвижении на запад. Об этом говорят древниеславянизмыпермскихязыков,гдеодновременнополностьюотсутствуютзаимствованияизбалтийскихязыков.Очевидно, дальнейшие исследования приведутк новым открытиям следов древних славяно-финно-пермских контактов. Однако большесвязей с протославянским обнаруживается уфинских языков. Скорее всего это объясняетсятем, что при своем движении с востока финно-пермские племена оттеснили славян к западу.Поэтому для пермян, оставшихся на востоке,связи с древними славянами прекратились зна-чительно раньше, чем для финнов, в том числеи протомерян, продолжавших продвигаться назапад. Особенно долго связь с этими славянамисохранялась у мерян, так как они поселилисьна территории, где продолжало оставатьсяславянское население, постепенно в течениеряда веков ассимилированное мерянским. Неисключено, что западнее этой территории, наземлях, где также имелось протославянскоенаселение, жили, до своего переселения кБалтийскому морю и установления связей сбалтами, предки прибалтийских финнов,которые вступали в контакт с местнымнаселением, чем объясняется довольно боль-шое количество древних славянских заим-ствований в прибалтийско-финских языках(Kiparsky, S. 75-84) при их почти полномотсутствии (за исключением рассмотренных) вмордовских и марийском.У славян, как показывают древнейшиезаимствования финно-пермских языков, фин-ны, в том числе протомеря (частично спермянами), заимствовали одно из числи-тельных первого десятка, что могло бытьсвязано с, возможно, большей развитостьюсчета у славян, либо тех отраслей, напримерторговли, где счет был необходим. Такимобразом, протославянское числительное илизаполнило пустую клеточку в складывавшейсясистеме финно-пермских числительных, иливытеснило употреблявшееся перед этим в тойжефункциифиннопермскоеслово.Заимствование слова со значением «дуб» было,О.Ткаченко.связаноИсследованияпо мерянскомупо-видимому,с тем,что на языкусвоейО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкупрародине, расположенной по обеим сторонамУральского хребта и в Западной Сибири,финно-угры не встречали этого дерева (ср.венг. tolgy «дуб», слово, как полагают,древнеосетинского происхождения, – MNTESzIII, l. 959960). Несколько сложнее обстоит сзаимствованием слова со значением «озеро».Поскольку во всех, не только финно-угорских,а и уральских языках, кроме финских,представлено общеуральское слово с этимзначением (ср.: манс. to, хант С tew, венг. to(акк. ед.ч. — tavat), коми-зыр., коми-перм.,удм. ты, нен. to, эн. to, нган. turku, сельк. tu,кам. t‘u, матор. toa, тайг. Ъо «озеро»), трудносебе представить, чтобы речь шла озаимствованиисловадляобозначениянеизвестного ранее понятия (напомним, чтопрародина финно-угров располагалась вместности, богатой озерами и реками). Скореевсего собственное слово было вытесненопротославянским заимствованием, котороемогло войти в пра- финский вначале каксиноним собственного слова и только позжезаменило его, видимо, вследствие каких-товнутриструк- турных причин (например, ввидусоздававшей неудобства омонимичности скакими- то другими лексемами). Как бы то нибыло, для подобного заимствования былинеобходимы тесные связи с протославянскимнаселением, возможно, субстратного типа.Похоже, что такими они и были у мери ипротославян. Заимствование со значением«двурогие вилы» говорит о том, что меряучилась у протославян оседлому скотоводствуи связанной с ним заготовке кормов, а такжеземледелию, поскольку заимствованное словоявляется обозначением предназначенного дляэтогосельскохозяйственногоорудия.Заимствование слова «здоровый, целый» всоставе фразеологического оборота *Cole,апПеВа! «Здоров (будь), кормящий (» хозяин)!»свидетельствует о влиянии протославян намерю и в области духовной культуры, даже втаких ее тонких и сложных проявлениях, какречевой этикет. Это предполагает длитель-ность контактов, а также хорошее знание, вовсяком случае частью мерянского населения,протославянского языка. Однако, очевидно,преобладающим, а затем и единственнымтипом двуязычия на мерянских землях сосмешанныммеряно-протославян-скимнаселением стало не меряно-славян- ское, аславяно-мерянскоедвуязычие,котороезавершилось полным переходом протославянна мерянский язык. О том, что было именнотак,говорятявныепротосла-визмымерянского языка, отсутствующие во всехдругих финно-угорских (в том числе ифинских) языках, которые, с одной стороны,обнаруживают свой явно (прото)сла- вянскийхарактер, с другой же, хранят следыприспособления данных слов к особенностямфинской, прежде всего мерянской, фонетики(типично мерянский звук *р, устранениесочетания двух согласных в начале слова,согласно требованиям финской фонетики (*dv-> *р-); типично мерянский переход *-a- > *-е- вновом закрытом слоге (*panek > *^еП) и т.п.).Тот факт, что к появлению новых групп славянна мерянской территории, именно восточных,которое произошло на рубеже X-XI вв., тамуже не было никакого славянского населения,говорит о том, что протославяне к этомувремени были давно ассимилированы мерей.Следовательно, указанные протославизмымерянского языка имеют характер субстратныхэлементов. Не исключено, что, кромелексического, протославянский субстрат могоказать на мерянский язык и какие- либодругие влияния, например, фонетическое(отсутствие,повсейвидимости,сингармонизма, — наст. изд., с. 138) илисинтаксическое (развитие связки в настоящемвремени, — ср. мер. *Si jon juk «это (есть)река» при венг. Ez haz «это — дом», морд Э Теминек пиресь «это — наш сад», — наст. изд., с.86-87). Таким образом, есть все основаниясчитать, что полный переход протославян намерянский язык занял большой промежутоквремени, скорее всего несколько веков, оставивзаметные следыО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкув мерянском языке, различимые даже в не-большом количестве его восстановимойлексики (около 100 слов, в том числе 68корневых). Гораздо сложнее, чем конкретныйхарактер протославянского влияния, особеннолексического, объяснить причину несомненнойассимиляции протославян мерей, тем более чтоэтот процесс, в отличие от позднейшегопротивоположного процесса славянизациимери, гораздо хуже отражен имеющимися враспоряжении науки фактами. Судить об этомможно только с помощью единичныхсохранившихся прото- славянских субстратныхвключений мерянского языка, а такжезаимствованийдругихфинно-пермскихязыков. Возможно, это было предопределенотем, что на начальном этапе финно-пермско-славянскихконтактовфинно-пермскиеплемена имели определенные, в частности,милитарные преимущества по сравнению сославянам臇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§,вытекавшиеизпредыдущих связей финно- угров с иранскимиплеменами.Этипреимуществамоглиспособствовать тому, что финно-пермским, апозднее финским племенам удалось оттеснитьосновную массу протославян далеко на запад,и в области Волго-Окского междуречья,занятого про- томерей, образовался поэтомузначительный количественный перевес мерипо отношению к протославянскому населению.Кроме того, протославяне на мерянских зем-лях, ввиду передвижений балтийцев, моглиоказаться отрезанными от своей основноймассы, ушедшей на запад, а мерянское на-селение могло увеличиваться как за счетпереселявшихся на его земли и мерянизи-ровавшихся финно-угров, так и за счетассимиляции славян. К тому же в этот период,когда мерянские земли были почти со всехсторон окружены землями других родственныхфинно-угорских племен, мерянский язык могслужить удобным средством общения и сними, чем в это время уже не мог бытьпротославянский язык. На западе в той же роливыступал балтийский язык. Эта все болееусиливавшаяся изоляция протославянског‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡3 5§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Последнеепредположениеподтверждаетсярезультатамиархеологическихисследований,—ср.:«Фатьяновцы,отрезанныеотмедныхрудныхисточников(Вятско-Ветлуж-скихиСредневолжских) приуральско-камскими племенами,немоглидолгопротиводействоватьнатискупрекрасновооруженныхметаллическиморужиемпротивников и были ими частично уничтожены,покорены и ассимилированы» (Крайнев, с. 271).языка, связанная с постепенным уменьшениемколичества его носителей, и привела, в концеконцов, к тому, что с течением времени всепрото- славянское население было полностьюме- рянизировано задолго до того, как на тогдауже полностью мерянские в этно-языковомотношении земли началось переселениедревнерусских племен. Однако ввиду того, чтов целом ряде отношений протославяне нетолько не уступали мерянам, а частично дажепревосходили их (например, в экономике,развитии земледелия и скотоводства, чемумеря могла учиться у протославян), принеблагоприятности обстоятельств, в которыхоказались протославяне и которые обусловилиих ассимиляцию, она протекала чрезвычайномедленно и могла затянуться на целыестолетия (возможно даже от 1 тыс. до н.э. — до5 в. н.э.).3.Некоторые из другихэтно-языковых контактов(прото) мери того жеи более позднего периода.Связи с булгарамиБолее кратковременными и эпизодич-ными были связи (прото)мери с другими на-родами Поволжья, с которыми она столкнуласьпри своем движении на запад, сперва в составедругих финских племен, а затем каксамостоятельный этнос. О некоторых из нихпока можно делать только предположения, неподтвержденные конкретным лингвистическимматериалом,основойисторико-социолингвистическогокомментария.Помнению археологов, связи мери с угорскимиплеменами не прерывались и в историческийпериод. Возможно, своими истоками к этомуже времени восходят и более тесные, чемпрежде, связи с предками прибалтийскихфиннов, особенно усилившиеся в позднейшиепериоды, близкие к собственно мерянскойэпохе.Однакоприбедностире-конструированного мерянского материала,который имеется в настоящее время в рукахисследователя, и при том, что речь идет оконтактахсродственнымиязыками,требующими особенно тщательного анализаввиду близости (иногда тождественности)соответствующих лингвистических явлений,фактов генетически близких языков, внастоящее время нет еще возможностиответить на вопрос о конкретном характереэтих контактов, которые, несомненно, имелись.Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку219220О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуИз языковых взаимосвязей того жепериода, что и контакты с протославянами,бесспорно устанавливается только влияниебулгарского языка. Соответствующих фактовнемного, но они важны и интересны в связи стем, что указывают на важную роль булгар вразвитии материальной культуры мери какчасти финских племен и как самостоятельногофинно-угорского этноса.В мерянском, прибалтийско-финских имордовских языках выступает слово со зна-чением «корова» (в мерянском и прибалтий-ско-финских языках)и «лошадь» (в мордов-ских), – ср.: мер. *lejma (<*1е£’та < *1еэ ma)«корова» (наст. изд., с. 39), ф., кар., иж., вод.lehma, вепс. I’ehm, эст. lehm, лив. ni’em, ni’eme«то же»; морд Э лишме «лошадь», морд Млишме «конь» (только о красивом илиигрушечном коне) < ф.-мер.-морд. leSm а.Очевидно, в основе слова лежит сложное словобулгаро-финскогопроисхождения,об-разованное из булг. *1aSа (ср. чув. лаша)«лошадь» (Егоров, с. 126) + ф. (< урал.) *ema«мать; самка» (ОФУЯ 1 1974, с. 402), что подвлиянием сингармонизма, действовавшего, по-видимому, в прафинском идиоме-предке дан-ных языков, должно было дать впоследствии*lasaema «(букв.) лошадь-мать, лошадь-самка,т.е. кобыла», а позднее в результате стяжения,связанногосдеэтимологизациейифонетической перестройкой слова, далопраформу *leSma, лежащую в основе всехприведенных выше слов (наст. изд., с. 121).Такова история формального развития слова.Что касается его семантического развития, тоего наиболее логично представить себеследующим образом. У булгар, которые, каквсе тюркские народы, доили кобыл иупотребляли в пищу кобылье молоко, предкимери, прибалтийских финнов и мордовцевусвоили тот же способ использованиялошадей-самок как дойных животных. Именнов связи с этим используемые для доениякобылы получили у этой части финскихплемен название, заимствованное у булгар (уостальных тюрков название лошади имеетформу *а1аSа, с сохранением начального а-),хотя и усложненное уточняющим компонентомфинно-угорского происхождения *еma «самка;мать». Впоследствии, когда прибалтийскиефинны и меря переселились на запад и стали,по-видимо- му, не без влияния протославян, а,может быть, частично и балтов, использоватьвсе больше, а затем исключительно в функциикрупного дойного скота коров, название*leSma (> мер. *lejma, ф. lehma) стало обо-220значать сперва крупное дойное животноевообще, а затем было перенесено на коров,используемых в той же функции, что и пер-воначально кобылы. Что касается мордовскихплемен, то у них для обозначения коров сталииспользоваться другие слова (ср. морд Э скал«корова», морд М траке «то же»), а слово*leSma (> морд Э, М лишме] стало обозначатьне кобылу, а лошадь вообще (независимо от еепола). Рассмотренное слово интересно тем, чтооно говорит о периоде, когда из финскогоединства выделились, с одной стороны,марийцы, а, с другой, прибалтийские финны,меряимордовцы********************************.Какпоказывает оно, в этот период предки всех этихбудущих народов находились в довольнооживленных экономических отношениях сбулгарами, в том числе учась у них ведениютакой важной отрасли хозяйства, как молочноескотоводство.О связи непосредственно мери с бул-гарами свидетельствует другое слово, из-вестное в подобной форме и с подобнымзначением только мерянскому языку, а именномер. *pah Са «овощи (свекла, брюква, огурцы)»(наст. изд., с. 110) (< булг. *рахСа, — ср. чув.пахча «огород; сад» < перс. ЬауСа «то же»). Вданном случае заимствование свидетельствуето том, что у булгар меря училасьогородничеству, культура которого, в своюочередь, была заимствована булгарами уперсов. Следовательно, на мерю, как и надругие финно-угорские народы Поволжья,булгары повлияли и как непосредственныеносители определенной достаточно высокоразвитой (например, в области скотоводства)материальной культуры и как передатчикидругих культурных влияний, в частностиидущего по Каспию и вверх по Волге влияния******************************** К болеепозднему периоду, очевидно, связанному с началомсобственно мерянской эпохи, а возможно, спериодом, непосредственно к нему примыкающим,относятсянекоторыеграмматическиечерты,отдаляющие мерянский от волжско-финских языков,в частности мордовских, и сближающие его сприбалтийско-финскими (особенности склонения, —наст. изд., с. 66-70; спряжение глагола *jole —«быть», — там же, с. 77-80). Более точномуопределению времени выработки этих общих чертмешает менее четкий, чем в лексике, характерграмматическихвзаимосвязей.Ужетолькоксобственно мерянской эпохе (видимо, ее началу)относится формирование таких сугубо мерянскихчерт, как (в фонетике) переход а > о, о > u, е >i, a > е в новом закрытом слоге (наст. изд., с.96) или возникновение вариантов глагола *jole —«быть» (*jol-; *ul-) (там же, с. 79-80).О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуфарсиязыч- ного Ирана.Если первое заимствование наиболееточно (пока только в масштабе относительнойхронологии) следует связывать с периодомвыделения прибалтийских финнов, мери имордовцев из финской общности, которыйпредшествовал собственно мерянской эпохе, товторое относится уже непосредственно ксобственно мерянской эпохе, причем ковремени, предшествовавшему проникновениюна мерянскую территорию восточных славян. Вэтот период, поскольку влиянию Булгарскогогосударства на народы Поволжья не про-тиводействовала Киевская Русь, боровшаяся,как известно, с булгарами за Волгу, по которойосуществлялась связь с персидскими иарабскими землями, контакты мерян сбулгарамиимелигораздоболеенепосредственный и оживленный характер,чем это стало возможно позднее. Следуетдумать поэтому, что заимствование моглопроизойти скорее всего не позже VIII-IX вв. Наэтововсякомслучаеуказываютвнешне(социо)лингвистичес-киеобстоятельства.мерянской территории, мерянский граничил синдоевропейскими языками (или диалектами).Это были балтийские языки, прежде всего языкголяди,тогдаещеневытесненныевосточнославянскими племенными идиомамивятичей и кривичей, впоследствии вошедшимив контакт с мерянским, сперва на его границе, азатемнасамоймерянскойязыковойтерритории.Балтийскиеэлементывмерянском, поскольку они относятся киндоевропейским, неродственным мерянским,значительно проще выделяются на фонемерянских, финно-угорских, прежде всеголексических элементов. Это позволяет сбольшей определенностью, чем это относитсяк финно-угорским языкам, говорить охарактере взаимоотношений между мерей ибалтами.Слабаяизученностьдревнебалтийских языков и диалектов этогопериода,правда,лишаетвозможностисвязывать их с конкретными балтийскимиидиомами, относя их пока суммарно кбалтийским языкам в целом. О том, что данныебалтийские элементы, несмотря на то, что внастоящее время они извлекаются изразнообразных видов русского языка, вошли вних непосредственно из мерянского, помимоМеталлические украшенияVI-XI вв. из Сарскогогородища. [22, стр. 97]4.Начало собственномерянской эпохи.Связи с балтами. Их характер(1 тыс. до н.э. – VI-VII вв. н.э.)Развитие мерянского языка в началесобственно мерянской эпохи, кроме соб-ственных внутренних тенденций, обуслов-ливалось воздействием индоевропейскогопротославянского субстрата, а также влияниемсмежных с мерянским языков. В большинствеслучаев это были финно-угорские языки илидиалекты—прибалтийско-финские(вепсский), пермские (коми), марийский,мордовские (эрзя, мокша, муромский, ме-щерский), влияние которых вследствие малойизученностипроблемы,усугубляемойсложностью установления их взаимоотно-шений, вызванной генетической близостью, внастоящее время не поддается выяснению.Только с одной стороны, не принимая вовнимание контактов с протославянскимязыком, носители которого еще проживали натого,чтоонизафиксированыилисформировались в русском языке ЦентральнойРоссии, на бывшей мерянской территории, веще большей степени свидетельствует то, чтоони преимущественно обнаруживают на себеследы влияния мерянской фонетики илизаимствованы из балтийских языков там, где внастоящее время русский язык не имеет с нимиконтактов, но мог иметь мерянский,смененный впоследствии славяно-русским. Кчислу таких балтийских элементов, вошедшихврусскиелоко-илисоциолектынепосредственно из мерянского, относятсяпрежде всего слова, обозначающие явленияматериальной культуры, заимствованные избалтийских языков, возможно, частичнопосредством прибалтийско-финских языков.Сюда относится мер. *kir0as «топор»(угличское арго кирбяс «то же»), где уженаличие характерного для мерянского звука -0-вместо балтийского и прибалтийско-финскогоv (ср. лит. kirvis «топор», ф. kirves «то же»),наряду с фиксацией слова на постмерянскойЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку221222О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкутерритории, говорит о включении слова врусское арго из мерянского языка, в частности,из его западных говоров (наст. изд., с. 101).Торговые связи мери с балтами, прикоторых она приобретала у них необходимыеей вещи, иногда с их названиями, были весьмаоживленными, причем в качестве средстваобщения использовался балтийский язык; обэтом свидетельствует мер. *ко1Вэ- «говорить;разговаривать» (рус. (арг. угл.) кол- бать «тоже»), явно связанное с лит. kalba «язык; речь»,kalbet i «разговаривать» (наст. изд., с. 105). Опрохождении слова через мерянскую среду,помимо прочих обстоятельств, говоритхарактерныйвомногихслучаяхдлямерянского переход а > о. По- видимому,балтийский язык использовался мерей (и нетолько ею, а также прибалтийскими финнами)при общении с балтами, что заставляетпредположить определенный его авторитет уфиннов,очевидно,приобретенныйимблагодаря известному перевесу балтийскихплемен, прежде всего в области культуры.Объяснялось это, конечно, не каким-тоизвечнымнациональнымпревосходствомбалтов, а их более западным и южнымрасположением, что позволило им раньше, чемфиннам, войти в соприкосновение с наиболеетогда развитой культурой европейских народовСредиземноморья — греков, римлян исвязанных с ними народов Западной Европы.Как передатчики этой культуры балты имели вглазах финнов несомненный авторитет, чтовынуждало преимущественно не балтовпользоваться одним из финских языков, а,наоборот, финнов прибегать к балтийскому.Этовлияниенашлосвоенаиболеезначительное отражение в прибалтийско-финских языках, отличающихся особым оби-лием балтизмов, однако не могло не затронутьи мерянский язык. Мер. *ko10e- «говорить»типологически сопоставимо с венг. beszeini (<*beszedni) «разговарить (< беседовать)»,словомславянскогопроисхождения,указывающим на то, что венгры при общении сокружающими их славянами пользовалисьславянским языком (подобно тому, как меряпри общении с балтами пользоваласьбалтийским).5.Дальнейшие периоды(собственно) мерянской эпохи.Начало контактовс восточными славянами.Обстоятельства христианизации222мери (X-XII вв.)С новомерянской поры собственно ме-рянской эпохи, когда меря вошла в постоянныйи все усиливающийся контакт с восточнымиславянами (т.е. с X в.), от мерянского и омерянском сохранилось больше сведений, чемот предыдущих периодов, представленных всамом русском (диалектном) языке исвязанных с ним пережиточных явленияхматериальнойидуховнойкультурыпостмерянских областей Центральной России.Объясняется это тем, что, хотя сведения эти восновном извлекаются из мерянского наследиярусского (диалектного) языка постмерянскогопериода, новомерянская пора хронологическиближе, чем древнемерянская, тем болеепротомерянская эпоха. Кроме того, эту пору,представленную конкретными историческимипериодами, отделяют от предшествующейважные качественные отличия — с этоговремени мерянский вошел в непосредственныйконтакт со (славя- но)русским языком,которому суждено былостать его преемником. Ввиду этого социо-лингвистические явления этой поры болееясны и о них можно больше сказать.Одно из таких важных явлений пред-ставляет собой христианизация мери и свя-занные с ней обстоятельства. Косвенныеданные — упоминание в «Житии (епископа)св. Леонтия» (XI в.) того факта, что он, будучигреком по национальности, «рускии имерьскии языкъ добрі уміяше», т.е. хорошовладел русским и мерянским языком (Ж. св. Л.,с. 11), благодаря чему, видимо, добилсябольших успехов в христианизации мери, атакже наличие мерянского, заимствованного изгреческого, христианского термина *jopios/(>)*jols (< сгр. біа^оХо^), «черт, дьявол»,сохраненного на постмерянской территории(Углич, Солига- лич, Кинешма) (наст. изд., с99-100), — свидетельствуют о том, что прихристианизациимерииспользовалсямерянский язык, причем богослужебнаялитература переводилась на него, во всякомслучае, сначала непосредственно с греческогооригинала,минуяцерковнославянскоепосредство.Вынуждалокэтомутообстоятельство, что на мерянских землях прибольшом количестве мерянского населения, взначительной части не владевшего либовладевшего плохо славяно-русским языком,О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкууспеха в проповеди новой, христианскойрелигии можно было достичь, толькоиспользуя мерянский язык. Таким образом,хотя до сих пор подобных (возможно, несохранившихся) памятников не обнаружено,есть все основания считать, что на мерянскомязыке существовали переводные памятникирелигиозного богослужебного характера. Ясно,что, несмотря на то что проповедь мисси-онеров среди мери велась, особенно вначале,преимущественноустно,проповедникихристианства не могли ограничиваться толькосозданием устных текстов, посвященныхпропаганде новой веры. При этом неизбежнобыло ознакомление с текстом Евангелия,Псалтыря, основных молитв, которые не моглиимпровизироваться,адолжныбылирассказываться и читаться. К тому же,поскольку при чтении на память моглинеизбежновозникатьнежелательныеразночтения, необходимы были, хотя бычастично, фиксированные, т.е. письменныетексты. Таким образом, наиболее логичноприйти к умозаключению о том, что проповедьхристианства среди мери велась на мерянскомязыке и традиция ее была достаточноустойчивой, раз от нее даже послеокончательного исчезновения мерянского какживого языка в русских постмерянскихговорах остался мерянский христианскийтермин.Богослужение на родном мерянском язы-ке было одной из сторон и особенностейхристианизации мери, для которой в целомбыла характерна мягкость методов, приме-ненных при ее распространении, желание нестолько противопоставить новую религиюстарой, языческой, и идти наперекорнационально-этническим традициям мери,сколько, напротив, максимально опереться наних,представивхристианизируемомумерянскому населению христианство какявление, связанное с его культурно-наци-ональными и родо-племенными традициями,не противоречащее, а логически завершающее,усовершенствующее, вырастающее из них.Нужно сказать, что та же тактика применяласьв значительной степени и на чистовосточнославянских землях. Пользуясь тем,что у восточных финнов-язычников, как и уславян, уже выработалось представление оверховном Боге, возглавляющем пантеонподчиненных ему языческих божеств, а такжетем, что христианский монотеизм (трой-ственность Бога, существование многочис-ленных святых) был менее строг, чем иудей-ский и мусульманский, православная церковькак бы приближала новую религиознуюсистему к понятиям язычников. Функцияверховного языческого Бога переносилась наБога христианского, функции ряда особопочитаемых языческих божеств — нахристианских святых, часть наиболее важных сточкизренияязычниковпразднествсвязывалась с новыми христианскими праз-дниками. Менее важные моменты языческихкультов или те из них, которые явно неподдавались адаптации применительно к новойвере, осуждались и объявлялись порождениемдьявола, кстати, представление о которомтакже не противоречило миросозерцаниюязычников, поскольку языческие религии вкакой-то степени содержат представление одобрых и злых божествах, доброй и злойсмерти и т.п. Подобная тактика православнойцеркви не вытекала, конечно, из того, чтоновая религия всегда и во всех положенияхотличаласьмягкостьюприобращенииязычников в христианство. Во многом онаобъяснялась тем, что попытки не считаться смноговековыминароднымитрадициями,навязывание новой веры силой натолкнулисьна серьезное сопротивление социальных низов,справедливо усмотревших в новой вере одиниз способов еще большего их порабощения со-циальными (феодальными) верхами. Новуюузду надо было надеть на народные массы, ко-торые к ней еще не привыкли, а чтобы они еене сбросили, необходимо было время дляубеждения самих масс в том, что эта узда нетолько не враждебна, не чужда им, а, напротив,самым тесным образом связана со всем строемпривычныхимкультурно-религиозныхнационально-этническихтрадицийипредставлений. Этим как раз и объясняется то,что на смену жесткой политике кнута пришлаболеемягкаяигибкаяполитика††††††††††††††††††††††††††††††††пряника,предопределившая путь как бы врастанияхристианства в местные языческие традиции.Поводов для того, чтобы так поступать, к томуже в XI в., на который приходится††††††††††††††††††††††††††††††††Ср.:«Святитель (св. Леонтий. – О.Т.) их (мерянскихдетей. — <7.Т.) привлекал ласковым словом исладкой сытой, называемой кутьей. За каждоекрестное знамение, сделанное на челе своем,отрок получал от святителя ложку кутьи, а завыученную молитву сладкий медовый пряник, и чеммолитва была длиннее, тем и пряник давалсямальчику больше» (Титов, с. 9).Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку223224О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкумиссионерская деятельность среди мерипервого ростовского епископа св. Леонтия иего ближайших преемников (Корсаков, с. 93),вообще на землях славянских тогдашнихгосударств и конкретно на мерянских земляхВладимиро-Суздальского княжества (Ростово-Суздальской земли) было более чем достаточ-но. В 1037-1039 гг. в Польше произошлоогромное крестьянское восстание, сопро-вождавшееся разгромом церквей и монас-тырей, уничтожением, наряду с феодалами,представителей духовенства и попыткойвосстановить в своих правах языческуюрелигию. Вспыхнувшее восстание, котороеперекинулось на Западное Поморье и По-лабию, было с трудом подавлено совместнымиусилиями польских, древнерусских, чешских инемецких феодалов.Немногим более чем через четверть века(спустя 32 года), в 1071 г. вспыхнуло языческо-антифеодальное восстание мери на мерянскихземлях, возглавляемое мерянскими жрецами итакже с трудом погашенное. Согласнопреданию, восстание привело к переселениючасти мерянского населения к марийцам илимордве, куда оно бежало от христианизации исвязанного с ней усиления феодального гнета.Владимиро-Суздальскому княжеству, в товремя окруженному разными финно-угорскимиязыческими народностями, близкими по языкуи культуре с мерей, в лице его феодальныхверхов абсолютно невыгодно было иметь усебя в тылу многочисленное финно-угорское(мерянское) языческое население, которое вслучае жесткого насаждения новой религиимоглообъединитьсяссоседнимиродственными народами. Напротив, быланеобходимость как можно скорее завоевать егодля новой религии, сделать все возможное,чтобы мерянское население находилось не вовраждебной оппозиции к христианству, авоспринимало его с симпатией как своюрелигию‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡. В связи с этим вмиссионерской деятельности и в богослужениисреди мери использовался родной для неемерянскийязык.Первыемиссионерыхристианства, стараясь приобрести своихсторонников, прежде всего среди детей имолодежи, привлекали их к себе не толькопроповедью, а и тем, что угощали и кормилисладостями (Корсаков, с. 88). Для того, чтобыхристианствозакрепилосьсредимери,проповедники старались увязать его смерянскими традициями. Отражением этогоявляется семантическое развитие мерянскогослова *koka «старшая сестра; тетя; вообщевзрослая (часто незамужняя) женщина; (новое)крестная мать» (наст. изд., с. 102-104). Видимо,у мери, как и у других финно-угров (во燇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Подобная линия церковной политики была всего лишьтактическим приемом. Когда позиция православияукрепилась (например, в XVIII в.), противмордовских язычников устраивались целые военныеэкспедициисприменениемартиллерии,сопровождаемыенасильственнымсжиганиемязыческих кладбищ.224О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуможно, как пережиток материнского права),большая роль в семье принадлежала старшейсестре, в связи с этим данное понятие имелодля своего обозначения специальную лексему,отличающуюся от слова, обозначающегомладшую сестру. Старшая сестра помогалародителям многодетных, как правило, семейвоспитывать младших братьев и сестер,поэтому к ней относились с особымуважением. То же слово использовалось созначением «тетя», поскольку то же самое лицостановилось теткой детей младших братьев исестер. По-видимому, православная церковьиспользовала эту традицию и как бы ееосвятила тем, что именно *koka (слово,очевидно, родственное мар. кока «тетя» и мордЭ кака «дитя, дитятко (< ребенок-первенец, т.е.в том числе и старшая сестра)» < ф.-уг. (диал.)*какка«(ум.-ласк.)ребенок-первенец(преимущественно девочка)» становилась, какправило, крестной матерью своих младшихбратьев и сестер. Наряду с чисто языковымотражением обстоятельств христианизациимери в опоре на ее культурно-языковыетрадиции можно найти и другие, выходящие запределылингвистических,черты,свидетельствующие о том же. Так, по-видимому, совершенно не случайно наизображениях местного святого СергияРадонежского он в большинстве случаевпредставлен вместе с медведем. В житияхсвятых, правда, нередко встречается мотивдружбы святых со зверями, птицами, иногдадаже хищниками (напр., львами) (ср.изображения святого Франциска Ассизского,представленного кормящим птиц и т.д.),однако то, что святой, деятельность которогосвязана с территорией, в то время, кромеславян, населенной мерей, изображен именно смедведем (а не, например, с волком), станетвполне понятно, если вспомнить, что медведь(наряду с конем, змеей и уткой) был одним изнаиболее почитаемых священных животных умери, если не самым почитаемым (Горюнова,с. 139148). Со священным медведем, убитым вединоборстве Ярославом, связывают основаниеЯрославля (в городе на месте этого события услияния Волги с Которослью до сих поризвестен Медвежий овраг, а на старинномгербе города изображен медведь). Одлительном сохранении остатка 226медвежьего культа у мери, известного, по-видимому, в прошлом всем финно-уграм, нолучше всего сохранившегося у ханты и манси,свидетельствует то обстоятельство, что до сихпор на постмерянских землях наличники окон(например, в г. Галиче, одном из бывшихцентров мери) украшаются стилизованнымизображением следа медвежьей лапы сотпечатками когтей. Медведь здесь, как и вукрашениях-оберегах,которыеносилимерянские женщины, должен был, видимо, кактотемный зверь, беречь от зла и тем самымприносить счастье (для этого, очевидно,считалось достаточным изображение следа еголапы). Поэтому изображение медведя рядом схристианским святым, надо полагать, нетолько дань представлению о всемогуществесвятого, приручавшего даже диких зверей.Молящийся перед изображением святогомерянин в какой-то мере мог чувствовать себяи поклоняющимся священному животномумедведю. Тем самым христианская религиястановилась ему особенно близкой, так же, каки вера в христианских святых, которыеспособны были даже поставить себе на службунаиболее почитаемое мерянами священное жи-вотное. Следы сохранения мерянского культамедведя, унаследованного затем (велико)-русской национальной традицией ЦентральнойРоссии, возможно, надо искать и в образеРусского Медведя как символа России (именноВеликороссии)§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§. Образ этот,связанный с чисто народной русской тра-дицией, — поскольку официальным символом-гербом России, унаследованным ею какТретьим Римом от Рима Второго, Византии,было изображение двуглавого орла, — несовсем ясен в своих истоках (у других славянподобного символа-тотема нет), если непринять во внимание традиций мери. Приучете ее он становится ясен как одно изотражениймеряно-славяно-русскойпре-емственности. О бережности отношений кмерянским национально-этническим тради-циям — не противоречащей сказанному выше,а подтверждающей его — свидетельствует итакая деталь из труда Е.И.Горюновой (Го-рюнова, с. 233-234), где сообщается, чт§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Один изнедавних отзвуков этого популярного народногосимвола России можно, видимо, усматривать и вМишке О.Ткаченко.олимпийском,эмблеме МосковскойолимпиадыИсследованияпо мерянскомуязыку1985 г.довольно часто в местах совместных за-хоронений славян и мери (в случае смешанныхбраков) женщину-мерянку хоронили согласномерянским традициям. О том же говоритдлительное сохранение остатков культадругого священного животного мери, змеи,среди уже давно обрусевших потомков мери вЯрославской области. Е.И.Горю- нова (с. 144)передает рассказ мальчика, записанный ею ещев 1947 г., который сообщил ей, что его бабушканосила на вороте рубашки вышивку,изображавшую стилизованную ползущуюзмейку. Все эти детали (языковые ивнеязыковые), взаимодо- полняя друг друга,свидетельствуют о социолингвистическойситуации, характеризующейся толерантнымотношением духовенства как к мерянскомуязыку, так и к мерянским этническимтрадициям, которые не только не искоренялинасильственно, а, напротив, — во всякомслучае, в начальный период христианизациимери, — старались использовать для мирного,безболезненного и согласующегося с культур-но-языковыми традициями мери насажденияхристианства. Именно этим обстоятельством иобъясняется то, что мерянский язык, хотя онникогда не был и не стал официальным языкоммерянских земель после проникновения тудаславян, несмотря на постепенную славизациюэтих земель, все же просуществовал на нихсвыше семи веков.контактыоставиливономастике,первоначально значительное число мери невладело или было плохо знакомо со славяно-русским языком*********************************. В связи с этимславяне, входившие в контакты с мерей,вынуждены были в той или иной мереовладевать мерянским языком. Особенно этоотносилось к той части восточных славян,которая находилась у самих границ мерянскойтерритории. Яркий пример этому дает названиереки Москвы (< мер. *Моэкэ(]ик) «(букв.)Конопля (т.е. коноплевая) (река)», — река,известная тем, что по ее берегам выращиваликоноплю и в ней же вымачивали) (Халипов, с.131). До большого озера (Московорецкойлужи), которое, видимо, длительное времябыло границей между славянскими имерянскими поселениями и к западу откоторого располагались славяне-вятичи, рекаполучила название Ко- ноплевка, чтопредставляет собой точный и согласный сдухом славянского языка перевод мерянскогоназвания *Моэкё]ик (наст. изд., с. 56-57). Такперевели мерянское название реки на свойязык славяне, заставшие на ее берегах вверхнем течении мерянское население и врезультате продолжительных контактов с ними со сплошным мерянским населением,жившим к востоку от Москворецкой лужи,хорошо усвоившие их язык. К востоку же отМоскворецкой лужи река получила названиеМоска (> Московь > Москва)-река. Следова-тельно, в этом случае славяне уже хуже6.Меряно-(славяно-)русскоевладели мерянским языком, в результате чегодвуязычие (XI в. — 1730/50 г.).элемент *juk как наиболее частотный был имиЕго следы и этапы развитияхорошо усвоен, что же касается первогокомпонента, то он был оставлен без перевода.С постепенным расселением славян наОднако если в данном случае славянскоемерянской территории, начиная даже с тогоназвание еще точно калькирует (точнее,момента, когда славянские поселения, сме-нившие балтийские, появились у ее границ,********************************* Располмежду мерянами и славянами установилисьожение в свое время среди мери возможныхрегулярныеконтакты,экономические, носителей протославянско- го языка в этомсоциальные и культурные. Осуществляться они отношении ничего не могло дать мерянскомумогли, как и всякое общение между людьми, населению в смысле владения (или понимания)только с помощью языка или языков. славянского языка вследствие двух основныхпричин: 1) протосла- вянское население к моментуКонкретные и многообразные аспекты этих возникновениянепосредственныхмеряно-меряно-славянских(славяномерянских) восточнославянских контактов давно утратило свойконтактов теперь, особенно когда только язык, перейдя полностью на мерянский; 2) в пос-начинается их изучение, трудно установить, ледний период его сохранения оно, видимо, какэто бывает при окончательной субстра- тизацииможно только попытаться наметить их любого языка, было сплошь двуязычным, в то времяосновные типы, воспользовавшись теми как мерянское население не знало языка славян,следами, которые они оставили в современном поскольку в этом не нуждалось. Таким образом,(в основном) русском языке постмерянских знание протосла- вянского языка среди мериисчезло задолго до окончательного вытесненияобластей. Судя, в частности, по тем следам, протославян- ского языка мерянским и без тогокоторые меряно-сла- вянские языковые происшедшего за несколько веков до первых кон-тактов с восточными славянами.Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку227228О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуполукалькирует) мерянское, давая гибридноемеряно-славян- ское название с оставленнымбез перевода первым компонентом ипереведенным вторым, т.е. все же в какой-тостепени точно передается (с частичнымкалькированием) внутренняя форма, структурамерянского гидронима, то в местах, болееудаленных от границ мерянской территории,уже не сохраняется даже и эта (частичнокалькированная) форма соответствующихмерянских топонимов. Такие по про-исхождению названия мерянских рек, какЯхрен (Вл. обл.), Маткома (Яр. обл.), Андоба(Костр. обл.), возникшие, видимо, из перво-начальных *Jahrenjuk «(букв.) Озера река»(наст. изд., с. 67), *МаЪкота^ик «(букв.) езда(путешествие) река», т.е. река, пригодная длясудоходства (или удобная для связи по воде)(наст. изд., с. 47), AnDeBa-(-e)-juk «(букв.)Кормящая река, — река как приток Костромы,кормящая ее своими водами» (наст. изд., с. 81,90), уже не имеют второй части (компонента)«-река». Видимо, он переведен и позжеотброшен, поскольку здесь славяне, уже вменьшей степени пользуясь мерянскимязыком,отбросилипостпозитивный(переведенный) компонент «-река» как чуждыйструктуре славяно-русского языка. Ввиду этогослово «река», как это обычно и свойственнославянскимназваниямрек,еслииупотребляется с ними, выступает не вторымкомпонентомсложногослова,т.е.впостпозиции к конкретному названию (вфинно-угорских языках любое определение,даже несогласованное, выступает передопределяемым), а перед названием реки, т.е.(река) Яхрен, (река) Маткома, (река) Андоба.Таким образом, если те славяне, которыеиздавна жили на границе с мерянскимиземлями и общались с мерей, обладалихорошим знанием обоих языков (славянского имерянского), то уже те славяне, которые сталимассово поселяться по ту сторону мерянскойграницы, хотя и владели в какой-то степенимерянскимязыком,но,по-видимому,недостаточно, в связи с чем полный переводмерянских названий, как правило, неосуществлялся,переводилисьнаиболеечастотные и, следовательно, хорошо известныеэлементы мерянского языка, остальныелексические элементы названий оставлялисьбез перевода. В тех местах, где славянскоенаселение более длительное время общалось смерей, лучше знало их язык и, — в результатеславяномерянского двуязычия, — привыкло кего структуре, внутренней форме, там даже при228частичном переводе эта форма сохранялась безизменений (Москва-река, — ср. рус. (< кар.)Кимас-озеро как калька кар. (фин.) Kimas-jarvi). В тех районах, где большие поселенияславян возникали вследствие массовыхпереселенийбезпредварительных(идлительных)контактовсмерянскимнаселением,связанныхсусвоениеммерянского языка, — возможно, причинойбыло то, что эти поселения с самого началавозникали как чисто славянские и не имелисмешанного населения, — эта чисто мерянскаяструктура топонимов не сохранялась. Иногда,впрочем, и в тех случаях, когда славянскоенаселение не владело в достаточномсовершенстве мерянским языком, мерянскиегидронимы могли переводиться: показателенздесь пример реки с названием Каменка, накоторой находится населенный пункт *КіВо1(< (мер. ст.) *КіВа1о) «Каменная (букв.Камень) деревня». Безусловно, река имела своесобственное мерянское название, по-видимому,’^ijuk «Каменная (Камень) река» (Горюнова, с.43). Однако подобные случаи не противоречатвысказанному мнению о худшем знаниимерянского языка славянами, селившимися вглубине мерянской территории: они зналидалеко не все мерянские лексемы, а тольконаиболее частотные и потому известные им. Неисключено также, что, поскольку населенныйпункт *КіВо1, как показывает его название,был мерянским, перевод названия рекиосуществлен самим мерянским населением вовремя его постепенного перехода на русскийязык.Объясняется это тем, что первыми восточ-нославянскими поселенцами на мерянскойтерритории были, видимо, крестьяне, про-никавшие небольшими группами, медленнопросачивавшимися на мерянскую территорию.Это постепенное проникновение, связанное сневысокимсоциальнымположениемславянских пришельцев, вызывало то, что они,будучиокруженнымимерянскимбольшинством, не чувствуя за своей спинойподдержки или покровительства сильнойкняжеской власти, были в максимальнойстепенизаинтересованывусвоениимерянского языка и, действительно, егохорошо усваивали и умели им пользоваться.Восточные славяне как участники массовыхпереселений, организуемых среднерусскимифеодалами, у которых они находились в тойили иной зависимости, уже, во-первых, неимели возможности в той степени укоренитьсяв мерянской среде, как первые пришельцы, а,О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуво- вторых, больше чувствовали себя связан-ными с местной славяно-русской княжескойвластью, чем со своими мерянскими соседями,к тому же часто отдаленными. Это становилосьпричиной того, что мерянский язык если иусваивался, то очень поверхностно. В лучшемслучае это был примитивный «рыночный»язык, игравший чисто вспомогательную и всеболее второстепенную роль, особенно в мерутого, как мерянское население, становясьдвуязычным, все чаще и лучше сталопользоваться славяно-русским языком. Помере увеличения славянского населения натерритории бывшей Мерянии и все большейславизации (частичной и полной) мерянскогонаселения, все более редким становилось,видимо, знание мерянского языка славянами.По времени это совпало с периодомпродвижения древнерусского населения навосток. В этот период, хотя здесь ещеоставалось мерянское население, сохраняющеесвой язык, знание им славяно-русского языкастало, однако, настолько обычным и частымявлением, а знание (славяно-) русскимнаселениеммерянскогоязыкасталосоответственнонастолькоредкимиисключительным, что, в отличие от западнойМерянии, где в топонимах (гидронимах)переводились если не все, то по крайней мереих второй компонент *juk «река», здесь даже иэта часть гидронимов перестала переводиться.В результате этого на крайнем востоке бывшеймерянской территории выступают полностьюне переведенные мерянские по происхождениюназвания рек типа Портюг, Шортюг и под.Таким образом, в развитии меряно-славяно-русских языковых отношений идвуязычия можно отметить несколько этапов:1) период, когда во взаимоотношениях мери ивосточных славян на пограничной территориииприпервоначальномпроникновениинебольших групп восточных славян намерянскую территорию преобладало славяно-мерянское двуязычие, т.е. когда славянепользовались в общении с мерянамимерянским языком, а меряне могли не знатьславянского языка (очевидно, ситуациямеряно-славянского двуязычия возникала в товремя, когда соответственно меряне, например,в качестве союзников славян в походах наКонстантинополь (Цареград) попадали наславянскую территорию); 2) с усилениемпроникновенияславяннамерянскуютерриторию и соответственно постепеннымусвоением мери славянского языка, — темболее при полной ее славизации, —уменьшаются количественно и качественнослучаи владения славян мерянским языком ивсе более частым явлением становится меряно-славян- ское двуязычие мери; 3) указанныйпроцесс завершается положением, при котороммеря становится чуть ли не сплошь дву-язычной; случаи полного незнания мерянамирусского языка становятся исключительнымявлением и, очевидно, соответственно такимже исключительным явлением становятсяслучаи хотя бы поверхностного знакомствавосточных славян (русских) с мерянскимязыком; 4) по-видимому, последним этапомдолжен бы быть этап окончательного иполного угасания мерянского языка, когда спереходом мери от меряно-русского к русско-мерянскому двуязычию (по-мерянски говорилиизредка только с представителями старшегопоколения) должен был наступить моментокончательного перехода к русскому одноязы-чию, при котором круг двуязычного (бывшего)мерянского населения все более сужался.Последним, как показывает аналогия другихвымирающихиливымершихязыков(корнского, полабского, водского, камасин-ского), должно было быть поколение дву-язычных мерянских стариков, которые моглиговорить по-мерянски только со своимисверстниками, изредка (при нередком осуж-дении со стороны младшего поколения) об-ращаться по-мерянски к своим детям, ихчастично еще понимавших, но предпочитав-ших отвечать по-русски, и в основном с детьмии исключительно со внуками должны былиговорить только на русском языке.Как всегда при взаимодействии языков,влияние было двусторонним. Еще про-должавший существовать мерянский насы-щался все большим количеством русскихзаимствований, — очевидно, поскольку един-ственно непроницаемой была здесь толькограмматика, в принципе возможны были иног-да целые фразы, состоявшие из русских слов,но оформленные по правилам мерянскойграмматики. В свою очередь, и локальный илиарготический русский, а через него частично илитературный язык (конечно, в значительноменьшей степени) воспринимали материальномерянские лексемы либо путем калькированиямерянскуюлексическуюилифразеологическуювнутреннююформу,мерянскиеоборотыречи,мерянскиеграмматико-семантические, функциональныемодели. Здесь можно встретить целый рядмногообразных случаев усвоения русским(особенно областным) языком мерянскихЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку229230О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуэлементов.Вофразеологии,например,сравнительно редкими были случаи усвоениярусскимобластнымязыком,точнее,сохранения им в «беспереводной» формемерянских оборотов (как правило, языковыхформул), — ср. рус. (обл.) Елусь по елусь«пусть будет и будет (подразумевается — утебя еда-питье)!» (из мер. *Jolus pa joluS /**tenan seYe(-)(tе)-juYe(-)(tе)» (букв. «Пустьбудет и будет [у тебя еда (твоя) — питье(твое)]» (наст. изд., с. 79, 140) (пожелание типарус.«Хлеб-соль!»,высказываемоекакприветствие тем, кто ест). С освоениеммерянского (сказочного) фольклора, которыйпри переходе на русский язык все чащепереводился, мерянские языковые формулыкалькировались средствами русского языка.Примером подобной кальки, как известно,является рус. «Жил-был (царь)» (< мер. *Il’-ul'(саг)…) (Ткаченко, 1979, с. 228, наст. изд., с.133-134).Включение мерянских элементов, позжеставших субстратными, в русский язык,связанное с (древне)русско-мерянским, а позжев основном с меряно-русским двуязычием,происходило разными путями. В основном ихбыло два: 1) заимствование материальныхэлементов мерянского языка и 2) их перевод(калькирование) средствами русского языка.При этом, однако, возникали и смешанныеслучаи, когда вследствие недостаточносовершенного владения одним из языков приматериальном заимствовании оказывалисьсохраненными некоторые лишние, в частностисловообразовательные,материальныеэлементымерянскогоязыка,априкалькировании вследствие неполного владениясемантикой обоих языков (как правило,русского, с помощью которого производилоськалькирование) кальки отражали семантику(внутреннююформу)переводимогомерянского слова, не свойственную русскомуязыку. Встречаются также иногда случаи,когда в русский язык параллельно включалоськак материальное заимствование, так и егокалька. Первое использовалось в «тайном»русском языке (одном из его арго). Здесь умерянского слова оказывалась русской толькоего флексия, при том, что слово параллельно(уже с мерянской флексией) употреблялось всамом мерянском языке. В общий же, не«тайный», язык то же самое мерянское словомогло включаться в калькированном виде нетолько с русской флексией, а и с аффиксами икорнем, благодаря чему слово становилосьпонятным и тем лицам, которые не знали230мерянского языка или «тайного языка» в егомерянских элементах.Так, касаясь конкретных примеров,можно указать на два случая материальногозаимствованиямерянскогоэлемента,произошедших в двух частях мерянской тер-ритории — западной, где данный лексическийэлемент был органично включен в русскуюграмматическую систему, и в восточной, гдеподобного включения не произошло, —русская флексия стала наращиваться намерянское слово с сохраненным в неммерянским суффиксом. Речь идет о мер. *ко^-(*koli(ms)) «умирать, гибнуть (чаще оживотных); (тяжело) болеть», *kolema «гибель,умирание; (тяжелая) болезнь». В западнойчасти мерянской территории это слово вошло врусский язык в виде глагола колеть, в формесовершенного вида с префиксом о-, известногои русскому литературному языку. В восточнойчасти бывшей мерянской языковой территориив русский язык из мерянского слово вошло вформеотглагольногосуществительногомерянского языка с характерным для него, каки для других финно-угорских языков, вчастности, прибалтийско-финских и мор-довских, суффиксом -на (< мер. *-та), — ср.рус. (диал.) колена «болезнь» (Костр. губ. —Ветл. у.) (наст. изд., с. 105-106). От этогосуществительного путем прямого наращиванияна него славянской глагольной флексии былобразован глагол со значением «болеть»;колена-ть — колена-ю, ко- лена-ешь, колена-ет. Пути разного включения того же самогомерянского лексического элемента можнообъяснять тем, что на западе мерянскойязыковой территории, заселение которойславянами происходило постепенно припервоначальном значительном количественномперевесе мери, включение мерянских словпроисходило еще в условиях существованияславяно-мерянского двуязычия. При этоммерянское слово, проникавшее в славянскийязык, более умело, в соответствии с правиламиславяно-русскойграмматики,внеговключалось. На востоке мерянской языковойтерритории, как правило, мерянские слова —поскольку ко времени проникновения их врусский язык славяно-русское двуязычие какмассовое явление уже отсутствовало —включались в русский язык самого жемерянского населения, т.е. были результатоммеряно-русского двуязычия. Этим объяснялосьявноенесовершенствоихадаптации.Очевидно, то же самое социолингвистическоеобстоятельство, — калькирование элементовО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкумерянского языка средствами русского языкамерянского населения при развитом в его средемеряно- русском двуязычии и его, как правило,отсутствии у восточных славян, — вызывалосоответствующее явление, — несовершенствокалькированияналексическомуровне.Примером этого служат известные только в ихрусской форме названия двух, по-видимому,мерянских селений, имевшихся под Москвой (вбыв. Звенигородском уезде) — Меря Старая иМеря Молодая (Третьяков, 1970, с. 136-137).Эти странные с точки зрения славянскихназваний населенных пунктов наименования,где, как известно, прилагательному старыйпротивостоит эпитет новый, а не нолодой (ср.Старая Русса, Новгород, Новосибирск, НовыйОскол и т.п.), находят свое объяснение,видимо, в том, что в мерянском, как и вмордовских языках (ср. морд Э, М од «новый;молодой»), для выражения понятий «молодой»и «новый» использовалось одно и то жеслов†††††††††††††††††††††††††††††††.Поэтомупредположительные мер. **(рапэ) mera и**(ut’) mera‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡, которые,согласнотребованиямславяно-русскойсемантики, в данном случае допускали толькоперевод Старая Меря — Новая Мерямерянскимнаселением,котороеввидупередачи понятий «молодой» и «новый» однимсловом должно было путать слова нолодой иновый, было передано как Меря Старая и МеряМолодая.Понятие «умереть» в мерянском языке,как известно, передавалось с помощью трехсинонимов (наст. изд., с. 81, 83, 105106, 111-112). В нейтральном значении использовалсяглагол угорского происхождения *Ьа1і/е(тв)«умирать». При передаче того же значенияприменительно к животным или к людям,обозначающего внезапную, «злую» смерть илисмерть тяжелую (от болезни), использовалсясобственный исконно мерянский глагол тогоже, что и угорский (финно-угорского <уральского),происхождения:*ко1і/е(тв)«подыхать; гибнуть; умирать (от болезни); (>)†††††††††††††††††††††††††††††††††Неисключено, что в латышском языке, где так жеслово индоевропейского происхождения, имеющеезначение«молодой»,передаетодновременнопонятие «новый» (ср. лтш. jauns «молодой;новый»), это явление обусловлено финно-угорскимвлиянием.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Приреконструкции (особенно в случае Меря Старая(Старая Меря)) автор опирается, — во многомусловно, — только на данные других финно-угорскихязыков,таккаксоответствующиемерянские лексемы пока не обнаружены.(тяжело) болеть». Для передачи понятия«умереть» в смягченном (эвфемическом) видеиспользовалсяглагол*u1’Si(ms)отдействительногопричастияпрошедшеговремени и1^а(-е) «бывший». Таким образом,глагол буквально означал «стать бывшим, тем,кто был (но уже не есть, не существует средиживых)». В русском диалектном языке пост-мерянской территории (например, Ярославскойи Костромской областей) известен глаголпобывшиться «умереть», представляющийсобой кальку соответствующего мерянскогоглагола. В арго торговцев города Углича как«тайном языке» этот же глагол выступает вформе,непосредственносвязаннойсмерянской (русская здесь только флексия),поскольку понятие «умер (побывшился)»передается словом ульшил.Ввиду того что мерянский язык во всехсвоих сохранившихся и ставших субстратнымиэлементах полностью вошел в состав русскогоязыка, у нас есть теперь возможностьрассматривать результаты меряно- славяно-русскогоиславяно-русско-мерянскогодвуязычия в его влиянии на русский язык.Гораздо меньше возможностей делать выводыо влиянии русского языка на мерянский, таккаксобственномерянскихязыковыхпамятников не сохранилось (или они пока необнаружены). Судить об этом влиянии можнотолько на основе тех русских слов славянскогопроисхождения, которые несут на себе явныеследы мерянской фонетики или — реже —грамматики. Однако здесь, особенно в случаефонетических влияний, чрезвычайно трудно несмешать слова, действительно употребляв-шиеся в мерянском языке, со словами, никогдав нем не употреблявшимися, а толькоиспытавшими следы остаточных фонетическихвлияний, сохранившиеся в современномрусском языке постмерянских территорий.Среди и без того небольшого количествареконструируемых слов, которые можно от-нести к словам мерянского языка, можно безсомнения выделить только два словамерянского языка, представляющие собой за-имствования из славяно-русского: первое —глагол *koroni(ms) «прятать; хоронить» (ср.рус. (яр., костр.) коронить «то же»), второе —существительное *тата «мама, мать», судя поего сохранившейся мерянской звательнойформе *mamaj (рус. (яр.) намай! «мама!») (ср.морд. Э авай (зват.) «мать», морд. М. тядяй(зват.) «то же», мар. кокай (зват.) «тетя» (наст.изд., с. 125)). Эти заимствования, сохраненныев русском (диалектном) языке, в котором ониЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку231232О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкупережили мерянский язык, интересны тем, чтоотражают два этапа заимствований славяно-русских элементов в мерянский язык. Первыйэтап соотносим с первоначальным периодоммеряно-славяно-русскихконтактов,когдамеряно-славяно-русское двуязычие тольколишь начинало развиваться в мерянской среде,и в целом для нее оно не было характерно николичественно, ни качественно. В это время,очевидно, далеко не все меряне знали славяно-русский язык и пользовались им; относительноограниченным было также число случаев,когда меряне, даже знавшие славяно-русскийязык, владели им совершенно свободно, скорееисключением, чем правилом, было использо-вание славяно-русского языка в мерянскойсреде. В этот период в мерянский язык изславяно-русского заимствовались только теслова, которые обозначали новые для меривещи или понятия. В случае глагола*koroni(ms) речь, видимо, шла о слове, обо-значающем новое понятие — погребение умер-ших по славянскому обряду (очевидно, имелсяв виду и его христианский (православный)характер). В позднейший период, когда дву-язычие среди мери стало повсеместным яв-лением, принцип заимствования (славяно-)рус-ских слов изменился, претерпев расширение.Теперь, когда уже и меряне нередко стали другс другом говорить по-русски (например, припоездках или переходах от одного мер(ь)скогостана («острова») к другому), когда неизвестнобыло, кем является встреченный, мерянином,понимающим мерянский язык, или русским(ср. ситуацию Лужицы с ее серболужицко-немецким двуязычием), в мерянский языкнарядусрусскимизаимствованиями,обозначавшими новые реалии и понятия, сталипроникать и русские слова, синонимымерянских.Ясно,чтонеобходимостизаимствовать слово со значением «мать» изславяно-русского в мерянский из-за отсутствияв мерянском соответствующего слова у мерине было. Новое слово вошло в качествемодного,престижного(ср.,например,проникновение в русский язык вместо исконнорусскоготятяврезультатерусско-французскогодвуязычиядворянствафранцузского по происхождению слова папа(от фр. рара) (Фасмер, III, с. 200). К концусуществования мерянского языка количествотаких слов, абсолютных синонимов мерянских,отличавшихся от них только стилистически,очевидно, значительно возросло. Мерянскаяречь, особенно разговорная, все больше (в рядеслучаев) начинала напоминать своеобразное232насыщенное славянизмами меряно-русскоеарго, так же как первоначально в какой-тостепени могло напомнить русско-мерянскоеарго русская речь мерян. Обе разновидностиречи лексически все больше сближались,полному их сближению «мешало» толькоупотребление разных грамматик, мерянской впервом случае, русской во втором. С полнымпереходом мери на русский язык, когда онаотказалась от своей грамматики в пользурусской, мерянский язык окончательносубстратизировался, т.е. полностью вошел вместныйрусскийязыкпостмерянскихтерриторий в своих сохранившихся реликтныхэлементах.7.Социолингвистическаяоценка мерянского языкав период его взаимодействиясо славяно-русским(XI в. – 1730/50 г.).Постепенное ее снижениеПо образному, но, в сущности, оченьточному выражению Л.А.Булаховского (избеседы с аспирантами и научными сотруд-никами Института языковедения АН УССР,кажется, не зафиксированной ни письменно, нис помощью магнитофона), языки представляютсобой нечто подобное валюте на мировомрынке. Так же, как колеблется курс валют,колеблется и «курс языков» в социологической(социолингвистической)оценкекакиноязычных народов мира, так и самихносителей того или иного языка. Согласнонаиболеенаучнообоснованному,опирающемуся на марксистско-ленинскуюметодологию взгляду, распространенному всоветской лингвистике, все народы и языкимира равны. Советской наукой отвергалосьделение человечества на «высшие» и «низшие»расы и нации и точно так же ею отрицалосьделение на извечно (и навечно) «лучшие» и«худшие» языки. Все языки одинаково хорошообслуживаютобщества,которымонипринадлежат, и уже в этом смысле ониабсолютно равны. Однако, — и в этом нетникакого противоречия по отношению к дан-ному положению, — отдельные части челове-чества в силу объективных условий могутнаходиться на разных стадиях развития поотношению к общему уровню, достигнутомучеловечеством в целом в его наивысшихпроявлениях. Тем не менее, как вытекает изуказанноговзгляда,блестящеподтвер-О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуждаемого многовековым опытом человечества,любой язык потенциально в состоянии достичьсамого высокого уровня развития, еслиобщество, обслуживаемое им, попадет вдостаточно благоприятные условия. В этомсмысле нет никаких оснований считать,например, превосходящими все языки мираиндоевропейские языки (или какой-нибудь изних)§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§. История в прошломи настоящем, — и безусловно, в будущем, —представляет (и представит) множествопримероввысокоразвитыхязыков,неотносящихся к индоевропейским, таких, какдревнеегипетский, аккадский, арабский, иврит(среди семитохамитских), китайский (средисино-тибетских), японский (по-видимому,изолированный), грузинский (среди иберийско-кавказских). Не составят здесь исключения ифинноугорские языки, где чрезвычайновысокогоуровняразвитиядостигливенгерский, финский, эстонский. В настоящеевремя большие потенции к развитиюпроявляют среди языков Африки суахили ихауса, среди аборигенных языков Америкикечуа, среди эскимосско-алеутских языковгренландский (эскимосский язык Гренландии)и т.д. В тех случаях, когда то или иноеэтническое общество переходит с одного языкана другой (случаев таких в мировой историидовольно много), объясняется это не недо-статками языка, а тем, что в данных конк-ретных условиях в силу изменения демо-графического состава общества, экономи-ческих связей, явных преимуществ слияния сдругим этническим обществом, пользующимсядругим языком, и целого ряда причин (оченьчасто их совокупности) обществу, носителюопределенного языка, становится§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Ср., вчастности, высказывание Я.Грим- ма об английскомязыке: «В богатстве, мудрости и экономностисредств ни один из живых языков не может с нимсравниться» (Комлев, с. 95).Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку233выгоднее перейти на другой язык, вместо тогочтобы развивать свой. Эти кризисныеситуации, не всегда переживаемые языками,бывают обычно связаны с длительным со-стоянием снижения социологической значи-мости языка как со стороны иноязычногонаселения, так и (что самое главное) состороны его носителей. Такой переход со-вершается только в том случае, когда дву-язычие становится не только массовым, но исовершенно универсальным, т.е. когда второйязык проникает буквально во все сферы жизниостаточного общества (его части), вытесняяпервоначальный родной язык даже из сугубодомашнего, семейно-бытового употребления.Тодвуязычие,котороегарантируетсохранность первого языка, должно быть понеобходимости функциональным, т.е. в этомслучае второй язык должен употреблятьсятолько в части функций, обычно выполняемыхязыком, или дублировать часть функцийродного языка при общении с представителямидругой национальности (национальностей).В мерянском языке в последний периодего существования стал выступать уни-версальный (всеобщий) тип двуязычия, пре-допределенный в значительной степени ко-личественным перевесом восточнославянскогонаселения при его качественном перевесе,обусловленном большей в это времяразвитостью социально-политического строявосточных славян, их экономики и культурыпо сравнению с мерянскими. В связи с этиммерянское этническое общество все большестановилось частью местного славяно-фин-ского (славяно-русско-мерянского) сообще-ства, которое в процессе консолидации должнобыло со временем трансформироваться в новоеэтническое (велико)русское общество, частьюскладывающейсяновойотдельнойвосточнославянской (велико)русской народ-ности, образованной преимущественно из техвосточнославянских племен, которым сужденобыло впоследствии сформироваться в русскийнарод. Важная роль в этом процессе приведущей роли восточнославянских этническихкомпонентов, как признают в последнее времясоветскиеисторики,должнабылапринадлежать финским племенам (Третьяков,1966, с. 285-286), и в первую очередь мере какнаиболее мощному союзу фин- 234ских племен, вошедшему полностью в составновой восточнославянской народности.К сожалению, в настоящее время отсут-ствуют более подробные сведения о социо-лингвистической оценке мерянского языка, чемте немногие факты, которыми располагаетнаука. Эти факты, экстралингвистичес- кий иинтралинтвистический, важны и ценны тем,что первый из них относится к началупоселения восточных славян на мерянскойтерритории, а второй — к конечному периодусуществования языка. Оба они в связи сдеструктивным (нисходящим) характером раз-вития мерянского языка в последний периодего истории неоспоримо говорят о посте-пенном социолингвистическом снижении цен-ности мерянского языка и в соответствии сэтим его оценки, причем в последнем случае состороны его носителей.В «Житии св. Леонтия» в несомненноположительном оценочном контексте при-водится факт хорошего знания св. Леонтием,первым ростовским епископом, мерянскогоязыка, — ср.: «Се бь блаженный и костянтинаграда ражай и въспьтание рус- кій же имерьский язык добрь умьяше книгами роускими гречьскимъ велми хытро- словесенъсказатель» (Житие, II). Как вытекает из самоготона сообщения, знание мерянского языка,необходимогосв.Леонтиювегомиссионерской деятельности, оценивалось какчасть широкой эрудиции святого, наряду сознанием греческого и русского языка илитературы, созданной на этих языках. Ужесерьезность подготовки епископа-миссионера ксвоей деятельности, немаловажным условиемуспеха которой было хорошее знаниемерянского языка, указывает на то, что за этимязыком в еще смешанном этнически мерянско-славянскомкрае,какимтогдабылоВладимиро-Суздальскоекняжество,усматривалась определенная (и немаловажная)значимость. Мерянский язык был тогданеобходим в повседневном общении смерянским населением, его было важно знатьдля успеха христианизации этого населения,что в тогдашних условиях, как упоминалосьвыше, имело большое политическое значение.Вполне возможно, что этот, тогда один изнаиболее распространенных восточных финно-угорских языков, мог играть определеннуюроль и во внешних сноО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкушениях с другими соседними финно-угорски-ми племенами, еще не входившими в составвосточнославянских княжеств, прежде всегомордовскими и марийскими. Меря могла вы-полнять ту же функцию, которую позже припроникновении восточных славян в югорскиеземли обских угров взяли на себя коми кактолмачи и проводники.С XIII-XIV вв., однако, в связи с по-степенно развивающейся славянизацией мери ивсе большим распространением на бывшихмерянских землях славяноязычного населения(в значительной части завизированных мерян)социолингвистическая значимость мерянскогоязыка начала падать. Прежде всего стал падатьего престиж в глазах славян и смежного смерей неславянского населения. Ввиду того,что мерянский язык практически оказывалсявсеменеенеобходимым,сталараспространяться «лень» к его изучению средивосточно-славянского населения. Выше ужеотмечались некоторые вехи этого процесса,указывающие на все худшее и более редкоевладениемерянскимязыкомсрединемерянского славяно-русского населения.Если вначале восточные славяне пограничныхс мерянской областей могли владеть этимязыком в совершенстве, то впоследствии этознаниесталоигратьвспомогательную,второстепеннуюроль,сведеннуюкограниченному числу функций. Еще позже, вособенности с развитием массового, если несплошного, двуязычия мерян (могли бытьтолько разные степени владения, но славяно-русским языком владела почти без исключениявсямеря),всеболееединичными,исключительными должны были становитьсяслучаи владения мерянским языком средирусских. В основном его, по- видимому, незнал и не пытался знать из них никто, так как вэтомотпалавсякаяпрактическаянеобходимость. Вслед за русскими, вероятно,не стремились познакомиться специально смерянским языком и ближайшие нерусскиесоседи мери, в том числе финно-угры.Очевидно, с процессом укрепления ирасширения границ Русского государства всебольше возрастала заинтересованность этихфинно-угров в знании русского языка.Мерянский же язык, если в какой-то степени иусваивался ими, то только в процессеспонтанного общения ближайших соседеймери, например марийцев, причем, надополагать, в этом процессе наблюдался большийинтерес мери к языку своих болеемногочисленных в это время финно-угорскихсоседей, чем наоборот**********************************. Вконечном счете это приводило и должно былопривести к тому, что значение мерянскогоязыка, его ценность стали падать в глазахсамой мери. Вследствие этого человек,знавший один только мерянский язык илиочень плохо понимавший русский – *(meran)jelman{**mirDe}††††††††††††††††††††††††††††††††††«(мерянского) языка {человек}» — сталвосприниматься и в мерянской средеотрицательнокакнеразвитый,невежественный,глуповатый,очемсвидетельствует пережиток этого выражения вслове (в ярославских говорах) елы- ман (?) (<мер. *jel(e)man генитив ед.ч. от *je1(§)m§/(-B)«язык») (наст. изд., с. 98-99) «елоп, дурак,дурень, болван» (Даль, I, с. 518). Очевидно,видоизменением того же слова, связанным сним этимологически — на что указываютформа, значение, а также в основном тот же(постмерянский) ареал — является рус. (обл.)(влад., ряз.) алма, алы쇇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡«простак, простофиля, разиня, глуповатыйпарень» (Даль, I, с. 13). С этим согласуются ирусские народные анекдоты о пошехонцах(Пошехонье — один из окраинных районовбывшей Мерянии, где дольше всего держалсямерянский язык), которых изображаютнедалекими, глупыми людьми. По- видимому,это впечатление было вызвано тем, что здесьеще долго недостаточно хорошо понималирусский язык, хотя уже умели пользоваться им,что и создавало впечатление глуповатостиздешнего населения. Их русская речь,насыщенная длительное время (даже послеполного угасания здешнего мерянского языка)мерянскимисловамииоборотами,отличающаяся от других русских говоровформой русских слов, длительное время непозволяла им достаточно свободно общаться сносителямидругихрусскихдиалектов(Корсаков, с. 19).Во внешнем противоречии с указаннымисловами находится русское диалектное(постмерянское) слово, явно восходящее ктому же предполагаемому мерянскому вы-ражению, но имеющее совершенно другое,едва ли не противоположное значение. Речь********************************** Некоторую аналогию подобной ситуации можно найти всовременном социолингвистическом положении водского и ижорского языков: представители малочислен-ной води нередко, кроме русского, знают также ижорский язык с относительно большим, чем у води,числом носителей, ижорцы, как правило, водского языка не знают.Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку235идет о слове (диал. — моек., ряз., кал.) ялыман«ярыжка, наглый мошенник» (т.е. как разпронырливый, хитрый, а, следовательно, иумныйчеловек)§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§.Очевидно, данное слово, заимствованное изязыка офень, связанных преимущественно спостмерянской территорией, отражает уже несобственно мерянский язык, а то арго (тайныйязык), включавший ряд местных мерянскихслов и выражений, но основанный уже наиспользовании ими русской грамматики (всвоих операциях его использовали местныеторговцы, в том числе разносчики товаров).Этотарготическийрусскийязык,распространенный в ряде городов на бывшеймерянской территории (Галич, Кинешма,Нерехта, Кострома, Углич, Владимир и т.д.),имел свое собственное название, также свя-занное с мер. *jelma(-e) «язык» (ср. венг. пуеіч,мар. йылме «то же»), — ср. елманс- кий«древний галицкий язык (язык ГаличаМер(ь)ского)» (Виноградов, с. 45), елымаяс-кий «условный язык Галичан (жителей того жегорода)», елымая (елыма) «человек, говорящийпо-елымански (т.е. на этом условном (тайном)языке)» (Виноградов, с. 45; наст. изд., с. 98-99).Следовательно, данное слово не говорит обизменении отношения к мерянскому языку всредесамойпочтиполностьюассимилированной мери или о параллельнойположительной или высокой социальной егооценке в последний период существования, таккак данные взаимосвязанные варианты одногои того же слова относятся к разным объектам— мерянскому языку (в период полного егоугасания), остававшемуся уделом забитых ипростоватых (внешне) пошехонцев, и услов-ному языку, которым пользовался «ярос-лавский расторопный мужик» и другие жителипостмерянской области, наряду с тем, что онивеликолепно владели своей уже роднойрусской речью, умело применяя в случаенеобходимости условный (русский же) язык,уснащенный (в особенности в прошлом)многочисленными элементами мерянскогоязыка, бывшего часто родным языком их болееили менее отдаленных предков.8.Лингвистические данныео конечной границесуществования мерянского языкаВыше были изложены соображения чис-то исторического характера, позволяющиесчитать максимальным конечным рубежом су-ществования мерянского языка первую третьили, что менее вероятно, первую половинуXVIII в. Есть ли какие-либо чисто линг-вистические данные, позволяющие считать этовремя достаточно правдоподобным? Кос-венным доказательством этого служат данныесовременного областного и арготического(также областного постмерянского) русскогоязыка, где еще во второй половине XX в.прослеживаются нередкие остатки мерянскогоязыка, прежде всего в фонетике и лексике, а вкалькированном виде в грамматике ифразеологии. Еще больше наблюдалосьмерянских пережитков в начале XX века.Однаконаибольшаяихнасыщенностьотносится к первой половине XIX в. и вособенности к его началу. Здесь встречаеммногочисленные апеллятивные диалектные (иарготические) слова, в том числе лексемы,обозначающие наиболее обиходные понятия илегко передающиеся с помощью русских слов(лейма «корова», урма «белка» и под.), дажефрагментыподлинномерянской(некалькированной)фразеологиииграмматики, не говоря о многочисленныхследах «мерянского акцента» в русскойфонетике постмерянских областей как от-ражениях фонетики мерянского языка. Ксожалению, отсутствие диалектных фиксацийвторой половины XVIII в. лишает возможностивыяснить, как тогда конкретно обстояло смерянскими реликтными элементами, хотяпостепенное исчезновение их из областногорусского языка по мере приближения к нашемувремени и, наоборот, возрастание ихколичества по мере удаления от него позволяетсказать, что там их было еще больше. Однакодаже реликты начала XIX в. позволяютговорить о том, что водораздел междуисторической эпохой мерянского языка 膆†††††††††††††††††††††††††††††††† Чисто условное заполнение пока «пустой» клеточки системнойтаблицы мерянской лексики мерянизированной формой мордовского слова мирде «муж; человек»,соответствие которому, возможно, существовало в мерянском языке.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Менее правдоподобна усматриваемая М.Фасмером связь этогослова (Фасмер, I, с. 73) с тур., азерб., казах. а1ym «ученый».§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Связь с казах., кыпч., азерб., туркм. аіатапвсадников» (Фасмер, I, с. 68) в данном случае сомнительна, хотя внешне слова и близки.236«шайкаО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкупостисторической, постмерянской, находилсяеще в это время где-то очень недалеко. Итак, сэтой точки зрения время 1730-1750 гг. какпериод, в рамках которого должна была лежатьвременная точка, отделяющая собственноисторию мерянского языка от его постистории,истории его существования в виде субстратныхпережитков русского языка, представляетсявесьма вероятным.Близки к этим данным и те факты ме-рянского языка, которые располагаются вовремени до этой предполагаемой хроноло-гической границы, во всяком случае, недалекоот нее, особенно если учесть обычнуюмедленность развития языковых явлении. Вэтом отношении весьма показательнымявляется интересный факт, отражающийязыковое развитие мерянского языка и от-раженный в двух формах. Речь идет о названиинаселенного пункта бывшего Суздальскогоуезда Владимирской губернии, известного вформе (зафиксированной в 1578 г.) Кибало (<мер *КіВа1о) и в позднейшей записи(относящейся к XIX в.) как Кибол (< мер.КіВої) (Vasmer, с. 417) (наст. изд., с. 37).Переход гласных звуков низкого подъема вгласные более высокого образования (наступень выше) в новых закрытых слогах —характернаяфонетическаяособенностьмерянского языка (наст. изд., с. 96). Однако длятого, чтобы этот переход произошел, надо,чтобы мерянский язык продолжал жить,причем довольно продолжительное времяпосле того, как была зафиксирована болеедревняя форма. Ведь совершенно ясно, чтоесли бы в вышеуказанном населенном пунктеили его окрестностях ко времени записиданного названия перестали говорить по-мерянски, то в русский язык название вошлобы в более старой форме Кибало.Предположить, что слово было видоизменено всамом русском языке, слишком сомнительно,так как на восточной части мерянскойтерриториивстречаетсямногодругихподобных названий деревень со вторымкомпонентом -бол (очевидно, развившимся из -бало, в результате частичного озвончения*ра1о (*Ва1о) в интервокальной позиции, —ср. венг. falu (< *ра1и) «деревня, село» (ср.Яхробол (Jachrobol), Шачебол (SaCebol),Толгобол (ТоїдоЬої), Пачебол (РаСеЬої) и т.п.)(Vasmer, с. 416417). Если там, по всейвидимости, данные формы возникли в самоммерянском языке (русскому языку подобнаязакономерность совершенно чужда), ничто немешаетпредположить(другоеболееправдоподобноеобъяснениеврядливозможно), что данное изменение произошло врезультатеразвитиямерянскогоязыка,который,следовательно,сохранялся,вчастности,натерриториибывшейВладимирской губернии (совр. Владимирскойобласти), не только в конце XVI в., а какое-товремя и после. Это время, поскольку, какизвестно, языковые изменения происходятвесьма медленно, вряд ли можно уложить воставшуюся часть XVI в., т.е. между 1578 г.(время записи) и последним годом XVI в. (1600г.). Скорее всего, изменение должно было про-изойти уже на протяжении XVII в. Приниматьдля возникновения данного явления время,относящееся к началу XVIII в., хотя с точкизрениячистолингвистическойничегонеправдоподобного в этом бы не заключалось,более сомнительно, так как к этому временимерянский язык, очевидно, в западных ицентральных районах прежней мерянскойтерритории скорее всего уже был (почти)полностьювытесненрусскимимогсохраняться только у отдельных лиц.Последние его носители должны былисохраняться на крайнем востоке мерянскойтерритории, где долгое время русские деревнибыли редкостью, что подтверждается местнымназванием Ружбал (Ruzbal) (< мер. *RuZBa1)«(букв.). Русская деревня» (Vasmer, с. 417)(наст. изд., с. 59). Для фонетического развитияданного наименования вполне допустимопринимать столетний срок, т.е. время до 1678-1680 гг., что уже очень близко, спротивоположной стороны, к предполагаемомуконечному рубежу существования мерянскогоязыка, особенно если учесть, что речь идет не овсей мерянской территории, в том числерассматриваемом районе ее, а о самой еекрайней восточной части. Принимая во вни-мание это расхождение, можно сделать по-правку еще, по крайней мере, на лишние 50лет, что даст 1730 г., т.е. время очень близкое(илисовпадающее)спредполагаемым.Следовательно, и с точки зрения чистоязыковых фактов нет ничего неправ-доподобного в установлении 1730-1750 гг. темрубежом, на котором закончилось су-ществование мерянского как живого финно-Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку237угорского языка***********************************.9.Периодизация историимерянского языкаНа основе того, что в настоящее времяизвестно о мерянской истории в целом и осоциолингвистическихобстоятельствахразвития мерянского языка, можно составитьпредставление о периодизации историимерянского языка, которое в силу фраг-ментарности имеющихся сведений и неиз-бежных лакун не может не быть лишено покаизвестной суммарности и схематичности.Ввиду того, что выше были подробноосвещены основные узловые моменты двухисторических эпох мерянского языка, про-томерянской и (собственно) мерянской, на-сколько они в настоящее время могут бытьизвестны, при освещении периодизации вцелом представлялось излишним столь жеподробно на них останавливаться. По воз-можности здесь будут освещены толькоосновные особенности каждого из рассмат-риваемых периодов. Несколько подробнеезатронута периодизация только третьей,последней, постмерянской эпохи, о которой небыло почти ничего сказано выше.Как уже упоминалось, историю мерян-ского языка представляется оправданным раз-делить на три эпохи — 1) протомерянскую, 2)(собственно) мерянскую, 3) постмерянскую.Протомерянская эпоха (7-6 тыс. дон.э. — конец 2 тыс. до н.э.) характеризуется вцелом тем, что в это время еще не сложилсямерянский как отдельный финно-угорскийязык. В эту эпоху мерянский существует лишькак постепенно все сильнее выделяющийся нафоне с течением времени суживающихсяязыковых общностей (финноугорской > финно-пермской > финской, возможно, > такжеприбалтийско-финско-мордовско-мерянской)идиом (говор > диалект > диалектная группа).Протомерянская эпоха в свою очередьразделяетсянатрипериода:1)раннепротомерянский,2)средне-протомерянский, 3) позднепротомерянский, гдеболее или менее четко устанавливаются покатолько начальная и конечная границы эпохи.Граница между концом раннепротомерянскогопериода и началом сред- непротомерянского, атакже между концом среднепротомерянского иначалом поздне- протомерянского пока неподдается определению на основе абсолютнойхронологии.Для раннепротомерянского периода ха-рактерны контакты протомерянского идиома,уже отделившегося в составе финнопермскойветви от угорской ветви финноугорскогоязыкового единства, с угорскими идиомами, вчастности протовенгерским. С переселениемпротомери вместе с другими финно-пермянамина запад контакты протомери с уграми, в томчисле протовенграми, прерываются. Зато в тоже время у протомери в составе сперва финно-пермской, а затем финской общности устанав-ливаются контакты с протославянами, но-сителями фатьяновской культуры, продол-жающиеся всю протомерянскую эпоху. Дляраннепротомерянского периода для мери,входящей в финно-пермскую общность, ха-рактерны, таким образом, контакты с пра-уграми. Это, по-видимому, объясняется тем,что меря, входя в финно-пермскую общность,располагалась в то же время где- то ввосточной части финно-пермской языковойтерритории,гдеонанепосредственнопримыкала к границе угорской. Это позволяломере находиться в постоянных тесныхконтактах с уграми, что способствовало иливыработке общих с праугор- ским (в том числепротовенгерским) черт, или тому, чтопраугорскийидиоммогвлиятьнапротомерянский. Для среднепрото- мерянскогопериода характерно обособление протомеривместе с другими прафинс- кими племенами отпрапермян. Протомерянский идиом в этотпериод развивается вместе с другимипрафинскими идиомами — предками будущихприбалтийско-финских,мордовскихимарийского языков. В поздне- протомерянскийпериод протомерянский идиом особенно тесносближается с прапри- балтийско-финским ипрамордовским. Очевидно, в этот же периодвсе эти идиомы испытывают известноевлияние со стороны булгарского языка. Конецпозднепротоме- рянского периода, которыйзастает прото- мерю где-то в непосредственнойблизости от ее исторической территории, кудаона вместе с другими финнами переселилась свостока, или, — в том числе, — и на ее части,характеренособотеснымсближениемпротомерянского с праприбалтийско- финским.*********************************** Очевидно, это был крайний срок жизни его последнихотдельных носителей. Ввиду отсутствия словарных фиксаций мерянского (о чем уже писалось выше),хотя в это время и создавался словарь языков и наречий России, следует считать, что последниегруппы массовых носителей мерянского языка к этому времени полностью исчезли.238О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуКонтактыпротомерянскогоидиомаспротославянским, особенно усилившиеся вследующийпериодуже(собственно)мерянской эпохи, продолжаются.(Собственно) мерянская эпоха(1 тыс. до н.э. — 1730/50 г.) распадается в своюочередь на два больших основных хроно-логических отрезка — А) древнемерянскую (1тыс. до н.э. — IX в.) и Б) новомерянскую пору(X в. — 1730/50 г.). В целом (собственно)мерянская эпоха характерна тем, что в началеэтоговременипротомерянскийидиом,возможно, не без некоторого воздействияпротославянского,оказавшегонанегоизвестное влияние и способствовавшего кри-сталлизации его специфических черт, окон-чательно выделился из других финских языкови превратился в отдельный финно-угорскиймерянский язык. В течение этой эпохи,относящейся к собственно истории мерянс-кого, сложились окончательно и продолжалиразвиваться его специфические структурные(фонетические, грамматические, лексические ифразеологические) черты.Древнемерянская пора подразделяется всвою очередь на раннедревнемерянский период(1 тыс. до н.э. — V в.) и по-зднедревнемерянский период (VI-IX вв.).Раннедревнемерянскийявляетсядо-историческим периодом в истории мерянскогоязыка. О существовании его, как и егоносителя, мерянского этноса, свидетельствуютархеологические данные. О том же говорятязыковые показания, субстратные включенияиз протославянского языка, сохраненныепостмерянскимирусскимиговорами,реконструкция которых, с одной стороны,подтверждает их славянское происхождение, сдругой, показывает, что они были включены вфинно-угорский мерянский язык, испытаввлияние его фонетики (ср. мер. *^еп (< *^ani)«двурогие вилы» < протосл. *dvani «предмет,включающий две части, двойни», *сд1е«целый, здоровый» < протосл. *сд1и/-ъ) «тоже»). В этот период (возможно, только доначала н. эры) мерянский находился внаиболее тесных контактах с протославянским,носители которого обитали на однойтерритории с мерей и постепенно были еюассимилированы. Окончательное исчезновениепротославянскогоязыканамерянскойтерритории установить пока невозможно(максимальной границей мог быть V в., хотя неисключено, что это произошло несколькимивеками раньше, на границе старой и новойэры). Можно допустить, что в тот же периодначались непосредственные контакты мери сбалтами, ее западными соседями.Позднедревнемерянский период харак-терен тем, что является первым историческимпериодом в истории мери и ее языка. В VI в.,т.е. начале периода, появляется первоеписьменное упоминание о мере: готскийисторик Иордан называет мерян (Merens) вперечне других народов. В IX в., т.е. концепериода,омеревпервыеупоминаетдревнерусская Ипатьевская летопись. До VI-VII вв., очевидно, продолжаются контактымери с балтами (прежде всего, с наиболеевыдвинутым на восток балтийским племенемголядью). К концу этого периода все большеусиливаютсясвязимерисвосточнославянскими племенами — вятичами,кривичами и новгородскими словенами,которые, частично вытеснив западных соседеймери, балтийские и финно-угорские племена,преимущественно голядь и весь (вепсов),подходят вплотную к границе мерянскихземель. Между восточными славянами и мерейустанавливаютсятесныесоюзническиеотношения, однако в это время восточныеславяне еще не селятся на мерянскойтерритории.Новомерянская пора (X в. – 1730/50 г.)характеризуется в целом тем, что в этот периодначинается и продолжается переселениевосточных славян на мерянские земли, всеболее усиливаясь во многом под давлениемвнешних обстоятельств — нападения тюркскихзавоевателей (печенегов и половцев) на югКиевскойРуси,нашествияБатыя.Количественный, а частично и качественныйперевес восточных славян и их материальной идуховной культуры над мерей и ее культуройприводит постепенно к славянизации мери.Однако этот процесс, с разной интенсивностьюна разных территориях и в разные периоды,протекает постепенно и занимает в общейсложности, очевидно, более восьми веков.Мерянский язык исчезает поэтому не бес-следно, оставляя свои многочисленные ре-ликты в ономастике и апеллятивах локо- исоциолектов постмерянских областей, чтопозволяет его частично реконструировать впостмерянскую эпоху.Новомерянская пора позволяет разделитьее на три периода — 1) ранненовомерянский(X — XII вв.), 2) средненовомерянский (XIII —XVI вв.), 3) поздненовомерянский (XVII —1730/50 г.).Ранненовомерянский период являетсявременем, когда в общем мерянский языкЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку239употребляется на всей исторической тер-ритории его былого распространения. Вос-точные славяне в это время в основномсосредоточиваются в городских центрах и ихокрестностях и в отдельных местностях, незанятых до того мерей. Некоторая этническая иязыковая чересполосица отдельных мерянско-славянскихместностейнемешаетповсеместному распространению мерянскогоязыка, так как, во-первых, территориальныеразрывы между отдельными районами егораспространения,вызванныепоявлениемвосточнославянских этно-языковых островков,не особенно широки, во- вторых, начавшаясяславянизация мерянского общества (преждевсего, его верхов) не особенно глубока(очевидно, даже мерянская знать сохраняетзнание своего языка), в-третьих, в это времяеще довольно частым явлением, особенно в по-граничных областях, где восточные славянеиздавна соседствовали с мерянами, было нетолько поверхностное понимание, но ихорошее знание мерянского языка восточнымиславянами. Примерно с XI в. начинаетсяхристианизация мери, натолкнувшаяся на еесопротивление и вызвавшая в 1071 г. крупноевосстание, сопровождавшееся, по преданию,переселением части мерян к марийцам илимордовцам. В целях христианизации, по-видимому, осуществляется (св. Леонтием,первым ростовским епископом и егопреемниками)переводбогослужебнойлитературы на мерянский язык (по крайнеймере частично) непосредственно с греческого.Христианизация проводится в основномчрезвычайно толерантно, с максимальнойопорой на культурно-этнические традициимери и с использованием мерянского языка, —в связи с этим должны были, по-видимому,появиться и первые мерянские языковыеписьменныепамятники(возможно,несохранившиеся), — и поэтому, за исключениемпервого периода неудач, в общем христианстводовольно быстро распространяется средимерянскогонаселения.Проникновениевосточных славян на мерянские земли носитвполне мирный характер, поскольку меряне,какидревнерусскоенаселение,заинтересованы в укреплении своего союза, аобе части населения, — мерянское идревнерусское, — во всех слоях удачнодополняют друг друга. Отсутствие каких-либоконфликтов объясняется, по-видимому, полнойравноправностьюобеихчастейскладывающегося на территории Владимиро-Суздальской (> Московской) Руси, бывших240мерянских землях, общества. Мирный ивзаимовыгодный славяно-финский (русско-мерянский) симбиоз приводит ко все болеетесномусрастаниюобщества,егоконсолидации во всех частях. Ввидупостепенно все усиливающегося перевесаславян в нем начинает преобладать немерянская, а славяно-русская этноязыковаяоснова.Однакомерянскийэлементрастворяется в славяно-русском не бесследно ине безрезультатно (и не только в языковомотношении). Он накладывает свой отпечатокна поселившейся на мерянских землях частидревнерусских племен. Вместе с влияниемдругихфинно-угорскихплемен,растворившихся полностью или частично вздешней части восточного славянства, —мещере, муроме, веси, заволоц- кой чуди, води,ижоре, части мордовцев, мерянский элементобъективно способствовал ее выделению издревнерусского этноязыкового единства ипревращениювотдельнуювосточнославянскую(великорусскуюнародность, а затем нацию.Всредненовомерянскийпериод,частично под влиянием грозных событий XIIIв., нашествия Батыя, вызвавших притокдревнерусского населения на здешние земли иотделивших мерю надолго от других финно-угорских народностей, связи с которымиподдерживали мерянскую культуру, а отчастииз-за перевеса древнерусской культуры,славянское население все больше начинаетпреобладать над мерянским. Увеличениечисленности славяно-русского населения вомногом стимулировало процесс славянизации(> обрусения) самой мери. Это приводит ктому, что прежде сплошная мерянская этно-языковаятерриториясотдельнымивкраплениями славяно-русских островков,напротив, дробится на отдельные «мер(ь)скиестаны» (мерянские этноязыковые острова),количество которых с течением времениуменьшается. Вследствие этого мерянскийязык, вместо того чтобы консолидироваться,все больше дифференцируется на своих всеболее разобщенных и отдаленных территориях,а это в свою очередь делает речь мери изразных местностей все менее взаимопонятной.В такой ситуации не исключена отчасти рольславяно-русского как языка-посредника дажемежду мерей разных, территориально далекоотстоящих местностей. Тем более необходимознание славянорусского языка для мери внемерянских, все более суживающихся, этно-языковых островов («станов»). СложившаясяО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуситуация ведет объективно к тому, что в этотпереходный период, особенно к его концу,мерянский язык среди мери все большесменяетсяславяно-русским.Есливпредыдущий период даже меряно-русскоедвуязычие было среди мери не повсеместным ив основном, очевидно, имело место средивысших слоев мерянского населения, причемеще нигде двуязычие не сменилось среди мериславяно-русским одноязычием, то в это времяоно начинает со все большей полнотой охваты-вать даже средние и низшие слои мерянскогообщества. Что же касается мерянской знати, тоона, как правило, полностью русифицируется(об этом говорит, например, по-видимому,мерянский по происхождению русскийдворянский род Куломзиных в Костромскойгубернии). В этот период, однако, мерянскийязык еще сохраняется не только в восточных,наиболее отдаленных районах (бывшей)Мерянии, но даже в ее центре (н. п. Кибало(1578 г.)).Поздненовомерянский период характе-ризуется тем, что к его концу мерянский языкокончательно перестал употребляться даже втех местностях, преимущественно на крайнемвостоке бывшей мерянской территории, где онеще к тому времени сохранялся. Установить сабсолютной точностью дату полного угасаниямерянского языка, которая должна быласовпасть со смертью последних его носителей,по крайней мере пока, невозможно, тем более,что, к сожалению, в России того времени этотисчезающий язык (в отличие, например, отисчезавшего примерно в то же время на западеГермании полабского) не привлек ничьеговнимания. Можно попытаться только указатьориентировочнуюдату,позжекотороймерянский язык скорее всего уже не упот-реблялся. Сделать это можно лишь на осно-вании некоторых косвенных указаний. Упо-минание в одном из документов серединыXVIII в. на крайнем востоке бывшей мерянскойтерритории«мер(ь)скогостана»(«Ге-оргиевская (церковь), что в Мер(ь)ском (ста-не)») говорит о том, что в то время в этойместности могли еще быть живы последниеносители мерянского языка или что, если ихуже не было, это исчезновение произошлонедавно и память о них была совсем свежа. По-видимому, поскольку лингвистические фактыдают возможность допустить существование иразвитие мерянского языка до второйполовины XVII в. даже в центральной частибывшей мерянской территории, к тому же какязыка целых групп населения, тем болееследуетсчитатьвозможнымегосуществование, причем как языка массовогоиспользования, до конца XVII — начала XVIIIв. на крайнем востоке былых мерянскихземель. Однако даже здесь он явно клонился кполному упадку. Ввиду того, что начавшаяся в30-х годах XVIII в. и продолжавшаяся в 50-егоды и позже большая лексикографическаяработа по фиксации всего многообразия языкови диалектов, в частности идиомов Поволжья,уже не отразила мерянского языка, можно бытьуверенным, что к 20-м годам этого века онпересталбытьязыкоммассовогоупотребления, хотя кое-где и мог сохранитьсяв качестве языка последних лиц пожилоговозраста, которые могли его еще помнить изнать как язык своего детства, когда на немговорили еще все поколения, и иногдаупотреблять при встрече с лицами своеговозраста, еще его не забывшими. Однако жизньэтих лиц, а, следовательно, и существованиемерянскогоязыка,по-видимому,неперешагнула временного рубежа 1750 илидаже 1730 г.Таким образом, существует определен-ный промежуток времени, отделяющий пери-од, когда мерянский язык в последних ме-стностях, где он был распространен, ещеупотреблялся всеми тремя поколениями, отпериода, предшествующего его окончатель-ному исчезновению, когда он сохранялся поинерции только среди стариков, предста-вителей самого старшего поколения и, воз-можно, пассивно был частично знаком ихдетям, но уже совершенно неизвестен моло-дежи, их внукам. Предположить подобную си-туацию в последний период существованиямерянского языка можно по аналогии других,известных науке, случаев исчезновения языков,связанных с переходом их носителей на другиеязыки, в частности на примере полабскогоязыка. В этот период социолингвистическаяценность мерянского языка, очевидно, оченьснизилась даже в глазах его носителей, длякоторых он стал таким же никому не нужнымреликтом, как давно вышедшая из модыстаринная одежда, устаревшие обряды ипрочие культурные особенности подобногохарактера.Некотораяпривязанностькмерянскому языку могла сохраняться только устариков, которым он мог быть дорог как частьвоспоминаний детства и молодости, нопередать эту свою привязанность своим детями внукам они уже не могли, так как теполностью в это время переориентировалисьна местную русскую культуру и выражавшийЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку241ее местный русский язык. Этот переход ипереориентация могли происходить тем прощеи естественней, что к тому времени местныйрусский язык и культуру и соответственномерянский язык и культуру уже не отделялитакие расхождения, как в пору, когда намерянских землях оседали первые восточ-нославянские поселенцы. С одной стороны, вмерянский язык вошли, несомненно, мно-гочисленные заимствования из русско-сла-вянского языка, судить о чем можно как наосновании непосредственно известных ре-конструированных данных самого мерянскогоязыка (ср. *koroni (-ms) «хоронить», *тата«мама, мать» (зват. *тата^)), так и наосновании фактов даже таких высокоразвитыхфинно-угорских языков, как венгерский,финский, эстонский, для которых характернобольшое число славянских заимствований. Сдругой же стороны, в процессе многовековоговзаимодействия местный (славяно-русский)язык впитал в себя многочисленные, —материальныеикалькированные,—заимствования и включения из мерянскогоязыка. Это сопровождалось, видимо, такжеактивным«переводом»наиболеераспространенных и популярных мерянскихсказок, пословиц и поговорок, песен и другихфольклорных произведений. Поэтому мерянин,чему способствовало и его двуязычие,переходя со своего первого мерянского навторой местный русский язык, не чувствовалсебя в нем как в совершенно чуждой стихии.Многое в нем и по форме, внешней иливнутренней(например,калькированныесказочные формулы или парные слова), и подуху (знакомые фольклорные сюжеты имотивы) могло напоминать ему мерянскуюнационально-культурную традицию, толькопереодетую в платье другого, к тому времениуже хорошо знакомого языка.С 1731/51 г. начинается постмерян-ская эпоха, длящаяся и в настоящее вре-мя. Если считать, что она связана только ссуществованием русских постмерянских локо-и социолектов, т.е. диалектов и арго бывшеймерянской территории, включивших в себяпережитки мерянского языка, то завершение ееследует связывать с их полной нивеляцией иповсеместным распространением на даннойтерритории русского литературного языка.Если же соотнести ее со всей суммоймерянских включений, когда-либо входившихв русский язык, в том числе и вошедшихнавсегда в русский литературный языкпосредством русских постмерянских говоров,242то эта эпоха во всяком случае продлится на всевремясуществованиярусскогоязыка.Последний взгляд, по-видимому, следуетсчитать более точным, чем первый, поскольку,не говоря уже о том, что в процессе взаимо-действия русского литературного языка сместными (постмерянскими) говорами, про-цессе двустороннем, в русский литературныйязык могут еще войти в материальной икалькированной форме диалектные меря-низмы, из литературного языка и русскойфольклорной традиции вряд ли выйдут прочновошедшие туда мерянские по происхождениюматериальные заимствования и кальки типа(о)колетв или наиболее типичной русскойсказочной формулы Жил-был… и т.п. Навсегда,видимо, останутся на карте ЦентральнойРоссии десятки названий рек, озер, сел игородов мерянского происхождения (таких, какЯхрен, Неро, Кибол, Москва и многие другие).Мерянский язык, полностью влившись в своихсохранившихся элементах в русский язык,язык-преемник,сталтемсамымегонеотъемлемой частью. Следовательно, скореевсего, постмерянская эпоха продлится на всевремясуществованиярусскогоязыка.Парадоксальность ее заключается, однако, втом, что с течением времени из русскихпостмерянских говоров все в большей ибольшей степени выпадают субстратныемерянские включения и параллельно (темвременем как их становится все меньше именьше в русском языке) все в большей ибольшей степени усиливается к ним интереснауки.В связи с последним обстоятельством,наиболее существенным при характеристикепостмерянской эпохи, всю ее допустиморазделить на три периода — 1) раннепост-мерянский (1731/51 — 1810 гг.), 2) средне-постмерянский (1811 — 1890 гг.), 3) по-зднепостмерянский (с 1891 г.).Для раннепостмерянского периода ха-рактерно сохранение наибольшего количествапостмерянских элементов в местных русскихговорах, арго и ономастике. Однако в этотпериод ввиду отсутствия особого интереса какк русскому фольклору, в текстах которого онимогли выступать, так и к русскойдиалектологии они или совершенно нефиксировались, или их записи были настолькоэпизодичны, что эти фиксации до нашеговремени не дошли (или, возможно, просто необнаружены).В среднепостмерянский период возни-кает интерес к произведениям народной сло-О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкувесности, которые начинают собираться ииздаваться, а также к изучению русскихговоров. Началом периода следует считать1811 г., когда с возникновением Обществалюбителей российской словесности и началомпубликации его издания «Труды Общества лю-бителей российской словесности» появляютсяпервые издания диалектных русских, в томчисле постмерянских, материалов. Тем самымв распоряжение науки поступает ценный(пост)мерянский, часто совершенно уни-кальный материал, поскольку позднее запи-санные и опубликованные тогда лингвисти-ческие факты вышли из употребления. Архео-логические работы в области мерянских древ-ностей заставляют ученых впервые задуматьсянад мыслью о реконструкции и исследованиимерянского языка по его сохранившимсяостаткам. В связи с этим, например, историкД.Корсаков в своей книге «Меря и Ростовскоекняжество: Очерк из истории Ростово-Суз-дальской земли» (Казань, 1872) намечает крат-кую, но содержательную программу реконст-рукции мерянского языка, в которой правильноопределены основные пути необходимого приэтом научного поиска†††††††††††††††††††††††††††††††††††.Однако намеченная программа научногоисследования мерянского языка по егосохранившимся остаткам в этот период небыла не только осуществлена, но даже иначата.Это стало уделом следующего, поздне-постмерянского периода, начало которогоознаменовано появлением первой научнойработы, посвященной специально исслед††††††††††††††††††††††††††††††††† Ср.: «Главная особенность теперешнего населения губернийЯрославской, Костромской и Владимирской заключается в особом свойстве говора… нет никакого со-мнения в том, что в оттенках говора великорусов вышеназванных губерний роль Мери далеконемаловажна и что при тщательном изучении наших областных наречий представится со временемвозможность, быть может, вполне восстановить забытый, но не пропавший язык Мери. Остатки этогоязыка, кроме того, могут находиться в местных названиях урочищ и поселений… Язык есть главнейшееи самое определенное выражение народности, и более точное изучение языков мордовского ичеремисского и сравнительное изучение финских наречий вообще несомненно приведут к любопытнымвыводам относительно языка Мери» (Корсаков, с. 15-16, 36).Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку243ванию мерянского языка. Это былтруд Т.Се- менова «К вопросу ородствеисвязимерисчеремисами»,опубликованныйв«ТрудахVIIархеологическогосъезда в Ярославле 1887» (М.,1891, т. 2, с. 228-258). Здесь наосновании анализа 403 местных,предположительномерянских,названий в сопоставлении с ихмарийскими(черемисскими)со-ответствиямивпервыебыловысказаномнениепоповодуэтимологии целого ряда мерянскихпо происхождению названий. Не-смотрянато,чтовработеТ.Семенова высказан устаревший внастоящее время взгляд, согласнокоторомумерянскийязыкякобыособенноблизоккмарийскому,взгляд, опровергаемый позднейшимиисследованиями,работаимеетценностькакперваяпопыткаосмыслитьлексическийматериалмерянскогоязыка.Частьприведенныхвнейэтимологийвполненаучнодоказательнаипоэтому до сих пор не утратиласвоегозначения.СпоявленияработыТ.Семеновав1891г.датируетсяначалонаучногоисследования мерянского языка и,темсамым,началопозднепостмерянскогопериода.Вдальнейшемуспехифинно-угрове-дения, с одной стороны, и русскойдиалектологии, с другой, позволилис еще большим успехом продолжитьначатуюимработу,котораяполучила свое развитие в появив-шихся позже работах М.Фасмера,П.Равилы,А.И.Попова,О.В.Вострикова,С.Г.Халипова,О.Б.Ткаченко.Работапореконструкциииисследованиюмерянского языка нуждается в ещебольшем внимании к себе и ееинтенсификации, что, помимо всегопрочего,вызываетсяусилившимсяпроцессомнивеляциирусскихнародных говоров, вместе с кото-рымиисчезаютипостмерянскиеэлементы.Задача реконструктивного исследованиямерянского языка и мерянских древностей вцелом, имеющая важное значение длявоссоздания истории Центральной России доприхода туда восточных славян, для возможнополного воссоздания мерянского языка,ценного самого по себе, для финно-уг-роведения, русистики, славистики, теориисубстрата, как одна из важных комплексныхзадач должна быть решена объединеннымиусилиями ученых, представляющих все гума-нитарные науки. Ведущая роль при ее решениидолжна принадлежать языковедам.Предметы культа медведя IX-XI вв. из Поволжья. [22,стр. 147]244О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуII. СОЦИОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ К ФАКТАМВНУТРЕННЕЙ ИСТОРИИ МЕРЯНСКОГО ЯЗЫКА(ПРЕИМУЩЕСТВЕННО В ПЕРИОД СУБСТРАТИЗАЦИИ)Многообразные вопросы внутренней ис-тории субстратных языков как в период ихсуществования, так и в особенности с моментаихокончательнойсубстратизации,т.е.своеобразного «свертывания», связанного совхождениемвязык-преемник,неисчерпываются полностью, однако в значи-тельной степени сосредоточиваются и груп-пируются вокруг двух едва ли не наиболееважных здесь проблем — 1) проблемы стой-кости разных элементов языка и их сохраненияв составе субстрата, возникшего на основеданного языка, 2) проблемы взаимовлияния ивзаимной адаптации субстратного, а перед темсубстратизирующегося, языка и языка-преемника,вданномслучаеязыковмерянского и славяно-русского. Эти проблемыв том объеме и степени, в которой этовозможно теперь, и будут рассмотрены ниже.1. Проблема степени стойкостиразных составных частеймерянского языкав элементах его субстратаПроблема стойкости языков при ихвзаимодействии принадлежит к одной изнаиболее сложных проблем общего языкоз-нания. Стойкость языка в целом предопре-деляется стойкостью той этнолингвистическойобщности, а точнее общества (этноса), которыйим пользуется. Однако данная формулировкаслишком обща, особенно если иметь в видуисторию развития этносов на протяжениимногих тысячелетий. Если взять, например,Западную и Центральную Европу и проследитьее историю за время, не только относящееся кнашей эре, а к эпохе намного древнее (затысячу или несколько тысячелетий до нашейэры), и при этом посмотреть на нее с точкизрения существующих в настоящее время тамгосударств, стран и этнических территорий, тона этих землях за единственным исключениемСтраны басков с ее древним доин-доевропейским языком — да и то, видимо,потому, что у нас нет возможности заглянуть висторию земли, занятой этой страной, глубжеопределенного исторического рубежа — необнаружится ни одной местности, гденаселение на протяжении обозримой егоистории не меняло бы по крайней мере одинраз (а то и дважды-трижды) свой язык. Тем неменее, очевидно, на одной и той жетерритории,помимопришельцевипрокатывавшихся по ней волн миграций, по-добных, например, т. наз. эпохе великогопереселения народов (а таких эпох была неодна, а много!), все время оставалось какое-топостоянное,возможно,дажевсегдапреобладавшее автохтонное население. И вотоно-то в основном и меняло несколько разсвой язык. Если смотреть на эти смены языковс точки зрения этого автохтонного по своемусоставу общества, то они будут выглядеть каксмена одежды, внешней формы, в которойразвивалась местная культура, а междупоследовательносменяющимися,облеченными в различную языковую «одежду»культурами можно усмотреть общую единуюлинию преемственности, где новый язык какноситель новой (для данной местности)культуры наслаивался на предшествующуюкультуру, заключенную в форму предыдущего,впоследствии вытесненного языка. Линияпреемственности между ними осуществляласьв значительной степени с помощью языковогосубстрата,являющегосячастичнымотражением более широкого понятия субстратакультурного, той совокупности наследияматериальной и духовной культуры, котораяпередается автохтонным (на данном уровне)населениемновомунаселению,образовавшемуся в результате слиянияавтохтонов и пришельцев. Этот культурныйсубстрат входит как важная составная часть вновую культуру, образующуюся в результатеслияния культуры автохтонного и пришлогонаселения.Язык формирующейся новой этническойобщности играет первостепенную роль вЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку245создании ее культуры, в которой сливаютсявоедино культура, принесенная извне, икультура местная, в последнюю (заметим, чтоэто очень важно) в свою очередь включены вкакой-тостепенипредшествующие,культурные, в том числе языковые, субстратыв своих наиболее стойких элементах. Духовнаякультура предшественников — это, какправило, словесная культура, хранящаяся (вдописьменный период) в устном народномтворчестве(сказках,песнях,загадках,сентенциях народной мудрости — пословицахи поговорках, собрании важных примет инаблюдений над погодой и природой в целом,способом ведения хозяйства и жизнью вообще,что часто входит в эти сентенции), а также вособенностях языкового этикета, языковыхформулах, связанных с местной этикой. Частьэтих важных местных элементов культурызаключена в самом языке, прежде всего в егофразеологии и, будучи плохо выделяема,допускает в случае их особой ценности толькобуквальный перевод, т.е. калькирование.Наиболее ценное из местной культурыбольшей частью, — если появление новойволны пришельцев не связано с поголовнымистреблением автохтонов (случаем не такимуж частым), — как правило, бесследно непропадает, поскольку переодевается в формунового языка, т.е. переводится, чемуспособствует период двуязычия. Примеровперевода старого фольклора с одного местногоязыка на второй, позднейший, можно найтидостаточно много как в отдаленном, так и вболее близком прошлом. При перенесенииодной (более ранней) культуры даннойместности в другую (более позднюю) многоеостается не переведенным (переведенным недо конца), т.е. сохраняется или частьматериальных особенностей и элементовязыка-предшественника,иливнутренняяформаегословиоборотов.Этинепереведенные(илинедоконцапереведенные),частовсилусвоейнепереводимости, связанной к тому же с ихособой выразительностью, элементы языка-предшественника,воспринятыеязыком-преемником, и являются в нем элементамиязыкового субстрата. Иногда эти элементы,отражающие особенности языкового мыш-ления, строй языка, оказываются удивительностойкими. Так, например, французскоечислительное quatre-vingts «восемьдесят (букв.четыре (по) двадцать)» отражает счет не246десятками, свойственный индоевропейскимязыкам, а двадцатками, характерный дляиберийско-кавказских языков и, видимо, и длятого языка иберско- баскского типа, которыйбыл распространен во всей Франции доприхода туда кельтов (галлов). Затем этот языкбыл оттеснен на юг галльским языком, но,несмотря на это соответствующее слово,передающеесчетдвадцатками,былокалькировано галльским языком, а отсюданародной латынью Галлии. Таким образом,внутренняя форма иберско-баскского словабыла сохранена, несмотря на двукратнуюсмену языка — галльского, сменившегоиберско-баскский, и галльского, смененноголатинским. Несомненно, подобные случаимогли быть и на территории ЦентральнойРоссии, где финно-угорским мерянским былсменен индоевропейский протославянский, амерянский в свою очередь затем был смененславяно-русским. Однако при настоящемуровне исследования проблем преемствен-ности культур Центральной России и пред-ставляющих их языков проследить так глубоколинию последовательной взаимосвязанностисменяемыхязыковпоканевозможно.Достаточно сложен сам по себе уже вопрос осохранности элементов мерянского языка, накотором здесь будет сосредоточено внимание.Поскольку вопросу фонетической адап-тации уделено специально внимание далее,здесь о нем, в частности, как и о вопросестойкости фонетики, следует сказать в наи-более общих чертах. Как показывает ис-следование фонетического материала, от-раженного в примерах мерянского фонети-ческого воздействия на слова славянорусскогопроисхождения (включая заимствования) и вчертах фонетики мерянского языка вовключениях из него, при известной взаимнойадаптации двух взаимодействующих языков, вцелом фонетика субстратного языка, особеннов области консонантизма, проявляет оченьбольшую степень стойкости, и, — что следуетспециально отметить, — даже в ту эпоху, когдасубстратный язык давно вытеснен и полностьюсубстратизирован.Что касается грамматики, лексики ифразеологии, то здесь степень стойкостиразная и проявляется по-разному. Посколькувыяснить, каким был мерянский язык в целомдаже в наиболее близкий нам, последний,период его существования, пока нет никакойвозможности, речь может идти и пойдет толькоО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуосохранностиэлементовмерянского,представленных в мерянском субстратерусского (как правило, областного) языка.В целом, — и это, видимо, характернодля субстратных языков вообще, — элементыграмматики мерянского языка в «чистом» (т.е.некалькированном, материальном) виде, как иследовало ожидать, сохраняются толькоимплицитно, скрытно либо в составетопонимов, либо, если речь идет обапеллятивах,средидиалектизмовилиарготизмов (частично фразеологизирован-ных), из состава которых они не выделяются.Грамматическиеформантыздеськакнепонятные не вычленяются сознанием, фор-мы с ними воспринимаются, будучи не-основными, как основные, т.е. в частности, длясуществительных формы косвенных падежейкак формы им.п. ед.ч., в связи с чем на нихнаращиваются грамматические формантырусского языка, — ср., например, формуиллатива ед.ч. дульяс (< мер. *tuljas) «огонь»,воспринимаемую как форму им.п. ед.ч. илиформу мн.ч. им.п. (на которую в свою очередьнаращен русский формант — показатель мн.ч.-и) бяньки «вилы с двумя зубьями» (< мер. *pan-ek + и » бяяьхй) (наст. изд., с. 67, 96-97).Следовательно, есть основание считать, чтограмматическиепоказателисубстратизирующегося мерянского языка, какправило, в субстрат русского языка невключались. Обычно в него попадали толькочистые корни (основы) в одной из основныхформ. Если при этом все же частьграмматическихформантоввсубстрат«проскакивала», то это происходило или «понедосмотру», вследствие того что значимостьформы уже не была известна и онаосознавалась как одна из прямых форм безграмматических показателей (в лексическихапеллятивах), или потому, что данные формыупотреблялисьчистотрадиционно,механически в составе традиционной лексикиономастического характера или, реже, всоставефразеологи-зированных(фразеологических) оборотов, точное значениекоторых уже не осознавалось (в связи с чем ихсловаошибочносближалисьсрусскими)‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡.Такимобразом, в сущности, материальные элементымерянской грамматики, если и оказывались ⇇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Ср.явно народно-этимологическое сближение оборотаелусь поелусь (< *joluS pa joluS «пусть будет ибудет») с рус. ьлось бы у Даля (Даль, I, 518).составе субстратных элементов, то чистослучайно. В связи с этим сохранились толькоотдельные ее фрагменты, восстановимые лишьпри системной реконструкции и привлечениисравнительно-историческихданныхродственныхязыков.Наличие(дажеслучайное) грамматических элементов, со-храненных мерянским субстратом, косвеннозависело от частотности тех грамматическихформ,которыевыступаливсоставелексической ономастики (здесь, например,почти невозможны или, во всяком случае, малочастотны личные формы глаголов, затодовольночастовстречаютсяименные(причастные) формы глагола) или в составенаиболеечастотныхитрадиционныхфразеологизмов — языковых формул.Более обычен при проникновении в суб-страт и сохранении в нем для грамматики (ифразеологии) путь калькирования. Однако онобусловлен наличием соответствующих ма-териальных элементов в языке-преемнике. Так,из системы местных падежей (6 падежныхформ) русский язык в качестве языка-преемника смог отразить в виде оттенковместного падежа две мерянские падежныеформы (их функции) — инессивную иадессивную, ср.: «В этом лесу нет ничегоинтересного» (инес.) — «В этом лесе (~ у этоголеса) нет ничего интересного» (адес.) (наст.изд., с. 68-69). Латышский язык как язык-преемник большого числа растворившихся внем ливских (финно-угорских) говоров из техже 6 падежей стал своим местным падежомотражать, наряду со свойственным ему ираньше инессивным значением (Es esmu Rig а«Я (есмь) в Риге» (инее.)), также иллативнуюфункцию (Es braueu Riga «Я еду в Ригу»(илл.)). Связано это с разным инвентаремязыков- преемников. Там, где у языка-преемникаимелисьсоответствующиематериальные средства, черты языковогосубстрата могли быть отражены. Там, где ониотсутствовали,онинеотражались,оказывались за бортом грамматическойсистемы языка-преемника. Грамматическаясистемаязыка-преемникакаксистемазамкнутая,ограниченнаяопределеннымчислом элементов, могла отразить из языка-субстрата и активизировать с его помощьютолько те материальные грамматическиепоказатели, которые, совпадая в чем-тофункциональноссоответствующимиграмматическими элементами языка-субстрата,Часть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку247могли быть переданы в их функциях. С цельюотражения этих новых для языка-преемникафункций используются или дублетные формыпадежей (-а/-у у родительного падежа, -а сгене- тивной, -у е партитивной функцией (наст.изд., с. 69), -е/-у у предложного в русскомязыке), или уже имеющийся грамматический иформант -а (как показатель местного падежаед.ч.влатышскомязыке)получаетдополнительную функцию (наряду с местной(инессивной), иллативную). Таким образом,при переносе функций языка-субстрата в язык-преемник носители языка-преемника несоздают новых грамматических форм иззаимствованных элементов языка-субстрата.Они только наполняют новым содержаниемимеющиеся в языке форманты или же из своихстроевых элементов создают новые формы дляпередачиграмматическихфункций,заимствованныхи秧§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§субстрата.Следовательно, в формальном отношенииязык-преемник при грамматическом влиянииязыка-субстрата или не претерпевает никакихизменений, или, если им и подвергается, то,как правило, только опираясь на запас своихсобственных служебных слов и формантов.Происходит, таким образом, преимущественнолишьизменениееговнутреннихграмматических форм при сохранении инеизменности внешних. Соответственно с этимможно сделать вывод о том, что своюграмматическую структуру, как и фра-зеологию, язык-субстрат в языке-преемникесохраняет обычно лишь в калькированномвиде (передача их в материальной формепринадлежит скорее к исключениям). При этомкалькируется не вся грамматическая системаязыка-субстрата, а только те ее части, дляпередачи которых есть соответствующиематериальные средства (форманты) у языка-преемника.Совсем иначе обстоит в случае лексики,которая в отличие от грамматики являетсяоткрытой системой.Если в грамматике для передачи от-сутствующих в языке-преемнике внутреннихграмматических форм используются уж姧§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§Ср.примерместныхпадежейосетинскогоязыка,совпадающих по функциям с местными падежамисубстратного иберийско-кавказского языка, но сиспользованием при их создании материальныхэлементов иранского происхождения (ср.: Абаев,1956, с. 68).248имеющиеся материальные грамматическиеформанты, то в лексике, где преобладает некалькирование, а прямое материальноезаимствование, воспринимаются, как правило,те материальные лексические элементы,которые отсутствуют в языке-преемнике, т. е.происходит не наложение новых значений настарыематериальныеэлементы,азаимствуются и добавляются к старым новыематериальные лексические элементы —лексемы, слова.Субстратная лексика проникает в язык-преемник тремя основными путями — 1) в со-ставе ономастики (прежде всего, топонимов);2) в составе арготизмов, принадлежащихусловным («тайным») языкам (в данном случаепостмерянских территорий); 3) в составедиалектизмов местных говоров (иногданаиболее частотные элементы лексики от-мечаются в двух, а то и во всех трехисточниках). Наименее стойкими из субстрат-ных по причине их близости к не включаемымв язык-преемник грамматическим элементамявляются местоимения и служебные слова. Всобранном и реконструированном материалеотмечено всего два местоимения (*ma «я», *Si«это», — наст. изд., с. 75-76), один предикатив(*nemen «нет», — там же, с. 85), три частицы(*jou «вот», *-ка, *-ki (усилительные), — тамже, с. 85-86) и один союз (*ра «и», — там же, с.85). Близки к ним по своей малой частотностиприлагательныеинаречия:пятьприлагательных(*PaDra«сильный,здоровый»,*il’Doma(*-Deme)«безжизненный», *kolDoma (*-Deme) «безрыб-ный», *maZej «красивый, приятный, милый»,*som «черный», — там же, с. 71-73, 115) иодно наречие (*paha(-he) «мало», — там же, с.84-85). Мало от мерянского языка сохранилосьтакже числительных (только *i/ukane «один(ум. ф.)» и SeZum «семь», — там же, с. 73-75).Обращает на себя внимание сохранение малыхчисел, не выходящих за пределы первогодесятка. Это может объясняться как ихбольшей частотностью (по сравнению сбольшими числами), так и вследствие этого ихлучшей сохранностью и большей стойкостью.В тех случаях, когда в связи с двуязычиемпроисходитвытеснениесобственныхчислительных и замена их заимствованными,оно начинается с наиболее крупных чисел (ср.болг. (< гр.) хиляда «1000» (при стел. (дболг.)О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку*та,с^?а), нлуж. (< нем.) (нар.) tawzynt«тысяча», hundert «сто»). В тех языках, гдеподобный процесс зашел особенно далеко,дольше всего сохраняются именно числапервого десятка, причем преимущественноотносящиеся к первой его половине. Так,коми-пермяцкий язык заимствовал (в отличиеот коми-зырянского) из русского все числапосле 10. Берберский же заимствовал изарабского все числительные, заменив имисобственные, за исключением первых трехчисел натурального ряда (1, 2, 3). Неисключено, что и в мерянском сохранение двухчисел первого десятка могло быть связано стем, что в нем в последний период егосуществования, с которым в наибольшейстепени связана постмерянская (субстратная)лексика русского языка, употреблялись толькособственные числа первого десятка. Остальныечисла были, возможно, заменены в это времярусскими или часто ими заменялись. Отно-сительно небольшим является состав гла-гольных форм мерянского происхождения(точнее, глагольных корней), сохранившихся всубстрате (не больше 17-18 корневых слов)(*Fu(j)- «дуть», *ре1е- «бояться», *jo1e-«быть», *nap- «видеть, смотреть», *пе1е-«глотать», *^ага- «делать», е1е- «жить», *tuDo-«знать», *аnDо- «кормить», *pоjmо- «мочь»,*ко1ре- «разговаривать», *sеZэ «разрывать»,*ко1е- «сдыхать», шеге- «сказать», *ha1i-(-e-)«умирать»,*tоhte-«хотеть»,*mаtkо-«путешествовать», *koroni- «хоронить», —наст. изд., с. 115). В наибольшей степени всубстратнойлексикесохранилисьсуществительные (в составе собранной иисследованной лексики около 48, *^1Ge«перо», ^Є1ШВ «язык», *ku^ «женщина(старуха)», *mаmа(-e) «мама, мать», а^е«отец», *toka «старшая сестра, тетя; крестнаямать», *^ne «(низкий) берег», *nero «болото»,*рujeGa «вьюга», *Sa^- «дым», *1о^а«ложбина», *tu1e «огонь», *jahre «озеро», *juk«река», *Sa rne «верба», Sо1’а «вяз», *makSа«гнилушка», *рад(Є)а «гриб», *tоmа(-e) «дуб»,*mоskа(-e) «конопля», ’^ЄГЄ «кора», *nuS«крапива», *ШВГ(Є) «ягода», ^™а «белка»,*pаrаkа «ворона», *аgka «галка», *реZe«гнездо», *kurGa «журавль», *1^jma «корова»,*kaGа «кукушка», *SorDe «лось», *kutke«орел», *^1 «рыба», *muZs «рябчик», *РЄП(Є)«собака», *^^а(-е) «(молодая) собака», *sorjes«хариус»,*ki(£)(/*ku)«камень»,*^ЄП«(двурогие) вилы», *ра1о «деревня», *^j«масло», *раhеа «овощи (свекла, брюква,огурцы)», *pеD’mа «перемет», *^ju «сарай»,*kir^as «топор», *1i1’ «душа», *jop^s (*jo(P)1s)«дьявол», *раnо(-e) «курган», — наст. изд., с.115-116).Значительная часть субстратной лексикисохранилась в составе топонимов. Иххарактеризует тематическое разнообразие присвязи преимущественно с характеристикамиприроды, окружающей тот или иной топоним,и описанием их свойств. Преобладают здесь (вотличие от диалектных апеллятивов) слова,относящиеся к основному лексическомуфонду.Посколькучеловекамоглаинтересовать характеристика окрестностей рек(и селений), имеется ли поблизости рыба,какие деревья растут рядом с ними, водятся лив лесах звери и какие, в топонимах выступаетцелый ряд соответствующих прилагательных(причастий) и существительных: (реки) Андоба(кормящая, — приток), Нельша (проглотившая— многих, свои притоки), Кол- дома(безрыбная), Коядоба (несущая — воду),Яхрен (озерная); Шарна (верба), Шоля (вяз),Понга (гриб), Кера (кора, луб), Куш (крапива),Барака (ворона), Кега (кукушка), Шор- да(лось), Кутка (орел), Муза (рябчик), Ки(в)(камень) и т.п.52По другим причинам подобные же ос-новные понятия могут передавать и арготизмы.Цель арго не дополнить язык недостающимиему лексическими средствами, обозначенияминовыхреалийилистилистических(синонимических) оттенков, а скрыть понятия,передаваемыеобщеизвестнымисловами.Именнопоэтомусредиарготизмоввстречаются слова, относящиеся к основномулексическому фонду мерянского языка, в томчисле сохраняющие фрагменты мерянскойграмматики. Последнее можно объяснить итем, — поскольку речь идет частично об арготорговцев, — что в то время, когда мерянскийязык уже начинал выходить из употребления,он еще какое-то время мог употребляться, в ча-стности среди мужчин, в качестве тайногоязыка, непонятного русскому населению изнемерянских местностей. В составе арговстречаются обозначения таких элементарныхпонятий, как: немень «нет» (ср. венг. пет), маеЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку249(<мер.************************************††††††††††††††††††††††††††††††††††††та) «я», сиень «есть» (<мер. *si jon «это есть»), ел- манский«говорящий на тайном языке» (< мер. ^еіта«язык»), меёла «нет» (< мер. *(е) jo^ «нет (неесть)») (наст. изд., с. 78-79, 84) и т.д.Иначе проявляет себя апеллятивнаялексика субстратного происхождения вдиалектах. Если вначале здесь, как и вономастической и арготической лексике,довольно часто встречаются (пережиточно) тепонятия, которые легко могли бы бытьпереданы общерусскими словами славянскогопроисхождения, которые, однако передаютсямерянскими по происхождениям лексемами(урма «белка», лейма «корова»), то современемэталексикавыходитизупотребленияивдиалектномузусесохраняются только те субстратные слова,которые обозначают специфические явления,характерные для данной местности, ееприроды, особенно хорошо приспособленные кместной трудовой деятельности — сорьез«хариус» (название не рыбы вообще, ахарактерного местного ее вида), тохта (< мер.*ЪоИЪа, — наст. изд., с. 47) (названиетрухлявой древесины), мякша (гнилушка)(слова удобные как точные обозначения видовдревесины и тем самым важные дляпостмерянских областей с их развитым леснымхозяйством), колеть «умирать (о скоте)» —слово, в форме о-колеть широко известное илитературному языку, и т.п.Следовательно, первоначально (очевид-но, как наследие двуязычного периода с егопостоянным переключением с одного языка надругой) диалектный и арготический языкипостмерянских местностей получили большойзапас лексики, унаследованной от мерянскогоязыка.Здесьнарядусословами,обозначавшими своеобразные синонимическиеоттенки или реалии, было много слов,являющихся абсолютными синонимами дляобозначения наиболее элементарных общихпонятий, которые ни семантически, нистилистически ничем не отличались от слов************************************52Появление простых существительных в названияхрек при передаче их славянами объясняется тем,что в мерянском эти названия образовывалисложные слова со вторым компонентом *juk «река»(т.е.††††††††††††††††††††††††††††††††††††KolDomajuk «Безрыбная река», ♦Sarnojuk «Вербовая (букв.— Верба) река» и под.), который славяне обычноотбрасывали.250славянского происхождения, имевшихся врусском литературном языке и других(непостмерянских) говорах русского языка.Эти слова активно употреблялись в пору, когдаеще не вышел из употребления мерянскийязык и существовало мерянско-русскоедвуязычие, а также по инерции и некотороевремя после этого, в особенности в отдаленныхместностях, живущих своей изолированнойжизнью. Хотя мерянская грамматика пересталаиспользоваться, но сохранилась еще традицияупотреблять подобные слова в разговоре содносельчанами и носителями данногорусскогопостмерянскогоговора(какпривычка, унаследованная от предшеству-ющего двуязычного периода). Данные словаупотреблялись как в территориальных говорах,так и в локальных социолектах. Однако вдальнейшем их судьба в первых и последнихстала разной. Поскольку местные диалектыили говоры являлись частью общенародногорусского языка, его носители должны былистремиться ко взаимопониманию с носителямидругих говоров. Поэтому в меру того, какупрочивались их связи с носителями другихговоров — а к этому вели такие факторы, какразвитиеэкономики,улучшениепутейсообщения, ликвидация крепостного права,переселения в другие местности и т.д. —постмерянские говоры все более сталисближаться с литературным языком, а ихносители избавляться от слов, обозначающихсамые обычные общие понятия, но совершенноотличающихся от литературных и вообщеобщерусских. Эти слова были понятны тольков своей местности, и их не понимали и нередковышучивали в других местах. К ним в лексикеговора, как правило, относились словамерянского происхождения. Таким образом,постмерянские говоры освобождались, как отненужного балласта, от этих непонятных вдругих местах и неоправданных с точки зрениярусского языка слов. Постепенно в местныхговорахсталиоставатьсятолькотеспецифические слова, которые не имелисоответствий в литературном языке, будучинеобходимыми в связи с особенностямиместной жизни, быта, трудовой деятельности(название специфических реалий — связанныхс местными промыслами, кушаньями, бытом ит.д.). Часть из этих слов могла также выпадатьиз лексики с изменениями условий жизни.Иная судьба ожидала мерянскую лексикув «тайных языках». Здесь, напротив, посколькуО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкунужныбылислова-преграды,ширмы,мешающие пониманию со стороны непос-вященных, необходимы были непонятныеслова именно для обозначения самыхраспространенныхпонятий.Однакосотмиранием тайных языков стал вместе с нимиотмирать и этот источник сохранения мерянс-кой лексики.Наиболее прочным, менее зависимым отусловий жизни оказывается «язык земли»,топонимы мерянского происхождения. Однакоэтот язык, не будучи связан непосредственно сапеллятивной лексикой, требует особыхусилий для своего понимания, посколькуотсутствие столь острой необходимости впрозрачности семантики, которую наблюдаемв апеллятивах, делает этот язык зачастуюслишком темным, с трудом поддающимсярасшифровке.2.Проблема адаптациифонетических элементовпри взаимодействии мерянскогосубстратного языка с русскимязыком-преемникомДанная проблема при настоящей степениразработанности мерянистики вообще можетбыть затронута только в общих чертах.С одной стороны, по-видимому, опре-деленное воздействие со стороны фонетикимерянского языка испытала фонетика всехрусскихговоровбывшеймерянскойтерритории, а через них в какой-то степени ифонетика русского литературного языка. Так,для системы местных русских окающихговоров характерно оканье с редукцией,возможно, связанное с системой мерянскоговокализма, где выступали редуцированные е, еи, вероятно, было возможно безударное о(наст. изд., с. 30-31, 34-35, 43-44, 56). Именноэто обстоятельство способствовало быстройперестройке и специфичности местнойсистемы вокализма при влиянии на них,прежде всего на говор Москвы и ееокрестностей, южнорусских акающих говоров.Здесь распространилось аканье с редукцией,т.е. установилась система, свойственнаясовременному русскому литературному языку.В основном развитие фонетики, как это инаблюдается при длительном сосуществованиидвух языков, шло в сторону их сближения,хотя процесс этот был очень долгим — и досих пор в постмерянских русских говорахмного фонетических черт, говорящих об ихмерянском прошлом.Если русский язык мог усвоить себе отмерянского его редукцию, то мерянский,очевидно, под влиянием русского утратил,видимо, существовавшие в нем своеобразныепереднерядные лабиализованные звуки о и u,а также различие е и а, которое могло врусских северных говорах поддерживатьсяналичием фонем fe и е (наст. изд., с. 21, 29,37-41).В основном все же сближение шло всторону постепенного приближения мерянскойфонетики к русской, тем более, что в конечномсчете оно привело к субстрати- зациимерянскогоязыка.Первоначальносуществовавшие в мерянской полузвонкиебыли постепенно заменены звонкими, хотяналичие полузвонких и нефонематичностьпротивопоставления глухой-звонкий (< по-лузвонкий) и до сих пор дает себя знать в(пост)мерянских русских говорах, в посто-янной путанице глухих и звонких (с точкизрения литературного языка) (кадюка, падог ипод. — наст. изд., с. 16-18). Постепеннопостмерянские говоры утратили звук Р (тамже, с. 22-25), среднеязычные звуки (там же, с.26-27), глухие сонанты (там же, с. 27), усвоилизвук х и утратили звук h (там же, с. 53-54) ит.д. Хотя пережитки прежнего состояния,например, избегание сочетаний согласных вначале слова (па- сибо (< спасибо), (на)рахать(< (настрахать) и т.п.) (там же, с. 19-21),инициальноеударениевтопонимахмерянского происхождения (диал. Костромапри лит. Кострома) (там же; с. 44) и т.д., ещереликтно встречаются в постмерянскихрусских говорах, все же с течением времениони все больше идут на убыль. Подобноенаправление фонетического развития имеетсвоейпричинойбольшуюсоциолингвистическуюпрестижность(славяно-)русского языка сравнительно смерянским, особенно повысившуюся (содновременным все большим понижениемсоциальной ценности мерянского) к концусуществования мерянского языка. Речь вданном случае идет не об абстрактной«красоте» или «безобразности» тех же самыхзвуков, а об их оценке в связи ссоциологической оценкой языка в целом. Те жесамые звуки о и u, которые оказалисьнеприемлемыми в мерянском с точки зрениярусского, одновременно высоко оценивалисьЧасть 2. Очерки теории языкового субстрата. Комментарий к мерянскому языку251во французском языке опять-таки с точкизрения русского. Звук Р был неприемлем вмерянском, но одновременно его стремятсяусвоить и усваивают в испанском и т.д. Вопросзвуковой адаптации и сближения языков неотносится к одному русскому и мерянскому.Он гораздо шире. Звуки о и U или один из нихбыли, видимо, свойственны еще финно-угорскому праязыку (Лыткин, 1974, с. 102).Однако далеко не во всех этих языках онисейчас представлены. Возможно, вовсе неслучайно они есть в финском, эстонском ивенгерском, которые длительное времяконтактировали с германскими языками(немецким и скандинавскими, где ониимеются), в марийском, контактировавшем статарским, где они также существуют. Но ихнет в ливском, поскольку их нет во влияющемна него латышском (звук и известен толькостарикам, носителям одного из двух ливскихговоров, — наст. изд., с. 42), и в мордовскихязыках, длительное время подвергавшихсясильному русскому влиянию. Следовательно,при сближении двух языков большее влияниеоказывает в фонетике социолингвистическисильнейший. В то же время в болееимплицитном виде часть своих фонетическихтенденций передает языку-преемнику и язык-субстрат. Фонетические особенности итенденции субстратного языка держатсяособенно долго и упорно, надолго переживаясам этот язык. Очень многие чертыпостмерянских русских говоров и до сих пор,особенно же в прошлом, — начале ХХ века,обнаруживаютяркийфинно-угорский(мерянский) «акцент», хотя мерянского языкадавно не существует, а вместе с ним исчезли имерянско-русское двуязычие и возможностьвлияния фонетики мерянского языка нафонетику русского.Однако, не находя себе поддержки вфонетической системе русского литературногоязыка и других русских говоров, этипережитки, противоречащие им, вызывающиеискажение фонетического облика русских слов(ср. моргать ^ сморкать, не рой его ^ не троньего и т.п.) (наст. изд., с. 20, 27), должныпостепенно вытесняться. Из фонетическоговлияния мерянского языка имеют реальныеоснования остаться среди субстратных толькоте его особенности, которые или совпадают сособенностями русского языка, или с нимисблизились: *tU, *t0 > t’u, t’o — ср., вчастности, мер. *pokse «пролив; река,252вытекающая из озера и служащая связьюмежду ним и рекой» — р. Бекса (наст. изд., с.41-43), а также те, которые настолько слабоуловимы, что с трудом осознаются и поэтомуимеют шансы сохраниться (особенно вритмомелодике), — как правило, эти наиболеестойкие особенности имеют тенденциюпроникать как в фонетику говоров, так и дажелитератур-О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуного языка (ср. его редукцию). Впоследствииэти ритмомелодические особенности, возмож-но, могут вызвать «вторичные» фонетическиепроцессы, которые приведут к некоторымизменениям, близким к субстратным.Наиболее стойко фонетический обликмерянского языка, с неизбежными, однако,позднейшими адаптациями, по-видимому, со-хранится в реликтных мерянских словах(апеллятивах и ономастике).ЗАКЛЮЧЕНИЕ1. Рассмотрениереконструированногомерянского языкового материала в историко-социолингвистическомпланепозволяетобнаружить в развитии мерянского языка и егосубстратизации(постепенномегопре-вращении в мерянский субстрат русскогоязыка) черты, видимо, общие с другими суб-стратными языками, и специфические осо-бенности, обусловленные своеобразием языкаи его истории, внешней и внутренней.2. К чертам, общим с другими суб-стратами, принадлежит наибольшая стойкостьвнутренней формы субстрата и наименееконтролируемой сознанием звуковой егостороны, ритмомелодики. К наименее стойкимпринадлежит грамматика в ее материальномпроявлениииапеллятивнаялексика,обозначающаянаиболееобщерас-пространенные понятия, большей стойкостьютот же разряд лексики обладает в составеономастики.3. При сближении языков и в особен-ности их смене наиболее решающую роль длянаправления сближения и смены играетсоциолингвистическая ситуация этническихобществ, носителей языков. Ею пре-допределяетсяихсоциолингвистическаяоценка. Социологически более престижныйязык влияет на менее престижный. Если суммапреимуществ,связанныхсэтническойобщностью,носителемвторогоязыка,значительно и стойко превосходит те со-циальные достоинства, которые связаны спринадлежностью к этнической общностипервого языка, возникает положение, могущеев конечном счете привести первую общность ксмене своего языка на язык второй общности.Для этого, однако, должны также сложитьсяпредпосылки, способствующие их слиянию иобразованию из них одного этническогообщества, этноса.4. При вытеснении языка (не связанном сфизическим уничтожением его носителей типаЧасть 2. Очерки теории языкового субстратаистребления туземцев Тасмании) вытесняемыйязык в большей или меньшей мере влияет навытесняющий. Сила воздействия субстратазависит от социологических качеств общества,носителя языка, ставшего субстратом (егоколичества, развитости, площади, занятой им,оригинальности культуры и т.п.). Чем вышеэти показатели, тем более существеннымможет быть влияние субстрата. Очень большоезначение для сохранности элементов субстратав языке-преемнике имеет изолированностьпоследнего от других родственных языков.5. Спецификой мерянского субстрата врусском языке (в отличие от ряда другихсубстратов Европы) является то, что:1) это субстрат неродственного по от-ношению к русскому (неиндоевропейского)языка, что обеспечивает лучшую его рас-познаваемость по отношению к индоевро-пейским;2) это субстрат языка, который отно-сительно недавно прекратил свое суще-ствование (в XVIII в.) по сравнению с рядомдругихизвестныхнаукесубстратов(галльским, дакийским, иберским), где со-ответствующие языки исчезли очень давно (впервые века н. эры и ранее), т.е. более тысячилет тому назад;3) мерянский язык исчез, но сохранилсяряд родственных ему финно-угорских языков идиалектов, что облегчает его реконструкцию;2534) хотя в период существования мерян-ского, точнее в последнее время его развития,не были записаны его оригинальные тексты,однако есть основание считать, что в прошломна нем должны были создаваться памятники,которые, возможно, сохранились и толькождут своего открытия;5) даже в случае их отсутствия имеютсямногочисленные реликты мерянского языка,которые позволяют, хотя и с пробелами,установить многие его стороны; изучениезаписеймерянскойономастики,про-изведенных в разное время, позволяет доизвестной степени представить себе историюмерянского языка и его диалектнуювариативность, в особенности фонетическую илексическую;6) все это позволяет рассматриватьизучение и реконструкцию мерянского языкаиз его субстратных элементов как едва ли ненаиболее перспективную среди другихсубстратов; это, несомненно, даст возможностьвоспользоваться ее опытом для более сложныхреконструкций других субстратных языков, втом числе дославянс- ких (в частности,скифского, дакийского, возможно, такжесиндского для украинского, ятвяжского идругих, балтийских — для белорусского,кельтскихигерманских—длязападнославянских,романскихи(па-лео)балканских и частично греческого — дляюжнославянских);7) изучение мерянского языка, важноесамо по себе и с точки зрения финно-угристики, не менее важно с двух точек зренияи для славистики — 1) как путь к изучениюряда черт специфики русского языка; 2) какподход к проблеме домерян- ского субстратамерянского языка, который мог отражатьпротославянскую стадию развития славянскихязыков.6. Изучение мерянского языка позволяетпроникнуть в глубь истории финноугорскихязыков и, возможно, открыть наиболее древниепамятники финно-угорских (в частности,финских) языков, восходящие к XI в.7. Сложность и ответственность задач,возникающих при реконструкции мерянскогоязыка и изучении его истории, внутренней ивнешней, что требует комплексного подхода,ставит перед необходимостью создания новойотрасли науки — мерянистики, находящейсяна стыке финно-угроведения и славистики,цельюкоторойявляетсявсестороннееизучение мерянских, в том числе языковых,древностей и этноса, носителя мерянскогоязыка, в его истории.Орудия литейщика-ювелира с Дурасовского городища IX в. на р. Стежере. [22, стр.114]254О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуЧАСТЬ 3Часть 3. Merianica255256О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуMERIANICAБронзовые шумящие подвески 2 пол. 1 тыс. н.э. (по краям)и конца 1 – начала 2 тыс. н.э. (в центре) из фондов ГУК КГИАХМЗ.256О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуПРЕДИСЛОВИЕТретья часть настоящей книги ввидусвоей специфики представлялась, как и двепредыдущие, заслуживающей особого пре-дисловия. В ней собраны все работы, так илииначе связанные с мерянской языковойпроблематикой, но не вошедшие в состав двухдругих частей (в прошлом – книг). В какой-тостепени эти работы, несмотря на некоторыепочти неизбежные повторы, либо дополняют,либо резюмируют то, о чём говорится впредшествующих частях, и тем самым могутбыть полезны.Поскольку содержание статей весьмаразнообразно, представляя собой своего родалингвистическую«мозаику»,казалосьнеоправданным и почти невозможным рас-полагать их по тематическому признаку. Емубыл предпочтён чисто хронологическийпорядок. Исключение сделано только дляработы «О некоторых особенностях ре-конструкции мерянского языка», которая, какнепосредственно связанная с содержаниемпервой части («Мерянский язык»), помещена вначале.Необходимость собрать приведённыеработы «под одной крышей» диктоваласьжеланием дать читателю максимум всегонаписанного автором по поводу мерянскогоязыка. Иначе, будучи разбросанным в разных,к тому же не всегда доступных изданиях, частьвышесказанного по этому поводу выпала бы изего поля зрения, в чём-то обеднивпредставление о проблеме в целом. А это былобы крайне нежелательно в связи с важностьюпроблемы мерянского языка, к изучениюкоторого хотелось бы привлечь внимание какможно более широкого круга исследователей.Ведь время идёт и уносит вместе с собой (бытьможет, невосполнимо) то, что осталось отэтого угасшего и надолго забытого (с большимущербом для науки) языка.Латинское название «Merianica» («Ме-рянское») дана собранию приведённых статейпо образцу аналогичных работ, посвящённыхдругим (и часто так же мёртвым) языкам типа«Polabica», «Prussica» и т.п.В третью часть включён также спра-вочный библиографический аппарат, свя-занный со всеми частями.Завершает третью часть «Приложение(Автор о языках и о себе)», в какой-то степенидополняющее изложенное в предшествующихчастях книги, поскольку, помимо сугубобиографического материала, здесь содержатсямысли, связанные с природой языков и ихизучением.Металлические застежки из Сарскогомогильника VI-X вв. (слева)и с Дурасовского городища IX в.на р. Стежере.[22, стр. 114, 118]Часть 3. Merianica257О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХРЕКОНСТРУКЦИИ МЕРЯНСКОГОЯЗЫКА‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Стремясь к возможно более полной ре-конструкции мерянского языка, восстано-вимого пока только на основании его от-ражений в русском, исследователь не имеетправа пренебречь ни одним из подобныхотражений как материальных в виде словмерянского происхождения со всем, свя-занным с ними набором форм, так и, образноговоря, отражений идеальных, представленныхмерянской семантикой (внутренней формой),выраженной, однако, русскими (славянскими)оборотами, словами и их грамматическимипоказателями.Подобные случаи реконструкции не поформе внешней (материальной) соответству-ющих фактов, а по их внутренней идеально-семантической форме представляют наи-большую сложность ввиду того, что пре-имущественно мы бываем лишены возможно-сти воссоздать конкретный мерянский ма-териальный облик предполагаемых лекси-ческих, грамматических либо фразеологи-ческих фактов и в связи с этим вынужденыреконструировать их в обобщенной финно-угорской форме той или иной хронологи-ческой глубины. Естественно, что подобныеусловные реконструкции, которые толькопредстоит «мерянизировать» в случаях, когдабудут обнаружены их точные мерянскиематериальныесоответствия,немогутполностью удовлетворить в связи с неза-вершенностью их реконструкции как конк-ретных явлений мерянского языка. Однако привсей их реконструктивной незавершенностиони имеют несомненную исследовательскуюценность,посколькудают,пустьввынужденно обобщенном и незавершенномвиде, общее, более полное, чем могло бы бытьбез них, представление о грамматической,фразеологической,лексическойсистемемерянского языка.Поскольку вопросы подобного рода ре-конструкций лексики и фразеологии ме-рянского языка затронуты в других работахавтора данной статьи, здесь наиболеецелесообразно остановиться на особенностяхреконструкции грамматических, в частностисубстантивных, форм, тем более, что данныереконструкции, однако, с вынужденно краткимкомментарием, их обоснованием, приведены вчасти 1-ой наст. изд. (см. с. 66-70).Для того чтобы проиллюстрировать ис-следовательские приемы, с помощью которыхследует реконструировать часть мерянскихпадежей, существование которых можнопредположить на основе их семантическогоотражения в русском языке, целесообразно вчастности воспользоваться системой финно-угорских местных падежей, по-видимому,нашедших свое отражение в двух вариантахрусского предложного падежа целого рядасуществительныхединственногочисламужского рода 2-го склонения. – Ср.: В этомсаду есть беседка, но В этом саде есть что-то особенное. В первом случае речь идет очем-то, находящемся внутри сада, во второмречь идет о саде в целом, как бырассматриваемом со стороны. Подобноезначение может быть также переданосинонимическим предложным сочетанием Уэтого сада есть что-то особенное. Точноесоответствие подобной семантики можнонайти в прибалтитйско-финских языках, вчастности, в эстонском и финском языках, -ср.: эст. Ве11еэ aias on lehtla «В этом саду естьбеседка» – Sellel aial on miski eriline «В этомсаде есть что-то особенное (У этого сада естьчто-то особенное); ф. Tassa tarhassa onlehtimaja «В этом сaду есть беседка»; Tallatarhalla on jokin erikoinen «В этом саде (Уэтого сада) есть что-то особенное».Ввиду, однако, того, что в случае, еслибы данная черта русского языка объясняласьлишь влиянием прибалтийско-финских языков,то она затронула бы только частьпериферийных северорусских говоров, междутем как ей суждено было стать чертойрусского (литературного) языка в целом,‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Статья возникла как необходимое объяснение частиреконструкций мерянского отыменного склонения в ч. 1-ой (Мерянский язык), с. 66.258О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуестественней предположить, что здесь скорееречь идет о мерянском влиянии. Подобноепредположениевыглядиттемболееправдоподобным, что в ряде других своихособенностей, в частности лексических,мерянскийязыкобнаруживаетособуюблизость к прибалтийско-финским языкам.Следовательно,небылобыничегонеожиданного и в том, если бы субстантивно-падежнаясистемамерянскогоязыкаобнаруживала черты сходства с прибалтийско-финской.Именномерянскийязык,распространенный в Центральной России, натерритории формирования русского ли-тературного языка при своем медленномугасании (с 10-11 по 18-ый век) и, следо-вательно, длительном воздействии, мог по-влиять на русский язык, передав ему даннуюсемантическую падежную модель, выра-женную двумя формами предложного падежарусского языка.Наличие отражений внутриместного па-дежа (инессива) и внешнеместного (адесси-ва), не различающихся ни в мордовском, ни вмарийском языках и дифференцированных вприбалтийско-финских,заставляетпред-положить, что мерянский язык в этом от-ношении отличался от волжско-финскихязыков, имея структурное сходство с при-балтийско-финскими. Однако ввиду того что вприбалтийско-финских языках, как в рядедругих финно-угорских, например венгерскоми мордовских, каждый из местных падежей,помимо формы, отвечающей на вопрос где?,имеет также формы, отвечающие на вопросыкуда? и откуда?, выраженные в прибалтийско-финских языках соответственно для внутреннеместных падежей формами иллатива (куда?) иэлатива (откуда?), а для внешнеместныхформами аллатива (куда?) и аблатива(откуда?), вполне естественно предположитьих наличие и у мерянского.Исходя из данных сравнительно-ис-торической грамматики финно-угорских язы-ков, и прежде всего опираясь на показанияистории прибалтийско-финских и мордовскихязыков, в обобщенном (исходном длямерянского) виде, предполагаемые падежимерянского языка можно представить длямерянского слова palo «село, деревня» в томвиде, в котором они даны в книге «Мерянскийязык», а именно:инессив **palosa (< **palosna) «в де-ревне»элатив **palosta «из деревни»адессив **palola (< palolna) «на де-ревне»аллатив **palol «на деревню» aблатив**palolDa «с деревни».В более упрощенной, принятой для ре-конструкции мерянских форм, слов и оборотовсимволикеданныереконструированныеформы предстают в следующем виде:инессив [*palosa (< *palosna)] «в де-ревне»элатив [*palosta] «из деревни» адессив[*palola (< *palolna)] «на деревне»аллатив [*palol] «на деревню».аблатив [*palolDa] «с деревни».Реконструкция по внутренней, а не повнешней, форме мерянских фактов, отражен-ных в русском языке лишь семантически,разумеется, как уже сказано, не имеет тойотносительной завершенности, которую могутдать материальные свидетельства мерянскогоязыка. Однако польза их в том, что с ихпомощьюможнорасширитьнашепредставление о системе мерянского языка вцелом, а впоследствии при обнаружениидополнительных материальных данных полу-чить более точное представление о техграмматических явлениях, которые вначалевынужденно предстают в обобщенно-гипоте-тической (праязыковой) форме.Ввиду отличия подобного типа ре-конструкций от восстановления по мате-риальным остаткам, заключающегося в ихбольшей гипотетичности, реконструируемыетаким образом языковые факты должныотличаться с помощью особых символов отреконструкций материальных. Если мате-риальные реконструкции имеют перед собойзнак*(астериск),тосемантическиереконструкции должны сигнализироватьсязнаком ** (два астериска), что и сделано вкниге «Мерянский язык». Если же дляматериальной реконструкции считать д§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ В русском языке для существительных мужского рода этойформе соответствуют упомянутые предложеные конструкции с предлогами в (в этом саде) или у (у этого сада).Часть 3. Merianica259статочным передачу ее в латинскойграфике (ср.: urma(-e) «белка», -в отличие от мерянизма русскогоязыка,передаваемогокириллической графикой (урм’а)),то реконструкцию по внутреннейформе более логично передавать вквадратных скобках с астерискомперед ней [*palosa] «в деревне»).Скобки [ ] должны указывать наобобщенно-гипотетическую(праязыковую)формуреконструкции,нуждающейсявпроизводноймерянскойконкретизации, * (астериск) – нареконструктивностьформы.Чтокасается в таком случае форм со260знаком*(астериском)безквадратных скобок, то они должныобозначатьпредшествующиезасвидетельстваннымматериальнымфактаммерянскогоязыкаихпредполагаемые(незасвидетельствованные)формы,например:urma(-e)«белка»<*ог(е)0а(-е), < *ora0a.Представленные в формах соответству-ющей символики различия в типах рекон-струкции мерянского языка отражают какисходные для реконструкции данные (мате-риальные или семантические), так и степеньнашей продвинутости в приближении кподлинной форме, реконструируемых ме-рянских языковых явлений.Бронзовые украшения 2 пол. 1 тыс. н.э. и конца 1 – О.Ткаченко.начала 2 тыс.н.э. из фондовпоГУКИсследованиямерянскому языкуКГИАХМЗ.Часть 3. Merianica261К ИССЛЕДОВАНИЮ ФИННО-УГОРСКОГОСУБСТРАТА В РУССКОМ ЯЗЫКЕ*Финно-угорский субстрат в русскомязыке относится к наиболее сложным объектамисследования как в финно-угроведе- нии, так ив славистике. Поэтому до последнего времениспециалисты обеих областей часто избегаликасаться связанных с ним вопросов даже там,где это было необходимо. Тем не менеесуществует ряд фактов русского языка, непонятных без обращения к финно-угорскомусубстрату. К ним относятся явления, которыепри материальном или типологическомсходстве с финно-угорскими и при отсутствииубедительных аналогов в других славянских исмежных с русским нефинно-угорских языках,в то же время не могут принадлежать ниодному из существующих финно-угорскихязыков. Если упомянутые явления будутобнаружены и доказаны, то мы имеем фактыфинно-угорского субстрата в русском языке.Бесспорно, что в обнаружении и истолкованииэтих фактов заинтересованы как финно-угроведы, так и слависты.Недостаточная изученность большинствафинно-угорских языков до Октябрьскойреволюции препятствовала исследованиюфинно-угорского субстрата в русском языке.Большие успехи советского финноугроведенияв целом, особенно же в изучении мордовских,марийского, пермских и обско-угорскихязыков, а также достижения в областирусистики,вчастностиисторииидиалектологии русского языка, способствовализаметному оживлению исследования финно-угорского субстрата русского языка. Об этомсвидетельствует ряд работ, появившихся запоследние10-15лет.Основу длядальнейшей работы отчасти создают и близкиепотемеархеологическиеисследования.Однако сделанылишь первые шаги как в обнаружениинесомненных субстратных элементов иреконструкции их исходных финно-угорскихформ, так и в разработке необходимыхтеоретических предпосылок. В связи с этимпредставляется целесообразным затронутьнекоторые вопросы, связанные с даннойпроблематикой.†††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§1. Языковая неоднородностьфинно-угорского субстратав русском языке и значениеего исследованиядля финно-угроведенияВыражение «финно-угорский субстратрусского языка» является в сущности со-кращением более точного понятия: финно-угорские субстраты диалектов русского языка.Последнее обусловлено принадлежностьюфинно-угорскихсубстратныхвключенийрусского языка не какому-то одному финно-угорскому языку, а целому ряду языков идиалектов. Эти субстраты относятся ꆆ††††††††††††††††††††††††††††††††††† См.,например: В.Т.Ванюшечкин, К вопросу о финно-угорских элементах и лексике мещерских говоров. -СФУ IX 1973, стр. 179184; В.И.Лыткин, Еще к вопросуо происхождении русского аканья. – ВЯ 1965, № 4, стр.44-52; А.К.Матвеев, Субстратная топонимика русскогоСевера. – ВЯ 1964, № 2, стр. 64-83; его же,Этимологизированиесубстратныхтопонимови*************************************моделирование компонентов топо-‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡нимических систем. – ВЯ 1976, № 3, стр. 5873; Б.А.Серебренников,О потенциально возможных названиях рыб всубстратной гидронимике русского Севера. – СФУ III1967, стр. 199-205; его же, О гидронимических фор-мантах -ньга, -юга, -уга, -юг. – СФУ II 1966, стр. 59-66:,G.Stipa, Zur Frage des mordwi- nischen Substrats imSUdgroprussischen – Commentationes Fenno-Ugricae inhonorem Erkki Itokonen, Helsinki 1973 (MSFОu 150), стр.380-389; W.Veenker, Die Frage des fin- nougrischenSubstrats in der russischen Sprache, Bloomington – TheHague 1967 (UAS 82).§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ См.:А.П.Смирнов, Очерк древней и средневековой истории************************************** народов Среднего Поволжья и Прикамья, Москва 1952;Публикация в ж.: Советское финно-угро- ведение Е.И.Горюнова, Этническая история Волго-Окского(Таллинн), 1978 (XIV), № 3, с. 204-209. междуречья, Москва 1961.262О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкунескольким видам, основные из которых – 1)частичные субстраты и 2) полные субстраты.Первомувидупринадлежатявления,связанные с частичным переходом на русскийязыкпредставителейопределеннойэт-нолингвистической общности, при которомдругая её часть сохраняет свой язык (вод- ский,ижорский, вепсский), как правило, хорошозафиксированный. Ко второму относятсяслучаидавноисчезнувшихязыковыхобразований (языков или диалектов), кото-рыми пользовались этнически определенныеобщности (меря, мурома), этнически не рас-члененные группы (заволочская чудь), эт-нически не определенное финно-угорскоенаселение (например, по-видимому, прибал-тийско-финские насельники на территориимежду землями древних эстов и мери, ср.Мета — фин. musta «чёрный», Тверь (древне-рус. Тьхвірь) — фин. Tihvera}.Однако степень полноты второго видасубстратов далеко не одинакова во всехслучаях, поэтому разница между ними и ча-стичными субстратами отнюдь не абсолютна, азависит от степени языкового своеобразияданного полного субстрата. Здесь можновыделить случаи 1) субстратного диалекта; 2)субстратного языка как члена существующейфинно-угорскойязыковойгруппы;3)субстратного языка (или языков), образующегоособую языковую группу.Последний случай в первую очередьзаслуживает отнесения к полным субстратам всвязи с наиболее сложной реконструкциейисходного(финно-угорского)состояния.Первый не может быть отнесен безоговорочнок частичным субстратам главным образом всилу большей хронологической глубины. Привсей неполноте имеющихся сведений ужетеперь можно полагать, что большинствополных субстратов русского языка связано сдиалектами или — реже — возможно, сязыками двух групп — прибалтийско-финской(заволочскаячудь,языковаятерритория между древнеэстонскими имерянскимиземлями)имордовской**************************************(мурома,мещера).Исключение, видимо, составляет толькомерянский язык. Попытки видеть в нем язык,близкий к марийскому, врядли обоснованы. Более оправданно рассматри-вать мерянский язык в качестве связующегозвена между прибалтийско-финскими имордовскими,атакже,по-видимому, марийским языками. Наличие вмерянском языке отдельных лексическихэлементов, общих с угорскими, возможно,говорит о каких-то древних меряно-угорскихсвязях. Предположению омарийском характере мерянского языкапротиворечат данные той субстратной русскойлексики, которую можно связать с мерянскимязыком. Здесь наряду со словами, сходными смарийскими (преимущественно с параллелямив других родственных языках), типа Юкша(мар. йукед «лебедь», фин. joutsen, диал.joeksen, манс. josch(woi) то же), Шерна(Шорна) (мар. шерт- не «верба», фин. saarni«ясень»), Ингирь (мар. зітер «речка»),выступают также важные слова, явносвязанные с прибалтийско- финскими, рус.(костромск.) лейма «корова» (фин. lehma«корова», эст. lehm, вепс. l’ehm то же — мор䆆††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§***************************************†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††А.И.Попов, Названия народов СССР. Введение вэтнонимику,Ленинград1973,стр.101-102;Е.И.Горюнова, указ. раб., стр. 155, 159, 161.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡В.Т.Ванюшечкин, К вопросу о финноугорских элементахв лексике мещерских говоров. — СФУ IX 1973, стр. 179-184.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§M.Vasmer, Beitrage zur historischen VolkerkundeOsteuropas III. Merja und Tscheremissen, Berlin, 1935, S.507-594.***************************************Ср. P.Ravila, Polemik. Merja und Tscheremissen. —FUFAnz. XXVI 1938, S. 25-26; А.И.Попов, указ. раб., стр.101, 106; Б.А.Се- ребренников (Обсуждение докладов исообщений. Ответы на вопросы). — Происхождениемарийского народа. Материалы научной сессии,проведённой Марийским научно-исследовательскиминститутом языка, литературы и истории (23-25 декабря1965 года), Иошкар-Ола 1967, стр. 288-289.†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††**************************************А.К.Матвеев, Субстратная топонимика русского Севера.— ВЯ 1964, № 2, стр. 83.Часть 3. MerianicaСр. компонент -бол(-) в топонимах бывших мерянскихземель типа Пушбола, Яхробол и под., сопоставляемый свенг. falu «деревня», манс. павыл то же, см. Б.А.Се-ребренников , Происхождение марийского народа поданным языка. — Происхождение марийского народа,стр. 179.263Э лишме «лошадь», мар. ушкал «корова»), рус.(костромск., галич.) еика «свинья» (фин. sika«свинья», эст., вепс. siga то же — мар. еоена«свинья», морд. туво то же). Часть же слов,имея параллели в ряде финно-угорских языков,значительно от них отличается по форме:Яхрен, Ях- рень (мер. ★jahrfe) «озеро»,jahren(-n) «озера; озёрный» — морд. зрьке«озеро», зрькень «озера; озёрный», фин. jarvi,эст. jarv, саам. jaw’re, мар. ер то же), рус.(костромск.) урма «белка» (фин. orava «белка»,эст. orav, вепс. orau, мар., морд., коми ур тоже). Всё это подтверждает мнение А.И.Попова:«…меря, несмотря на несомненные общности всловаре с другими финно-уграми, существую-щими ныне, в то же время значительно от-личаласьвязыковомотношении…».Есть основаниесчитать, что мерянский язык среди финно-угорских мог составлять особую языковуюгруппу. Расположение ее в центре древнейфинно-угорской языковой территории, междуприбалтийско-финскими,мордовскими,марийским, возможно, также угорскими ипермскимиязыкамивместестемобстоятельством, что это, видимо, един-ственная финно-угорская языковая группа,представленная только в виде субстрата,делает особенно важной реконструкциюисходной финно-угорской формы её языковыхреликтов.Возможное частичное восстановлениелингвистических фактов исчезнувших финно-угорских языков и диалектов, особенномерянского языка, могло бы сыграть важнуюроль в выяснении древнейших взаимо-отношений между финно-угорскими языками.В частности, это помогло бы в известнойстепени восстановить утраченные связующиезвеньямеждуприбалтийско-финскими,мордовскими и марийским языками. Более жедревние явления, относящиеся к диалектамприбалтийско-финского и мордовского типа изаключенные в их реликтах, могли быпредставлятьценностьдляисториисоответствующих языковых групп. В связи сэтимфинно-угорскоеязыкознаниемаксимально заинтересовано в возможнополном выяснении исходных финноугорскихфактов, лежащих в основе субстратныхэлементов русского языка.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ А.И.Попов, указ. раб., стр. 101.2642.Значение исследованияфинно-угорского субстратав русском языке для русскогои славянского языкознанияВыяснение названной проблемы пред-полагает знание специфических явленийрусского языка, отличающих его от другихславянских, которые можно рассматривать какрезультат воздействия субстратных языков.Работа, проделанная до сих пор, слишкомнезначительна, чтобы судить об объёме и ролифинно-угорского субстратного вклада врусский язык. Даже факты, увязываемые сфинно-угорским субстратом, исследованы, какправило, не настолько глубоко, чтобысчитатьсябесспорными.Следовательно,приводимые ниже примерыможнорасцениватькакпредположения.Однакодажеобъёмвыдвигаемойвнихпроблематикисвидетельствует до некоторой степени овозможной роли финно-угорского субстрата вформировании особенностей русского языка, аэто уже частичный ответ на вопрос о значенииего исследования.Не касаясь особенностей, связываемых сфинно-угорскимсубстратомврусскихдиалектах, упомянем здесь только явления,свойственные русскому литературному илиобщенародному языку.1. В фонетике. Аканье и редукция каквозможный результат субстратного влияния состороныдревнемордовскихдиалектовмокшанского типа, для которых былихарактерны редуцированные и невозможноположение о вне ударения.2. В словоизменении. Особенности скло-нения существительных мужского рода IIсклонения: наличие в родительном падеже,наряду с формой на -а, формы на -у(-ю) усуществительныхпреимущественновещественного значения для обозначениячасти целого: достать (купить) луку, уксусу,§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§****************************************11§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§При рассмотрении вопросов словоизменения исинтаксиса автор опирается частично на книгуВ.Феенкера (W Veenker, указ. раб., стр. 86, 117-118).**************************************** См.: В.И.Лыткин, Ещё к вопросу опроисхождении русского аканья. — ВЯ 1965, № 4, стр.44-52;Б.А.Серебренников,Оботносительнойсамостоятельности развития системы языка, Москва1968, стр. 12-13; G.Stipa, Zum Einflup des Mordwinischenauf das russische Akanje. — CIFU III, стр. 515-521.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкучаю—ценалука,уксуса,чая.††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††Кактипологическаяпараллельэтоговприбалтийско-финских языках существуетнаряду с генитивом партитив, выражающийчасть или неопределенное количество целого:эст. saama (ostma) sibulat, aadikat, teed «достать(купить) луку, уксусу, чаю» — sibula, aadika,tee (hind) — «(цена) лука, уксуса, чая». Близкоеявление известно и мордовским языкам, где вфункции партитива выступает связанный с нимпо происхождению аблатив: морд Э чайде(аблатив) сименс «выпить чаю» — чаень(генитив) тансть «вкус чая». Характерно, чтони в одном из остальных славянских языковфункции форм родительного падежа на -а(-я) и-у/-я) не распределены таким образом, как врусском.3. В словообразовании. Большая про-дуктивность сложных слов копулятивноготипа, особенно в разговорном и фольклорномязыке (менее характерная для другихвосточнославянскихязыковчерта): путь- дорога, руки-ноги, есть-пить, кинуть-бро- сить, жив-здоров, нежданно-негаданно, такой-сякой, —очень типичных для финноугорских языков,например: фин. isa-aiti «отец-мать», эст.sodma-jooma «есть-пить», саам. aka kansa«старуха-старик», морд Э кепе-штапо «босой-голый», мар. таче-эрла «сегодня-завтра», коми3 горбдны-сьывны «крикнуть-спеть», удм. йол-вой «молоко- масло», манс. уй-хул «зверь-рыба», хант. лисёу-кавсоу «(мы) наелись-насытились», венг. ilyen-olyan «такой-сякой».4. В синтаксисе. Существование особойпритяжательнойконструкцииУменяесть…, соответствия которойменеехарактерныдлядругихвосточнославянских языков и совершенноотсутствуют в южно- и западнославянских,где, как и в западноевропейских языках,известен лишь оборот типа поль. Mam… «(Я)имею…» (ср. нем. Ich habe…, англ. I have…, фр.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§J’ai… «то же»). В финно-угорских языках (заисключениемобско-угорских)такжевыступает конструкция с глаголом есть припрямом падеже обладаемого и косвенномобладателя:адессиве(вбольшинствеприбалтийско-финских),генитиве(вмордовских, марийском и пермских), дативе (ввенгерском и ливском) или инессиве-элативе (всаамском языке): фин. Minulla on… «У меняесть…», вепс. Mina (minai) от…, морд Э Моньули… то же; венг. Nekem van… «Мне есть…»;саам. MonsSt’ l’i… «Во мне (из меня) есть…».5. Во фразеологии. Ряд семантическиблизких формул речи в разговорном языке иязыке фольклора, как правило, не известныхдругим славянским языкам: а) рус. жил-был,житьё-бытьё — коми оліс-вмліс «жил-был»,эст. elu^lu «житьё-бытьё»; б) рус.Стали они жить-поживать — кар. alettih eliaelmetella «(Они) начали жить-поживать»., венг.Elt egyszer eldegelt egy oreganya «Жила когда-то поживала одна старуха» (в финноугорскихязыках, как и в русском, здесь употребленаформа фреквентатива, связанная с малойинтенсивностью действия);в) рус. Как можется? «Как здоровье?» — фин.Kuinka voit? «Как твоё здоровье?» (букв. «Как(ты) можешь?»); г) рус. Как живёте-мо-жете? — кар. Куй элятто-войтто? «Какпоживаете?» (букв. «Как живёте-можете?»).6. В фольклорной стилистике (или по-этике). Приём смежных синонимичных по-второв: рус. Меня чёрт бросил, а водянойкинул с сильными богатырями биться-ра-титься! — фин. Kumman miekka mielusampi,Kumman kalpa kaunihimpi «У которого мечлучше, У которого сабля краше».7. В лексике. Связанные с кругом ос-новных понятий слова типа рус. ковылять (ср.фин. kavella «ходить, гулять»), ко- леть (о\колеть) (ср. вепс. konen, эст. диал. koolen«умираю»)ит.п.*****************************************†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡***************************************** Подробнее см.: О.Б.Ткаченко. Одна общаясемантико-фразеологическая изоглосса финно-угорских††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† и русского языков. (К вопросу финно-угорского† См.: Грамматика русского языка. Т. I. Фонетика субстрата в русском языке). — СФУ XII 1976, стр. 245-и морфология, Москва 1953, стр. 143-145.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Из южно- и западнославянских языков она в253.††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Характерно также, что карельский икакой-то мере свойственна только болгарскому, венгерский глаголы (elmetella, eldegelni) имеют значениемакедонскому и словацкому языкам, испытавшим «жить беззаботно, спокойно, в тихом уединении» (см.сильное влияние тюркских или финно-угорских языков. Karjalan kielen sanakirja I, Helsinki 1968 (LSFU XVI, 1),§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ стр. 105; Magyar ertelmezO keziszOtar, Budapest 1975,§ Подробнее см.: H.Safarewiczowa, Obocznosc я стр. 271), что близко по смыслу к рус. поживать.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡имею i у мень есть w jezyku rosyjskim dziS i dawniej.‡‡ См.: М.Фасмер, Этимологический словарьWroclaw — Warszawa — KrakOw 1964.Часть 3. Merianica265Несомненно, здесь возможны ещё открытия, очём косвенно свидетельствуют около 1000слов финноугорского происхождения (несчитая венгерских) в «Этимологическомсловаре русского языка» М.Фасмера, а такжемножество финно-угорских топонимов на рус-ской языковой территории.Приведена только часть явлений, ко-торые могут восходить к финно-угорскомусубстрату.Однако уже тотфакт, что предполагаемые следы его влиянияотмечаются на всех уровнях языковой системы- фонетическом, грамматическом и лексико-фразеологическом, свидетельствует о важнос-ти и актуальности исследования финно-угор-ского субстрата для русского языкознания иславянского языкознания в целом.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§3. О методах исследованияБольшая или меньшая адаптация финно-угорских субстратных элементов в русскомязыкеславянскойязыковойсистемойзатрудняет выделение даже материальныхвключений, а тем более – возможных се-мантических заимствований (лексико-фра-зеологическихиграмматических).Этопредъявляет исследователю высокие и слож-ные требования, относящиеся, видимо, ксубстратным разысканиям вообще:1. Большое значение имеет семантика,которую необходимо исследовать в теснойсвязи с грамматической формой рассмат-риваемых слов и конструкций.2. При исследовании субстратных син-таксических конструкций представляют ин-терес устойчивые обороты речи (языковыеформулы). Здесь возможна длительная преем-ственность, не прерываемая даже сменойязыка.3. Чтобы достичь наибольшей точностипри определении и хронологии каждого суб-стратного явления, нужно рассматривать егокак в связи с языком, где оно обнаружено, ивсеми родственными с ним языками, так и сего субстратом и всеми родственными емуязыками. Это предопределяет сопоставлениесоответствующих данных двух сравнительно-исторических грамматик, в данном случае -славянской и финно-угорской.4. Чтобы исключить из круга рассмат-риваемых явлений не связанные с субстратом,следует проверить факты всех языков данногоареала.5. Достоверность субстратных иссле-дований обеспечивается не только строгостьюи точностью лингвистических фактов ивыводов, но и возможно широким при-влечением вспомогательных внелингвисти-ческих данных.6. В настоящее время, когда имеется ещеслишком мало бесспорных субстратныхфактов, ведущая роль в их исследованиидолжна принадлежать микролингвистичес-кому методу. Последнее особенно справедливов отношении апеллятивов, выделяемых хуже ив меньшем количестве, чем субстратныетопонимы;впрочем,последниетоженуждаются в микролингвистическом подходепри окончательном уточнении.Исключительная сложность и многооб-разие работы при реконструкции праформыреликтных слов и выражений требует особойтщательности и внимания к каждомурассматриваемому явлению, которое во из-бежание атомарности и неполноты освещениядолжно изучаться (каждое отдельно) на фоневсех языковых систем и языков, с которымионо связано. Ввиду этого преобладающий досихпорвязыкознаниимакро-лингвистический подход, когда в большойработе исследуется несколько лингвистическихявлений,здесьпредставляетсяма-лоперспективным. Па первый план выдвига-ются микролингвистические работы, где всёвнимание сосредотачивается на одном лин-гвистическом факте. Микролингвистическийметодпозволяет рассматриватькаждое из языковых явлений не вскользь, неиздали, а крупным планом, как бы подмикроскопом, во всестороннем освещении. Всочетаниисмакролингвистическимиисследованиями, особенно важными на стадиисобирания и первичной обработки материала,******************************************русского языка II, Москва 1967, стр. 274, 290, где финно-угорские сближения считаются неубедительными, хотя***************************************предложенные славянские параллели вряд ли надёжнее*** Тяготение к этому методу и в других(сам М.Фасмер первое слово характеризует как тёмное). субстратных исследованиях отмечает В.Н.Топоров,§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ рассматривающий прусские субстратные лексемы§§ В.Феенкер (W. Veenker, указ. раб.) указывает «только как предварительный материал, нуждающийся всвыше 22 особенностей русского языка, с разной более детальном (каждый раз монографическом)степенью вероятности связываемых с финно-угорским исследовании» (В.Н.Топоров, Прусский язык. Словарь.субстратом.А-D, Москва 1975, стр. 8).266О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуон поможет наиболее полно обнаружить иизучитьмногообразныеисложныелингвистические явления, связанные с финно-угорскими субстратами русского языка.Часть 3. Merianica267ПРОБЛЕМА РЕКОНСТРУКЦИИ ДОСЛАВЯНСКИХСУБСТРАТНЫХ ЯЗЫКОВ НА ОСНОВЕСЛАВЯНСКИХ СУБСТРАТНЫХЭЛЕМЕНТОВ††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡На части нынешней славянской этни-ческой территории, как известно, в прошлом,до появления там славян, проживал целый ряднеславянскихнародов,впоследствиислившихся со славянами и постепенноусвоивших их язык. Сложные этноязыковыепроцессы,хотяизавершилисьрас-пространением на данных территориях тогоили иного из славянских языков, однако непрошли бесследно и для славян. Если не-славянское население через промежуточныйэтап более или менее длительного периодадвуязычия постепенно полностью перешло наславянский язык, то и славянское население впроцессе сосуществования с неславянскимиспытало определенное влияние на свой язык,усвоив в той или иной форме часть элементовчужого языка, не говоря уже о том, что инеславянское население в процессе славизацнисохранило в своей славянской речи частьэлементовиособенностейпрежнего,неславянского языка. Впоследствии этидославянскиесубстратныеэлементыстановились общим достоянием местныхславянскихговоровнезависимоотпроисхождения их носителей, в прошлом то линеславян, то ли славян. Впрочем, процессыэтнического смешения в настоящее время недают возможности провести четкую граньмежду ними.В настоящее время нет, пожалуй, ниодного славянского народа, на территориикоторого нельзя было бы предположитьсуществования какого-либо неславянскогонарода (народов) и, соответственно, языка.Частично романизованные или эллинизиро-ванные палеобалканские народы существо-вали, по-видимому, на Балканах до приходасюда славян. На территории западно-славянских народов могло размещатьсяроманское население, кельты, частичногерманцы, на территории Белоруссии – балты,Украины – ираноязычные скифы, даки с ихпалеобалканским языком, возможно, такжеиндоязычные синды. Не составляла исклю-чения и территория современной России, в томчисле Центральной, где многочисленныетопонимы явно финно-угорского проис-хождения свидетельствуют о существованииздесь в прошлом финно-угорского населения,известного в летописных источниках как меря,мурома и мещера.Из этих финно-угорских народностейедва ли не наибольший интерес исследо-вателей вызывает меря, что объясняетсярасположением ее в центре формирующегосяРусскогогосударства(натерриторииВладимиро-Суздальской, затем Московской,Руси), ее относительной многочисленностью,длительностью ассимиляции, допускающейвозможность сохранения мерянского языкаеще в начале XVIII в. , по-видимому, особымместом мерянского языка среди финно-1†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Пу б л. по: О.Б.Ткаченко. Проблема реконструкциидославянских субстратных языков на основе славянских субстратных элементов // Слов’янське мовознавство(доповіді). – Київ: Наукова думка, 1983, с. 220-237.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Ткаченко О.Б., 1979, с. 236.268О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуугорских.На основании сохранившихся в составерусского (главным образом диалектного) языкаэлементов языка мерянского можно и следуетставить вопрос о реконструкции последнего вдопустимых пределах. Наука заинтересована вподобной реконструкции мерянского языка, – авместе с тем вообще с соответствующимиизменениямилюбогодославянскогосубстратного языка, – по целому ряду причин.Преждевсегобольшоекультурно-лингвистическое значение имеет само по себевозможноевосстановлениеисчезнувшегосвоеобразного финно-угорского языка. В то жевремя мерянский язык важен, с одной стороны,в качестве утраченного звена в истории финно-угорских языков, а с другой – как язык,проливающий определенный свет на частьособенностей русского языка в его говорах.Помогая объяснению части самобытных чертрусского языка на фоне славянских,реконструкция мерянского языка представляетсобой определенный интерес не только длярусистики, но и для славистики в целом. По-скольку речь идет о восстановлении суб-стратного языка на основе его сохранившихсяэлементов, – а этот вопрос выходит далеко зарамки славистики и финно-угри- стики, -проблема реконструкции мерянского языка небезынтересна и с точки зрения общегоязыкознания.Исходя из имеющихся данных, мерянс-кий язык следует отнести к мертвым бес-текстным языкам, то есть языкам, не имеющимписьменных памятников (в виде связныхтекстов или хотя бы разрозненных предло-жений). Однако степень его бестекстностиотносительна, неабсолютна. Прежде всего,мерянский язык передал, видимо, русскому(особенно областному) языку часть своихфразеологизмов, а значит, и соответствующихминимальных текстов-предложений в видекалек.Мерянский язык отражен в них только в своейвнутренней форме. Однако в случаереконструкции соответствующих мерянскихслов в их фонетических и грамматических§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§*******************************************†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Попов А.И., с. 101.******************************************* Об одной из них см. подробно в кн.:Ткаченко О.Б. Указ. соч., с. 227-235.††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Словарь русских народных говоров. – Л.,1972, 8, с. 349.Часть 3. Merianicaформах есть возможность восстановить ивнешний облик соответствующих мерянскихфразеологизмов, а тем самым – и небольшихтекстуальных фрагментов мерянского языка.Наряду с подобными переодетыми в «одежду»славянского русского языка мерянскимиоборотами есть, однако, и фразеологизмы,которые в русских говорах на бывшеймерянской территории восходят непосред-ственно к мерянскому языку. Как и кальки-рованные мерянские фразеологизмы, онипринадлежат, как правило, к так называемымязыковымформулам(формуламречи),являющимся в силу своей важности и час-тотности едва ли не наиболее стойкими изфразеологических оборотов. Реконструкция иинтерпретацияданныхпредложений-фразеологизмов, конечно, проще, чем ре-конструкция исходных мерянских оборотов наоснове их калек, однако имеет своиспецифические трудности, объясняемые кактем, что упомянутые выражения ввиду ихчастой употребляемости подвергаются эл-липтизации, так и тем, что в силу их ино-родности в русской речи они подверглисьопределенным видоизменениям.Восстановление любого мерянскогофразеологизма,представляющееинтереспрежде всего с точки зрения фразеологии исинтаксиса,требуетивсестороннегофонетического, грамматического и лексико-семантическогоанализа,связанногосэтимологическим истолкованием и синтезомполученныхрезультатов,прикоторомодинаково важное значение имеют как со-поставительно-типологический подход с точкизрения фактов русского и славянских языков,так и сравнительно-исторические данные,предоставляемые финно-угорскими языками.Именно поэтому вопрос о реконструкциимерянских фразеологизмов дает возможность снаибольшей полнотой ввести в реконструкциюмерянского языка в целом, а через неевзглянуть конкретно и на общую проблемувосстановления дос- лавянских языковыхсубстратов.К числу подобных фразеологизмов при-надлежит русский (диалектный) приветствен-ный оборот Елусь поелусь1 , записанный вбывшем Солигаличском уезде Костромскойгубернии (ныне Солигаличский р-н Кост-ромской обл.). В «Словаре русских народныхговоров»этотприветственныйоборотобъясняется как «хлеб да соль (приветствие вовремя обеда)». Выражение записано в первой4269половине XIX в., поскольку в XVIII в.диалектные слова и выражения почти незаписывались, – их собирание началось в XIXв., – кроме того, данное выражение впервыефиксируетсяв«Опытеобластноговеликорусского словаря»., изданного в 1852 г.Здесь предпринята попытка объяснения вы-ражения, ср.: «Елусь (сов. поелусь) по-велительное наклонение, употребляется вовремя обеда, в виде приветственного меж-дометия: хлеб да соль». Изтолкования вытекает, что и слово елусь, иформу поелусь составители словаря (авозможно, еще лицо, записавшее выражение)воспринимали как глагол, употребленный вповелительном наклонении, причем элементпо- в форме поелусь рассматривался ими какприставка по-, служащая для образования со-вершенного вида, ср.: ешь — поешь, пей —попей, неси — понеси и т.п. Таким образом,выражение в целом ими рассматривалось еслине как полностью русско-славянское, то вовсяком случае как оформленное согласноправилам русской грамматики, в частности ввидовом отношении. Тем не менее слова иформа выражения именно с точки зренияславянских элементов русского языка труд-нообъяснимы. Правда, если считать формупроизводной от глагола *елузить, то можнобыло бы принять как возможную форму по-велительного наклонения елусь (с отражениемфонетического оглушения), ср. такую жефонетическую форму волтусь (орф. вол- тузь)от диалектного рус. волтузить (укр.вовтузити) «бить, возить кого-либо (что-либо), схватив его». Глагол *елузить необнаружен, зато в говорах близких местностейпредставлены глагольная форма на- елузиться«наесться до отвалу» (Галич – МКНО) инескольковидоизмененнаяформанаюлызиться «то же» (Кинешма – МКНО). Од-нако оба глагола скорее всего и по форме, и позначению являются производными от формыелусь. Таким образом, ничего не объясняя, онивозвращают к тому же выражению, создаваяявный порочный круг. Тем не менее этиданные оказываются не бесполезны, посколькуони косвенно указывают на употреблениевыражения елусь (поелусь) – по крайней мере впрошлом, до того как в Солигаличском районе(уезде) было записано это выражение – также вбывших Галичском и Кинешемском уездах‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ ООВС, 8, с. 54.270Костромской губернии (ныне в Галичском рнеКостромской и Кинешемском р-не Ивановскойобластей). Поскольку все три района были впрошлом местом обитания мери, вполнезакономеренвопрос,неявляетсялирассматриваемый оборот мерянским, сохра-ненным частью русских говоров на русскойязыковой территории. При этом чрезвычайноважно сразу же подчеркнуть, что все триместности принадлежат именно к бывшейтерритории распространения мерянского иникакого иного финно-угорского языка иввиду этого расположены в настоящее времяна собственно русской языковой территории,вдали от каких-либо финно-угорских народови их языков.Кроме этого, чисто экстралингвисти-ческого, обстоятельства в пользу мерянскогопроисхожденияоборотаговорятегособственно языковые особенности. Выражениеелусьпоелусьприлингвистическом,этимологическом,анализеобнаруживаетвозможность его расчленения на слова, с однойстороны, несомненно финно-угорские попроисхождению, с другой – присущие в своейсвоеобразной форме, по-видимому, из финно-угорских только мерянскому языку. Лексемаелусь здесь отнюдь не одинока, находя набывшей мерянской языковой территориидругие, явно связанные с ней слова, которые,являясь финно-угорскими по происхождению,дают основание причислить их к мерянскимввиду своего своеобразия. Ср., например, такиедиалектные (и арготические) слова с той жетерритории, как неёла «нет» (букв. «не есть»),ср. эст. Та ei оіе opilane(букв. «Он не есть ученик(ом)») ЯОСК (Свеш93 – Углич), неїола «нет» (ТОЛРС, XX, 166 -Кашин), неёла «неудача» (ООВС, 124 – Нерехт.у-д), ёла «есть» ЯОСК (Свеш 89 – Углич), атакже связанные с ними формы того же корнятипа ульшага «умерший, покойник» (Свеш 92 -Углич) (по образцу бедняга, трудяга от*ульша «бывший» с формантом -ша, свя-занным с мар. -шо (нолы-шо «умерший»), – ср.р. (Яросл., Костр.) побывшиться (букв.) «стать§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Таким образом, рус. диал. (угл.) неёлаотражает, видимо, в качестве полукальки формумерянского отрицательного спряжения [*э] ела!йола (<*эй ола «не есть»); форма ёла «есть» образовалась,очевидно, уже на русской почве от неёла «нет (не есть)».Что касается явно вторичного значения «неудача»(неёла) и «удача» (ёла) (ООВС, 54 – Нерехт. у-д), то сним, возможно, как калька частично связано рус. диал.(Костр.) есть «имущество, приданое» (МКНО).О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкубывшим, то есть умереть» ЯОСК), ульшил«умер» ЯОСК (Свеш 92 – Углич), уль- шили«убили» ЯОСК (Свеш 92 – Углич) (двапоследних глагола образованы также от*ульша «бывший»), р. Ульшима (букв.) «быв-шенье, то есть гибель, смерть».Все приведенные выше слова представ-ляют собой образования, связанные с финно-угорским глаголом *ио1е- «быть», ср.: фино11а «быть», эст. о1ета, морд. (эрзя, мокша)улемс, мар. улаш «то же», коми волі «был»,удм. вал «был», хант. (казым.) вел’ты «быть;жить», манс. oli «будет», венг. volt«был». Своеобразие мерянскихформ языка обнаруживается в том, что частьих, связанная с глаголом быть, — как правило,формы, где исходное корневое ол- передгласным, — получила перед начальным о-вторичное й-, те же формы, где в следующемпосле ол- слоге выпал гласный, в результатепоследовавшегоудлинениязаменилипервоначальное о- позднейшим у-. Этотпроцесс вообще характерен для мерянскогоязыка, ср. мер. урма «белка» при ф. orаvа «тоже». Вследствие сказанного форму написанияелусьследуетпониматьиликакорфографическую передачу действительногофонетического ёлусь (случаи подобнойнеточности встречаются и при передачемерянских по происхождению местныхназваний, ср. орфографические Векса, Челсмав Галичском р-не Костромской обл.,произносимые Вёкса, Чёлсма) или какотражение действительного произношения, гдесогласно особенностям фонетики русскоголитературного языка безударное -ё- былозаменено -е- (для севернорусских говоров -ё-характерно не только в ударной, но ибезударной позиции).Как бы то ни было, исходя из другихизвестных форм глагола быть в мерянскомязыке, отраженных в лексике постмерянскихрусских говоров, первоначальной, мерянской,следует признать форму ёлусь.Ввиду того что слово ёлусь, несомненно,является глаголом и в то же время выступает вприветственномобороте,гдесамыместественныместьдоброепожелание,наиболее логично его рассматривать (в чемможно согласиться с его трактовкой в словаре)как форму повелительного наклонения. Однако********************************************поскольку производные от него или связанныес ним глаголы наелузиться, наюлызитьсяимеют значение «наесться (досыта)», а глаголёлусь — это одна из форм глагола быть, формуёлусь нельзя связать со значением «ешь (на-едайся)», а следует рассматривать только вкачестве одной из форм повелительногонаклонения глагола быть.С формальной и семантической точкизрения логичнее всего видеть в ёлусь форму 3л.ед.ч.повел.накл.,посколькуссемантической точки зрения в пожелании,связанном с едой, трудно представить себеглагольную форму со значением «будь»,больше напрашивающуюся при пожеланииздоровья (будь здоров!). С формальной точкизрения возможность форманта -сь в качествпоказателя3л.ед.ч.повел.накл.подтверждают многочисленные параллели издругих финно-угорских языков, где выступаютпараллельные образования с суффиксом -s-, —какполагаетБ.А.Серебренни-ков,первоначально суффиксом притяжатель- ности3 л. ед.ч., — ср.: морд. кундазо «пустьловит», мар. lu5-so «пустьчитает», саам. bottu-s «пустьприходит», возможно, также коми (med) munas«пусть пойдет» и удм. (med) munoz «тоже».Следовательно, значение слова ёлусь(зафиксированное елусь) следует истолко-вывать как «пусть будет», букв. «пусть есть»или, прибегая к помощи языков, позволяющихпередать данную форму в ее синтетическом(однословном) виде, перевести ее с помощьюнем. (ев) sei или фр. soit.Поскольку форма ёлусь и в корневой и всуффиксально-флективнойчастяхоб-наруживает себя как чисто финно-угорская,мерянская, возникает повод для сомнения винтерпретации элемента по-. Истолковать его вкачестве приставки сомнительно уже потому,что в данном случае речь идет, очевидно, не окальке или полукальке, а о сохраненном ↆ††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Серебренников Б.А., M., 1967, с. 167.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Другого мнения о происхождении -s- (< *-s-) придерживается И.С.Галкин (Галкин ИС., 1964, ч. 1,с. 140).§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Ср.: Серебренников Б.А., 1963, с. 292, гдеон высказывает мнение по поводу возможной, хотя еще*************************************** и не выясненной, связи данных пермских форм с***** ОФУЯ, 1, с. 417; КЭСКЯ, с. 65, 67, 71; формой 3 л. ед.ч. повел. накл. приведенных вышеMSzFUE, III, l. 669—671.Часть 3. Merianicaфинно-угорских языков.271русской народной фразеологии подлинноммерянском фразеологизме. Заимствование жеморфологического форманта, тем более пре-фикса, в мерянский язык маловероятно,поскольку он, как и все финно-угорские языки,по-видимому, не знал префиксации, котораязначительно позже стала развиваться внекоторыхфинно-угорскихязыках(вчастности, венгерском и эстонском). Болееубедительно видеть в по- какой-то другойморфологический элемент или даже слово,расположенное между двукратным повторомёлусь — ёлусь и только вторично, – подвлияниемсближениясграмматико-семантическимиособенностямирусскогоязыка, – воспринятого и истолкованного какблизкая по звучанию русская глагольнаяприставкапо-.Наиболееоправданнопредполагатьвэлементепо-союз,расположенный между двумя словами (здесь -глаголами),илипостпозитивнуюэнклитическую частицу, связанную с первымиз глаголов. В финно-угорских языках,напримерхантыйском,действительнообнаруживается подтверждающее это пред-положение и не противоречащее общемувозможному смыслу оборота слово. Это союзпа «и, тоже, другой», напр.: асем па ацкем«мой отец и моя мать»; Муц школаев вен пановы «Наша школа большая и светлая»;Л’ошек ики юх ил’пия ёл’ыс па веёмтыс«Россомаха-старик под дерево лег и зас-нул». Таким образом, звуковойкомплекс по- необходимо рассматривать какотдельное слово со значением «и». Следует за-метить, что в данном случае, как и вхантыйском языке, речь идет, по-видимому, нео звукосочетании по, а о слове с формой па, гдезамена фонетического па орфографическим побылавызванаотождествлениемрассматриваемого слова с префиксом по- итем, что звук -а- в слове был воспринят каквызванный аканьем.Таким образом, оборот в своей наиболееточной исходной форме должен иметь видёлусь па ёлусь и переводиться «пусть будет ибудет», букв. «пусть есть и пусть есть». Однаков таком виде он представляет собой явноэллиптизированную форму более полногоприветственноговыражения-пожелания,сокращение оборота в результате его частогоупотребления;полностьюприветствие-пожелание произносилось только в наиболееважных случаях.Можно только предполагать, какие словапроизносились в подобных случаях. Посколькуэто – пожелание, речь в нем должна идти о том,чтобы у того (тех), к кому оно относилось,всегда была пища (еда-питье, хлеб-соль илиподобные синонимы). В начале формулыдважды повторялся глагол, указывая напостоянство обозначаемого им состояния, такчто становилось излишним употреблениенаречия со значением «всегда (постоянно,вечно)». Если учесть эти особенности, тоформула пожелания могла иметь (в передачена русском языке) следующий вид: «Пустьбудет и будет (букв. «пусть есть и пусть есть»)у тебя пища (еда-питье…)».При всей фрагментарности данных омерянском языке попытка гипотетической (втом или ином приближении) реконструкцииотсутствующейчастифразеологизмапредставляется все же возможной.С чисто семантической точки зренияследует исходить из того, что в финноугорскихязыкахчрезвычайнораспространеннымявляется парное сложное слово с буквальнымзначением «еда-питье», обозначающее пищу вцелом. В ряде языков оно имеет идентичную вэтимологическом отношении корневую частьобоих компонентов. В тех финно-угорскихязыках, где произошла частичная или полнаязамена компонентов парного слова, принципсемантического построения композита неизменен: имея в целом значение «пища;питание», иногда «пир», оно состоит из двухслов, обозначающих в отдельности «еду-питье». В тех финно-угорских языках, где несохранилисьилинеобнаруживаютсясуществительные с подобным значением,выступают соответствующие парные слова-глаголы. Это дает основание считать, что и вних парное существительное «еда-питье», дажев случае его отсутствия теперь, должно былоупотребляться в прошлом, об этом говорит,например, легкость образования в них отгла-гольных существительных, нередко частичносовпадающих с формами инфинитива. Ср.соответствующие данные: коми сёян-юан«пища, продовольствие, довольствие», букв.«еда-питье», сёйны-мны «есть-пить, питаться,столоваться; пьянствовать, кутить; (нео- добр.)излишествовать»; удм. сион-мон «пища, еда,продукты питания», букв. «еда-питье», сиыны-******************************************** яыны «угощаться (есть-пить)»; манс. тэнут-********************************************** Русская, 1961, с. 80, 111, 190, 198, 231.272О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуайнут (конд. тенеха°р-айнеха°р) «пища (еда-питье)»;венг.eszem-iszom«обильноеугощение, пир», букв. «еда-питье», eszik- iszik«откушает, потчуется», букв. «ест- пьет»; ф.syOda jouda «есть-пить»; карел. syyvah juuvah«едят-пьют»; вод. so-ti jo-ti «ели-пили»; эст.sUUa juua «есть-пить»;морд. (эрзя) ярсамо-симема «пир. угощение»,букв. «еда-питье», ярсамс-симемс «есть- пить,угощаться, пировать», мар. кочкыш- йуыш«пища и питье, провизия (еда-питье)», кочкаш-йуаш «есть-пить, питаться».Учитывая сказанное, не представляетсяслишком смелым предположение, что парноеслово с буквальным значением «еда- питье»существовало еще в финно-угорском праязыкеи оттуда было унаследовано (первоначально видентичном виде или с идентичными попроисхождению корнями обоих компонентов)всемифинно-угорскимипраязыковымидиалектами, развившимися вспоследствии вотдельныефинно-угорскиеязыки.Большинство из них сохранило связь с этимипраязыковымифинно-угорскимикорнями. Однако частьфинно-угорских языков, как, например,марийскийимордовский,претерпелаизменения в составе компонентов данногосложного слова, порой весьма значительные.Данные, имеющиеся в распоряжениинауки в настоящее время, не дают возмож-ности с точностью ответить на вопрос, к какимизфинно-угорскихязыковотносилсямерянский: к тем, которые унаследовалифинно-угорское парное слово с неизменными(точнее, незамененными) корнями обоихкомпонентов, или к тем, где парное словопретерпело значительные изменения. Ввидутого что мерянский язык, по крайней мере вначале своего развития, должен былунаследовать парное слово с исходнымипраязыковыми компонентами, данный членфразеологизма может быть в настоящее время†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Данные примеры из прибалтийско-финских языков (финского, карельского, вод- ского,эстонского) взяты из кн.: Pulkkinen Р. Asyndeettinenrinnastus suomen kielessa. – Helsinki, 1966, s. 209, фактыдругих финно-угорских языков почерпнуты из словарей(Коми-русский словарь, с. 619, 621; Удмуртско-русскийсловарь., с. 271, 272; Баландин А.П., Вахрушева М.П.,1958, с. 127; Hadrovics L., Galdi L. Magyar-orosz szOtar.Budapest, 1974, I, l. 639-640; Эрзянско-русский словарь,с. 267; Марийско-русский словарь, с. 226).‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Ср.: MSzFUE, I, l. 164-165; II, l. 329-330.Часть 3. Merianicaреконструирован только в виде сочетанияобоих корней в их прафин- но-угорскойреконструированной форме. Сведения опраязыковойформесуффиксальнойифлективной частей слов отсутствуют, поэтомуониобозначаютсясоответствующимипрочерками. Поскольку для многих мерянскихсуществительныхотглагольногопроисхождения, видимо, характерна суффик-сально-флективная конечная часть -м-а (ср.Костро-м-а, Ульш-м-а и т.п.), можно пред-полагать ту же конечную часть и для рас-сматриваемого парного существительногомерянского языка. Однако, ввиду того чтоконкретные компоненты данного слова вточности неизвестны и нет уверенности, что впраязыковой период здесь были те жесуффиксы,болееобоснованнымбудетопущение данных формантов. Исходя из ре-конструкций обоих компонентов слова, ономожет быть восстановлено в следующем виде:_**^уе(–) – juye(–)]-V где ** указывают навынужденнуюособуюусловностьре-конструкции, _[ ]- отделяют реконструи-рованную форму от материально засвиде-тельствованных мерянских слов, а заклю-ченные в круглые скобки два прочеркасоответствуют возможным суффиксальной (втом числе и нулевой) и флективной частямслова. Квадратные скобки и заключенные вних слова указывают на явно временныйхарактер предложенного финно-угорского(мерянского) решения данной лингвистическойзадачи. Впоследствии при обнаружении новыхфактов или при более надежной реконструкцииони могут быть полностью сняты и двезвездочки (астериска) могут быть замененыодной, указывающей на большую степеньприближения к лингвистической истине, а темсамымнабольшуювероятностьпредложенного решения.Столь же (или почти столь же) условноможет быть, к сожалению, реконструирован идругой неизвестный член фразеологизма,местоимение «у тебя (у вас)», которое вданном случае берется в первой из возможныхформ, именно в форме единственного числа.При поисках конкретной падежной формыследует, по-видимому, искать наиболеевероятный вариант, сообразуясь с данными какфинно-угорскихязыков,окружавшихмерянский, так и русского языка, на который вкакой-то степени могла влиять и системамерянского языка.Форма «у тебя» явно связана с понятием273принадлежности, в том числе и в такойхарактерной для русского языка синтак-сической конструкции, как у меня (у тебя, унего…) есть… Характерно, что для всехзападно- и южнославянских языков в отличиеот русского подобный оборот совершенно нехарактерен.Вместонегоздесьзасвидетельствована посессивная конструкциятипа я имею… (ср. п. Mam ksiaZke «(Я) имеюкнигу»). Другим восточнославянским языкам(украинскому и белорусскому), хотя и не чуждполностью оборот типа русского у меня есть,однако он принадлежит к значительно менееупотребительным, что особенно относится кзападной части украинской и белорусскойязыковой территории. Вследствие этого, атакже в связи с тем, что финно-угорскимязыкам – у которых, кроме обско-угорских, нетглагола со значением «иметь», а известентолько глагол есть — также чрезвычайносвойственны обороты типа русского у меняесть, можно предположить, что своей рас-пространенностью эта конструкция в русскомязыке в значительной степени обязана финно-угорскому, в том числе и мерянскому,влиянию.Правда, в финно-угорских языках, хотя вних всюду выступает глагол есть, в даннойконструкции далеко не одинаковы падежи,обозначающие лицо, которому принадлежитпредмет. Так, в прибалтийско- финских языкахздесь выступает адессив, который в данномслучае переводится на русский языкпредложной конструкцией у тебя (у меня…),однако с большей точностью должен был быпереводиться c предлогом на, ср.: ф. Minulla onkirja «У меня есть книга», точнее, «На мне естькнига». В венгерском языке тот же обороттребует дательного падежа владельца: Nekemvan kOnyvem букв. «Мне есть книга (моя)».Тольковфинно-угорскихязыках,находившихся в наиболее тесных контактах срусским языком и в то же времятерриториальнонаиболеесвязанныхсмерянским,встречаемдругойпадеж,родительный, с окончанием -н, современнымилиисторическим,представляющим собой первоначальный ло-катив, отвечающий на вопрос «где?» и со-ответствующий конструкции с предлого짧§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ См., например, для пермских языков:у.Следовательно,употребляемая, например, в мордовском-эрзяязыке форма родительного падежа приобозначении принадлежности сохраняет своепрежнее локативное значение и совершенноточно переводится предложной конструкцией спредлогом у, ср.: морд. (эрзя) Монь ули книгам«У меня есть книга (моя)»; Тонь ули книгат «Утебя есть книга (твоя)» и т.п. То же относитсяи к марийскому языку с его родительнымпадежом, имеющим формант -(ы)н, бывшийпоказатель локатива, ср.: мар. Нолеммн кококнаже уло «Комната имеет два окна», букв.«У комната два окна (ее) есть». Посколькумерянскому языку, видимо, также был свой-ствен родительный падеж (< бывший локатив)на -н, ср.: (р.) Яхре-н (от *яхре «озеро») «озера,озерная (< у озера)», Неро-н «названиеГаличского озера в галичском арго», букв.«болота», род. пад. от «болото», «болотное (уболота)», – озеро отличается заболоченнымиберегами, – а соседним с мерянским финно-угорским языкам (мордовским и марийскому)бывшие локативные формы на -н спосессивной функцией в высшей степенисвойственны, – следует считать, что и вмерянскомвкачествепоказателяпринадлежностивыступалродительный(бывший локативный) падеж с окончанием -н.Поскольку ни одна форма местоимения «ты» вмерянском языке не известна, форма егородительного падежа (< локатива) ед. числа на-н (-n) может быть реконструирована лишьгипотетично на основе финно-угорской пра-языковой формы с добавлением окончания -n,то есть как **tenan. Двезвездочки в данном случае относятся не кпрафинно- угорской реконструкции, гдевыступает одна, а к данной форме какотражению конкретного мерянского слова, таккак она отражает ту финно-угорскуюпраформу,которуюещепредстоитконкретизировать, исходя из фонетико-морфологических особенностей мерянскогоязыка. В конечном счете, переводя дляединообразия все в латинскую графику,мерянский фразеологизм на данной стадииреконструкцииможнопредставитьв**********************************************††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††********************************************** Бубрих Д.В. Историческая морфологияфинского языка. – М.; Л., 1955, с. 12-14.†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Возможна также форма **tinan (ОФУЯ,Серебренников Б.А. Историческая морфология пермскихязыков. – М., 1963, с. 185-186.1, с. 399).274О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуследующем виде: *JoluS pa joluS L**(tenanseye(–) – juYg(–)]_l «Пусть будет и будет (букв.«пусть есть и пусть есть») у тебя еда-питье».С формальной точки зрения, в данномобороте глагольное образование joluS, видимо,не является наиболее архаичной из известныхформ. На то, что могла существовать и болеедревняя форма *joloZe, сохранившая внесокращенном виде окончание 3 л. ед.ч.повел. накл., сокращение которого вызвалоудлинение -о- с переходом в -u- (-у-),указывает существование фиксированных уВ.Даля диалектных пермских выражений, явносвязанных с рассматриваемым оборотом исохранивших в нем – о,- в соответствии скостромским -у- (-U-), ср.: рус. (перм.)наелозиться«накушаться,насытиться».Благодарствуем, наелозились, – отвечают гостина приглашение: поелозить еще! (Даль, II, 413);перм. елозить «есть, хлебать, кушать (то естьелозить ложкою)». Елозьте, поелозьте, гостимои!привет застольникам:елозь (Слов. акад. елусь)! здорово хлебать!сходится с пожеланием: ілось бы, желаюздорово поесть (Даль, I, 518).Вне всякого сомнения, объяснение,предложенное В. Далем, – его сближение селозить ложкою, есть (елось) – так же, как иупомянутые ниже сближения А.А.Потебни иА.Преображенского – являются ничем иным,как плодом народно-научной этимологии, всвязи с чем совершенно прав М.Фасмер, за-мечающий по этому поводу в своем словаре:«елозить, ёлзать «есть» [приведенные здесьформы неправильны, так как у В.Даля, судя поего примерам, с этим значением связано лишьобразование елозить. — О.Т.]. Совершенноошибочно связывается Потебней (РФВ, I, 76) иПреобр(аженским) (I, 464) с ложка. Ср.«ёлзать II» (М.Фасмер, ЭСРЯ II – М., 1967, с.17); и далее: «ёлзать II, елозить «хлебать,черпать ложкой, есть». Темное слово. Помнению Потебни (ФЗ, 1876, вып. 2, с. 97),заимствование из тюрк. (без указанияисточника). Ср. елозить, елосить» (там же, с.15).Возникает вопрос о происхождениипермского слова и выражения (ср. Елозьте,поелозьте, по-видимому, представляющеесобой отражение исходного *Елозь, поелозь <*Елозе па ёлозе), аналогичного костромскому.Поскольку убедительного объяснения ему наосновеславянскихэлементоврусскогодиалектного языка найдено быть не может, амерянскими (финно-угорскими) фактами онообъясняется вполне логично, и посколькупермскоевыражениепочтиполностьюсовпадаетскостромским,единственновероятнымобъяснениемможетбытьследующее. Пермское выражение представляетсобой результат переселения носителей частикостромских говоров, которое шло ввосточном направлении через Вятскую землюна Урал. Так как переселение происходило втот момент, когда мерянский язык находилсянаболеедревнейступениразвития,переселенцы унесли с собой на восток болееархаичнуюформурассматриваемогофразеологизма. Там вследствие русификацииэтойчастинаселения,-возможно,первоначально носителей мерянского языка -эта форма как бы инкрустировалась в составерусского языка, застыла в своем развитии, чтои вызвало в ней сохранение -о- даже вусловиях нового закрытого слога (ср. елозь(те),хотя в этих условиях в мерянском -о-, как пра-вило, переходило в -у-.Другой интересной, видимо, не столькоархаичной, сколько диалектной формой, от-ражающей отчасти аналогичное новообразо-вание, является форма того же слова *юлысь,представленная в уже приводимом выше ки-нешемском слове наюлызиться. Что касаетсяначального ю-, то своим образованием оно,видимо, было обязано тому, что часть формглагола быть в мерянском языке (напр.,★ульша «бывший») имела начальное у-; сбли-жение их с формами на й- (типа *ёлусь,★ёлозе и т.п.) должно было привести к рас-пространению начального й- и на них.Вследствие стремления к еще большему еди-нообразию в части мерянских говоров во всехформах глагола быть распространилосьначальное ю-. Что касается перехода -з- винтервокальной позиции (-с(ь) в конечной), тоон также не противоречит фонетикемерянского языка, насколько ее можнопрослеживать в местном русском языке насловах как русского, так и мерянскогопроисхождения (ср., например, среди первыхтакие примеры, как, с одной стороны, сабогвместо сапог (яросл.), а с другой – кадюка‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡вместо гадюка (там же) и обычное для рус-‡‡‡‡‡‡‡ ООВС. – Спб., 1852, с. 54.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ ского литературного языка оглушение вконечной позиции звонких согласных).§§§§§§§ Фасмер М ЭСРЯ II, с. 15.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§Часть 3. Merianica275Особый интерес представляет такжевопрос об ударении в глагольных формахрассматриваемого фразеологизма. Несмотря нато что во всех известных формах – елусь,елозьте (на)елбзиьсся, (на)юлЫзиьсся -ударение падает на второй слог от началакорня, есть основание усомниться в егопервичности, поскольку, судя по географи-ческим названиям бывшей мерянской терри-тории, в мерянском языке абсолютно преоб-ладало, если не было единственно возможным,инициальное,начальноеударение(ср.:Яхрома, Чухлома, (диал.) Кострома, Неро,Кинешма, Костома и т.д.). По-видимому, и вданном фразеологизме первоначально уда-рение падало на первый слог слова. Тольковпоследствии, в связи с ассимиляцией мери,когда сохранившиеся слова и обороты сталивидоизменяться под влиянием фонетико-грамматической и семантической системрусского языка, и в данном обороте произошлопередвижение ударения. Видимо, это былосвязано с тем, что таковым, то есть сдвинутымк концу слова, было наиболее естественноеударение в форме 2 л. ед. (и мн.) ч. повел.накл.,вкачествекаковойсталавосприниматься форма елусь или елозь. Вслучае формы елозь могла действовать ианалогия со стороны русского глагола елозить.Следовательно, первоначально и в глагольныхформах ёлусь (*ёлоз(е), *юлысь), как и во всехдругих словах оборота, должно былоупотреблятьсяначальное(инициальное)ударение.Рассматриваемый оборот, помимо тогоинтереса, который он представляет с сугуболингвистической точки зрения как отражениемерянской фразеологии и языка в целом,чрезвычайно интересен и как отражениедревнего мировоззрения, не чуждого, судя поблизким финно-угорским и славянскимоборотам, остальным финно- уграм и славянамв наиболее древний период их истории.Если современный языковой этикет,выработавшийся у европейских народов, сталпредписывать желать едящим людям прият-ного аппетита, – обычай, несомненно, свя-занныйсгосподствующимиипреуспевающими слоями общества, которыхбольше заботил их аппетит, чем проблемадобывания еды, – то человеку древнего периодапрежде всего важно было иметь вдосталь еды,не испытывать голода. Поэтому самымважным для него было пожелание постоянногодостаточного запаса пищи, в связи с чем впол-276не естественным было обращаться с поже-ланием и слышать, как у мерян, приветствие«Пусть будет и будет (т.е. не выводится) у тебяеда-питье!».Вполне соответствует этому пожеланию,если не по форме, то по содержанию, духу, иэстонское аналогичное пожелание: Jatku leiba!букв. «В достаче (вам) хлеба!», на котороеследует ответ: Jatku tarvis «Достача нужна».Очевидно, подобный характер имеет ирусское пожелание Хлеб-соль!, которое,вероятно, возникло в результате сокращения изболее полного «Пусть будет (или: Да будет) (увас всегда) хлеб-соль!».В связи с этим наелузиться (наело-зиться, наюлызиться) приобрело значение«наесться (вследствие того, что осуществилосьпожелание и стол ломился от еды)». Неисключено, что глагольная форма ёлусь (или ееварианты) могла еще в мерянском языкеповестикобразованиюглагола*ёлузимс«ёлузить (произноситьпожелание Ёлусь па ёлусь), то есть желатьизобилия еды и питья, большого количествапищи», вследствие чего так естественнообразовалсясоответствующийрусскийдиалектный глагол.Если при восстановлении оборота *JoluSpa joluS L**(tenan seye(–) – juYe(–)]-! (<*JoloZepa joloZe L**[tenan seye(–) – juYe(–)]-)недостающую его часть приходится временноприводитьк«неме-рянизированной»гипотетическойобщефинно-угорскойпраязыковой форме, то в тех случаях, когдановый материал позволяет конкретизироватьподобные общие формулы реконструкции,появляется возможность дать их в большемприближении к конкретно доказуемым фактаммерянского языка. Так, восстановленную впрошлом в наиболее гипотетичном видеформулу сказочного зачина мерянской сказкиL**[Eli-woli]_1urma«Жила-былабелка»в связи с тем, чтостали точнее известны формы глагольнойпарадигмы мерянского языка и особенности***********************************************†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††*********************************************** Форма инфинитива на -с (по проис-хождению иллативная) для мерянского языка – как и длямордовских – наиболее правдоподобна в связи с тем, чтоздесь номинативная форма (с суффиксом -ма и нулевойфлексией)употребляетсяшироковфункцииотглагольных существительных, в частности в местныхназваниях.††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† См.: Ткаченко О.Б. Указ. соч., с. 228.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуегофонетики,появиласьвозможностьпредставить в менее гипотетическом и необобщеннофинно-угорском,аименномерянском виде, хотя и реконструированном.Так, исходя из того, что в 3 л. ед.ч. наст. вр.глагол быть имеет смягченное конечное -n (-нь) вместо обычно твердого -п других финно-угорских языков (ср. рус. (диал. < мер.) сиень«есть» (< *Si jon «это есть»), ф., эст. (эе(е)) оп«(это) есть» и венг. van «есть»), можнопредположить, что это смягчение возникло подвлиянием формы глаголов 3 л. ед.ч. прош. вр.,где в результате отпадения конечного -i (-и)произошло смягчение предшествующего со-гласного. Вместо форм, подобных ф. еіі «жил(-а)», оіі «был(-а)», в мерянском языкепроизошла первоначально их замена формамитипа еі’ и оі’. Однако в связи с тем, что вновых закрытых слогах е (э) переходило в i (и),а о в u (у), ср.: *ul’Sa «бывший» при joluS«пустьбудет(есть)»или(р.)Ильдомка«без жизни,безжизненная» при (названии деревни) Элино(бывш. Кологривского уезда Костромскойгубернии) (от *Эля «живой»), – и в данныхформах е перешло в i, а о в u, в связи с чем длямерянского языка сказочный оборот следуетпринять в следующей форме: L*Il’ – ul’_ urma«Жила-была белка», где часть, заключенная вскобки и снабженная звездочкой, обозначаетфрагмент сказочного зачина, устанавливаемыйпутемреконструкции,асловоurma,расположенное вне скобок, связано сконкретным диалектным русским словом,восходящимнепосредственнокпозднемерянской лексеме.Анализ и проведенная на конкретныхпримерах реконструкция мерянских фразе-ологизмов говорят о перспективности даль-нейшей работы по реконструкции мерянскогоязыка, и в частности о возможности, покрайней мере частичного, восстановлениямерянской фразеологии. Тем самым будутпроясняться не только темные места финно-угристики, но и целый ряд неясных слов ивыраженийрусского,вособенностидиалектного, языка.Проведенное конкретно небольшое ис-следование показывает и ряд специфических‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ От *иль-дома «безжизненный, нежи-вой, нежилой», абессива от *эля «живой» илиабессивной формы прилагательного (ср. морд. (эрзя)вал-томо «без слова», мар. илы- дыме «нежилой»). См.:Семенов Т., т. 2, с. 233.Часть 3. Merianicaособенностей субстратоведческих разысканий,которые должен иметь в виду исследовательсубстратных языков и с которыми он не можетнесчитаться.Обнаружениефактовсубстратного языка требует тщательногорассмотрения прежде всего апеллятивныхдиалектных и ономастических фактов сбывшей мерянской территории. Массовыйсбор данных вначале вынужден носитьнесколькосуммарный,поверхностныйхарактер. Стержневыми показателями, наоснове которых обычно выделяются те илииные слова и обороты для анализа на ихсубстратность, являются элементы русскогоязыка, которые (по крайней мере с первоговзгляда) находятся в известном противоречиилибо с системой русского литературного языкаи большинства его говоров, либо хотя иявляютсявполнеорганичнымидлясовременногорусскогоязыка,однакопротиворечат особенностям других славянских(в том числе и восточнославянских) языков.Отобранные элементы русского языка,которые предстоит проверить как возможныесубстратные финно-угорские, мерянские посвоему происхождению, должны затем пройтисвоеобразныйотсевпутемнесколькихпроцедур. Прежде всего (1) отсеивается то, чтоспервоговзглядамоглоказатьсянеславянским, но с привлечением диалектных,славянских по происхождению, данныхрусского и других славянских языковоказалосьславянским.Теславянскиеэлементы, которые обнаруживают явные следысвоего былого заимствования финно-угра- ми(в частности, в фонетике) и могут быть врусском диалектном языке отражением былыхславянских заимствований мерянского языка,остаются как дополняющие данные омерянском языке в его заимствованной, вданном случае славяно-русской, лексике.Следующим этапом (2) является стадияотбрасывания фактов, хотя и не славянских, нои не финно-угорских языков. Особый случайобразуют те языковые явления, которые в рядесвоих особенностей обнаруживают чертыпрохождения через среду финно-угорскогоязыка то ли в своей фонетике, то ли вграмматической, то ли в семантическойспецифике. Поскольку эти слова могли быть всвое время заимствованы мерянским языком ипопасть в русский через него, они такжезаслуживаютвниманиядляполнотыпредставления о мерянском языке не только вегоисконныхфинно-угорских,нои277субстратных и заимствованных элементах.Следующим этапом (3) является отсев техэлементов, которые хотя и являются финно-угорскими, однако не могут быть отнесены кмерянскому языку, явно относясь к другимфинно-угорским языкам. Здесь следуетоставить то, что может представлять собой покаким- либо признакам заимствования издругих финно-угорских языков в мерянском.Та часть лексики, которая останетсяпосле всех проведенных процедур и, по всейвидимости, должна представлять собоюэлементы мерянского языка, подвергаетсяокончательному(4)анализу«наме-рянскость», задачей которого является нестолько подбор отрицательных аргументов,сколько тщательная проверка тех доказа-тельств, которые можно привести в пользумерянского происхождения рассматриваемыхэлементов, с одновременным привлечениемвозможныхконтраргументов.Собранныйтаким образом материал также подвергаетсярассмотрениюидоказательствувопределенной очередности. В первую очередь,естественно, в фонд наиболее проверенныхмерянских фактов попадают те из них, которыеобнаруживают даже при первом рассмотрениимаксимум дифференциальных мерянских черт.Потом следуют факты, которые хотя и имеютряд особенностей, говорящих в пользу их«мерянско-сти»,однаконесколькозатемненных,недостаточнооднозначных(возможно, в силу слишком сильнойтрансформации под славянским влиянием).Для них подыскиваются новые аргументы ислой за слоем снимаются возможныепостмерянские наслоения.Одной из наиболее важных особенностейработы над мерянским материалом является то,что в ходе исследования он рассматривается вмаксимально возможном системном плане.Если критерием выделения мерянскогоматериала из русского является асистемность,тозаданиемнаиболееточнойегоинтерпретации как мерянского являетсяпостроение возможно полной, хотя бычастичной,системы,какого-тоееподразделения, куда бы тот или иной элементмог войти, найти там свое место. Так,звукотип, фонема должны быть сопоставлены ссистемой или хотя бы группой ближайшихфонем, падеж или глагольная форма мыслитсякак часть определенной парадигмы, фрагментфразеологизма – как часть фразеологизма вцелом и т.д. Даже фрагменты реконструкции278должны мыслиться как часть чего-то целого.При восстановлении языка следует находитьместо его фрагментов в воссоздаваемых с ихпомощью своеобразных таблицах элементовисследуемого языка. Эти таблицы по воз-можности должны заполняться наряду сфактическим материалом более или менеегипотетическими реконструкциями отсут-ствующих, но доказуемых элементов. Неко-торые клеточки таблиц (фонетических ипарадигматических) могут оставаться пу-стыми. Однако важно, чтобы с самого началаработы и на всем ее протяжении исследовательмог руководствоваться в своей работе,беспрерывно их корректируя, хотя бынаиболее общими, еще недостаточно четкимиконтурами системы языка в целом, дающимиему и наиболее осмысленную перспективудальнейшегопродвиженияпопутиисследования дославянских субстратов.Таковы те основные предпосылки работыв области дославянских субстратов, которыеможно считать условием их максимальнойэффективности, важной для разработки этойпограничной и наименее исследованнойобласти славянского языкознания.В заключение следует коснуться вопросао перспективах исследования мерянскогоязыка. Наряду с использованием тогоисточника, который является пока единствен-ным – всех видов местного русского языка иономастики постмерянских областей Цент-ральной России со следами мерянского языка, -должны быть начаты также поиски другогоисточника – возможных памятников ме-рянского языка. Обнаружение хотя бы не-больших связных мерянских текстов могло быдать значительно более полное представлениео его лексике и грамматике, чем то, котороеможно будет получить лишь на основе егорассеянных остатков.Однако важно было бы уже теперь знать,могли ли вообще возникнуть памятники намерянском языке. На данный вопрос естьоснования ответить положительно. Преждевсего, это вытекает как из общих установокправославных миссионеров, так и изсвязанного с этим развития письменности играмотности в доордынс- кой Руси. Какизвестно, в отличие от католической церкви,относившейсясдержанно,еслинеотрицательно, к переводу Священного писанияна национальные языки с латинского игреческого и допускавшей его только каквспомогательноесредство,православнаяО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуцерковь прибегала к подобным переводамдовольно часто. Следствием этого было, вчастности,появлениестарославянскихпереводов,связанныхсдеятельностьюКирилла и Мефодия.Эта традиция продолжалась и у вос-точных славян, в частности, по отношению кфинно-угорским языкам: создание древ-непермской письменности и перевод бого-служебной литературы на древнепермскийязык (XIV в.), попытки перевода религиознойлитературы на карельский и марийский языки(XVI в.). С другой стороны, в связи сраспространением письменности на нацио-нальном (или близком к нему) языке, большоераспространение на Руси получила гра-мотность, дававшая возможность раннейфиксации не только славянских, а и финно-угорских текстов, о чем свидетельствуетдревнейший памятник карельского языка(заговор от грозы XIII в.), найденный срединовгородских берестяных грамот.Наряду с этими общими предпосылками,позволяющими считать возможными фиксациимерянского языка или переводы на негобогослужебной литературы, в пользу этогоговорят более конкретные аргументы. К нимотносится, в частности, упоминание в «Житиисвятого Леонтия», первого ростовскогоепископа, того обстоятельства, что он«руськийимерськийязыкдобріумьяше». Поскольку св.Леонтий добился значительного успеха вхристианизацииязыческогомерянскогонаселения,видимо,именноблагодаряхорошему знанию мерянского языка, в его«Житии» этот факт упоминается каксущественный. Однако то же упоминаниепозволяет предположить, что св. Леонтий, каки его последователи в деле христианизациимери – среди которых были и местныеуроженцы,вчастностисв.Авраамий- должны былипользоватьсявсвоеймиссионерскойдеятельности мерянским языком. Это же, -поскольку всякие варианты и колебания,возникавшие невольно только при устнойпередачедуховныхтекстов,былинежелательны в усвоении догматов новойверы, – неизбежно влекло за собо駧§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§необходимостьхотябычастичныхписьменных переводов богослужебных текстовна мерянский язык. Если учесть при этом, чтопопреданиюсв.Леонтийиегопредшественники в Ростове, епископы ФеодориИлларион,былигрека-миичтопереводдуховной литературы на финно-угорскиеязыки осуществлялся непосредственно сгреческого (напр., при переводе СтефаномПермскимнадревнепермскийязык),непокажетсястранным и то, что богослужебная литературана мерянский язык могла переводитьсянепосредственносгреческого,минуястарославянский. Видимо, свидетельствомподобнойпрактики,атакжеполнойреальности в прошлом не только проповедихристианства на мерянском языке, но исуществования письменных переводов на этотязык с греческого является и одно из русскихдиалектных (постмерянских) слов, явносвязанных с упомянутой христианизациеймери (XI-XII вв.). Речь идет о русском(диалектном) слове ёлс «леший, черт», рас-пространенном именно на территории, занятойв прошлом мерей: Угличский р-н Ярославскойобласти, Кинешемский р-н Ивановскойобласти, Костромской и Солига- личский р-ныКостромской области. По-пытка объяснения слова Д.К.Зелениным какпреобразованного в силу его табуизации изВелеснеможетбытьпризнаннойвполнеубедительнойсформально-семантическойислингвогеографической точки зрения: труднообъяснить, почему именно здесь, на мерянскойтерритории, сохранилась эта славянскаятабуизированная форма; ее же изменение, невызванноетабуизацией,апростофонетическими причинами, – влияниеммерянского языка, не соответствует тому, что ††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§*************************************************************************************************†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Там же, с. 86; Ткаченко О.Б.Сопоставительно-историческая фразеология славянскихи финно-угорских языков. Киев, 1979, с. 237.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Корсаков Д. Указ. соч., с. 220.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Словарь русских народных говоров,§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ 1972, вып. 8, с. 348.***************************************§§§§§§§§ «Житие св. Леонтия…», с. II.********** Фасмер М. ЭСРЯ, т. 2, с. 17, – где*************************************** отражен взгляд Д.К.Зеленина со ссылкой на его работу********* Корсаков Д., 1872, с. 93.(Зеленин Д., ч. 2, с. 99).Часть 3. Merianica279нем известно.Более естественно как с лингвистическойи семантической, так и фонетической точкизрения исходить из того, что русское(диалектное)ёлсявляетсяотражениеммерянского слова, возникшего на основезаимствованного в мерянский для передачиэтоговажногорелигиозногопонятиягреческого (о) бійроХо^ «дьявол».Другим славянским языкам, в том числеи говорам русского языка, кроме упомянутых,распространенных на бывшей мерянскойязыковой территории, слово ёлс или егосоответствия не известны. Не известно оно, -по-видимому, в связи с особенностями историисоответствующих языков, – также ни одному изсуществующихфинноугорскихязыков.Правда, некоторым из них известно понятие«дьявол», передаваемое словом, частично (всвоем начале), близким к мерянскому, однако всвязи с разными источниками заимствования иособенностями фонетического развития этислова не совпадают с предполагаемым ме-рянским в своей внутренней и конечной части,ср.: рус. (диал., постмер.) ёлс «леший, черт»при коми дявол «дьявол», мар. явыл (jaрёл),хант. iauel.При заимствовании греческого бійроХо^оно должно было подвергнуться в мерянскомследующим изменениям: 1) гр. (ви- зант.)біа^оХо^ (6javolos) в связи с невозможностьюдвух и более согласных в начале мерянскогослова (ср.: рус. (постмер.) пасибо < спасибо,рахать < страхать и под.) и, видимо,отсутствия, как и в марийском, звука V/передаваемого мерянским р (ср. связанное сэтим рус. (постмер.) смешение б/в: варахло«барахло», бёзли «возле» и под.) должно былодать *jaроlos; 2) нередкое в мерянском синко-пирование – с предшествующей редукцией -привело к выпадению первого заударногогласного, что закономерно вызвало (черезстадию удлинения) замену гласного -а-предыдущего нового закрытого слога гласнымболее высокого подъема -о-: *jOpios (ср.: мер(-) бол < (-) бало «деревня»; урма <*ора(м/@)а, – ф. orava «белка» и под.Возникновение формы ёлс, видимо, про-изошло уже на почве русского языка врезультате развития парадигмы с конечнымвыпадным -о- при ее аналогичном вы-равнивании; * ёвлос – *еВв)лса > еле – ёлса (ср.:рус. заём – займа > (разг.) займ – займа).Понятие «дьявол», особенно важное припропаганде христианства среди язычников,280религия которых изображается миссионерамикак его порождение, должно было поэтомудовольно часто употребляться ими прихристианизации мери, и именно поэтому,возможно, закрепилось в мерянском языке,перейдя из него в русский.При всей узости приведенного аргументаон показателен и тем, что свидетельствует нетолькоовозможностисуществованиябогослужебных мерянских текстов, а и,видимо, о довольно длительной традиции ихиспользования, поскольку иначе не могло бытак основательно врасти в язык мери важноеслово, связанное с христианской религией.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку281Часть 3. MerianicaПРОБЛЕМЫ И ПРИНЦИПЫ РЕКОНСТРУКЦИИЛЕКСИКИ ДОСЛАВЯНСКИХ СУБСТРАТНЫХЯЗЫКОВ. ИСТОЧНИКИ И КРИТЕРИИ(НА МАТЕРИАЛЕ МЕРЯНСКОГОЯЗЫКА)†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††Мерянский язык, как и большинстводославянских субстратных языков, относится кчислу бестекстных. Этим во многомопределена специфика источников, откудаможно почерпнуть сведения о нем, икритериев, с помощью которых можно выде-лить и реконструировать, хотя бы фрагмен-тарно, его как систему. Трудности, возни-кающие при системной, а не дифференци-альной реконструкции его лексики, вызы-ваются, в частности, сложностью размеже-вания мерянского и финно-угорских словарейи отсутствием опыта выделения лексическихзаимствований мерянского, как и любогосубстратного, языка.Единственным общим источником све-дений о мерянском языке пока и впредь, – еслине будут обнаружены какие-либо его тексты, -является, в сущности, русский язык в своихконкретныхпроявлениях(возможностьобнаружения мерянских заимствований вфинно-угорских языках более проблематична).Как и все элементы мерянского языка, заисключениемфонетических,мерянскаялексика сохранена русским языком в двухвидах – материальном и калькированном.Конкретнымиисточникамиобнаруженияматериальных включений мерянской лексики врусскомязыкеявляютсясвязанныепреимущественноспостмерянскойтерриторией 1) апеллятивы территориальныхдиалектов, 2) апеллятивы социолектов (арго),3) антропонимы, 4) топонимы, 5) этнонимы.Калькированнаялексикапредставленаглавным образом апел- лятивами в локо- исоциолектах. Частично оба вида лексическихмерянизмов могут быть отражены и русскимлитературным языком, особенно на стыке сдиалектным и арготическим. Источникомхронологической стратификации мерянскойлексики(ономастики)можетбытьразновременность ее проникновения в русскийязык и связанные с этим изменения, в томчисле отраженные в письменных памятниках.Территориальное различие вариантов тех жесамых слов может послужить источником ус-тановления диалектных расхождений.Общими критериями вычленения лекси-ки мерянского происхождения из русского и ееидентификации в качестве финно-угорскойявляются в первом случае сопоставительно-типологический, во втором – сравнительно-исторический(этимологический).Установление ее собственно мерянской при-надлежности опирается на частные критериивнешнего порядка (социолингвистический,лингвогеографический, лингвоисторический) ивнутреннего (фонетический, морфологический(формантный),семантико-типологический).Указание ряда или хотя бы части критериев намерянские черты анализируемых русских словиназванийпозволяетдоказатьихпринадлежность мерянской лексике, исконнойилизаимствованной(субстратной /«фатьяновской»), балтийской,булгарской, угорской, славянорусской и др.).††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Публ. по: О.Б.Ткаченко. Проблемы ипринципы реконструкции лексики дославянских субстратных языков. Источники и критерии (на материалемерянского языка) // Международный симпозиум по проблемам этимологии, исторической лексикологии илексикографии. Москва, 21-26 мая 1984 г. Тезисы докладов. – Москва: Наука, 1984, с. 42-43.Часть 3. Merianica281Методы внешней и внутренней реконструкции предполагаемой исходной форме большей илидаютвозможностьвоссоздать меньшей хронологической глубины.соответствующие мерянские лексемы в282О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуПРОБЛЕМЫ И ПРИНЦИПЫ РЕКОНСТРУКЦИИЛЕКСИКИ МЕРЯНСКОГО ЯЗЫКА(ИСТОЧНИКИ И КРИТЕРИИ)‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Мерянский язык по имеющимся в на-стоящее время у науки данным относится кчислу мертвых бестекстных языков. Этимопределяется специфика источников сведенийо нем и критериев, помогающих выделить егоэлементы и реконструировать, хотя быфрагментарно,егокакопределеннуюязыковую систему, в том числе лексическую.Трудности, возникающие при системнойреконструкции его лексического состава,вызываются,вчастности,сложностьюразграничения мерянского и инофинно-угорских словарей как в их исконныхэлементах, так и в возможных взаимныхзаимствованиях, где не исключены случаиполного формального и семантического со-впадения. При смежности родственных языков,возможности массовых миграций их носителейи недостаточно точных данных о границахбывшей мерянской языковой территориислучаи подобной слабой или нулевойдифференцированностипредполагаемыхмерянских и инофинно-угорских лексем могутвызывать сомнения в том, относится ли то илииное слово к исконной мерянской лексике,принадлежит ли оно в мерянском кзаимствованиям из какого- либо родственногоязыка или является результатом переселенияносителей соседнего финно-угорского языка намерянскую территорию и в состав мерянскойлексики никогда не входило. Не менее сложновыяснить состав нефинно-угорских лексичес-ких заимствований мерянского, что необ-ходимо для полноты представления о егословаре. Указанные трудности исследованиямерянской лексики обусловлены отсутствиемсреди источников данных о ней связныхмерянских текстов, так как только они даютвозможность без сомнений причислить копределенному языку лексику как исконную,так и заимствованную.Ввиду отсутствия подобных источников умерянского тем более остро стоит вопрос одругих, имеющихся в распоряжении в на-стоящее время.Основным общим источником сведенийо мерянской лексике является пока русскийязык в своих конкретных, включающих ее,ответвлениях. Хотя не исключена полностьювозможностьобнаружениямерянскихзаимствований и в финно-угорских языках,особенно смежных в прошлом с мерянским,уже в связи с обстоятельствами истории егоносителей – прежде всего с тем, что вся бывшаямерянская языковая территория в результатеассимиляции мерян вошла в состав русскогоязыкового пространства, – следует считать, чтопо сравнению с количеством мерянскихвключений в русском число заимствований измерянскоговфинно-угорскихязыкахзначительно меньше, и поэтому их роль можетбыть лишь вспомогательной. Кроме того, по-видимому, следует считаться и с тем, что вдругих финно-угорских языках, ввиду ихродственности мерянскому, мерянская лексикамогла подвергаться значительно большей сте-пени адаптации, а следовательно, и изменениюсвоей первоначальной формы, чем в русском, аэто также облегчает использование русскогоязыкового материала в качестве источника длявыделения и реконструкции мерянскойлексики и делает его более доступным длямерянистики.Как и все элементы мерянского языка, заисключением фонетических, его лексикаотражена русским языком в двух видах -материальномисемантическом(каль-кированном), Конкретными источниками об-наружения материальных включений мерян-ской лексики в русском языке служат свя-занные, как правило, с постмерянской тер-риторией:1) апеллятивы диалектов (костр. урма«белка» (ООВС, с. 240) – ф. orava, эст. orav,‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Расширенныйвариантстатьи,опубликованной под названием «Проблемы и принципы реконструкции лексики дославянских субстратных языков.(На материале мерянского языка)» // Этимология, 1984. – М., Наука, 1986, с. 202-205.Часть 3. Merianica283морд. ЭМ, мар., коми ур «т.с.»);2) апеллятивы социолектов (угл. (арго)иканя «одна копейка» (букв. «один» в умень-шит. форме)» (Свеш 82) – мар. ик «один», ф.yksi, эст. uks, морд. Э вейке , морд. М фкя(уменьшит. фкяня) «т.с.»);3) топонимы (влад. Kibalo (1578 г.)(Vasmer 417) < мерян. K(i/U)Balo < *K(i/U) +раіо(-е) «Каменная (букв. Камень) деревня» -мар. ky «камень», эст. kivi «т.с.» и всинкопированной форме (ves)ki (< *vesikivi)«мельница (букв. – (водяной) камень)», венг.falu (< *palu) «село, деревня»);4) антропонимы (влад. Шомарь (1599 г.)(Веселовский 372) < мерян. som + mar(e) (<same + mare < *same + mare «Черника» (букв.«Черная ягода») – мар. шем(е) «черный;грязный», морд. М шямонь «ржавчина», манс.сэмыл «тёмный, чёрный», ф. marja «ягода»,морд. М марь «яблоко (< *ягода)»);5) этнонимы (костр. RuZ(bal) (Vasmer417) < мерян. Rus (+ pal(o)) «Русская (де-ревня)», название реки, видимо, по селению), -следовательно, мерян. rus «русский» – мар. руш«русский», морд. ЭМ руз, коми роч, удм. зуч«т.с.»).Калькированная полностью или частичнолексика представлена с наибольшей четкостьюв локо- и социолектах, ценность которых какисточника заключается в том, что здесьнаиболееяснопредставленозначениесоответствующихслов- ср.: яросл. побывшиться«умереть (букв. «стать бывшим») (КЯОС, с.147) от мерян. ul’sem(-) «умереть, статьбывшим», производного от мерян. ul’sa(e)«бывший»,перен.«покойник»(ср. угл.(арго) ульшил «умер» (Свеш, с. 92) ульшага1§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§**************************************************††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††«покойник» (там же), производные от ульша(по образцу бедняга, трудяга, бродяга и под.);кашин. (арго) неїола «нет» (ТОЛРС XX, с. 166)от мерян. е jola (-e) «нет (не есть)» – эст. ЄІ ole«т.с.».Историю мерянских слов отражает раз-новременность их проникновения в русскийязык; раньше на западе мерянской территории(когда мерянский язык имел более архаичныеформы), позже на востоке (когда в результатеисторического развития те же формыпретерпели определенные изменения, вчастности, сокращение слов и изменения вобластивокализма).Исторические изменения слов отражает такжеих разновременная фиксация в письменныхпамятниках. Упомянутые случаи отражаются вследующих примерах:1) (влад.) (Sorn)oga (Vasmer, S. 417) отмерян. (раннего) (Sorn)joGa(-e) «(Ивовая) река»- мар. шертне «ива», ф. joki «река», эст. jog i«т.с.» при костр. (Sort)jug (Vasmer, s. 417) отмерян. (позднего) (Sort)juk «(Лосиная) река» -мар. шордо «лось», морд. Э сярдо «т.с.», ф. joki«река», коми ю «т.с.»;2) (влад.) (Ki)balo (1578 г.) (Vasmer, S.417) от мерян. (K(i/u)Balo «(Каменная)деревня» при влад. (современном) Kibol(Vasmer, ibid.) от мерян. (позднейшего)K(i/u)Bol «т.с.».Локальные различия между формамисловмогутсвидетельствоватьобихдиалектных вариантах – ср.: солигал. елусь,поелусь «пожелание едящим типа «Хлеб-соль!»(ООВС, с. 54) (от мерян. jolus pa jolus [*tenanseye(–) – juye(–)] «пусть будет и пусть будет»[*утебяеда-питье]»,спроизводным наелузиться «наесться» (МКНО)и кинеш. наюлызиться «т.с.» (МКНО),‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§***************************************************§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Сравнение с топонимом Ruza в Муромскомуезде (Vasmer, ibid.) сомнительно в связи с тем, что здесь в прошлом обитала мурома – видимо, одно из мордовскихплемен, не связанное с мерей.************************************************** Подобные же случаи в составе ономастикидают более проблематичный материал ввиду большой степени десемантизации соответствующих лексем. Очевидно,установление семантики здесь неизбежно связано с изучением топонимов в их увязке с харак тером обозначаемыхими частей местности, т.е. в сущности, с методом «слов и вещей» (Worter und Sachen) в его топонимическом плане«слов и мест» (Worter und Orter).†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Наст. изд., с. 79-81.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Ткаченко О.Б. Merjanica. Фрагментымерянской глагольной системы: Спрягаемые формы. – СФУ (1983), XX, с. 107; наст. изд., с. 77-78.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Подробнее см.: Ткаченко О.Б. Проблемареконструкции… – К., 1983, с. 224-229.*************************************************** Подробнее см. там же.284О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкувозможно,образованноеотдругой(диалектной) формы того же глагола julys«пусть будет».Итак, указанные источники дают до-вольно разнообразные сведения о мерянскойлексике. Однако поскольку эти сведенияизвлекаются не из связных мерянских текстов,а из русского языка, где эта лексикапредставляет собой разрозненные вкрапления игде ее еще надо обнаружить, неизбежновозникает вопрос о критериях ее выделения.Общими критериями выделения лексикимерянского происхождения из русской и ееидентификации в качестве финно-угорскойявляютсякритериисопоставительно-типологический (черты отличия от лексикиславянского происхождения) и сравнительно-исторический (черты сходства с лексикойфинно-угорских языков). При выделении изрусской апеллятивной лексики и ономастикиэлементовмерянскогопроисхожденияприходитсяидтипутемпостепенногоисключения всего немерянского в ней: 1)инославянского: не русского, но славянского,2) не славянского, но и не финно-угорского(индоевропейского, тюркского и т.п.), 3)финно-угорского, однако не мерянского,исключая то, что могло быть заимствовано изсоответствующихязыковвмерянский.Оставшиеся после отсева, в том числезаимствованные,лексическиеэлементыдолжны быть окончательно обоснованы вкачестве мерянских и реконструированы всвоей исходной форме вместе с максимальновосстановимыми данными об их семантике.Установлениесобственномерянскойпринадлежности лексики опирается при этомна частные критерии внешнего и внутреннегопорядка. К первым принадлежат критериисоциолингвистический(ориентацияпостмерянской лексики как субстратной насоциолингвистически «низкие» слои словаря -конкретные детали местной природы, быта,реалий,просторечиеивульгаризмы),лингвогеографический (связь лексики с(пост)мерянскойтерриторией),лингвоисторический(зависимостьотобстоятельств внешней истории языка -миграций его носителей и преемников егоэлементов, связи мерянского с другимиязыками и т.п.). Причинами того, что суб-стратная лексика имела шансы сохраниться,Часть 3. Merianicaкак правило, либо в составе наименованийсугубо местных реалий, либо в качествесинонимовксловамславянскогопроисхождения, является в первом случае ихнепереводимостьиотсутствиеточныхсоответствий среди слов славянского про-исхождения, во втором – большая эмоцио-нальность по сравнению с общерусскими(позднее – литературными) словами у словмерянского происхождения. Частично ввиду ихнепонятности для русских из другихместностей (вне (пост)мерянской территории)слова мерянского происхождения вошли такжев состав местных профессиональных «тайныхязыков» (арго). По-видимому, к числуподобных слов, кроме уже упомянутых выше,относятся также, в частности, следующие:костр. кандейка «два глиняных сосуда,соединенных вместе, в которых носят завтракработающим (в одной кринке молоко, в другой- суп)» (КОСК); яросл. кандё- хать «(груб.)работать» (ЯОСК). Оба слова могут иметьсвоим корнем мерян. (< ф.-уг.) kanD- «нести,носить» (ср.: ф. kantaa «нести, носить», эст.kandma «т.с.», морд. Э кандомс «нести», мар. Гкандаш «приносить»), во втором случаепереосмысленное от значения «носить, таскать(тяжести)» > «(тяжело) работать». Если первоесловосохранилоськакобозначениеспецифической местной реалии, которую спомощью литературного языка можно было быобозначить только описательно, то второеудержалось в языке благодаря приобретеннойим экспрессивной яркости, которую было быневозможно передать с помощью нейтральногоработать, к тому же выразительность словабыла подчеркнута огрубляющим суффиксом -ёха(-оха), стоящим в ряду близких по форме ипо функции суффиксов с -х- (-ах(а), -ха) (ср.грубое тетёха вместо тётя, картоха вместокартофель, картошка, а также деваха(неодобрительное) вместо девушка, дрыхать(грубое) «крепко и долго спать» и под.). Сюдаже можно отнести (яросл.) пуйка «мальчик,подросток» (ЯОСК) с его финно-угорскимипараллелями (ср. ф. poika «мальчик, парень;сын», эст. poeg «сын», коми, удм. пи «сын,мальчик», венг. fiU «мальчик; сын», манс. пыг«сын», хант. (вах.) pay «сын; мальчик» и (подвопросом) морд. Э bujo, pijo «внук», а такжемар. Г пуаэргы «мужчина», выводимые из ф.-285уг.*pоjka(MSzFUE,Ik.,206-207l.).Словомоглосохранитьсяблагодарясвоейбольшейпривычности (по сравнению с мальчик), атакже большей эмоциональной близостиносителям говоров, где оно употребляется.Ко вторым (внутренним) критериям от-носятся черты структуры мерянского, вы-деляющие его на фоне других финно-угорскихязыков и отличающие слова мерянскогопроисхождения от их соответствий в другихфинно-угорских языках:1) критерий фонетический: переходгласных новых закрытых слогов в гласныеболее высокого подъема (a > o, o > u, a > e, e >i: мерян. KiBalo > KiBol «Каменная деревня»;*orapa > urma(-e) «белка», Panek (мн. ч.) > реП(ед.ч.) «вилы-двойчатки» (ср.: яросл., костр.бяньки/вянки—бени)«т.с.»; *eli «жил» > il,«т.с.» (ср.: костромские топонимы (р.)Ильдомка и (село) Элино); согласный р(существование которого можно предполагатьна основе параллельного существования б и в вформах целого ряда (пост)мерянских русскихслов);2) морфологический (формантный): вчастности проявляющийся в наличии вари-антов jol-: ul- у глагола со значением «быть»(jolus «пусть будет»: ul, «был», ul,sa«бывший»);3) семантико-типологический: ul,sem (-)«умирать (становиться бывшим)» от ul,sa«бывший» (ср.: мар. улшо «присутствующий,присутствовавший»).Учет упомянутых критериев, указаниевсех их или хотя бы их части на мерянско円†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡происхождение слова позволяет с большей илименьшей долей вероятности относить его к ужерассмотреннымисконнымилиза-имствованным элементам мерянского языка.К последним на основании их фонетическогоили семантического своеобразия можно, вчастности, отнести заимствования:1) из какого-то субстратного индо-европейского языка (видимо, представителейфатьяновской культуры) (яросл., костр. бени«вилы-двойчатки», бяньки/вянки «т.с.» (ЯОСК,КОСК) < мерян. реП (ед.ч.) — Panek (мн.ч.) <и.-е. *dwani «т.с.»;2) из балтийских языков, возможно,через посредство прибалтийско-финских (угл.(арго) кирбяс «топор» (Свеш, 89) < мерян.kirpas < ? прибалт.-фин. *kirves (фин. kirves) <лит. kirvis «т.с.»);3) из языка древнеславянского насе-ления, видимо, ассимилированного меряна- ми(яросл. (Пошехон. у.) цолонда «в доме:здравствуй, хозяин» (КЯОС, с. 212) < мерян.Col, enDa! < *Col, anDo(Pa)! «(Будь) здоров,хозяин (букв. кормящий)!», где мерян col <пслав. се^ «здоров, цел» из сокращенногооборота*Bodicel^«Будьздоров(цел)!»;4) из русского языка на ранней стадииего усвоения, когда русско-славянское хпередавалось мерянским k (яросл. коронить«прятать» (КЯОС, с. 93) < мерян. koronim (-) <рус. (стар.) хоронити (-ь); на возможностьзаимствованиясловаещевпериодсуществования мерянского языка указывает егофонетическая особенность: в настоящее времязвук х в местных русских говорах широкораспространен и нигде не заменяется звуком к.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† О специфике слова пуйка, заставляющейпредположить его мерянское происхождение, кроме его территориальной принадлежности к (пост)мерянскойтерритории, свидетельствует при известном формальном и семантическом сходстве с другими финноугорскимисоответствиями и его несомненное формальное (фонетическое) своеобразие, которое, возможно, заставит менеескептично посмотреть на мордовскую-эрзя и марийскую (горную) параллели: своим консонантизмом (по-ст)мерянское пуйка (< мерян. pujka (-e) близко к финскому poika, что же касается вокализма начального слога, тооно скорее близко к морд. Э bujo и мар. Г пуэргы, как бы образуя связующее звено между финским и волжско-финскими языками.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ В отличие от реконструируемых мерянскихформ, где различались ед. и мн. числа, в русских постмерянских говорах подобно словам типа тиски, ножницы,щипцы, данные слова относятся к числу т. наз. рluralia tantum и поэтому выступают только в форме множественногочисла.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Интересно отметить существованиеданного (сокращенного) оборота (видимо, из праславянского) в полабском (ср. полаб. Col с французским инемецким переводами «А votre sante», «Eure Gesundheit; Willkommen», где Col (< пслав. cel^ имеет балтийские игерманские параллели в подобных приветственных формулах – ср. прус. kails «(будь) здоров», гот. hails «здоровый»,отраженное также в нем. Heil «благо»; Heil (dir)! «Привет (тебе)!» и англ. hail «приветствие»; (hail!) «привет!».286О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуВосстановление первоначального обликамерянских слов, сохраненных в русском языкеиногда в одной из застывших «несловарных»форм или обросших русскими (славянскими)формантами, требует снятия избыточныхмерянских или русских формантов иобъяснения структуры слова:1) (галич.) (арго) Нерон «Галичскоеозеро» (Вин., 48) от мерян. neron (jahre)«(букв.) Болота (= Болотное) (озеро)», где neronрод.пад.ед.ч.отмерян.пего(- э)«болото»(ср. манс. няр «болото»,венг. nyirok «сырость; влажность», коми, удм.нюр «болото», ф. jarvi «озеро», саам Н jaw,re«т.с.»);2) костр. при-о-тудоб-еть «окрепнуть (<прийти в себя (стать (осо)знающим)) (МКНО)от мерян. tuDopa(-e) «(осо)знающий» (ср. ф.tuntea «чувствовать; знать», tunteva «чув-ствующий; знающий», эст. tundma, tundev«т.с.», венг. tud «(он) знает», tudO«знающий»).Методы внешней и внутренней рекон-струкции, применяемые при этом, дают воз-можность воссоздать соответствующие ме-рянские лексемы в предполагаемой исходнойформе большей или меньшей хронологическойглубины.При этом, однако, следует считаться стем, что, как и при всякой реконструкции,полученныерезультатывосстановленияисходной мерянской формы слов неизбежно -особенно на первых порах, когда собранных(пост)мерянских данных слишком мало -должны иметь более или менее условныйхарактер. Последнее относится как креконструкции материальной (фонетической),****************************************************††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††11‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡так и семантической.Что касается мерянской фонетики, тоосновная причина проблематичности ее вос-становления ясна: ввиду различия междумерянской и русской фонетическими систе-мами и в связи с адаптацией мерянскойфонетики к русской многие мерянские осо-бенности не отражались полностью либоотражались только частично. Одним из при-меров этого может быть вопрос о мерянскихредуцированных, существование которых вмерянской фонетике можно предполагать. Вчастности, наличие одного из редуцированных(заднерядного е) можно предположить наоснове исторического развития формы явно(пост)мерянского в русском местного названиярекиигорода(наней)§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§Москва. Какбынирассматриватьпервоначальноепроисхождение названия, то ли как исконномерянское,толикаквторичнодеэтимологизированное и осмысленное вкачестве мерянского в мерянской языковойсредеизпервоначальнобалтийскоготопонима, ясно одно: в моментпоявления его в языке вятичей, одного извосточнославянских(прото(велико)русских)племен, слово было ими усвоено непосред-ственно из мерянского языка. Об этом говориткак его семантика, так и фонетическая и(первоначальная) морфологическая форма. Ссемантической точки зрения название -типичныймерянизм,посколькурусскославянское название реки в ее верхнемтечении явно калькирует мерянское названиетой же реки в ее среднем и нижнем течении: досвоего впадения в большое озеро, известноепод названием Москворецкая лужа, река********************************************************************************************************* Следует заметить, что берега Га- личскогоозера действительно имеют болотистый характер, в чем можно убедиться при посещении Галича и что подтверж-дает предложенную этимологию его мерянского названия.†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Ткаченко О.Б. Merjanica. Фрагментымерянской глагольной системы: спрягаемые формы. – СФУ, 1983, № 2. – С. 105-106.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Обращает на себя внимание ориги-нальность формы слова: корень его, как представляется, отличается от формы корня в прибалтийско-финскихязыках и больше похож на его форму в венгерском и пермских языках (отсутствие -n-) (MSzFUE, III k., 646648 l.);что касается форманта причастия, то он близок к представленному в прибалтийско-финских языках. Этосвоеобразие формы слова, выделяющее его на фоне финно-угорских соответствий вместе с его обнаружением напостмерянской территории свидетельствуют о его мерянском происхождении.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Подробно см.: Халилов С.Г. Что значитМосква. – СФУ, 1984, № 2. – С. 129-131, а также наст. изд., с. 54-55, 225-226.***************************************************** См.: Этимологический словарь сла-вянских языков. – Вып. 20. – С. 19-20.Часть 3. Merianica287называется Коноплёв- ка, что можнорассматриватькаксокращеннуюсубстантивированную форму первоначальногоназвания *Коноплёвая река; после своегоистока из того же озера она уже называетсяМосква (< *Москы)-река (< ріка), что можнорассматривать как полукальку мерянскогоMoskejuk «(букв.) Коноплёвая (букв. Конопля)река», т.е. та же, но уже в полумерянскойязыковой форме Коноплёвка. Подобноеистолкование первой части былого сложногослова вытекает из того, что первый егокомпонент то ska (-е) находит себе финно-угорские параллели в морд Э мушко «конопля;пенька», морд. М мушка «волокно; кудель»,мар.муш«пенька,кудель»,и,следовательно, может рассматриваться какимеющий значение «конопля; пенька». Впользу этого говорит и славянское названиереки, которая может рассматриваться также вкачестве части течения реки, известной сейчаспод названием Москва-река. О финно-угорскоммерянскомпроисхожденииназваниярекиговорит и его«странная» (с точки зрения славянскихназваний рек) структура: не по типу рекаВолга, река Ока, река Дон, а Москва-река, где,как и во всех финноугорских названиях рек,слово со значением река в качествеопределяемого стоит всегда на втором месте(ср. ф. Kokemaen joki, эст. Ema jogi, морд. ЭРаторлел). Аргументом в пользу именно(пост)мерянского происхождения названия врусском языке является и его фонетика. Какизвестно, балтийским языкам редуцированныезвуки не свойственны. Между тем развитиеслова в русском языке неопровержимосвидетельствует о том, что в конце слова здесьвыступал заднерядный редуцированный. По-скольку в языке вятичей, будущих русских,подобного звука тогда не существовало, словобыло заимствовано в двух формах – как *)Моска (ср.: на Мосці (1208 г.) (Смол, с. 287) -форма предл. пад. ед.ч. – ср.: друс. на руці отрука) и как *Москы. Не имея в своем языкеподобного звука, вятичи передавали его как а†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡(или как ы (поскольку редуцированный,действительно, напоминал очень краткое(беглое) ы). Форма Моска, отраженная витальянскомMosca«Москва»,однако,постепенно была вытеснена формой *Москы,которая не засвидетельствована в письменныхпамятниках, но продолжение которой вполнелогично усматривать в позднейшей формеМосковь (1147 г.), отраженной в англ. Moscow,нем. Moskau и, по- видимому, во фр. Moscou.Именноеепродолжениемявляетсясовременная форма Москва. Путь формальногоразвития здесь был подобен той эволюции,которую прошли в большинстве славянскихязыков (в том числе и в русском) всесуществительные (женского рода) на -ы (т.наз.-u-основ) типа свекры «свекровь», кры «кровь»,цьркы «церковь», в ряд которых вошло иназвание *Москы, постепенно и в им. пад. ед.ч.которого окончание -ы было вытеснено такжеокончанием -овь (по аналогии к косвеннымпадежам, где оно выступало). Форма Москва(из Московь) могла появиться под влияниемсобирательных образований типа листва,братва и под. Столь подробную аргументациюбыло необходимо привести, поскольку онасовершенно недвусмысленно свидетельствуето существовании в заударных (в частности,конечных)слогахмерянскихсловредуцированного э, выступавшего послетвердых согласных. Отсюда логично сделатьвывод, что в той же позиции после мягких(палатальных)согласныхдолженбылвыступать редуцированный переднего ряда е.Из этого следует, что при реконструкциимерянских слов в подобной позиции вполнедопустимовместогласныхполногообразования (например, а или е, о), высту-пающих в постмерянских русских словах, всоответствующих мерянских реконструкцияхна их месте ставить е либо е. Однако ввидутого что далеко не всегда нам известенхарактер предшествующего согласного (еготвердость или мягкость — например, усогласного s), в ряде случаев следует либоуказывать возможность двоякой трактовки(ul’Se/e «бывший»), либо оставлять гласный,†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††Речь в данном случае идет, естественно, не о первоначальном происхождении названия, которое моглобыть балтийским, а о том его качестве, в котором оно было воспринято славянами, непосредственностолкнувшимися с мерей и именно у нее со всеми его изменениями, произошедшими в мерянской среде,непосредственно заимствовавшими.15288О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуотраженный в русском слове (*ul’Sa). Ввидутого что необходимо как постепенностремиться к фонетической реконструкциимерянских слов, так и подтверждать ихданными тех разновидностей русского языка,откуда извлечены их русские отражения,очевидно, единственно правильным решениемявляется двоякое представление мерянскихфактов, как в их русских отражениях, так и вреконструкциях.Приведенныйпримервосстановления только двух мерянских звуковэ и э – а такие случаи далеко не единичны -свидетельствует о всей сложности воссозданияподлинной фонетической формы мерянскихслов.Не менее сложна по-своему и проблемаих значений. Здесь обращают на себя вниманиепрежде всего два случая:1) наличие финно-угорских параллелей сзасвидетельствованной семантикой, например,в мерянских названиях деревень типа (Ате)бал,(Ки)бол (< (Ки)бало, – 1578 г.), (Яхро)бол,(Муш)пол – венг. falu (< *palu) «село,деревня»);2) существование для отражений ме-рянских слов в русских источниках, наряду сподтверждающимиихфинно-угорскимипараллелями, также русских калек опреде-ленной семантики (рус. (постмерян.) уль- шага«покойник», ульшил «умер» – ф., эст. oli «был»,венг. volt «т.с.», мар. улшо «присутствующий,присутствовавший», а также рус. (диал.)побывшился «умер»). В них представлена какформа мерянского слова, его материальнаясторона,такиегозначение.Однако, помимо двух подобных возмож-ностей не исключена и третья, когда можноговорить о значении мерянского слова при том,что само слово отсутствует и представлен§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§только его русским переводом. Очевидно, и вданном случае нельзя пренебрегать подобнымифактами, так как они освещают какой-то изэлементов лексической системы языка, пусть иотсутствующий в настоящее время. Так,например, среди мест обитания мериупоминается и два селения к западу отМосквы, Меря Старая и Меря Молодая(Третьяков, с. 135-137). В указанном случаеестественно предположить, что русскиетопонимы представляют собой, по-видимому,перевод с мерянского, в котором слово созначением «новый» могло иметь одновременнотакже значение «молодой», что и вызвалотрудности при переводе. Таккак слово со значением «новый» почти во всехфинно-угорских языках (за исключениемобско-угорских) продолжает ту же самуюпраязыковую лексему, реконструируемую как*wu5’e (MSzFUE, III k., 651 l.), без особогориска можно предположить, что и мерянскийпродолжил то же самое прас- лово, что можнопредставить как мерян. [*wu5’e], т.е. всимволах как особую (вначале диалектную)мерянскую линию его развития, которую в ееконечном результате предстоит со временемустановить с помощью найденного материалаили более конкретной реконструкции. Вотношении семантики обращает на себявнимание то, что почти во всех ныне известныхфинно-угорских языках, где соответствияпраязыковогослова*wu5’eзасвидетельствованы, оно выступает только созначением «новый», имея для выраженияпонятия «молодой» другие слова, – ср.: ф. uusi«новый», эст. uus, кар. uZi, вепс. uZ, uZ вод.usi, us, лив. uZ, саам (кильд.) Ott, мар. у,коми, удм. выль, венг.uj «т.с.».В отличие от этой преобладающей части******************************************************††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Отражение названия реки как *Мошка(ср.: очевидно, гиперическое — на Можці (вместо: *на Мошці), — 1208 г.) (Смолицкая, с. 287) свидетельствует отом, что в мерянском яыке в слове выступал либо звук S подобный s. финского языка, воспринимаемый славянамина слух как звук средний между мягкими S, и $., либо это последнее с очень большой степенью мягкости. Отсюдаколебания в выборе славянского звука для его передачи. Случай этот на постмерянской территории не единичен:как известно, современному Суздаль в X-XIV вв. соответствовало Суждаль.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Безусловно, в ряде случаев, даже когда всилу фиксации слова на постмерянской территории и обнаруживаемой им связи с другими финно-угорскимисловами, можно говорить о его мерянском происхождении, далеко не всегда с точностью можно определить егозначение в мерянском языке, поскольку, как известно, слова общего происхождения в разных родственных языках входе их развития могут изменять свое значение. Особенно трудно установить точное значение слова в ономастике.****************************************************** При наиболее точном (и в отношениипорядка слов) переводе с мерянского должно было бы быть: Старая Меря, Молодая («Новая») Меря.Часть 3. Merianica289финно-угорских языков в обоих мордовскихязыках слово, продолжающее пра- финно-угорское *wu5’e, кроме значения «новый»,имеет также значение «молодой», – ср.: морд. Эод «новый; молодой», морд. М од «новый;молодой» (SKES IV, 156 S.; MSzFUE, III k., 651l.). Есть основаниепредполагать, что и в латышском языке, где услова jauns отмечаются одновременно двазначения: «молодой» и «новый» (ср. лит. jaunas«молодой», naujas «новый»), подобныйсемантический сдвиг, – поскольку ничегоподобного нет ни в литовском, ни в другихсмежных индоевропейских языках, славянскихи германских, – мог возникнуть под влияниемкакого-то прибалтийско-финского языка, либокакпоследствиедревнейстадиисемантического развития слова, либо какотражение черты его исчезнувшего диалекта.Какизвестно,избалтийскихязыковлатышский в наибольшей степени подвергалсяфинно-угорским влияниям. Следовательно,есть основание считать, что изоглосса(изосема), заключающаяся в совмещении двухзначений «новый» и «молодой» в одном слове,в большинстве финно-угорских языков,имеющем только значение «новый», теперьограниченная только мордовскими языками, впрошлом могла быть значительно шире. На во-стоке она могла охватывать мордовские языки,а на западе какую-то часть прибалтийско-финских. Что касается мерянского языка, то он,очевидно, располагался в центре этойизосемной области.Очевидно, подобных случаев, когдамерянская семантика может быть известнатолько благодаря ее отражениям в русскойлексике славянского происхождения, чтоможет относиться также к мерянскойграмматике и фразеологии, может быть до-‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§вольно много, и ни один из них нельзяупускать из виду, поскольку они могутдополнять сведения о мерянском языке,полученные с помощью его материальныхостатков в русском. При отсутствии сведений осоответствующих мерянских материальныхфактах (словах, грамматических формах,фразеологическихоборотах)этипредполагаемые только на основе их се-мантики и функций факты мерянского языка,пока не будут обнаружены соответствующиеискомые мерянские материальные данные,следует представлять в обобщенной испециально оговоренной с точки зрениясимволики финно-угорской форме большейили меньшей временной глубины.В связи с этим возникает чисто тех-нический вопрос, как обозначать и различатьдва типа мерянских реконструкций -(1)построенные на основе засвидетельствованных(пост)мерянских материальных фактов, (2)воссозданные на основе предполагаемыхрефлексов мерянских явлений, отраженных врусскомязыкетолькосемантически(функционально). Первые ввиду достаточнойуже графический их различимости (русскиеданныевкириллическойграфике-реконструкции в латинской) представляетсяцелесообразным передавать только с помощьюсоответствующих график без примененияастериска(«звездочки»)передреконструированными формами. Исключениеделается только в случае предполагаемыхпредшествующихмерянскихстадий,выводимых гипотетически без опоры на какие-либо реальные (пост)- мерянские факты врусском (напр.: рус. (постмерян.) (костром.)урма «белка»: мерян. urma(-e) < *ore0a(-e) <*ora0a(-e)«т.с.»).Вовторомслучаепредлагаетсянезасвидетельствованны醆†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Наличие в коми языке у слова, кромезначения «новый», также семантического оттенка «свежий» (MSzFUE, III k., 651 l., Коми- русский словарь. – С. 148)на общую оценку ситуации не влияет, так как и здесь нигде не обнаруживается значение «молодой».‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Это подтверждается и словарямимордовских языков – ср.: Эрзянско-русский словарь. – С. 153; Эрзянь-рузонь валкс. – М., 1993. – С. 430; Мокшанско-русский словарь. – М., 1949. – С. 188; Русско-мокшанский словарь. – М., 1951. – С. 263, 311.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Более того, имеющееся в финно-угорских языках положение, при котором у подавляющего их большинства слова со значением «новый» восходят кобщему истоку (ф.-уг. *wu5’e), а слова со значением «молодой» различаются по группам и даже по отдельнымязыкам (ср.: ф. nuori «молодой», эст. noor, мар. самырык, рвезе, коми том, удм. егит, пинал, венг. fiatal, ifjU «т.с.»),заставляет предположить, что состояние, при котором значения «новый» и «молодой» передавались одним словом,могло быть праязыковым, а их передача разными словами развилась вторично, после распада праязыка. В такомслучае мордовские и мерянский язык только сохранили это праязыковое состояние.290О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуматериально мерянский факт представлять спомощьюфинно-угорской(илидругойдоступной,болееблизкой)праформы,снабженной астериском перед ней изаключенной в квадратные скобки. Последниедолжны указывать на то, что речь идет опраформе как только об отправном пункте дляособой мерянской линии развития. Па то жедолжна указывать предшествующая надпись-определение мер.(янское), которое в егоконкретности еще предстоит установить(напр.: мер. [*wu5’e] «новый; молодой»).Именно подобная система реконструкций и ихразличения применена впервые в этой статье.До сих пор в первом случае применялсяастериск, во втором два астериска, чтоусложняло символику реконструкций, неспособствуя ее большей точности.Из рассмотренного выше вытекает сле-дующий общий вывод. Поскольку русскийЧасть 3. Merianica291литературныйязыксложилсявЦентральной России, на территории,восновномсовпадающейс(пост)мерянской,длянаиболеедостижимой в настоящее время пол-нотыреконструкциимерянскогоязыкаследовалобыподвергутьанализу «на мерян- скость» все егоэлементы за исключением в основномцерковнославянских и, разумеется,относимых к поздним заимствова-ниям.Такжеидажеболеетщательно и углубленно должны былибы быть с той же целью рассмотренывсе диалектизмы данной территории,все ее арготизмы (особенно старые)и вся ее ономастика. Для этогодолжны быть учтены как все со-временные данные, так и факты,извлеченныеизисторическихпамятников. Само собой разумеется,что ввиду большей незыблемости ификсированностилитературногоязыкаегоизучениеподугломзрения(пост)мерянскостинетребуеттакойсрочностиинеотложности, как изучение того,что могут дать локо- и социолекты,ономастика и фиксации в памятникахписьменности, начиная с наиболееотдаленных по времени. Ведь диа-лекты и «тайные языки» исчезают,природа (особенно в 20-80-ые годыXX века, да и позже) варварски«преобразовывалась»и«преобразуется»,вместесчемисчезают и топонимы, а рукописи(вопрекиутверждениюМ.А.Булгакова) горят.Лингвистическая мерянистика как осо-бенно сложная область финно-угроведения,устанавливающая свои исследуемые и ре-конструируемые факты (по крайней мерепока)на основе всестороннегокакславистического,такифинно-угроведческо- го анализа данных русскогоязыка и ономастики (пост)мерянского регионаРоссии, требует от каждого исследователя,занятого ее проблематикой, одновременногосочетания в себе русиста, слависта и финно-угроведа.В данной статье ее автор старалсяпоказать возможные пути исследования одногоиз уровней мерянской языковой системы(лексики), в настоящее время наиболеедоступного и тем самым дающего факты нетолько для своей сферы, а и для освещенияостальных уровней языка (фонетики, а такжефрагментов грамматики и фразеологии), аследовательно, и для изучения языка в целом.************************************************************************************************************** Даже в случае обнаружениясвязных мерянских текстов (вряд ли к тому же об-ширных) роль русского языка при воссозданиимерянского в целом, за исключением фонетики играмматики, существенно не изменится. Учитывая, повсей вероятности, переводной религиозный характервозможных текстов, можно предположить, что основнаямасса лексики и фразеологии окажется вне их границ, аввиду этого за (пост)мерянски- ми данными русского292О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуСЛАВЯНСКИЕ ЗАИМСТВОВАНИЯВ НЕСЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКАХ КАК ИСТОЧНИКДРЕВНЕЙШИХ СЛАВЯНСКИХ РЕКОНСТРУКЦИЙ*Для воссоздания дописьменной историиславянские, как и другие, языки нуждаются вреконструкции утраченных этапов развития своихэлементов. Кроме внутренней (исторической) ивнешней (сравнительно-исторической) существуеттакже внешняя реконструкция, которую как ком-бинированную можно назвать сопоставительно-исторической (из сокращения ее полного названия«сопоставительно[-типологиче-скаяисравнительно]-историческаярекон-струкция»). В отличие от первыхдвух реконструкций, где используются исконныеэлементы в их генетических связях, материаломтретьей являются заимствования, в частностиславянские заимствования в неславянских языках.Каждая из трех упомянутых реконструкцийимеет свои достоинства и недостатки. Кдостоинствамсопоставительноисторическо醆†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡реконструкциипринадлежитконкретно-материальный характер реконструируемого факта.Если при двух других реконструкциях, отправляясьот зафиксированных форм, исследователь выводиткак их результат незасвидетельствованную и, какправило, недоступную проверке форму, то здесь онимеет ее сразу во всей ее конкретности, правда, вболее или менее измененном под влиянием языка-преемника виде. Вместе с тем факт заимствованияименно того, а не иного слова может что- тосказать и о характере контактов соприкасавшихсянародов, а тем самым и о социолингвистическойстороне контактов, стоящих за реконструируемымиязыковыми явлениями, не говоря уже о важности вцеломустановлениявзаимосвязейязыков,свидетельствующих об исторических судьбахнародов, их носителей, о занятых ими в тот илиинойисторическийпериодтерриториях.Недостатком данного типа реконструкции являетсяМеталлические подвески-птицы из могильников намерянской территории. [22,стр. 146]то, что для ее точности необходимо максимальнополное представление о языке-преемнике. Ввидуязыка сохранится их важная роль при возможно полнойреконструкции мерянского языка.†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††* Публ. по: Ткаченко О.Б.Славянские заимствования в неславянских языках как источник древнейших славянских реконструкций //Слов’янське мовознавство (доповіді). – Київ: Наукова думка, 1988, с. 42-53.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Подробнее о сопоставительно-историческом методе, лежащем в основе данного типа реконструкций, см.: Ткаченко О.Б., 1979. – С. 3-9;Ткаченко О.Б. Проблемы сопоставительно-исторического изучения славянских языков // Вопр.языкознания. – 1981. – № 1. – С. 48-51.Часть 3. Merianica293неудовлетворительной изученности как языков-источников (в данном случае славянских), так исвязанныхснимиязыков-преемниковвдоисторический период их развития применениесопоставительно-историческойреконструкциисталкивается со значительными трудностями и,несмотря на ряд важных сведений, полученных кнастоящему времени, дает пока не всегда и не вовсем убедительные, частично спорные (или ос-париваемые) результаты.Этозаставляет,находяуказанныйтипреконструкции перспективным, считать его далеконеисчерпавшимвсесвоивозможности.Дальнейшего уточнения получаемых данныхследуетвосновноможидатьотусовершенствования методики реконструкции иобнаружения новых фактов, уточняющих ужеизвестные.Тоидругое,какправило,взаимосвязано.К числу неславянских языков, особеннотесно связанных со славянскими, относятсябалтийские,германские,восточнороманские,среднегреческий и новогреческий, албанский,финно-угорские. Ввиду многообразной спецификиконтактов славянских языков со всеми перечис-ленными целесообразно остановиться только наславяно-финно-угорскихсвязях.Однимизнаименее выясненных вопросов этих контактов, отрешения которого во многом зависит оценкаславянских заимствований в финно-угорскихязыках как источника древнейших славянскихреконструкций, является вопрос об их хроноло-гической глубине. Длительное время преобладалатенденция характеризовать их как относительнопоздние, в связи с чем подвергались сомнению§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§даже те случаи, где отражены факты явнопраславянского или близкого к нему периода(сочетания *tort (*tart), *tolt (*talt) и под., реду-цированные гласные или их предшественники,количественные различия в вокализме говоров —предковвосточнославянскихязыковит.д.). Тем не менее в последнеевремя у ряда исследователей, как славистов, так ифинно-угроведов, касавшихся древних славяно-финно-угорских языковых связей (таких, какВ.Н.Топоров, О.Н.Трубачев, Б.А.Серебренников,В.Кипарский,А.М.Рот,В.Т.Коломиец),постепенно появляется фактически все большеотдельныхвозраженийпротивподобногонедоверия к языковым показаниям, связанным сфинно-угорскими контактами. Это ведет кнеобходимости пересмотреть правомерность поло-жения об их позднем начале. Лучшему пониманиюпричины их возможной хронологической глубиныспособствует концепция подвижности обоихареалов во времени, представленная в последнихработах как по этногенезу славян (О.Н.Трубачев),такипоэтногенезуфинно-угров(П.Хайду).Яснее история славяно-финно-угорских языковыхотношений и их хронологическая протяженностьстановятся и благодаря включению в числоизвестныхнаукефинно-угорскихфактовмерянского языка, реконструктивное исследованиекоторого позволяет обнаружить в составе его лек-сики субстратные включения из языка носителейфатьяновской культуры явно (прото) славянскоготипа.В связи с указанным есть смысл ос-********************************************************††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ О ценности данных славянскихзаимствований в неславянских, в частности финно-угорских, языках см.: Рот О.М. Проблемиінтерлінгвістики і фінно-угорсько-східно- слов’янські мовні контакти найдавнішого періоду //Мовознавство. – 1971. – № 4. – С. 16-27; Рот А.М. Венгерско-восточнославянские языковые контакты. -Budapest, 1973; Kiparsky V., 1963. – Вd. I. – S. 75-84. Более скептическая их оценка содержится в кн.:Бернштейн С.Б. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. – М., 1961. – С. 45-47.******************************************************** Подробнее см.: Kiparsky V. Ор. ait.— S. 78, 83.†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Кроме уже упоминавшихсятрудов А.М.Ро- та и В.Кипарского, см. также: Топоров В.Н., Трубачев О.Н. Лингвистический анализ гид-ронимов Верхнего Поднепровья. — М., 1963. — С. 246—247; Серебренников Б.А. Историческаяморфология пермских языков. — М., 1963. — С. 221; Коломиец В.Т. Происхождение…, с. 85—87, 124—127; Коломиец В.Т. Значение…, с. 79—82.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Ср.: «Необходимо считаться с подвиж-ностью праславянского ареала, с возможн§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§стью не только расширения, но исокращения294О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкутановиться на реконструкции нескольких древнихславянских заимствований в финно-угорскихязыках, уже частично рассматривавшихся влитературе, чтобы на их основе ответить конкретнокак на вопрос о хронологии контактов славянских ифинно-угорских языков, так и о значении сла-вянских заимствований в финно-угорских языках вкачестве источника древнейших славянскихреконструкций. Анализируемые слова будутрассмотрены в примерном хронологическомпорядке их заимствования.Слово со значением числа «семь», известноевсем финно-пермским языкам (фин., иж. seitseman,кар. seit’t’semen, вепс. seit’sime, вод. seitsе, эст. seitse(ген. seitsme), лив. seis, саам К CihCem, морд. Эсисем, морд. М сисем (sisem), мар. шым (ыт),мар. Г шым, удм. сизьым, коми 3, коми-перм.сизим, мер. *seZ’um/*s’iZ’um (наст. изд., с. 73)), всвязи с его структурой Б.А.Сереб- ренниковсчитает заимствованным из ка- его, вообще — сфактом сосуществования разных этносов дажевнутри этого ареала, как и в целом — сосмешанным характером заселения Европы, далее снеустойчивостьюэтническихграниципроницаемостью пра- славянской территории»(Трубачев О.И. Языкознание и этногенез славян:Древ. славяне по данным этимологии и ономастики// Славянское языкознание: Докл. сов. делегации наIX Междунар. съезде славистов. — М., 1983. — С.234-235); «… экспансия финно-угорской охотничье-рыболовецкойкультуры,оказавшеймодифицирующее и нивелирующее влияние надругие культуры, не явилась единовременнымактом. Финно-угры накатывались все новыми иновыми, разделенными во времени и пространствеволнами, пока не овладели лесной полосойВосточной Европы» (Хайду П. Уральские языки инароды. — Л., 1985. — С. 164).См. наст. изд., с. 32, 36-38, 71-72, 91-97, 112-114, 121, 122, 125-126, 137-138. Понятием«протославянский» обозначается ранний этапразвития праславянского языка, в том числе назанятойфинно-уграмитерритории.кого-тоиндоевропейскогоязыкаславянобалтийскоготипа. Однако, так как финно-пермские языки не отразили в слове звук -р-,сохраненный балтийскими языками (лит. septyni,лтш. septini «семь», прус. septmas «седьмой»), ноутраченный славянскими (р. семь, седьмой, укр.6*********************************************************сім, сьомий, бел. сем, семы, п. siedem, siodmy, ч.sedm, sedmy, слц. sedem, siedmy, вл. sydom, sydmy,нл. sedym, sedymy, полаб. sidem, sidme, болг.седем, седми, м. седум, седми, схв. седам,седми, слн. sedem, sedmi, стсл. сєдмь, седмъ —«семь, седьмой»), с большим основанием словоможно считать заимствованием из языкасобственно славянского типа. Наиболее архаично иблизко по структуре к форме слова в языке-источнике, видимо, финское соответствие, гдеконечное -man должно было возникнуть подвлиянием сингармонизма из первоначального -man(или близкого к нему звукосочетания). Дифтон-гическое -еі- скорее всего отражает не-существенный вариативный оттенок в про-изношении фонемы е, воспринятой в даннойпозиции как дифтонг, причем, возможно, толькочастью финно-пермян.Изложенное дает основание считать, что финское(<прафинно-пермское)seitsemanотражаетпротославянское, то есть раннепраславян- ское,*setseman (*-mon), один из этапов развития отпротославянского *septeman (*-mon) «седьмое» кпозднепраславянскому sedmo «тс». Очевидно, весьпуть этого развития следует рассматривать какцепь следующих переходов: *septeman (*-mon)«седьмое» (ср. гр. є |35ороV (*< sebdomon «седь-мое»), динд. saptamah < *septemos «седьмой») >*setteman > *setseman (как результаты разныхтиповассимиляции,непосредственнойидистантной) > *setman (следствие гаплологии,приведшее к опущению второго слога слова, почтиидентичного с первым) > *sedman (*-mon) > *sedmo. Столь сильные структурные изменения вслове, потребовавшие значительного времени,объясняютсятеминеизбежнымиасси-миляционными процессами и сокращениями,которые часто возникают у числительныхвследствие их быстрого проговаривания при счете.Отраженная финно-пермскими языками форма,близкая к отправной *septeman (*-mon) «седьмое»(муж. р. ед.ч. *septemas/ *-os «седьмой») какструктурой корневой части, так и окончанием (ссохранением конечного согласного, еще неподвергшегося действию закона открытых слогов)свидетельствует о чрезвычайной своей ар-хаичности и соответственно очень древнем периодезаимствования протославянского слова этимиязыками.Слово со значением «дуб (Quercus)»,представленное, видимо, как в финских, так и впермских языках, хотя и различающимисярефлексами (фин., кар., иж., вод. tammi, эст. tamm†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡********************************************************* Серебренников Б.А. Указ. соч. — С. 221.††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† См. по этому поводу уБ.А.Серебренни- кова: «В финском seitseman представлен дифтонг. Б.Коллиндер считает, что в удмурт-ском sizym «семь» первое i возникло из дифтонга ei (Collinder В., р. 175). Однако дифтонг мог быть такжечисто зональным явлением» (Серебренников Б.А., 1967, с. 112).Часть 3. Merianica295(ген. -е), лив. tam (ген. tam), морд. Э тумо, морд. Мтумо (tuma), мар. тумо, мар. Г тум, мер. *toma(*-э) (наст. изд. с. 120); коми 3 (дперм.) тупу,коми- перм. типу, удм типы) предполагает длясебядвепраформы—прафиннскую*tommaи прапермскую (позднюю)*tupu11. Обе праформы могли развиться из общейпрафин-но-пермскойпраформы*tompaпутёмпро-грессивной ассимиляции в прафинском, давшей*tomma,ирегрессивнойассимиляциивпрапермском, давшей *toppa с его позднейшимразвитием в ^орра > *tupu. Исходя изпервоначального отсутствия в финноугорскихязыках звонких согласных и, следовательно,замены славянских d, b в финно-угорском ихглухими соответствиями t, р, а также из того, чтоим совершенно несвойственны носовые гласные,финнопермское *tompa наиболее обоснованно счи-тать отражением протославянского *doba (*-э) <*dumbos «дуб». О том, что финнопермскому -от-,действительно, соответствовало протославянское -о-, а не звукосочетание -от-, говорит открытостьконечного слога слова: поскольку открытым сталконечный слог, то же самое должно былопроизойти в другом слоге, то есть сочетание«гласный + носовой согласный» должно было бытьзаменено носовым гласным. На славянскоепроисхождение слова с этимологической точкизрения указывает то, что, развившись наиндоевропейскойоснове,оноявляетсяновообразованием именно славянских языков, неимеясоответствийвдругихиндоевропейских.Сфонетической точки зрения об этом сви-§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§**********************************************************††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡детельствует, несомненно, открытый характерконечного слога слова (вместо ожидавшегося длядругих индоевропейских языков, в том числераннепраславянского, в им.пад. ед.ч. муж.р. о-основ закрытого слога с конечным -s. или егорефлексами). В то же время конечный слог, судя понаиболее достоверным отражениям финскихязыков, сохранял в данном случае еще гласныйполного образования заднего ряда низкого (илисреднего) подъема вместо развившегося здесьпозже независимо от тембра гласного (в случае егопринадлежности к заднему ряду) звука -U,смененного в дальнейшем редуцированным -ъ.Следовательно, в период заимствования слова фин-но-пермским праязыком в славянском ужедействовал закон открытых слогов, проявившийсяв рассматриваемом слове в утрате конечного -s.,вполне возможного в финно-пермских языках (ср.ф. kalastus «рыболовство», коми 3 ломтас«топливо»). Однако конечный гласный, ставшийтаковым после отпадения следовавшего за ним со-гласного (-s.), в то время еще сохранял своепервоначальное качество. Это говорит о том, чтозаимствование произошло вскоре после отпаденияконечного согласного в слове, задолго до началапроцесса, приведшего постепенно к превращениюего конечного гласного из гласного полногообразования в редуцированный. Протосл. *dob a(*dob о) является через стадию *dob Uпредшественникомпозднейшегопсл.dob^имеющего соответствия во всех славянских языках,ср. р., укр., бел., схв. дуб, др. дубъ, п. dab, ч., слц.,вл., нл. dub, полаб. dob, болг. дъб, м. даб, слн. dob,стсл. Д^БЪ.Слово со значением «озеро», имеющеедостоверные соответствия только в финских 臇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Допускаетсяидругоетолкование слова, как ф.-перм. *segCema (Редеи К. и Эрдейи И. Сравнительная лексика финно-угорскихязыков // Вопросы происхождения и развития ф. языков. — М., 1984. — С. 433). Однако в финноугорскихоно ничего не меняет, так как и здесь речь идет о протославянском заимствовании, в основе которого, по-видимому, лежит протосл. *semtsema. При этом только несколько меняется представление о путиразвития слова. Кроме того, принятие данной праформы предполагает также действие закона открытостислогов уже в протославянском даже этого периода.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Collinder В. Ор. с^. — Р. 155.********************************************************** Лыткин В.И., Гуляев Е.С., с. 286.†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Наст. изд., с. 121.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ См.: Этимологический словарьславянских языков, вып. 5, с. 95—97. Ошибочно мнение о финском происхождении слова (Топоров В.Н.,Трубачев О.Н. Указ. соч. — С. 246), так как, имея убедительную славянско-индоевропейскую этимологию,оно не имеет такой же финно-угорской. Заимствование же слова, обозначавшего дерево, неизвестноефинно- уграм на своей прародине, является вполне естественным.296О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкусаамском языках(фин.,кар., иж. jarvi, вепс. jarv, вод. jarvi, эст. jarv (ген. -е),лив. jara, саам Н jaw’re, морд. Э эрьке, морд. Мэрьхке (-ке — уменьшительный суффикс), мар. ер,мар. Р йар, мер. *jahre (наст. изд., с. 67, 121)),учитываязакономерностифинно-угорскихдиахрон- ных переходов (в том числе -rv- < *-vr- и -i < -*а в части прибалтийско-финских языков),позволяет реконструировать свою праформу как*jay era (или — с учетом сингармонизма — как *jayera). Исходную форму слова вязыке-источнике следует реконструировать как*jay’era (*jay ‘ero), то есть как предшествующуюпозднейшему псл. *ezero (*ezerb) «озеро»,имеющему продолжение во всех славянских языках(ср. р., укр. озеро, бел. возера, п. jezioro, ч. jeze- ro,слц. jazero, вл. jezor, нл. jazoro, болг., м. езеро, схв.іезеро, слн. jezero, стсл. ієзєро «озеро»). Звук а,выступающий после j в протославянском слове, окотором свидетельствуют данные всех финских исаамского языков, говорит своей открытостью отом, что слово продолжает скорее и.-е. *aghero-,чем*eghero-.Возможность истолкования слова как балтизмаполностью исключена вследствие отсутствия в егофинских и саамских отражениях конечного -s или -n (ср. лит. ezeras, azeras, лтш. ezers (< *ezeras), прус.assaran«озеро»),вполне возможного в этих языках (ср. ф. loistelias«блестящий», seitseman «семь»). Следовательно,финские и саамский языки заимствовалиславянское слово уже в тот период, когда оноиспытало воздействие закона открытых слогов иутратило первоначально свойственный емуконечный согласный (очевидно, *-n). С другойстороны, полная реальность сохранения в словепротосл. *-у’- (< *-gh-), еще не перешедшего ⧧§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§***********************************************************†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡позднейшее -z-, вытекает как из закономернойпередачи звонкого сл. -у’- финно-угорским -у- ирефлексами последнего, так и из того, что сл. -z,-(или балт. -z-), субституировавшееся финно-угорским -s- (или -s-), должны были бы дать врассматриваемых финно-угорских языках другиерефлексы: ф.-уг. -s— ф. -s-, саам. -s-, морд. -z-, мар.-z-; ф.-уг. -s- — ф. -h-, саам. -ss-/-s- (-ss-/-s-), морд. -z-,мар.-z-.Реконструируемое раннепрасла- вянское *jay’era(*jay’ero)какформа,предшествующаяпозднепраславянскому *ezero, отразила ту весьмаархаичную стадию в развитии слова, когда в немуже отпал конечный согласный (по-видимому, *-n),но еще не произошел фонетический переход *-у’- (<-*gh-) > -z-. Судя по заимствованию слова толькофинскими и саамским языками, такое состояниесохранялось уже после отделения этих языков отпермских. В целом, заимствование рассмотренныхслов было связано, как это наблюдается вбольшинстве случаев, с отсутствием или большейразвитостью соответствующих, обозначаемых ими,понятий или предметов. Заимствование чис-лительного со значением «семь» могло объяснятьсяили слабым развитием счета у финноугорскихнародов, которых в этом отношении опередилииндоевропейские (в том числе славяне), или тем,что вследствие большего совершенства техобластей, где требовался счет (например,торговли), славянское числительное вытеснилосоответствующеефинно-угор-ское. Заимствование слова созначением «дуб» объясняется тем, что это деревоне было распространено на прародине финно-угров (ср. венг. tOlgy «дуб», заимствованное, какполагают,издревнеосетинскогоязыка). Заимствованиепонятия «озеро», связанное, по-видимому, с§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§************************************************************††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Сближение указанных финскихи саамского слова с коми йир «омут, глубь, глубина; (диал.) крутой обрыв на дне реки или озера» вряд лидопустимо ввиду слишком большого расхождения в значениях (КЭСК, с. 111).*********************************************************** Лыткин В.И., 1974, с. 129-130,135-137; наст. изд., с. 122 (здесь необходимо уточнение в связи с неучтенным автором прибалтийско-финским историческим переходом а > -е (-i) в ф. jarvi «озеро» (ср. лив. jara «т.ж.»)) (см.: Аристэ П.А.Примечания // Хакулинен Л., ч. 1, с. 23).††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Этимологический словарьславянских языков. — Вып. 6. — С. 34.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Этимологический словарьславянских языков. — Вып. 6. — С. 34.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Лыткин В.И. Указ. соч. — С.141-142.Часть 3. Merianica297утратой собственного слова, сохраненного всемиостальными уральскими народами (ср. коми З,коми-перм., удм. ты, манс. tO, хант. С tew, венг.tO (tavat — аккуз. ед.ч.), нен. tO, эн. to, нган. turku,сельк. tu, кам. t‘u, матор. ^а, тайг. to«озеро»),объяснитьзначительно сложнее. Одной из возможныхпричин, видимо, могло быть заимствование слова вкачестве синонима, который как более точный ивыразительный, например в силу возникшейнеудобной омонимии, коснувшейся исконногослова, мог его впоследствии полностью вытеснить.Другой причиной, возможно, связанной с первой,могло быть сохранение слова в качестве суб-стратного пережитка в речи славян, переходившихна финно-угорский язык.Слово со значением «цел(ый), здоровий)»,представленное только в мерянском языке: мер.*соіе (наст. изд., с. 112-113) и отраженное врусском (диалектном) выражении «Цолонда!» —«Здравствуй, хозяин!» (< мер. *СОІЄ-ППЄ! < *Соіе,anDe (Ра)! «Здоровий) (будь), кормящий!»),является, очевидно, включением из субстратногославянского, которое на основе его рефлекса вмерянском можно реконструировать как *со1 и(/-ъ)<*кс^1и(/-ъ)<*каі1о(/-^s«целый, здоровый».Ввиду возможности в мерянском звукотипа оподтверждается реальность сл. *-о- (< *-oi-) какодного из этапов и линий развития звука -e-. СловоинтереснотакжеТЄМ,чтовкачествезасвидетельствованногоинославянскогосоответствия в близкой приветственной формулеимеет только полаб. с’оі (!) «за (твое, ваше)здоровье!» (букв. «цел (то есть здоров) (будь)!»),хотя в самостоятельном нефразеологическомупотреблении имеет соответствия и во всех другихславянских языках (ср. р. цел(ый), укр. цілий, бел.цэлы, п. caly, ч., слц. cely, вл. cyly, нл. cely, болг.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§цял, м. цел, схв. цео, слн. cel, стсл. цьлъ»«целый»). Реконструируемое на основе мерянскогозаимствования протосл. *с’о1и (/-ъ) отражает(правда, в несколько видоизмененном виде(переход *k- > с’- до перехода -о- > -e-, что могло быть обусловленообособленным развитием местного славянскогодиалекта) ту линию развития, которая привела вконечном счете к позднепраславянской форме♦cel’b (jb).Слово со значением «двурогие вилы»,представленное только в мерянском языке: мер.*реп (ед.ч.), *panek (мн.ч.) (наст. изд., с. 96) иотраженное в р. (диал.) бени (бянь- ки) «двурогие(преимущественно деревянные) вилы», является,по-видимому,какипредыдущееслово,субстратнымвключениеммерянскогоизславянскогоязыка,распространенногонамерянской территории до переселения сюда(прото)мери,впоследствиивытесненногомерянским языком. На основе особенностеймерянского слова, как формальных, так исемантических, лежащую в его основе формуславянского слова можно реконструировать как*dvani(дв.ч.)созначением «двойни — предмет, состоящий из двухчастей». Очевидно, этимологически близким креконструируемому слову является болг. (ст.)двенки«двое,две»(<псл.*(d(^)ven^ki),отличающееся от мерянского твердостью основы (-а вместо протосл. 1^а), а также присоединенным коснове суффиксом -k- (y), отсутствующим уреконструированного слова.Два последних слова интересны тем, что вних, по-видимому, отражены две разные стадии вразвитии сл. -e-. Если в слове *со1и(/-ъ) отражената стадия, когда еще различались рефлексы звуков,впоследствии слившихся в едином звуке*************************************************************†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡************************************************************ Надо считаться и с тем, что«семь» у финно-угров несчастливое число. Отсюда потребность в его «маскировке» чужим словом.†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† MNTESz, III. — L. 959-960.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ MSzFUE, III. — L. 634.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Наст. изд., с. 112—114.************************************************************* Наст. изд., с. 114; КоломібцьВ.Т. Фонетика //Вступ до порівняльно-історичного вивчення слов’янських мов / За ред. О.С.Мель- ничука.— К., 1966. — С. 66.††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Наст. изд., с. 94.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Этимологический словарьславянских языков. — Вып. 5. — С. 188.298О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуe, то слово *dvaniотражает своим *-а- или сам звук e, илинепосредственно предшествующее его появлениюсостояние. Об этом свидетельствуют наличие звукаа вместо ожидавшегося (и ранее имевшегося здесь)звука о(/ 5), развившегося из существовавшегоперед тем дифтонга (*dvOni < *d(u)uo injei <*d(u)uainjai), а также то, что звуку e в наиболеестарыхзаимствованияхфинскогоязыка,генетическиитерриториальноблизкогомерянскому, соответствует аа (ср. ф. maara — псл.mer a «мера»). Очевидно, прасл. e было звукомоткрытым и низкого подъема, а поэтому близким кфинно-угорскому аа. Только впоследствии внекоторых из славянских языков, в частностивосточнославянских, он значительно сузился, аиногда перешел в дифтонг. Поэтому при заимство-вании восточными славянами рассматриваемогомерянского слова в форме мн.ч. *panek с мер. а (<протосл. а (?-e)) этот звук был воспринят ими некак соответствующий их e, а как идентичный -‘а- (-я-) (ср. р. (диал.) бяньки «двурогие вилы».Напротив, выступающее в форме ед.ч. мер. -е-(*£ЄП)какузкийзвук,напоминавшийвосточнославянское (прото(велико)русское) e,было идентифицировано восточными славянами сэтим звуком, о чем свидетельствуют диалектныеварианты бени — бини, которые могли возникнутьтолько на основе др. біни.Ввиду того что в настоящее время ничего не из-вестно о количестве мерянских гласных (скореевсего, как и в других волжско- финских языках,количество здесь в основном не получилоразвития), трудно что- либо определенное сказать ио количестве гласных о, а в соответствующихславянских словах, легших в основу мерянскихзаимствований. Долготу в реконструируемых сл.*со1и(/-ъ) и *dvan i с определенностью можнопредполагать только для начального периода ихсуществования.С семантической точки зрения слова *dvani и*со1и(/-ъ), реконструируемые на основе ихмерянских отражений *РЄП (* pan эк) и *со1э,интересны тем, что говорят о влиянии славян намерю как в материальной, так и в духовной жизни.Заимствованное *РЄП (♦^ПЭ^ «двурогие вилы»§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§**************************************************************свидетельствует о том, что у славян мерянские пле-мена учились ведению скотоводства, что былосвязано с заготовкой кормов и необходимыми приэтомсельскохозяйственнымиорудиями.Заимствованноевсоставеприветственнойформулы слово *соіе «здоровый, целый» говорит одлительных контактах мери с той частью славян,которая впоследствии была ею ассимилирована, и ознании этого славянского языка по крайней меречастью мерянского населения. Иначе трудно себепредставить усвоение приветственной формулы,относящейся к такой сложной части языка, какязыковой этикет. В свою очередь, косвенно этоуказывает на то, что полный переход той частиславян, которая оказалась в мерянском окружении,на мерянский язык проходил медленно, скореевсего на протяжении нескольких веков. При своемнебольшом количестве рассмотренные выше слова,особенно наиболее древние из них, представляютзначительный интерес, говоря с несомненностью обольшой временной глубине славяно-финно-угорских языковых контактов. На это указывает це-лый ряд обстоятельств, как внешнеязыковых, так ивнутриязыковых, одновременно уточняющих иконкретизирующих те условия, при которых этиконтакты протекали. Все рассмотренные словаявляются прасла- вянскими (< протославянскими)по происхождению, поскольку или обнаруживаютсоответствия во всех славянских языках (*setsemon,*dob о, *jaY’ero, *соіи (/-ъ)), или при их отсутствиив большинстве из них имеют широкиевнеславянские индоевропейские параллели (*dvan i— лат. bini (< *duis- no) «двукратный», лит. dvynu«близнецы», дсакс. twene «двое» и под. того жекорня и с тем же суффиксальным -n-), что говоритоб их древнем общеславянском происхождении.Однако само по себе это еще не являетсяпоказателем такой же древности их проникновенияв соответствующие финноугорские языки, о чемсвидетельствуютдругиеаргументывнешнелингвнстическогоивнутрилингвистического характера. С внеш-нелингвистической точки зрения обращает на себявнимание то, что наиболее древние израссмотренных заимствований проникли в финно-угорские языки в эпоху после их распада на финно-§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Коломібць В.Т. Фонетика. — С. 57,66.************************************************************** Наст. изд., с. 95—97.Часть 3. Merianica299пермскую и угорскую ветви, однако в период прибалтийскихсохранения финно-пермского единства. На этоуказывает тот факт, что (прото)славянские попроисхождению слова со значениями «семь» и«дуб» не известны ни одному из угорских языков,имея соответствия во всех финских (частично исаамском) и пермских языках. Учитывая, чтораспад финно-угорского единства относят к VI тыс.до н.э., а III тыс. до н.э. считают временем выхода300финновО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкукБалтике,тоесть началу контактов меритакже временем их отделения от финнов волжских, племенами в IX—X вв.периодфинно-пермскогоединстваследуетсвязывать с VI—V/IV тыс. до н.э. Именно в этотпериод (и не позже) могли быть заимствованыданные слова, поскольку позднее проникновению впермские языки должно было воспрепятствовать ихотделение от финских. Слово со значением «озеро»заимствовано уже только прибалтийско-финскими,волжско-финскими и саамским языками (впермские языки оно, по-видимому, не проникло).Это говорит о том, что его проникновение вфинские и саамский языки произошло уже послераспада финно-пермского языкового единства, ноеще задолго до разделения финских языков наприбалтийско-финские и волжско-финские. Иначеоно не получило бы в них столь повсеместногораспространения. Следовательно, скорее всегозаимствование произошло ближе к временномурубежу V—IV тыс. до н.э., чем к III тыс. до н.э.,когда уже были прерваны непосредственныеродственные связи с пермской языковой ветвью,которая начала свое самостоятельное развитие, ноеще полностью сохранялось единство финскихидиомов, основы будущих отдельных прибалтий-ско-финских, мордовских, марийского и ме-рянского языков. С еще более продвинутым этапомразвития финских языков в целом связанозаимствование славянских слов со значением«целый, здоровый» и «двурогие вилы» (< «двойни— предмет из двух частей»), поскольку ихсоответствия не обнаруживаются ни в одном изфинских языков, кроме мерянского. Это даетоснования считать начальным рубежом ихвозможного проникновения в мерянский языкначало I тыс. до н.э. — время предположительногосложения мери в отдельный финский этнос, аконечным рубежом первые века нашей эры, скореевсего не позднее V в., поскольку при первомупоминании мери (в VI в. н.э.) у готского историкаИордананикакие сла-вяне вместе с нею не упоминаются, тем более неоставалось этих славян на мерянской территории ꆆ††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††сдревнерусским臇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††См.:ВийтсоТ.-Р.[Рецензия] // Сов. финно-угроведение. XVI. — 1980. — № 3. — С. 238. — (Рец. на дис.: Хелимский Е.А.Древнейшие угорско-самодийские языковые связи: Анализ некоторых аспектов генет. и ареал.взаимоотношений между уральскими яз. / Дис. … канд. филол. наук. — М., 1978).‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Подвески и височные кольцамерянского типа X – сер. XI в.[22, стр. 98]Часть 3. Merianica301Итак, на основании чисто экстралин- однозначногогвистических данных абсолютная хронологиязаимствования рассмотренных слов финно-пермскими языками устанавливается как периодпримерно от VI—V тыс. до н.э. — V в. н.э.Возможностьтакойхронологическойпротяженностииодновременноглубиныконтактов, допущенных на основе экстра-лингвистическихданных,подтверждаетсявнутрилингвистическими данными: для древ-нейшего заимствования можно предположитьсохранение впоследствии отпавшего конечногосогласного; для следующего по времени —сохранение качества конечного гласного полногообразованиявименительномпадежеединственного числа мужского рода послеотпадения следовавшего за ним согласного; дляеще более позднего заимствования наличие *-у’- (<-*gh-) без его перехода в -z-; даже наиболеепоздние мерянские субстратные включенияотражают еще не закончившийся процесс образова-ния звука е,. Проанализированные слова отражают,такимобразом,чрезвычайнобольшойдоисторический период развития славянскогоязыка, обнаруживая в сохраненных благодарязаимствованию формах слов те явления, которыеможно только предполагать с помощью двухдругих типов реконструкций. В свете приведенныхфактов отпадают всякие сомнения в древностиславянских заимствований в финно-угорскихязыках. Есть все основания считать, что средиславянских заимствований в неславянских языкахим принадлежит одно из первых мест (если несамое первое). Это делает необходимым самыйтщательныйанализитехславянскихзаимствований в финно-угорских языках, которыедавно известны науке, но до сих пор из-за недо-статочности сведений о них, в том числе о возрастенаиболеедревних,неполучиливполне302О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуистолкования.Ис-следованные факты, говоря о большой древностиконтактов славян с западной частью финно-угорских народов, их финно-пермской ветвью, иочень раннем начале их взаимосвязей, ставятодновременно перед вопросом о территории, накоторой они могли иметь место. Безусловно, своемнение относительно этого должны сказать нетолько лингвисты, но и историки, а такжеархеологи. На основании одних лингвистическихфактов ответить на данный вопрос с надлежащейполнотой невозможно. Тем не менее даже однилингвистические явления говорят о том, что,поскольку в начале этих контактов принялиучастие как будущие финны, так и пермяне, терри-тория, занятая славянами в то время, простираласьзначительно дальше к востоку, чем предполагалосьдля всех допускавшихся до сих пор славянскихпрародин. Именно славяне, а не балтийцы должныбыли быть после индоиранцев первым индоевро-пейским народом, с которым столкнулись финно-пермские племена при их движении на запад. Обэтом говорят древние сла- визмы пермских языков,гдеодновременнополностьюотсутствуютзаимствованияизбалтийских.Очевидно,дальнейшие исследования должны привести кновым открытиям следов древних славяно-финно-пермских контактов. Однако большие связи уславянских языков обнаруживаются с финскимиязыками. Скорее всего, это объясняется тем, чтопри своем движении с востока финно-пермскиеплемена оттеснили славян к западу. Поэтому для§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§пермян, оставшихся на востоке, связи с древнимиславянами прекратились значительно раньше, чемдля финнов, продолжавших продвигаться на запад.Особенно долго связь с этими славянамисохранялась у мерян, так как они поселились натерритории, где продолжало оставаться славянскоенаселение, постепенно, в течение ряда веков,ассимилированное мерянским. Не исключено, чтона этой же территории какое-то время вместе смерянами, непосредственно контактируя сославянами, до своего переселения к Балтийскомуморю находились и предки прибалтийских финнов.Возможно, именно этим объясняется довольнобольшое количество древних заимствованийпраславянского типа в прибалтийско-финскихязыках при их почти полном отсутствии (заисключением рассмотренных) в мордовских имарийском.Как видно из изложенного, славянскиезаимствования в неславянских (в частности, финно-угорских) языках являются ценным источникомдля древнейших славянских реконструкций. Онипозволяют не только воссоздать утраченныедревние формы славянских слов, не отраженныедаже самыми старыми письменными памятниками,но и узнать из древнейшего славянского прошлогомногое, не известное из исторических источников.Указанное выше, говоря о большой пользе иперспективностирассмотренногоисточника,требуетдальнейшегоцеленаправленногоиинтенсивного исследования древних славяно-неславянских языковых связей.31§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Так, ввиду отраженияпротосл. -у’- (< *-gh) в прафин. *jay’era «озеро» с большим основанием можно в ф. kimalainen «шмель»усматривать отражение протосл. *kimeli (> псл. сьтеї’ь «тс») (см.: Toivonen Y.H. Suomen kielen etimologinensanakirja. — Helsinki, 1978. — S. 194), которое ставилось под сомнение как древнее заимствование изславянского языка (Фасмер М., т. 4. — С. 459). О возможности длительного проживания протославян спредками прибалтийских финнов, при котором часть из них перешла на прибалтийско-финский идиом (>язык), свидетельствует характер некоторых из древнейших славянских заимствований в прибалтийско-финских языках, например приведенное выше ф. kimalainen «шмель», а также varpunen (< псл. *varbU /*vOrbU) «воробей», смысл которых как заимствований непонятен, но вполне объясним для субстратныхвключений, обозначающих наиболее распространенные и обыденные понятия.Часть 3. Merianica30331304См.: Kiparsky V. Ор. ait. – S. 73-84.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуПРОБЛЕМА РЕКОНСТРУКЦИИМЕРЯНСКОГО ЯЗЫКА***************************************************************Мерянский является единственным мёртвымфинно-угорским идиомом, который с наибольшимоснованием можно считать языком, а недиалектом. Своеобразие заставляет предполагать внём представителя особой финно-угорской группы.В своих сохранённых остатках мерянский полнос-тью растворился в русском языке тех мест, гдежили его носители. Его памятники, если и были, досих пор не обнаружены. Поэтому изучатьмерянский язык можно пока лишь путем егореконструкции из русского (в диалектныхапеллятивах и ономастике). Предпринятые до сихпор попытки его исследовать (Т.С.Семёнов – 1891г., М.Фасмер – 1935 г., О.В.Востриков – 1978, 1981гг.), дали сравнительно мало для представления оязыке в целом, так как не имели в видувсестороннего исследования языка. Опираясь наопыт и достижения предшественников, эту задачупоставил перед собой автор доклада. Материаломпри этом послужили как показавшиеся надёжнымиданные из работ предшественников, так иапеллятивные диалектные факты. При ис-следованиипредполагаемогомерянскогоязыкового материала был применён особыйсопоставительно-исторический(историко-типологический) метод, представляющий собойсочетание сопоставительно-типологического исравнительно-исторического и позволяющий спомощью первого из них выделить фактымерянского происхождения из русского языковогоматериала и с помощью второго доказать ихфинно-угорское,мерянскоепроисхождение.Результаты этой работы полностью отражены вкниге докладчика «Мерянский язык» и его статье«Проблемареконструкциидославянс-кихсубстратных языков на основе славянских*************************************************************** Публикация в кн.:Материалы VI международного конгресса финноугроведов. Том 2. — М., «Наука», 1990, стр. 190-192.(Доклад на VI международном конгрессе финно-угроведов (Сыктывкар, 1985)).Часть 3. Merianica305306О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкусубстратныхэлементо⻆††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††. Дан-ный доклад представляет собой краткий конспекттого, что шире и аргументированней изложено там.ВНЕШНИЕ ДАННЫЕ. Мерянский язык восновном был распространён на территориисовременныхЯрославской,Ивановской,Костромской, частично Владимирской, Мос-ковской, Калининской [с 1991 г. — Тверской. —Прим. ред.] областей. Финно-угорские предкимери переселились сюда с финно-угорскойпрародины, видимо, во II — начале I тысячелетиядо н.э. С 10-11-го веков на мерянские землипроникаютвосточныеславяне.Мирныевзаимоотношения мерян со славянами вместе спродолжительностью контактов (с 10-го до 18-го в.в общей сложности 800 лет), ведя к сменемерянского языка славянским, русским, не моглине отразиться на последнем. Эти сохранённыерусскимиговорамисубстратныеэлементымерянского происхождения дают возможностьсудить о внутренних особенностях мерянскогоязыка.ФОНЕТИКА. На основе изучения русскихдиалектных слов и названий мерянскогопроисхождения, а также диалектной лексикиславяно-русского происхождения со следамимерянского фонетического влияния, можно прийтик следующим заключениям по поводу звуковогосостава и фонетических свойств мерянского языка.Для мерянского языка устанавливается около42 звукотипов, из которых пока с наибольшимвероятием как фонемы могут рассматриваться 24:1) (гласные) а, а, e, i, о, u, o?, u?, э, э; 2) (согласные)*р/*В, *£/ *u, *t/*D, *k/*G, *s/*Z, *S/*Z, *h, *с, *с,*m, *n, *g, *l/*L, *r/*R, *5?, *y?, *t/*D, *S/*Z?, *П,*l, *Г?, *j. К основным черта솆††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† См. часть 1 истр. 265-277 наст. издания. — Прим. ред.306О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкумерянской фонетики, судя по её отражениям вназванияхрусскихговоровпостмерянскихтерриторий, относились: 1) отсутствие скопленийсогласных в начале слова; 2) отсутствиефонематическогопротивопоставленияпоглухости-звонкости с частичным озвончениемглухих в интервокально-сонантной позиции; 3)наличие звука Р (вместо b, v), что привело ксмешению б и в в местных русских говорах; 4)богатство консонантизма при относительнойбедности вокализма; 5) сужение гласных спереходом в гласные более высокого подъёма вновом закрытом слоге *е > *i (Элино —Ильдомка); *о > *u (*oraBa (фин. orava) > urma«белка»); *а > *o (Кибало (1578 г.) > Кибол); *а >*e (*panek (мн.ч.) > pen (ед.ч.)); 6) по-видимому,оглушение сонорных (стоп < стоЛп < столп«столб»); 7) отсутствие чередования ступенейсогласных как морфонологического явления привозможности отдельных его зачатков на стадиифонетической вариативности; 8) очевидно, от-сутствие сингармонизма; 9) инициальное ударение(Кинешма, Яхрома, Костома, Чухлома).Рассмотренная в целом, фонетика мерянскогоязыка при чертах своеобразия обнаруживаетнаибольшее сходство с фонетикой волжско-финских языков — мордовского и марийского.ГРАММАТИКА. Фрагменты грамматичес-кой системы обнаруживаются только для двухчастей речи — существительного и глагола.Существительное (склонение): ед.ч. ном. *palo(Кибало, Нушполо < *-пало); ген. *palon (Нерон< *N’eron (jahre) «болота (озеро)»); парт. **paloDa(фин. ст. kyia5a, р. стакан чаю — цена чая); инесс.**palosna (>) **palosa (ф. kulassa, морд. М велеса,— р. в лесу – в лесе); иллат. *palos (р. (арг.) дульяс< *tuljas «огонь < *в огонь, *огню», морд. М велес,фин. ylo s); элат. **palosta (фин. kulasta, морд. Мвелеста); адесс. **palolna (<) **palola (фин.kylalla, морд. М фтала «сзади», — р. в лесе — влесу); аллат. **palol (фин. kyllale < *kyla len < kyla l(ЄП)); аблат. **palolDa (фин. kylalta); вокат. *ata j«отче» (р. (диал.) мамай! «мама»!; морд. М атяй«дед!»); мн.ч. ном. *palok (*pa nek «двузубыевилы», р. диал. бяньки — бени, бинй). Мерянскаясистема склонения при доступной сейчас 298реконструкции её фрагментов обнаруживаетнаибольшее сходство с прибалтийской имордовской, особенно в их древнем состоянии.Однако форма номинатива множественного числанаиболее близка к венгерской (и западносаамской).Глагол. (Спряжение: Некоторые личныеформы в основном только для глагола *jol/ -*ul-«быть». Положительные формы — 3 л. ед.ч. *jon«есть» (рус. (арг.) (си)ень «(это) есть» < мер.*(si)jon). Отрицательная форма настоящеговремени. 1-3 л. ед.ч., мн.ч. *e jola (-e) «не есть»(рус. (арг.) не ёла «нет (< не есть)», — эст. (ma, sa,ta, me, te, nad) ei ole «(я, ты, он, мы, вы, они) неесть»). Прошедшее время. 3 л. ед.ч. *ul «был» <*oli, мер. *ulsa «бывший», фин., эст. oli «был»;морд. Э ульсь, мар. ыле). Повелительное(побудительное) наклонение. 3 л. ед.ч. jolus(joloZe) «пусть будет (есть)» (р. (диал.) елусьпоелусь) jolus pa jolus «пусть будет и будет»,пожелание едящим); морд. Э улезэ «пусть будет».Кроме того обнаруживается также форма 2 л. ед.ч.повелительного наклонения (возможно, объектная)для глагола «сказать, говорить» *merek «скажи»(ср. рус. (диал.) Ну, мерек «Неужели; (букв.) Ну,(ты) скажи!»; мерекать «говорить») (ср. морд. Экундак «лови», кундык «поймай его»). Причастия:anDoBa «кормящий» (р. Андоба, приток р.Кострома; фин. antava «дающий»; морд. Э андыця«кормящий»); *ulsa «бывший» (рус. (арг.) ульша-га «покойник», ульшить «умереть», мар. улшо«присутствующий, присутствовавший», морд. Эсермадо-зь«написанный»).Отглагольноесуществительное на -ma *kolema «*смерть,*умирание; > (тяжёлая болезнь)» (рус. (диал.)колема«болезнь»).Рассмотрениереконст-руируемых мерянских глагольных форм по-казывает, что они занимают промежуточноеположение между прибалтийско- и волжско-финскими.В целом мерянская грамматическая системанаоснованииреконструкциифрагментовпроявляет себя как наиболее тесно связанная сприбалтийско-финской, мордовской и марийской.В одной из особенностей, однако, она более близкак венгерскому (и отчасти саамскому) языку.ЛЕКСИКА. Из 100 исследованных словпредполагаемого мерянского происхождеО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуния, исконных и заимствованных, наиболее проявляется и в области грамматики, причём вподробному этимологическому анализу были исторический период мерянская территория нигдеподвергнуты 68 корневых лексем, относящихся не соприкасалась с угорской, наиболее естественнопреимущественно к исконно финноугорским или предположить, что контакты мерянского с угор-— в незначительной части — к древнейшим скими языками имели место ещё в прото-заимствованиям данных языков. Этимологический мерянский период, до переселения прото- мерян соанализэтих68предполагаемых своей финно-угорской прародины. В разныереконструированныхмерянскихслов, периоды своей истории мерянский язык вобрал впоказательных несмотря на своё количество тем, себярядлексическихзаимствованийичто они обозначают наиболее элементарные субстратных включений из родственных ипонятия и, следовательно, относятся к наиболее неродственных языков, в частности из угорскихупотребительной лексике, показал, что из них 52 языков, из фатьяновского, — частично связанногослова связаны с прибалтийско-финской лексикой, спротославянским,—индоевропейского38 — с марийской, 48 — с мордовской, 36 — с субстрата, из булгарского, балтийского, греческогопермской, по 31 слову — с саамской и обско- в связи с христианизацией и, видимо, переводом сугорской, 28 — с венгерской, 21 — с самодийской. греческого богослужебных книг, из славяно-Следовательно, на данном проанализированном русского и т.д. С помощью сведений о мерянскойматериале мерянского языка обнаруживается, что фонетике, грамматике и лексике вместе с даннымимерянская лексика связана с прибалтийско- о материальных или калькированных фрагментахфинской на 76,5%, с мордовской — на 70,6%, с мерянскихоборотовисинтаксическихмарийской — на 55,9%, с пермской — на 51,5%, с конструкций становится возможной попыткасаамской и обско- угорской (отдельно) — на 44%, с реконструкциимерянскойфразеологии.венгерской — на 41,2%, с самодийской — на 31%. Исследование мерянского языка важно как само поЛексически в своём исконном словаре мерянский себе в связи с тем, что оно позволяет сделатьнаиболее близок к финским языкам в широком доступным для науки исчезнувший язык, так исмысле, а среди них тесно связан с прибалтийско- ввиду того, что оно вводит в оборот много новыхфинскими и мордовскими. В то же время среди фактов, важных для финно-угристики, русистики илексики, обозначающей либо важные понятия славяноведения. Дальнейшее его изучение должно(*palo «деревня»), либо служебные слова (союз pa идти по пути поисков памятников мерянского«и»), — что может говорить о длительных языка и слов мерянского происхождения.контактах, — обнаруживается связь с связьМотивы коня вкерамике ипривесках измогильниковКостромскойиугорскими языками. ПосколькуЯрославскойобл.такая же[22, стр. 141]Часть 3. Merianica299К ЭТНОКУЛЬТУРНОМУ АСПЕКТУДРЕВНЕЙШИХ ФИННО-УГОРСКИХСЛАВИЗМОВ‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§Вопросыдревнейшихвзаимосвязейэтносов и их культур могут быть полностьюрешенытолькосовместнымиусилиямипредставителей всех причастных к этому наук,список которых беспрерывно возрастает. Однаковвиду сложной системы понятий и терминов, как испособов аргументации каждой из них, обеспечитьвзаимопонимание их представителей чрезвычайнотрудно. Выход из создавшегося положения видитсяпоэтому не столько в усвоении каждымспециалистом, наряду со своими необходимымиданными, сведений смежных наук, — этовозможно лишь частично, — сколько впериодическомобменеполученными,интереснымидлявсех,результатамисминимальным привлечением сугубо специальныхвыкладок и терминологии. Каждый специалистдолжен при этом сообщить остальным тодоступноедлявсехвидениеизучаемыхисторическихпроцессов,накотороеегоуполномочивают данные его науки. Только послесопоставления полученных таким образом картин,даваемых каждой наукой, можно будет прийти кобщим выводам, отобрав как наиболее надежныете свидетельства, которые подтверждаютсяданными их всех или их большинства.Именно подобная интерпретация лин-гвистических фактов имеется в виду в данномслучае. Цель ее не столько аргументироватьязыковыеявления,представляющиесобойдревнейшиефинно-угорскиелексическиеславизмы, — это в основном уже сделано впредшествующих работах (SKES 1978, 194; SKES1975, 1658; Ткаченко 1988, 42-53), сколькопопытаться ответить на вопрос о том, какиеэтнокультурные процессы стоят за ними.С помощью сравнительно-историческихданных можно установить, что такие финскиеслова, как seitseman «семь», tammi «дуб», jarvi«озеро», kimalainen «шмель», varpunen «воробей»имеют — первое — соответствия во всех финно-пермских языках , второе — также во всех них (заисключением вепсского и саамского), однако сзаметным расхождением между формами финскихи пермских языков, третье —соответствиятолькововсехфинскихязыках, четвертое ипятое — соответствия только в части прибал-тийско-финскихязыков.Наосновании этих данных можно реконструироватьследующие праформы: финно-пермское *Se(g)Cema(n)«семь», финно-пермское*tompa«дуб»(спозднейшимпрафинским *tomma и прапер- мским *toppa >*tupu «то же»), прафинс- кое *jay’era (-a) «озеро»,прибалтийс- КО-ФИНСКИЄ (?диалектные) *kimeli1****************************************************************††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Публ. по: О.Б.Ткаченко. Кэтнокультурному аспекту древнейших финно-угорских славизмов. — Uralo-indogermanica. Балто-славянские языки и проблема урало-индоевропейских связей // Материалы 3-ей балто-славянскойконференции, 18-22 июня 1990 г. Часть I. — М., 1990, с. 23-27.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ ф. seitseman «семь» —иж. seitseman, кар. seit’t’semen, вепс. seit’sime, вод. seitse, эст. seitse (ген. seitsme), лив. seis, саам. KCihCem, мер. *seZ’um, морд. Э, М сисен, мар. шын(ыт), мар. Г шын, удм. сизьын, коми З, П сизин «то же».**************************************************************** ф. tammi «дуб» — кар.,иж., вод. tammi, эст. tamm, лив. tam, мер. *toma (-Є), морд. Э, М, мар. туно, мар. Г тун, коми З (др. перм.)тупу, коми-перм. тыпу, удм. тыпы «то же».†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† ф. jarvi «озеро» — кар.,иж. jarvi, вепс. jarv, вод. jarvi, эст. jarv, лив. jara, саам. Н jaw’re, мер. *jahre, морд. Э эрьке, морд. М эрьхке,мар. ер, мар. Г йар «то ЖЄ».‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ ф. kimalainen «шмель»— кар. (ливв.) kimaleh, вод. tsimo, tsimoflain, эст. kimalane, kimeline «то же»; ф. varpunen «воробей» —кар. (ливв.) varpuni, varbune, вод. var po, varpu, эст. varblane, varb «то ЖЄ».§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§Наоснованиивариантов, предложенных Б.А.Серебренниковым (ИММЯ 1967, 112) и К.Редеи, И.Эрдеи (ОФУЯ 1974, 1,433).300О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку«шмель» и *varpu(-) «воробей». Отсутствие соот-ветствий этим словам в других финноугорских (иуральских) языках заставляет видеть в нихзаимствования (или включения) из другойязыковойсемьи.Этисоответствияобнаруживаются в индоевропейских языках,причемименносредиславянских.Реконструированныефиннопермские,общефинские и прибалтийско-финские праформыпозволяют вывести себя из лежащих в их основераннепраславянских(протославянских)слов*se(m)tseman(-on) (< *septemon) «седьмое», *doba(-o) «дуб», *іауега(-о) «озеро», kimeli «шмель», varbu«воробей», которые можно рассматривать толькокакнаиболеедревние,несохраненныепамятниками, формы позднейших идентичных позначению праславянс- ких *sedmo-(je), *dob^,*(j)ezero, *cьmеlь, *vorb^, (др.-р. *vor^b^).Приведенныхдревнихпраславянскихзаимствований (включений) в финно-угорскихязыках немного, очевидно, не только потому, чтодо сих пор их специально не искали, а и потому,что в своей древнейшей форме праславизмымалоотличимы от других индоевропеизмов. Чтокасается данных примеров, то они сравнительнолегко выделяются на фоне индоевропейскихязыков как праславянские благодаря чертам,свойственным именно славянским языкам ихорошоизвестнымязыковедам-славистам(отсутствие звука -р- в основе слова со значением«седьмое», действие закона открытости слогов,носовой гласный -о-, само слово *doba(-o), славян-ское новообразование на индоевропейской основеи т.п.).Несмотрянанебольшоеколичествоприведенных слов, они дают возможность прийти кважным выводам относительно этнокультурныхсвязей финно-угров и славян и их характера.Прежде всего они свидетельствуют о том,что первые контакты со славянами совпадают сраспадом финно-угров на финно-пермскую иугорскую языковые ветви. Именно носителифинно-пермских языков первыми из финно-угровсоприкоснулись со славянами. Угры длительноевремя никаких связей с ними не имели. Поэтому ниодин из приведенных древнейших славиз- мов невыступает в угорских языках. Слово со значением«семь» в угорских языках также являетсязаимствованием, однако не из праславянского, а,как полагают, пра- арийского (праиндоиранского)языка. Слово со значением«дуб»заимствовановвенгерскийиздревнеосетинского(аланского)языка.Наиболее древним по форме как в сла-вянских, так и финно-пермских языках являетсяслово со значением «семь (> седьмое)». Этоговорит о том, что оно проникло в финно-пермскийвскоре после его выделения из финно-угорского, а,следовательно, задолго до его распада.Слово со значением «дуб» проникло,видимо, в финно-пермский праязык незадолго доего расчленения на финскую (западную) ипермскую (восточную) ветви. Об этом говорят егосильно разнящиеся формы в финской и пермскойязыковых ветвях, хотя их еще можно возвести кобщей финно-пермской праформе.Заимствованиечислительного,обозна-чающего число первого десятка «семь», говорит обинтенсивностифинно-пермско-славянскихконтактов, однако не обязательно предполагает,что в это время фин- но-пермяне проникли наславянскую территорию. Ведь единицы счисления,предполагающие их употребление в процессе тор-говли (обмена) между этносами, могли заим-ствоваться и при соседстве с разделяющей ихграницей.Иначе обстоит в случае заимствования словасо значением «дуб». Скорее всего данный фактсвидетельствует о том, что в это время финно-пермские племена уже проникли на славянскуютерриторию.Ввиду того что прародина финно-угроврасполагалась в зоне тайги, где дуба нет, слововместе с соответствующей реалией стало известнофинно-пермянам только при переселении с ихпрародины на территорию, занятую славянами.Поскольку зона распространения дуба тянется насевере несколько южнее Вологды и Перми доУральского хребта, а на востоке имеет своейграницей его западные склоны, следует полагать,что ко времени проникновения финно-пермян наславянскую территорию она могла на Востокеграничить либо с западными склонами Урала, либопо крайней*****************************************************************†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††***************************************************************** Ср. венг. het, манс. sat, хант.labeth < праар. *septa (др.-инд. sapta, авест. hapta).††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Ср. венг. toigy «дуб» -осет. tuldz/ toldzs то же; в хантыйском и мансийском слово дуб, позднее заимствование из рус., осталосьэкзотизмом, т.к. на территории этих народов дуба нет.Часть 3. Merianica301мере доходить до низовьев реки ВяткииКамы.Иначетруднобылобыобъяснитьпроникновениераннегопраславизма*dpba(-o)«дуб»впермские языки, носители которых кзападуотэтойтерриториинепродвинулись.Очевидно, позднейшее отсутствие славянна территории центральной и восточной частейевропейской России явилось результатом ихвытеснения, а частично ассимиляции финно-уграми. Именно о последнем, т.е. о частичнойассимиляции местных славян финно-уграми,финскими племенами в целом и прибалтийскимифиннами, говорит наличие в общефинском словасо значением «озеро», а в прибалтийско-финском— слов со значением «шмель» и «воробей». Сточки зрения заимствования, подобные словасовершенно избыточны и неоправданны. Однакокак включения в свой второй (финно-угорский)язык носителями первого (праславянского) при ихпереходе с этого первого на второй язык слова этивполне объяснимы и естественны. Ведь приассимиляции субстратными словами-реликтами вовновь усвоенном языке зачастую становятсяименно те, которые обозначают наиболее302частотные, связанные с повседневной жизньюпонятия.Разумеется, нельзя отрицать, что у славянприбалтийские финны заимствовали многокультурных понятий (об этом свидетельствуют,напр., такие слова, как ф. kuontalo «кудель», akkuna«окно», palttina «полотно»). Однако факт этотдавно известен и в доказательствах не нуждается.Менее известно то, что, как об этомнеопровержимо свидетельствуют приведенныеязыковыеданные,частьславянбылафиннизирована. Очевидно, именно ассимиляцияславян, а также и других народов финно-пермянами, вызванная их распространением наобширной территории, способствовала в конечномсчете тому, что первоначальное финно-пермскоеединство распалось впоследствии на целый рядотдельных языковых групп и языков. На основанииодних языковых свидетельств можно толькоговорить об относительной хронологии процессараспада финно-угорского языкового единства,отдельные этапы которого отражают, в частности,древнейшиеславянскиезаимствованияивключения в финно-пермских языках. Установитьабсолютную хронологию поможет, очевидно,привлечение других, внеязыковых, данных.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуЭТИМОЛОГИЯ РУССКИХ ДИАЛЕКТНЫХ словПРЕДПОЛАГАЕМОГО МЕРЯНСКОГОПРОИСХОЖДЕНИЯ ИЗ КАРТОТЕКИ«КОСТРОМСКОГО ОБЛАСТНОГО СЛОВАРЯ»*Костромская область — одна из территорий снаиболее длительным сохранением мерянскогоязыка, в диалектной лексике которой вследствиеэтого мы вправе ожидать особенно многомерянскихсубстратныхреликтов.Остаткимерянского языка отражены, видимо, и в тех трехдиалектных костромских словах, этимологиикоторых приводятся ниже:Пенек «зуб» (Судиславль) находит себесоответствия во всех финно-угорских языках (ср.:ф., эст. pii «зуб (зубья), зубец», морд. Э пей «зуб;зубец», диал. peg, морд. М пей, мар. пуй, коми,удм. пинь, хант. пецк, манс. пуд к, венг. fog «т.с.»,восходящие к ф.-уг. *pige, являясь, по-видимо- му,отражениемформымножественногочисламерянского penek «зубы» от формы ед.ч. pen(e)«зуб». Сохранению словав русском диалектном языке могло способствоватьстремление к табуизации понятия «зуб», особенновсвязисболезньюзубов.Де-этимологизировавшаясяформамерянскогомножественного числа, к тому же могущаясближаться в сознании с уменьшительными (типапенёчек, колышек и под.), была использована вкачествеформыединственноговвидунежелательностиотождествленияформальноблизкого мерянского единственного числа pen(e)«зуб» с русским (< славянским) пень.Сенёк «селезёнка» (мн.ч. сеньки «внут-ренние органы человека») (Мантурово), не находясебе соответствий в инославянском и даже ⇇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§инодиалектном русском языковом материале,невольно заставляет искать своего истолкования вданных финно-угорских языков, исходя издославянскогофинно-угорскогопрошлогоКостромскойобласти.Попыткиотысканияпараллелей в финноугорских словах со значением«селезёнка» (исходя из семантики диалектногослова) приводят к отрицательному выводу о воз-можности подобного значения. Данное понятие,по-видимому, не имело для своего выражения ниодного общего прафинно-угор- ского слова вкачестве отправного пункта развития (либоподобное общее слово финно-угорские языкиутратили). В настоящее время можно исходитьтолько из того, что рассматриваемые языки имели,видимо, три не связанных между собой праслова:одно для прибалтийско-финских языков, другое —для мордовских (эрзянского и мокшанского) итретье — для остальных (марийского, пермских,обско-угорских и венгерского языков), — ср.: (1) ф.perna «селезёнка», кар. parna, вепс. pern, perm, эст.рОт, вод. perna, лив. РЄГ na, диал. (лифлянд.) pirna,ст. pUrna; (2) морд. Э чечей, морд. М шяче; (3)венг. lep, хант. (казым.) лєре^є, мар. леп, коми,коми-перм. лоп, удм. луп «т.с.» (восходящие кпраязыковому *leppa/*iapps.Как вытекает из рассмотренного, ни одна из приве-денных лексем не имеет ничего общего с р. (диал.,костром.) сенёк. В отличие от этого оно находитсамую широкую сумму соответствий во всех нетолько финно-угорских, а и самодийских,******************************************************************‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡* В сокращенном видесодержание статьи частично отражено в опубликованных тезисах: Merianica (Этимология диалектныхслов из картотеки «Костромского областного словаря») // Русская диалектная этимология / Тезисымежвузовской научной конференции (10-12 октября 1991 г.). — Свердловск, 1991, с. 37-38.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ См.: MSzFUE I 208-209. Не исключено, однако, что ввиду действовавшей в мерянском языке закономерности, на основаниикоторой в новом закрытом слоге гласный более высокого подъема переходил в гласный более низкогоподъема (a > o, o > u, a > e, e > i, — см. наст. изд., с. 34-35), первоначальная форма единственного числаpen(e) в случае отпадения конечно редуцированного и возникновения в связи с этим нового закрытогослога могло давать позднейшую форму pin (при том, что во множественном числе ввиду сохраненияоткрытости первым слогом в слове гласный -е- сохранялся без изменений. — Отсюда форма penek умножественного числа).****************************************************************** SKES III 525; ЭрзРС217; МокшРС 312; MSzFUE II 399; КЭСКЯ 161.Часть 3. Merianica303следовательно, уральских языках, однако, в словахсо значением «сердце», – ср.: ф. sydan «сердце (ген.sydamen), диал. syvam, sy(v)an, syon, *saan (ген.saamen, у Леннрота, из первоначального ollasaamissaan, «(букв.) быть в своём сердце (=сердиться)» из карельского), кар. suvan, suan, sean«т.с.», вепс. (1) sUd’ain, sUdam, «нутро, начинка»;(2) sUd aimed (мн.ч.) «внутренности (человека,животных)»; (3) sUdain (sUdam) «сердце», вод. sUa«сердце», эст. sUdam «сердце; середина;внутренность, нутро», лив. sidam, sUdam «сердце»,саам. Н cada, морд. Э седей, диал. седед, морд. Мсёди, мар. шум, коми сьёлём «т.с.», удм. сю- лэм«сердце; сердцевина», хант. сем «сердце», манссим «сердце; сердцевина; центр», венг. sziv, диал.szUv (szUv) szU (szU) «сердце; центр; дух,мужество»; нен. сей «сердце», эн. seijo, нган. sa(soa), селькуп. sid’e, камас. si «т.с.», восходящие кпрау-ральскому*si5a(-mз)/*SU5a(-mз). Приведенныеданные дают основание для того, чтобы считатьдиал. (костром.) сенёк отражением исходногомерян. senek, формы множественного числа отединственного, реконструируемого с наибольшимвероятием как *sen (или на более продвинутойстадии развития как *sin, в связи с закономернымпереходом в новом закрытом слоге гласногонизкого подъема в гласный подъема болеевысокоговмерянскомязыке).Формасенёк на русско-славянской почве осознавалась,однако, как форма единственного числа. Толькоуже в «обрусевшей» форме, с нарaщенным русскимокончанием множественного числа -и (как сеньки«внутренности»), она воспринималась в качествеформы множественного числа, хотя исходно, всущности,обеформыбылиформамимножественного числа в мерянском, поскольку вобеихвыступалмерянскийпоказательмножественного числа -k (о чем подробней см.наст. изд., с. 64).Исходяиззначения«внутренности»,свойственной форме множественного числа слова,казалось бы, являлось возможным, чтобы в русскойформе единственного числа значение «селезёнка»могла появиться в результате переосмысленияпервоначального значения «сердце» и замены ег††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡значением «селезёнка» (как одного — вместе ссердцем — из внутренних органов) и что подобнаясемантическая трансформация могла произойтиуже в мерянском языке (единственном средиуральских). Однако подобному предположению,уже сомнительному ввиду единичности такойтрансформации среди всех уральских языков, про-тиворечат и другие, не менее важные об-стоятельства, указывающие на то, что пе-реосмысление слова (появление у него значения«селезёнка») произошло уже в русском языке.Первоначальным же значением предполагаемогомерянского Sеn/*Sin (ед.ч.) было «сердце», как и вовсех других родственных уральских языках, темболее, что формально мерянское слово оченьблизко, в частности, к ряду других финно-угорскихслов с тем же значением, ср. в частности, рядприбалтийско-финских параллелей, таких как ф.(диал.) syan, *saan, кар. sean. Заставляет этопредположить и то обстоятельство, что формамножественного числа слова, отраженная врусифицированном сеньки, представляет собой,видимо,остатокнекогдасуществовавшегомерянского парного словосочетания senek —[*maksek ] (букв.) «сердца-печени (= внут-ренности)», — ср. морд. Э седейть-максот«(букв.) сердца-печени (= (собир.) ливер < продуктиз печени, легких, сердца, селезёнки убойныхживотных)», где, помимо, видимо, общей смерянским словом семантики, обращает на себявнимание и общность формы: в обоих случаях обакомпонента парного слова выступают во множе-ственном числе. Близко по семантике, однако, ужев форме единственного числа для обоихкомпонентов, и марийское парное слово шум-мокш «(собир.) ливер (букв. сердце-печень)». Втом случае, если бы мерянское парное слово senek— [*maksek] начало выступать и с обратнымпорядком компонентов [*maksek] — senek«печени- сердца» — подобные случаи известны вдругих ф.-уг. языках (ср. кар.: eletah-ollah «живут-суть»иollah-eletah«суть-живут»),а,следовательно, их нельзя исключить и длямерянского — при том, что русским говорамизвестно слово макса «рыбья печень», котороемогло, как диалектное и арготическое, сохранять иболее широкое значение «печень (вообще)», слов†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† SKES IV 1142-1143;Зайцева-Муллонен 532; КЭСКЯ 270; СВХД 446; Janhunen SW 139; MSzFUE III 590-591.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ См. наст. изд., с. 37-38.304О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуже семёк было десемантизировано, последнеемогло быть осмыслено как «селезёнка». Толчокэтому могло дать существущее в русском народно-разговорном языке словосочетание печёнки-селезёнки. Наиболее естественно предположитьвозможностьподобногосемантическогопреобразованиярассматриваемогословавпоследний период существования мерянскогоязыка, когда в условиях вытеснения мерянскогоязыка со стороны русского семантика многихмерянских слов и словосочетаний начала стиратьсяв памяти носителей языка. Дополнительным фак-тором,способствовавшимпереосмыслениюпервоначального *эеn/*sin, «сердце», могло быть ито, что последнее слово в мерянском языке,возможно, вытеснялось в этом значении каким-тодругим, — ср. вепс. sud ‘ain, sudam «сердце»,вытесняемое словом heng с тем же значением(первоначально с семантикой «душа»).Кандейка (Буйский р-н Костромскойобласти) «два сосуда, в которых носят естьпастухам (в одной кринке — молоко, в другой —суп) (с. Чернопенье); два глиняных горшка,соединенных вместе, в них раньше носили завтрак(д. Зарубино)» — слово неясное ввиду своейизолированности на фоне славянской лексики,которое получает, однако, вполне убедительноеистолкование на фоне лексических систем финно-угорских языков. Корень канд-, присутствующий,видимо, также в диалектном (ярославском)кандёхать «работать» (очевидно, первоначально«выполнять (тяжелую) работу (связанную сношением тяжестей)», по- видимому, имеет своейисходной основой мерян. kanD — «нести, носить»(ср. род- ственые ему: ф. kantaa «нести, носить»,кар. kandoa, вепс. kantta, вод. kanta, эст. kandma,лив. kande, саам. guod’det, морд. Э кандомс, морд.М кандомс (kandems) «т.с.», мар. кондаш«приносить, принести», мар Г кандаш «т.с.», манс.хунт «котомка (< ноша)», хунти (khunti)«взваливать ношу (на спину)», хант. (вост.) kantemta «т.с.», нен. ха- на(сь) «унести, отнести», эн.kaddabo (haddabo) «т.с.», восходящие к прауральс-кому*kant-«нести,носить»). Таким об-разом, данное слово отсутствует только в пермских(коми и удмуртском) языках и частично в угорских.Наличие данного слова (корня) почти во всехуральскихязыках,а,следовательно,егопрауральский (в том числе, и прафинно-угорский)характер, как и несомненная семантическаямотивированность реалии (ведь речь идет именно оноше, посуде для переноски еды) позволяетобосноватьфинно-угорскийхарактеррассматриваемого областного слова. О его именномерянском происхождении говорит как то, что онозасвидетельствовано на постмерянской территории,так и его несомненная мерянская самобытность,заключающаяся в самой его структуре. Посколькув данном случае речь идет не об одном, а о двухсосудах, вполне логично допустить, что исходнойдля русского диалектного слова кандейка моглабыть мерянская форма множественного числа споказателем множественности, конечным -k. Втаком случае, по-видимому, мерянской формой,лежащей в основе диалектного (костромского)слова должна была быть форма kanD-ej-e-k, гдеkanD- является корнем, компонент -ej- —суффиксом, -k- — показателем множественногочисла. Что касается -e-, представленногоредуцированным переднего ряда, то оно являетсянеобходимым вокалическим элементом междусуффиксом и показателем множественного числа,поскольку судя по фонетическим тенденциямрусских (постмерянских) говоров, отразившихфонетику мерянского языка, последнему, как ивсем финно-угорским языкам, особенно исходно,были чужды скопления согласных (их должнобыло быть не больше одного), как в начале, так и вконце слова (см. наст. изд., с. 15-17). Этовынуждало прибегать к вставному гласному,который, ввиду своей заударности в конце слова,вероятней всего должен был быть представленредуцированным, переднерядным в качественаходящегосяпослесреднеязычного(палатального) -j-.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ SKES I 157; СВХД 144;Janhunen 59-60.Часть 3. Merianica305При попытке объяснения функции суффикса-ej-, наиболее обоснованным представляется егоистолкование Б.А.Серебрен- никовым (см.:СеребренниковБ.А.,1964,с.171-172).Б.А.Серебренников, опираясь на данные целогоряда уральских языков, в частности, таких, какмордовские, пермские, саамский и самодийскийненецкий, приходит к выводу о существовании вних причастий на – j-). Б других из данных языков -j- мог стать словообразовательным элементомотглагольных существительных (ср. ф. ostaja«покупатель» от глагола ostaa «покупать», lahettaja«отправитель» от глагола lahettaa «отправлять,отправить»).Следовательно, формой единственного числав мерянском языке было kanDej(-ej). Наиболееблизки к ней имена действия на -ej ненецкогоязыка (исходно, по-видимо- му, соответствующиедействительные причастия настоящего времени),— ср.: нен. talej «вор (т.е. «ворующий») от tale(S)«украсть», poggej (по.’.гэй) «вихрь (крутящийся)»,kharej «хорей (шест для погоняния оленей)»(«пугающий» от khare(s) (харе(сь)) «испугать,вспугнуть; погнать (оленью или собачьюупряжку)». Таким образом, точное значение мер.kanDej(-ej) — «носитель (несущий)». Скорее всего,однако, если даже в прошлом у слов с суффиксом -ej- в мерянском и было значение действительногопричастия настоящего времени, ввиду того, что внем эту роль выполняли образования на -р а (ср.:tuDo^a «знающий», anDo^a «кормящий (<дающий)» (см. наст. изд., с. 78-79), формы с -ej-приобреливмерянскомязыкезначениеотглагольных существительных типа финскихобразований на -aj( a), приведенных выше. Есть,следовательно, наибольшее основание считать, чтомерянское kanDej имело значение «носитель» исоответственноkanDеjэk«носители(двакувшина)». При адаптации русским языком формымерянского мн.ч. kanDejek, употреблявшейсявполне естественно в мерянском, поскольку речьшла не об одном, а о двух кувшинах (где логичнойбыла множественная форма) — появлялосьстранное, с точки зрения русской слово- иформообразовательнойсистемы,образование*кандеек, похожее на форму род.пад. мн. числаженского рода типа леек от лейка, канареек отканарейка и под.). Бследствие этого вполнеестественным было выведение этого образованияиз логичной с точки зрения русского языка формыим- .пад. ед. числа кандейка, тем более, что данная306О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкусловообразовательная модель (с суффиксальнойчастью -ей-к(а)) при образовании слов спредметным значением является в русском языкедовольно распространенной (ср. образования типакацавейка, цигейка, тюбетейка, скуфейка,корни которых зачастую, как и в кандейка, такжезатемнены, являясь иноязычными заимство-ваниями).Рассмотренные этимологии всех трех словинтересны и с грамматической точки зрения,поскольку наряду с уже приводимыми примерами(см. наст. изд., с. 64) они лишний разподтверждают реальность для мерянского языка вкачестве показателя множественного числа у именсуществительных форманта -k.Бронзовые украшения изПоповского городища VII-IXвв. [Археология Костромскогокрая. Кострома, 1997, с. 127]Часть 3. Merianica307308О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуМЕРЯНИСТИКА КАК ОСОБАЯ ОБЛАСТЬРУССКОГО СУБСТРАТНОГО ФИННО-УГРОВЕДЕНИЯ. (ПРОБЛЕМЫ ИПЕРСПЕКТИВЫ)*******************************************************************Мерянистика — область финно-угро-ведения, занятая исследованием мёртвого финно-угорского мерянского (мерьского) языка, примерномежду 1000 г. до нашей эры и 1730/50 гг.распространённого в Центральной России ипостепенно вытесненного русским языком. Вотличие от других финно-угорских субстратоврусскогоязыка,прибалтийско-финскогоимордовского, представленных, кроме вымершихидиомов, и рядом живых языков, мерянский вымерполностью. А поскольку, судя по всему, это былязык, отличавшийся от других финноугорских исоставлявший отдельную группу, связующее звеномежду прибалтийско- финской, мордовской,марийской и в какой-то степени угорской, задачареконструкции и исследования этого языка чрез-вычайно важна и должна стать назначением особойобластирусскогосубстратногофинно-угроведения. Значение мерянистики для русистикии славяноведения в целом объясняется тем, чтобылая область распространения мерянского языкарасположена на территории Центральной России,средоточия образования и развития русскойгосударственности, языка и культуры, спецификукоторых невозможно полностью установить безучёта особенностей этих субстратных истоков.В настоящее время удалось реконст-руировать фонетическую систему мерянскогоязыка,фрагментыегограмматики(су-ществительного и глагола), небольшую часть еголексики и фразеологии, а также восстановить вобщих чертах картину его внешней истории. Ввидутого, что по крайней мере пока мерянский нерасполагает связными текстами, — которые могливозникнуть при христианизации мери в XI веке, —мерянский язык приходится реконструировать изрусского языка (главным образом из диалектного исоциолектного и из ономастики бывших мерянскихтерриторий Центральной России).Эта работа должна быть продолжена путемисследования русских говоров и социолектовпостмерянских территорий, их ономастики(главным образом топонимов) и тщательногоизучения материалов архивов соответствующихместностей. Возможно, в ходе этих поисковудастся обнаружить и памятники (связные тексты)мерянского языка, что значительно облегчитдальнейшую исследовательскую работу. Впрочем,даже без этих, безусловно, наиболее ценныхданных,дажефрагментарныесведения,извлеченные из говоров, ономастики и архивныхматериалов смогут пролить свет на целый рядвопросов как системы мерянского языка в целом,так и его истории и диалектологии. В ходе ихизучения и сравнения с другими родственнымиязыками должна всё более совершенствоватьсяметодика этой сложной поисковой работы.******************************************************************* Публикация в кн.:Русская народная культура и её этнические истоки. (Пошехонские чтения-99. 1-й семинар). — М.:Современный писатель, 1999, стр. 16-17.308О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуК ПРОИСХОЖДЕНИЮ КОМПОНЕНТА-БАЛ(О) (-БОЛ/-ПОЛ) В ТОПОНИМАХЦЕНТРАЛЬНОЙ РОССИИ*Среди многочисленных предполагаемыхфинно-угорских топонимов на бывшей территориифинно-угорского мерянского языка в ЦентральнойРоссии,—кудапосовременномуадминистративному делению полностью иличастичновходилиобластиЯрославская,Ивановская,Костромская,Вологодская,Владимирская, Московская, а по старомусоответственноЯрославская,Костромская,Новгородская,Владимирская,Московскаягубернии, — особое внимание обращают на себяхарактерные для нее топонимы, названия деревеньна -бол, -пол, -поло, -бал, -бало, иногда снаращением суффиксальных элементов -(о)во, -ка,-ов-ка : (Яросл. губ.) Искробол, Яхробол,Шачебол (Дани- ловск. уезд); Толгобол (Яросл. у.);Пачебол (Рыбинск. у.), Мушпол, Ракобол,Почеболка (Пошехон. у.); Пушбол (Ростов. у.);Куткобал (Углич. у.); (Костром. губ.) Пезобал,Кужбал (Кологрив. у.); Шебал (Галич. у.);(Новгород. губ.) Ватбол, Патробал (Белозерск. у.);(Владимир. губ.) Кибол (более ранняя форма (1578г.) — Кибало), Шихобалово (Суздальск. у.);Кинобол (Юрьев-Польский у.); Вежболово(Владимир. у.); Шудобол (Переяславльск. у.);Нушполо (Александровск. у.); (Московск. губ.)Атебал (Дмитровск. у.); возможно также —Шаболовка (один из старых окраинных районовМосквы, который мог быть прежней деревней,позжевошедшейвчертугорода)1††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††*В основу исследования легла статья с темже названием в кн.: Юбїлейний збірник на честь70-річчя від дня нарождения проф. Петра Лизанця.—Ужгород:Ужгородськийдержавнийуніверситет, 2000, с. 506-510.Часть 3. Merianica‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡.Ввиду слабой изученности мерянского языка,а также искажения мерянских слов в связи сославизацией мерянского населения, далеко не всепервые компоненты приведенных названий ясны всвоих значениях. Однако часть из них вполнепрозрачна, находя убедительные соответствия вродственных языках: Яхро- (< *Яхре-, ср. р.Яхрень того же региона), очевидно, означает«озеро» (ср. ф. jar vi «озеро»), саам. (норв.) jaw’re ,морд. Э эрьке, мар. ер «т.ж.»); Пезо — в Пезобал— «гнездо» (ср. ф. pesa , морд. М пиза, мар.пыжаш, коми поз, венг. feszek «т.ж.»); Ки — вКибол (Кибало) — «камень» (ср. ф. kivi «камень»,эст. kivi (и синкопированное ki в ves-ki < *vesi-kivi«мельница» (букв. «вода», т.е. водяной) – камень»),морд. Э кев, мар. ky, венг. k& «т.ж.»); Ате — вАтебал — «отец» (ср. морд. Э атя «старик», мар.ача «отец», венг. atya «т.ж.»). Таким образом,композиты со вторым компонентом – бол (-бал, -бало, -пол(о)) являются финно-угорскими посвоему происхождению. Об этом говоритэтимологический анализ их первых компонентов. Отом же свидетельствует их характерная для финно-угорских языков структура — простое сложениедвух слов, первое из которых определяет второе.Однако, относясь к финно-угорским, данныеобразования в то же время характеризуютсясвоеобразием,выделяющимихнафонеродственных языков и позволяющим отнести их кособому языку, отличающемуся от всех остальных,которым должен быть мерянский. Об это짧§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Употреблено старое административное деление ввиду егоиспользования М.Фасмером, из работы которого(Beitrag e… — S. 416-418) взяты примеры, а такжеввиду возможности позднейшей утраты частитопонимов, вызванной исчезновением деревень всвязи с преобразованиями природы и миграцияминаселения.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§Ср.ееупоминание у Тургенева: «Весной 1878 годапроживал в Москве, в небольшом деревянномдомике на Шаболовке, молодой человек, летдвадцати пяти, по имени309свидетельствует не только их территориальнаяпринадлежностьместностям,впрошломнаселенным мерянским этносом, а и чистоязыковое своеобразие: Яхро — (мер. *jahre/e) — ф.jar vi, саам. jaw’re, морд. Э эрьке; Ате — (мер.*at’e/-e) — морд. Э атя, мар. ача, венг. atya (гдеконечное -е может отражать свойственныймерянскому редуцированный -э). О том жесвидетельствует свое- Яков Аратов». (КлараМилич. (После смерти). — Тургенев И.С. Песньторжествующей любви. (Повести). — М., 1984. —С. 92).образие конечного компонента, выступающегочаще всего в форме -бол, -бал, но имеющего такжевариант -пол и, по-видимому, более раннюю форму— -бало: о последнем говорит, как ужеупоминалось, его фиксация в этой форме в 1578годуприпозднейшейформеКибол(следовательно, Кибол < Кибало).Наличие данного компонента в названияхдеревень позволяет предположить, что он имеетзначение «деревня», и следовательно, в частности,приведенные топонимы Яхробол, Пезобал, Кибол(Кибало),Ате-балистолковываютсясоответственно как «Озерная деревня», «Гнездоваядеревня (деревня (семейного, родового) гнезда)»,«Каменная деревня», «Отцовская деревня».Подобное предположение, логично вытекающеекак из характера топонимов, так и из несомненнойформальнойблизостимеждумерянскимтопонимным компонентом ба- л(о), (-бол, -пол) иугорскими словами со значением «деревня, село»(ср.: венг. falu (мн.ч. faluk/falvak), манс. пазил,хант. пухил), высказал в своем письме к М.Фас-меру (в 1935 г.) Я.Калима.Ещеболееубедительнымуказанноепредположение становится при реконструкцииисходной формы мерянского компонента вкачестве отдельного слова, обнаруживающегомаксимальную степень сходства с угорскимисловами. Учитывая особенности мерянскойфонетики — 1) наличие только глухих согласных сих позиционным переходом в полузвонкие винтервокальной(интервокально-сонантной)позиции (ср. характерную передачу русско-славянских слов в постмерянских русских говорах:хадюха(<гадюха},падох(<батоГ); 2) переход********************************************************************††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††в новых закрытых слогах гласных высокогоподъема в гласные подъема менее высокого и, вчастности,аво(Кибало>Кибол)— есть всеоснования реконструировать исходную формуслова, лежащую в основе рассматриваемоговторого компонента приведенных сложных словкак *palo (начальное р- которого в интервокальнойпозиции переходило в полузвонкое -В-, пере-даваемое -б- в русском языке). Промежуточнойформой слова (перед исчезновением конечногогласного) является, по-видимо- му, вариант *pale (сконечным редуцированным заднего ряда). Обеформы,иособеннопервая,учитываяпроисхождение современного венгерского f- изболее раннего *р-, безусловно, и формально, и се-мантическисогласуетсясовсемисоот-ветствующими им приведенными выше угорскимисловами со значением «деревня, село», восходя кобщейпраформе*palyeстемжезначением.Приэтом в сопоставлении с обско-угорскимисоответствиями — манс. пазил, хант. пухил —бросается в глаза особенная формальная близостьмежду мерянским *palo и венгерским falu (< *palu).На фоне всех финно-пермских слов созначением «деревня, село» мерянское *palo(-e)резко выделяется своим полным отсутствиемкакой-либо связи с ними одновременно co своей,уже отмеченной несомненной связью с угорскимисловами той же семантики — ср.: ф. kyla «деревня,село», эст. kula, кар., вепс. kula, водск. tsula, лив.kila (kula)); саам. (норв.) gille (< ф. kyla; морд. Э, Мзеле; мар. (луг.) ял, мар. (горн.) сола «т.ж.»; коми(зыр.) сихт «деревня», грезд «село» (в коми-пермяцком вместо этого русские заимствования —дерезня, село — при собственном хар «го-род»); удм. гурт «деревня»(черхо гурт «село») — мер. *palo(-e) «деревня,село», венг. falu, манс. пазил, хант. пухи뇇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§*********************************************************************Наст. изд., с. 12-15.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Наст. изд.,с. 62-63.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ MszFE I.— L. 180-181.*********************************************************************************************************** См.: Vasmer M., ibidem.******************************Коми-— S. 418.††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† пермяцко-русский словарь. — С. 117, 165, 422.310О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку«т.ж.».Посколькувисторическийпериодвследствие их расселения меряне и угры утратилинепосредственные территориальные контакты,следует предположить, что их общая лексическаяизоглосса (изолеꆆ†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Явлениятесной связи мерянского и угорских слов и ихважной роли в системе своих языков не мог быпреуменьшить факт существования среди финскихгеографических названий компонента (слова) Palva(Palvala «деревня в Сюсмя», Palvajarvi «два озера вприходе Геймола»), а также карельского palvi«место жительства», даже если бы они былисвязаны с данными мерянским и угорскимисловами (Kalima FUF. XVIII. 147), — что ставятпод сомнение авторы MSzFUE (I. — L. 180), —поскольку в отличие от мерянского и угорских словданные финское и карельское слова находятся явнона периферии лексических систем своих языков,что ставит также вопрос об их исконности в них.Часть 3. Merianica311са) скорее всего возникла до распадафинно-угорскойобщности,гдепротомерян- ский идиом (диалект),входя в финно-пермскую (праокскую)диалектнуюгруппу,долженбыл,видимо, располагаться на ее границе,внепосредственнойблизостиотугорской .Возможно,закреплениюданной общей с угорскими языкамичертывмерянскомспособствовалотакже то, что он некоторое время9скими, мордовским, саамским и самодийскимиязыками . Пока сказать что-то болееопределенное о характере этих языковыхконтактов невозможно. Ясно только одно: длятого чтобы в язык мерян столь прочно вошлочрезвычайно важное слово, связанное с ихжизнью и общественным строем, их контакты сугорскими народами (и в том числе протовен-грами) должны были быть очень тесными ипродолжительными .1011Ткаченко О.Б. К венгерско-мордовскимязыковым связям. — Acta hungarica. — Ужгород,1992. — С. 61-62.Отдельным интересным вопросом, пред-Копья V-VII вв., фрагменты метом поисков будущих исследователей, являетсялитого серебряного мужского также существование близкой к мерянскому ипояса XI-XII вв. и кольчуги IX угорским словам и по своей форме, и по значениюв. Из мерянских погребений на лексемы в маньчжурском языке (см.: MSzFE (I). —р.Тезе(Холуй)ив L. 180), представленной словом фалга — «1) группа,Костромскойгуб.ис линия (домов); 2) селение, околоток (из 10 домов);Дурасовского городища на р. 3) слобода (из 500 домоВ); 4) квартал, участок; 5)9Стежере.ТкаченкоО.Б. Merianica. К род (занимающий отдельное местожительство); 6)[22,стр. 114,з115,123] мерянского языка. — рота (улица, занимаемая одной ротой); 7) канцелярия,периодиацииСоветское финноугроведение, 1987, сельская управа; 8) счетное слово околотков,кварталов, участков» (Сравнительный словарь№ 1. С. 14.тунгусо-маньчжурских языков. (Материалы кэтимологическому словарю). — Т. II. — Л., 1977.— С. 298). Скорее всего здесь речь идет овходилвпредполагаемыйязыковой союз вместе с угор-общий1011312О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкузаимствовании, причем поскольку маньчжурскоеслово является совершенно изолированным в кругуродственныхтунгусо-маньчжурскихязыков,больше оснований видеть в данном случае направ-ление заимствования «от финно-угров к мань-чжурам», чем наоборот. Остается также воз-можность заимствования слова и финно-уграми иманьчжурами из какого-то третьего источника,который в таком случае еще предстоит определить.Что касается приводимого в качестве возможнодругого алтайского соответствия тур. agil«отгороженное пастбище; загон (для овец и т.п.)»(MSzFUE (I), — Budapest, 1967. — L. 180), то егосвязь с угорскими и мерянскими словами ввидубольшого формального и семантического разрывапредставляется более проблематичной.Часть 3. Merianica313УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯСокращения источниковПериодические изданияСФУ — Советское финно-угроведение. 1965FUF Anz — Anzeiger der Finnisch- ugrischenForschungen. 1901MSFOu — Mem oires de la Societe Finno-ougrienne, 1880ИсточникиАристэ — Аристэ П.А. Примечания. — В кн.:Хакулинен Л. Развитие и структурафинского языка: Фонетика и морфология.М.: Изд-во иностр. лит., 1953, ч. 6, с. 290-306.Баландин — Вахрушева — Баландин А.Н., Вах-рушева М.П. Мансийско-русский словарь слексическимипараллелямиизюжномансийского (кондинского) диалекта.— Л.: Учпедгиз, 1958. — 228 с.Веселовский — Веселовский С.Б. Ономастикой:Древнерус. имена, прозвища и фамилии. —М.: Наука, 1974. — 382 с.Вин. — Виноградов Н.Н. Галивонские алеманы:Услов. яз. галичан (Костром. губерния). —Изв. Отд-ния рус. яз. и словесности Императ.Акад. наук (1915), т. 20, кн. I, с. 18-52.Востр. I — Востриков О.В. Несколько субстратныхвключений в русских говорах Костромскойобласти (сорьез, тохта, шохра). — В кн.:Этимологические исследования: Этимологиярус. диалект. слов. Свердловск, 1978, с. 45-53.Востр. II, Востр. ФУЛЭ — Востриков О.В. Финно-угорские лексические элементы в русскихговорах Волго-Двинского междуречья. — Вкн.:Этимологическиеисследования:Этимология русских диалектных слов.Свердловск, 1978, с. 3-45.Галкин — Галкин И.С. Историческая грамматикамарийского языка: Морфология. — Йошкар-Ола: Map. кн. изд-во, 1964. — Ч. I. 203 с.Гринченко — Словарь украинского языка: Собр.ред. журн. «Киевская старина» / Ред. с доб.собств. материалов Б.Д.Грин- ченко. —Киев: 1907-1909. — Т. 1-4. — (Надрук. з вид.1907-1909 pp. фотомех. способом. К.: Вид-воАН УРСР, 1958).Даль — Даль В. Толковый словарь живоговеликорусского языка. — М.: ГИС, 1955. —Т. 1-4. — (Набрано и напеч. со 2-го изд.:1880-1882 гг.).Дитмар — Дитмар А.Б. Над старинными руко-писями: «Топогр. описания Яросл. края»конца XVIII в. — Ярославль: Верх.- Волж.кн. изд-во, 1972. — 125 с.Егоров — Егоров В.Г. Этимологический словарьчувашского языка. — Чебоксары: Чуваш. кн.изд-во, 1964. — 355 с.Зайцева — Зайцева М.И. Грамматика вепсскогоязыка: Фонетика и морфология. — Л.: Наука,1981. — 360 с.Зайцева-Муллонен — Зайцева М.И., Мулонен М.И.Словарь вепсского языка. — Л.: Наука, 1972.— 746 с.КГЗ, КГЗ (СНМ) — Костромское губернскоеземство: Список насел. мест Костром.губернии (по сведениям 1907 г.) —Кострома: Б.и., 1908. — 347 с.КОСК — Костромской областной словарь (кар-тотека) (хранится на кафедре русского языкаКостромскогопед.ин-таим.Н.А.Некрасова)‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡.КЭСКЯ — Лыткин В.И., Гуляев Е.С. Краткийэтимологический словарь коми языка. — М.:Наука, 1970. — 386 с.КЯОС — Мельниченко Г.Г. Краткий ярославскийобластнойсловарь,объединяющийматериалы ранее составленных словарей(1820-1956 гг.). Более 10000 слов: Введ. 臇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡время — Костромской государственный университет (прим. ред.)Внастоящее* В настоящее время — Государственное учреждение культуры «Костромской государственныйисторико-архивный и художественный музей-заповедник» (прим. ред.)О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку314слов. — Ярославль: Б.и., 1961. — Т. I. 224 с.Лыткин Ист. вок. — Лыткин В.И. Историческийвокализм пермских языков. — М.: Наука,1964. — 270 с.Map PC – Марийско-русский словарь. – M.: ГИС,1956. – 863 с.МКНО — Материалы костромского научногообщества (хранящиеся в архиве Кост-ромского историко-архитектурного музея-заповедника, быв. Ипатьевский монастырь).МокшРС — Мокшанско-русский словарь. — М.:ГИС, 1949. — 359 с.Мурз — Мурзаев Э., Мурзаева В. Словарь местныхгеографическихтерминов.—М.:Географгиз, 1959. — 303 с.ООВС, ООСВН — Опыт областного великорус-ского словаря: Изд. 2-м отд-нием Императ.Акад. наук. — Спб.: Тип. Акад. наук, 1852.— XII + 275 с.ОСНЯ — Иллич-Свитыч В.М. Опыт сравненияностратических языков (семитохамитский,картвельский, индоевропейский, уральский,дравидийский, алтайский): Сравн. слов. (l-з).Указ. — М.: Наука, 1976. — 156 с.ОФУЯ — Редеи К., Эрдейи И. Сравнительнаялексика финно-угорских языков. — В кн.:Основыфинно-угорскогоязыкознания:(Вопр. происхождения и развития финно-угор. яз.). М.: Наука, 1974, с. 397-438.План р. Костромы — План реки Костромы от гор.Костромы до истока. Кострома: Костром,науч. о-во, 1930. — 35 с.Р Коми С — Русско-коми словарь. — Сыктывкар:Коми кн. изд-во, 1966. — 776 с.РКС — Русско-карельский словарь / Сост.Г.Н.Макаров. — Петрозаводск: Карелия.1975. — 160 с.Р Мокш С — Русско-мокшанский словарь. — М.:ГИС, 1951. — 688 с.Ромб — Куз — Ромбандеева Е.И., Кузакова Е.А.Словарь мансийско-русский и русско-мансийский. — Л.: Просвещение, 1982. —360 с.Р Эрз С — Русско-эрзянский словарь. — М.: ГИС,1948. — 430 с.Сав — Уч — Саваткова А., Учаев 3. Краткийграмматический очерк марийского языка. —В кн.: Марийско-русский словарь. М.: ГИС,1987, с. 793-863.Свеш — Слова торговцев г. Углича, доставленныеТОЁРС315VII—ТрудыОбществаёюбитеёейН.Свешниковым (денежный счет, отдельныеслова и речь). — Яросл. ист. музей, ф. 37. ед.хр. 322, л. 80-94.СВХД — Терешкин Н.И. Словарь восточно-хантыйских диалектов. — Л.: Наука, 1981. —544 с.Семенов — Семенов Т. К вопросу о родстве исвязи мери с черемисами. — В кн.: Тр. VIIархеол. съезда в Ярославле в 1887 г. М.: Б.и.,1891, т. 7, с. 228-258.Серебр. Ист. морф. морд. яз., ИММЯ — Сереб-ренников Б.А. Историческая морфологиямордовских языков. — М.: Наука, 1967. —262 с.Серебр. Ист. морф. перм. яз. — СеребренниковБ.А. Историческая морфология пермскихязыков. — М.: Изд-во АН СССР, 1963. —391 с.Серебр. Осн. лин. разв. — Серебренников Б.А.Основные линии развития падежной иглагольной систем в уральских языках. —М.: Наука, 1964. — 183 с.Серебр. Происхожд. — Серебренников Б.А.Происхождение марийского народа поданным языка. — В кн.: Происхождениемарийского народа. Йошкар-Ола: Мар. кн.изд-во, 1967, с. 165-180.Смирнов — Кашинский словарь / Сост. И.Т.Смир-нов. — Спб.: Тип. Акад. наук, 1901. — 312 с. —(Сб. Отд-ния рус. яз. и словесности Императ. Акад.наук: Т. 70, № 5). Смол — Смолицкая Г.П.Гидронимия бассейна Оки: (Список рек и озер). —М.: Наука, 1976. — 404 с.СРГСУ — Словарь русских говоров СреднегоУрала. — Свердловск: Урал. рабочий, 1971.— Т. 2. 214 с.СРНГ — Словарь русских народных говоров. —Л.: Наука, 1965-1983. — Вып. 1-19.СРНГК — Словарь русских народных говоров(картотека) (хранится в Ленинградскомотделении Института языкознания АНСССР).СРГНО — Словарь русских говоров Новоси-бирской области. — Новосибирск: Наука,1979. — 605 с.Терещенко Нган. яз. — Терещенко Н.М. Нгана-санский язык. — Л.: Наука, 1979. — 322 с.Ткаченко — Ткаченко О.Б. Сопоставительно-историческая фразеология славянских ифинно-угорских языков. — Киев: Наук.думка, 1979. — 298 с.российской сёовеснсти їри Моск. унте, 1828,О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуч. 7.ТОЁРС XX — Труды Общества ёюбитеёей рос-сийской сёовеснсти їри Моск. унте, 1820, ч.20.Тоїоров (I — К) — Тоїоров В^. їрусский язык:Сёоварь. I — К. — М.: ^аука, 1980. — 384 с.Хакуёи^е^ — Хакуёи^е^ Ё. Развитие и структурафинкого языка. — М.: Изд-во иностр. ёит.,1953-1955. — Ч. 1-2.Хаёинв — Хаёинв С.Г. Что з^ачит Москва. —СФУ, 1984, № 7, с. 129-131.Хеёимский — Хеёимский Е.А. Древ^ей0иевенерско-самодийские языковые їа- раёёеёи:Ёингв. и эт^оге^ет. итр- їретация. — М.:^аука, 1982. — 164 с.Чер^ецов — Чер^ецова, КМРС — Чер^ецов ВШ.,Чер^ецова И.Я. Краткий малийско-русскийсёоварь с ЇРИЛОЖЄНЄМ грамматическогоочерка. — М.; Ё.: Уч- їедгиз, 1936. — 115 с.Чув PC — Чува0ско-русский сёоварь. — М.: ГИС,1961. — 630 с.Эко^ їрим. — Эконмические їримечаня кге^ераёь^ому межеваню (ко^ец XVIII века).— Архив Костром. обё., ф. 138, ОЇ. 5, ед. хр.17-18.Эрз PC — Эрзянко-русский сёоварь. — М.: ГИС,1949. — 292 с.ЭССЯ — Этимоёогический сёоварь сёавян- кихязыков: їрасёав. ёекс. фон. — М.: ^аука,1974-1983. — Вьш. 1-10.ЭСТЯ — Севортя^ Э.В. Этимоёогический сёо- варьтюскских языков: Общетюрк. и межтюрк.основы ^а гластае. — М.: ^а- ука, 1974. – 767с.ЯОС — Яросёавский обёастнй сёоварь. —Яросёавёь: Б.и., 1981-1982. — Аа-Бо- бит;Бобовка-верту0ок.ЯОСК — Яросёавский обёастнй сёоварь (кар-тотека) (хрантся ^а кафедре русского языкаЯросёавскогоїед.ин-таим.К.Д.У0инког§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§).Alvre I — Alvre P. Uurali keelte ajaloolise foneetikaharjutusi. — Lesanded ja materjalid (UkAsikkonsonandid). — Tartu: Tartu riiklik ula§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§В^астоящее время – Яросёавский государстве^ыйїедагогический у^верси- тет им. К.Д.У0инкого(їрим. ред.)316ikool, 1979. — 110 lk.Alvre II — Alvre P. Uurali keelte ajaloolise foneetikaharjutusi. — Lesanded ja materjalid (Konsonan-tuahendid). — Tartu: Tartu riiklik ualikool,1979. — 116 lk.Collinder — Collinder B. Comaparativ grammar of theUralic Languages — Stockholm: Almqvist andWiksell, 1960. — 419 p.Janhunen, SW — Janhunen J. SamojedischerWortschatz: Gemeinsamojedische Etymologien.— Helsinki: Suomalais- ugrilainen Seura, 1977.— 186 S.Kluge-Mitzka — Kluge F. EtymologischesWoarterbuch der deutschen Sprache 20.Aufl./Bearb. W. Mitzka. — Berlin: Gruyter,1967. — 915 S.Lagercrantz — Lagercrantz E. Lappischer Wortschatz.— Helsinki: Suomalais- ugrilainen Seura, 1939.— 1250 S.MNTESz — A magyar nyelv toartedneti- etimologdiai szotd ard k. 1-3. — Budapest: Akad. kiadod,1967-1976.MSzFUE — А magyar szodkedszlet finnugor elemei.Etimologd iai szotd ard . — Budapest: Akad.kiadod, 1967-1978. — 727 l.Nirvi — Inkeroismurteiden sanakirja. Vast. toim. R.E.Nirvi. — Helsinki: Suomalais- ugrilainen Seura,1971. — 730 s.SEJDrzP — Lehr-Splawindski T., Polandski K.Slownik etymologiczny jenzyka Drze wianpolabskich. — Wroclaw etc.: PAN. Zakl. nar.imd. Ossolindskich, 1962. — Z. 1. 126 s.SKES — Suomen kielen etymologinen sanakirja. —Helsinki: Suomalais- ugrilainen Seura, 1955-1978. — 1899 s.Vasmer — Vasmer M. Beitraage zur historischen VolakerkundeOsteuropas.3.MerjaundТscheremissen. — In: Vasmer M. Schriften zurslavischen Altertumskunde und Namenkunde /Hrsg. H. Braua er. Berlin; Wiesbaden: Gruyter,1971, Bd 1, S. 345-418.VMS — Vaaike murdesoenastik. I / Toim. vast. V.Pall. — Tallinn: Valgus, 1984. — 503 lk. (EestiNSV ТА Keele ja Kirjanduse Instituut).Walde — Walde A. Lateinisches etymologischesWoarterbuch 3. Aufl. — Neubearb. J.B.Hofmann. — Heidelberg: Carl Winter’sUniversitaatsbuch- handlung, 1938. — Bd 1-2.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуСокращения названий языков идиалектов (говоров)аб. – абаканский абадз. — абадзехскийабаз.— абазинский абх. — абхазскийавар. — аварский азерб. —азербайджанский акуш. — акушинскийалб. — албанский англ. — английскийарм. — армянский арх. — архангельскийафг. — афганский (пушту) балк.—балкарский балт. — балтийский бежет.— бежетинский бел., бр. — белорусскийбелудж. — белуджский болг. —болгарский большезем. —большеземельский булг. — булгарскийвас. — васюганский вах. — ваховскийвейнах. — вейнахский венг. —венгерский вепс. — вепсский визант. —византийский вл.— верхнелужицкийвлад.— владимирский вод. — водскийгал. — галльский галич. — галичскийгерм. — германский гот. — готский гр.— греческий груз. — грузинский дангл.— древнеанглийский дарг. —даргинский дат. — датский дболг.—древнеболгарский двенг. —древневенгерский двн. —древневерхненемецкий дид. —дидойский динд. — древнеиндийскийдмер. — древнемерянский донск. —донской дперм.— древнепермский др.-ар. — древнеарийский друс. —древнерусский дсакс. —древнесаксонскийО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуибер.-кавказ. — иберийско-кавказскийинг. — ингушскийирл. — ирландскийи-е. — индоевропейский иж., ижор. —ижорский исп. — испанский итал., ит. —итальянский каб.— кабардинский казах. —казахский казым. — казымский кал. —калининский кам. — камасинский кар. —карельский караг. — карагасский кашуб. —кашубский кильд. — кильдинский кимр. —кимрский кинеш. — кинешемский койб. —койбальский коми, коми-зыр., коми 3 — коми-зырянскийкоми-перм., коми П — коми-пермяцкийконд. — кондинский костр. —костромской курд. — курдский кыпч. —кыпчакский лат. — латинский лив. —ливский ливв. — ливвиковский лит. —литовский лтш., латыш. — латышскийлюд. — людиковский мак. — македонскийманс.— мансийский мар. — марийский(луговой) мар. В — марийский(восточный) мар. Г — марийский (горный)матор. — маторский мегр. — мегрельскиймер. — мерянский морд. — мордовский(эрзя и мокша) морд. М — мордовский-мокша морд. Э — мордовский-эрзя моск.— московский нар.-лат. —народнолатинский нган. — нганасанскийнем. — немецкий нен. — ненецкий нл. —нижнелужицкий норв. — норвежскийосет.— осетинский п. — польский317318О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку318О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку319О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуперс.— персидский пехл. — пехлевийскийпгерм. — прагерманский полаб. —полабский порт. — португальский постмер.— постмерянский прибалт.-фин. —прибалтийско-финский Прованс. —провансальский протосл.— протославянскийпрус. — прусский псл. — праславянскийпфин.— прафинский рум. — румынский рус.— русский ряз. — рязанский саам. —саамский саам. И — саамский Инари саам. К— саамский (кольский) саам. Л — саамский-луле саам. Н — саамский (норвежский) сал.— салымский сван. — сванский сгр.—среднегреческий сельк. — селькупский слав.— славянский слн. — словенский словин. —словинский слц. — словацкий снн. —средненижненемецкий сосьв. — сосьвинскийср.-лозьв. — среднелозьвинский ср.-обск. —среднеобский струс. —старо(велико)русский стсл. —старославянский стфр.— старофранцузскийсургут. — сургутский схв. —сербскохорватский тавд. — тавдинский таз.— тазовский тайг. — тайгийский тат. —татарский тур. — турецкий турк. —туркменский туш. — тушинский(бацбийский) убых. — убыхский угл. —угличский угор. — угорский удм. —удмуртский укр. — украинский урал. —уральский ф. — финские фатьян. —фатьяновскийфин. — финский ф.-перм. — финно-пермский фр. — французский ф.-уг. —финно-угорский хант.— хантыйскийхант. С — хантыйский сургутскийхварш. — хваршинский хиналуг. —хиналугский холмог. — холмогорскийцсл. — церковнославянский ч. —чешский чеч.— чеченский чув. —чувашский швед. — шведский эн. —энецкий эст. — эстонский ям. —ямальский яросл. — ярославскийСокращения единицадминистративно-территориальногоделения (области — районы;губернии —уезды)О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку**********************************************************************Ал, Александр — Александровский Антр —Антроповский Аньк — Аньковский Ареф —Арефинский Балаш — Балашихинский Большес,БС — Большесельский Борисогл —Борисоглебский Брейт — Брейтовский Буй —Буйский Бурм — Бурмакинский Барн, Варнав —Варнавинский Ветл — Ветлужский Вл, Влад —Владимирская обл.; Владимирский р-н (уезд)Вл. губ., Влад. губ. — Владимирская губ.Волог — Вологодская обл.; Вологодский р-н (уезд)Волог. губ. — Вологодская губ. Вох —Вохомский Вязн — Вязниковский Вят. губ.— Вятская губ.Гавр.-Ям — Гаврилов-Ямский Гал —Галичский р-н (уезд)********************************************************************** Названияадминистративныхединицпослереворлюционногопериодадаютсянаоснованииадминистративно-территориальногоделения советского времени (без учета возможныхпозднейших изменений).319Горох — Гороховецкий Давыдк —Давыдковский Дан — ДаниловскийДмитр — ДмитровскийЕрм, Ермак — ЕрмаковскийИв, Иван — Ивановская обл.; Ивановский р-нИгод — ИгодовскийИльин — ИльинскийИльин.-Хов — Ильинско-Хованский Кадый— КадыйскийКазан. губ. — Казанская губ.Камышл — КамышловскийКаш — КашинскийКин — КинешемскийКовр — КовровскийКозьмодем — КозьмодемьяновскийКол, Кологр — Кологривский Комс —КомсомольскийКостр — Костромская обл. (губ.); Кос-тромской р-н (уезд)Костр. губ. — Костромская губ.Крас, Краснос — КрасносельскийКуйб — Куйбышевская обл.; Куйбышевскийр-нЛюб, Любим — ЛюбимскийМак, Макар — МакарьевскийМант — Мантуровский Меж — МежевскийМелен — Меленковский Мол — МологскийМоск — Московская обл. Моск. губ. —Московская губ. Мышк — МышкинскийНагор — Нагорьевский Ней — НейскийНекоуз — Некоузский Некр — НекрасовскийНер, Нерехт — Нерехтский р-н (уезд)Ннжегор. губ. — Нижегородская губ. Никол.— НикольскийОстр — ОстровскийПарф — ПарфеньевскийПенз — Пензенская обл.; Пензенский р-н(уезд)Пенз. губ. — Пензенская губ.Первом — ПервомайскийПересл, Переясл — Пере(я)славский Петр —Петровский Подольск — ПодольскийПоназ — Поназыревский Пош —Пошехонский р-н (уезд)Пречист — ПречистенскийПсков — Псковская обл.; Псковский рн(уезд)Псков. губ — Псковская губ.Пыщ — ПыщугскийРост — Ростовский р-н (уезд) Ярославскойобл. (губ.)320Рыб — РыбинскийРязанц — РязанцевскийСамар. губ. — Самарская губ.; СамарскийуездСвердл — Свердловская обл.Серед — СередскойСимб. (губ.) — Симбирская губ.; Сим-бирский уездСлобод — Слободской Солигал —Солигаличский Судисл. — Судиславский Судог —Судогодский Сузд — Суздальский Сусан —Сусанинский Тамб — Тамбовская обл.;Тамбовский р-н (уезд)Тамб. губ. — Тамбовская губ.Твер. губ. — Тверская губ.Тобол. губ. — Тобольская губ. Толбух —Толбухинский Том. губ. — Томская губ. Тут —Тутаевский Угл — Угличский Чухл — ЧухломскийШар — Шарьинский Шуй — Шуйский Щерб —Щербаковский Юр.-Пол — Юрьев-ПольскийЮрьев — Юрьевецкий Ядрин — Ядринский Яр —Ярославская обл.; Ярославский р-н (уезд)Яр. губ. — Ярославская губ.Сокращения ремарок аблат. —аблатив адесс. — адессив акк., аккуз. —аккузатив аллат. — аллатив анат. —анатомическое арг. — арготическое бран. —бранное букв. — буквально быв. – бывшийО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкувокат.- вокатив вост. — восточный вр. —время г. – город ген. — генитив гл. — глагол груб.— грубое д. — деревня дееприч. — деепричастиедиал. — диалектное др. — древнее зап. —западный зват., зв. ф. — звательная форма изъяв.— изъявительное илл. — иллатив им. п. —именительный падеж инесс. — инессив ирон. —ироническое лингв. — лингвистическое лит. —литературное межд. — междометие мн. —множественное накл. — наклонение нар. —народное нар.-поэт. — народно-поэтическоенаправит.-внос. — направительно-вно- сительныйнаст. вр. — настоящее время ном. -номинатив н. п. — населенный пункт н. э. —нашей эрыобл. — областное оз. – озеро орф. —орфографическое п. – падеж парт. – партитивперен. — переносно побуд. — побудительноеповел. — повелительное поздн. — позднеепоэт. — поэтическое р. – река разг. —разговорное с. – селосев. — северныйсев.-зап. — северо-западный совр. —современное ст. — староесубстр. — субстратноесуф. – суффикс тыс. — тысячелетие указат.— указательное уменьш. — уменьшительнаяформа уст. — устаревшеефон. – фонетическоеч. — числошутл. – шутливоеэвфем. — эвфемистическое элат. — элативюго-зап. — юго-западный юж. – южныйПредметы из мерянского могильника V-VII вв. на р. Теза (Холуй) [22, стр. 123]О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку321СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ1. Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. -М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. – Т. 1. – 601 с.2. Абаев В.И. О языковом субстрате // Докл.и сообщ. Ин-та языкознания АН СССР, 1956. – Т. 9.- С. 57-69.3. Абаев В.И. Историко-этимологическийсловарь осетинского языка. – Т. 1. – М.; Л.: Изд-воАН СССР, 1958. – 655 с.4. Абаев В.И. Скифо-европейские изоглоссы:На стыке Востока и Запада. – М.: Наука, 1965. – 168с.5. Абаев В.И. Историко-этимологическийсловарь осетинского языка. – Л.: Наука, 1973. – Т. 2.- 448 с.6. Адлер Э. Водский язык // Языки народовСССР: Финно-угор. и самодийск. яз. – М.: Наука,1966. – Т. 3. – С. 118-137.7. Аристэ П.А. Примечания // Хакули- нен Л.Развитие и структура финского языка: Фонетика иморфология. – М.: Изд-во иностр. лит., 1953. – Ч. I. -С. 290-306.8. Баландин А.Н., Вахрушева М.П. Ман-сийско-русский словарь с лексическими па-раллелями из южномансийского (кондинско- го)диалекта. – Л: Учпедгиз, 1958. – 228 с.9. Бодуэн де Куртенэ. Проблемы языковогородства // Бодуэн де Куртенэ. Избр. тр. по общ.языкознанию. – М., 1963. – Т. 2. – С. 342-352.10. Борковский В.И. Вступительное слово //Докл. и сообщ. Ин-та языкознания АН СССР, 1956.- Т. 9. – С. 5-7.11. Вайнрайх У. Языковые контакты:Состояние и проблемы исследования. – Киев: Изд-во при КГУ, 1979. – 264 с.12. Ванюшеякин В.Т. К вопросу о финно-угорских элементах в лексике мещерских говоров //СФУ, 1973. – № 9. – С. 179-184.13. Векслер Б.Х., Юрик В.А. Латышскийязык: (Самоучитель). – Рига: Звайгзне, 1975. – 462 с.14. Виноградов Н.Н. Галивонские алеманы:Условн. яз. галичан (Костром. губ.) // Изв. Отд-ниярус. яз. и словесности Имп. Акад. наук, 1915. – Т.20. – Кн. 1. – С. 18-52.15. Востриков О.В. Несколько субстратныхДвинскогомеждуречья//Этимологическиеисследования. – Свердловск, 1981. – С. 3-45.17. Вступдопорівняльно-історичноговивчення слов’янських мов. – Київ: Наук. думка,1966. – 595 с.18. Вяари Э.Э. Ливский язык // Языкинародов СССР: Финно-угор. и самодийск. яз. – М.:Наука, 1966. – Т. 3. – С. 138-154.19. Гавранек Б. К проблематике смешенияязыков // Новое в лингвистике, 1972. – Вып. 6. – С.94-111.20. Галкин И.С. Историческая грамматикамарийского языка: Морфология. – Йошкар- Ола:Мар. кн. изд-во, 1964. – Ч. 1. – 203 с.21. Гаркавец А.Н. Конвергенция армяно-кыпчакского языка к славянским языкам в XVI-XVII вв. – Киев: Наук. думка, 1979. – 100 с.22. Горюнова Е.И. Этническая историяВолго-Окского междуречья. – М.: Изд-во АНСССР, 1961. – 267 с. – (Материалы и исслед. поархеологии СССР. – № 94).23. Грамматика мордовских (мокшанского иэрзянского) языков: Фонетика и морфология. -Саранск: Морд. кн. изд-во, 1962. – Ч. 1. – 376 с.24. Грамматика финского языка: Фонетика иморфология. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1958. – 296с.25. Грузов Л.П. Фонетика диалектов ма-рийского языка в историческом освещении. -Йошкар-Ола: Map. кн. изд-во, 1964. – 244 с.26. Лаль В. Толковый словарь живоговеликорусского языка. – М.: ГИС, 1955. – Т. 1-4. -(Набрано и напеч. со 2-го изд.: 1880-1882 гг.).27. Лжапаридзе 3.H., Стрельников Ю.А. Оразличиях в плаче новорожденных разнойнациональности и пола: (К проблеме уровнейфонетическойорганизациичленораздельнойречи) //Экспериментально-фонетический анализречи: Проблемы и методы. – Л.: Изд-во Ленингр.ун-та, 1984. – С. 58-64.включений в русских говорах Костромской 318области (сорьез, тохта, шохра} // Этимологи-ческие исследования: Этимология рус. диалект.слов. – Свердловск, 1978. – С. 45-53.16. ВостриковО.В.Финно-угорскиелексические элементы в русских говорах Волго-О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку28. Дыбо В.А. От редактора // Иллич-Свитыч В.М. Опыт сравнения ностратичес- кихязыков(семитохамитский,картвельский,индоевропейский,уральский,дравидийский,алтайский): Введение. Сравн. слов. (b-K). – М.:Наука, 1971. – С. I-XXXVI.29. Европеус Д. К вопросу о народах,обитавших в нынешней России до поселения в нейславян // Журн. м-ва нар. просвещения, 1868. – Ч.139. – С. 56-81.30. Егоров В.Г. Этимологический словарьчувашского языка. — Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1964. — 355 с.31. Жирков Л. Персидский язык: Эле-ментарная грамматика. – М., 1927. – 207 с. — Внадзаг.: Ин-т востоковедения им. Н.На- римановапри ЦИК СССР.32. Житие св. Леонтия, епископа Ростов-ского / С предисл. А.А.Титова // Чтение в Имп. о-веистории и древностей рос. при Моск. унте. – М.,1893. – Кн. 4/167. – V + 129 с.33. Задорожний Б.М. До питания проінтонацію в слов’янських мовах // Вопросыславянского языкознания. – Львов; Харьков, 1953. -Кн. 3. – С. 107-116.34. Занд МИ. Идиш как субстрат совре-менного иврита // Семитские языки. – М.: Наука,1965. – Вып. 2. – Ч. 1. – С. 221-245.35. Зеленин Д. Табу слов у народовВосточной Европы и Северной Азии. – Л.:Academia, 1929-1930. – Ч. 1/2. – (Сб. Музеяантропологии и этнографии. – Т. 8/9).36. Иллич-Свитыч В.М. Краткий грамма-тический справочник // Македонско-русскийсловарь. – М.: ГИС, 1963. – С. 547-576.37. Иордан. О происхождении и деянияхгетов. Getica. – М.: Изд-во вост. лит., I960. – 436 с. -(Памятники средневековой истории Центр. и Вост.Европы).38. Ипатьевская летопись. – М., 1962. – 938 с.- (ПСРЛ; Т. 2).39. История СССР: С древнейших времен доВеликой Окт. соц. революции. – М.: Наука, 1966. -Т. I. – 631 с.40. Керт Г.М. Саамский язык (кильдин-ский диалект): Фонетика, морфология, синтаксис. -Л.: Наука, 1971. – 355 с.41. Ключевский В.О. Сочинения: Курс рус.истории. – М.: Политиздат, 1966. – Т. I. – Ч. I. – 427с.42. Коведяева ЕИ Марийский язык // Основыфинно-угорского языкознания: Марийс., перм. иугор. яз. – М.: Наука, 1976. – С. 3-96.43. Коломиец В.Т. Значение данных срав-нительно-исторической фонетики для исследованияО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуславянского этногенеза //Доп. IX Міжнар. з”їздуславістів: Слов. мовознавство. – Київ: Наук. думка,1983. – С. 70-86.44. Коломиец В.Т. Происхождение об-щеславянских названий рыб // К IX Междунар.съезду славистов. – Киев: Наук. думка, 1983. – 159 с.45. Комлев Н.Г. Лингвистическая ак-сиология. Постановка проблемы социальнойлингвистики//Теоретическиепроблемысоциальной лингвистики. – М.: Наука, 1981. – С.102-109.46. Корсаков Д. Меря и Ростовскоекняжество: Очерк из истории Рост.-Сузд. земли. -Казань: Тип. Каз. ун-та, 1872. – III + VIII + 246 + IIс.47. Крайнов Д.А. Древнейшая историяВолго-Окского междуречья // Фатьяновскаякультура: II тысячелетие до н.э. – М.: Наука, 1972. -274 с.48. Крайнов Д.А. Фатьяновская культура //Сов. ист. энцикл., 1973. – Т. 14. – С. 968-969.49. Лаанест А. Ижорский язык // Языкинародов СССР: Финно-угор. и самодийск. яз. – М.:Наука, 1966. – Т. 3. – С. 102-117.50. Лаанест А. Прибалтийско-финскиеязыки // Основы финно-угорского языкознания:Прибалт.-фин., саам. и морд. яз. – М.: Наука, 1975,с. 5-122.51. Лаврентьевская летопись и Суздальскаялетопись по академическому списку. – М., 1962. -579 с. – (ПСРЛ; Т. I).52. Лыткин В.И. Ещё к вопросу о про-исхождении русского аканья. – Вопр. языкознания,1965. – № 4. – С. 44-52.53. Лыткин В.И. Сравнительная фонетикафинно-угорских языков // Основы финно-угорскогоязыкознания: (Вопр. происхождения и развитияфинно-угор. яз.). – М.: Наука, 1974. – С. 108-213.54. Лыткин В.И., Гуляев B.C. Краткийэтимологический словарь коми языка. – М.: Наука,1970. – 386 с.55. МайтинскаяК.Е.Сравнительнаяморфология финно-угорских языков // Основыфинно-угорскогоязыкознания:(Вопр.происхождения и развития финно-угор. яз.). – М.:Наука, 1974. – С. 214-382.56. Макаров Г.Н. Образцы карельской речи:Калинин. говоры. — М.; Л.: Изд-во АН СССР,1963. — 194 с.57. Мартине А. Основы общей лингвис-тики // Новое в лингвистике, 1963. — Вып. 3. — С.528-566.58. Матвеев А.К. Субстратная топонимика319русского Севера // Вопр. языкознания, 1964, № 2, с.64-83.59. МатвеевА.К.Этимологизированиесубстратныхтопонимовимоделированиекомпонентов топонимических систем // Вопр.языкознания, 1976. — № 3. — С. 58-73.60. Мейе А. Сравнительный метод висторическом языкознании. — М.: Изд-во иностр.лит., 1954. — 99 с.61. Меновщиков Г.А. Алеутский язык //Языки народов СССР. — Л.: Наука, 1968. — Т. 5.— С. 386-406.62. Мечковская Н.Б. Язык как историческиизменяющееся явление // Общее языкознание. —Минск: Вышэйш. шк., 1983. — С. 335-421.63. Миллер Вс. Язык осетин. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962. — 190 с.64. Миронов С.А. Энгельс и изучениеистории нидерландского языка // Энгельс иязыкознание. — М.: Наука, 1972. — С. 243-260.65. Мокшанско-русский словарь. — М.:ГИС, 1949. — 359 с.66. Молданова С.П., Немысова Е.А., Ре-мезанова В.Н. Словарь хантыйско-русский ирусско-хантыйский. Ок. 4000 слов: Пособие дляучащихся нач. шк. (на яз. казым. ханты). — Л.:Просвещение, 1983. — 286 с.67. Основы финно-угорского языкознания:Вопр. происхождения и развития финно-угор. яз. —М.: Наука, 1974. — 484 с.68. ПенгитовВ.Т.Сопоставительнаяграмматика русского и марийского языков:Введение, фонетика, морфология. — Йошкар- Ола:Map. кн. изд-во, 1958. — Ч. I. — 175 с.69. Дименов В.В. Вепсы: Очерк этн. историии генезиса культуры. — М.; Л.: Наука, 1965. — 264с.70. Попов АИ. Названия народов СССР:Введ. в этнонимику. — Л.: Наука, 1973. — 170 с.71. Поспелов Б.М. Материалы к топо-нимическому словарю Московской области //Проблемы восточнославянской топонимии. — М.,1979. — С. 124-136.72. Потапкин С.Г. Краткая грамматикамокшанского языка // Мокшанско-русский словарь.— М.: ГИС, 1949. — С. 323-359.73. Редеи К., Эрдейи И. Сравнительнаялексика финно-угорских языков // Основы финно-угорского языкознания:(Вопр. происхождения иразвития финно-угор. яз.). — М.: Наука, 1974. — С.397-438.74. Ромбандеева Е.И., Кузакова Е.А.Словарь мансийско-русский и русско-мансийский.— Л.: Просвещение, 1982. — 360 с.32075. Русанївський В.М. Джерела розвиткусхіднослов’янських літературних мов. — Ки їв:Наук. думка, 1985. — 232 с.76. Русская диалектология / Под ред.Р.ИАванесова, В.Г.Орловой. — М.: Наука, 1964. —306 с.77. Русская диалектология / Под ред. Н.А.Мещерского. — М.: Высш. шк., 1972. — 302 с.78. Русская Ю.Н. Самоучитель хантыйскогоязыка. — Л., 1961.79. Русско-еврейский (идиш) словарь. — М.:Рус. яз., 1984. — 720 с.80. Свиньин П. Краткая записка о древ-ностях, найденных близ Галича // Русскийисторический сборник. — М., 1837. — Т. I. — Кн. I.— С. 102-105.81. Селищев А.М. Полабские славяне //Селищев А.М. Славянское языкознание — М., 1941.— Т. 1. — С. 417—448.82. Семенов Т. К вопросу о родстве и связимери с черемисами // Тр. VII археол. съезда вЯрославле 1887. — М., 1891. — Т. 2. — С. 228-258.83. Серебренников Б.А. О некоторыхкосвенных данных, свидетельствующих о древнихюго-западных границах народа коми // Зап. Удм.НИИ истории, экономики, лит. и яз. при СоветеМинистров Удм. АССР, 1957. — Вып. 18. — С.141-144.84. СеребренниковБ.А.Историческаяморфология пермских языков. — М.: Наука, 1963.— 391 с.85. Серебренников Б.А. Основные линииразвития падежной и глагольной систем вуральских языках. — М.: Наука, 1964. — 183 с.86. Серебренников Б.А. О гидронимическихформантах -ньга, -юга, -уга, -юг // СФУ, 1966. — №I. — С. 59-66.87. СеребренниковБ.А.Историческаяморфология мордовских языков. — М.: Наука,1967. — 262 с.88. Серебренников Б.А. О потенциальновозможных названиях рыб в субстратнойгидронимике русского Севера // СФУ, 1967. – № 3. -С. 199-205.89. Серебренников Б.А. Происхождениемарийского народа по данным языка // Про-исхождение марийского народа: (материалы науч.сес., провед. Map. НИИ, 23-25 дек. 1965 г.). -Йошкар-Ола: Map. кн. изд-во, 1967. – С. 165-180.90. Смирнов А.П. Археологические па-мятники на территории Марийской АССР и ихместо в материальной культуре Поволжья. —Козьмодемьянск: Map. кн. изд-во, 1948. – 192 с.91. Смолицкая Г.П. Гидронимия бассейнаО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуОки: Список рек и озер. — М.: Наука, 1976. – 404 с.92. Смолицкая Г.П. О типе словарной статьив топонимическом словаре Московской области //Проблемы восточнославянской топонимики. – М.,1979. – С. 76-88.93. Стеблин-КаменскийМ.И.Историяскандинавских языков. – М.; Л.: Изд-во АН СССР,1953. – 340 с.94. Терешкин Н.И. Словарь восточно-хантыйских диалектов. – Л.: Наука, 1981. – 544с.95. Террачини Б. Субстрат // Современноеитальянское языкознание. – М.: 1971. – С. 17-55.96. Титов А.А. «Велесово дворище» илегенда о жреце Киче. – М., 1887. – 16 с.97. ТкаченкоО.Б.Питаниямовногорозвитку і мовної спадковості // Мовознавство,1975. – № 4. – С. 158-175.98. Ткаченко О.Б. Одна общая семантико-фразеологическая изоглосса финноугорских ирусского языков: К вопросу финно-угорскогосубстрата в русском языке // СФУ, 1976. – № 4. – С.245-253.99. Ткаченко О.Б. Некоторые вопросыисследования финно-угорского субстрата в русскомязыке // Исследование финно-угорских языков илитератур в их взаимосвязи и с языками илитературами народов СССР: Тез. докл. Всесоюз.науч. совещ. финно-угроведов, 27-30 окт. 1977 г. -Ужгород: Изд- во Ужгород, ун-та, 1977. – С. 75-76.100. Ткаченко О.Б. К исследованию финно-угорского субстрата в русском языке // СФУ, 1978.- № 3. – С. 204-210.101. ТкаченкоО.Б.Сопоставительно-историческая фразеология славянских и финно-угорских языков. – Киев: Наук. думка, 1979. – 298 с.102. ТкаченкоО.Б.Сопоставительно-историческая фразеология славянских и финно-угорских языков: АДД. Автореф. – Л., 1982. – 45 с.103. Ткаченко О.Б. Merjanica. Фрагментымерянской глагольной системы: Спрягаемыеформы // СФУ, 1983. – № 2. – С. 105-111.104. Ткаченко О.Б. Проблема реконструкциидославянских субстратных языков на основеславянских субстратных элементов // Доп. IXМіжнар. з” їзду славістів: Слов. мовознавство. -Київ: Наук. думка, 1983. – С. 220-237.105. Ткаченко О.Б. Мерянский язык. – Киев:Наук. думка, 1985. – 207 с.106. Топоров В.Н., Трубачев О.Н. Лингви-стический анализ гидронимов Верхнего Под-непровья. – М.: Изд-во АН СССР, 1962. – 270 с.107. Третьяков П.Н. Финно-угры, балты иславяне на Днепре и Волге. – М.; Л.: Наука, 1966. -О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку308 с.108. Третьяков П.Н. У истоков древне-русской народности. – Л.: Наука, 1970. – 156 с.109. Фалькович Э. О языке идиш // Русско-еврейский (идиш) словарь. – М.: Рус. яз., 1984. – С.666-715.110. Фасмер М. Этимологический словарьрусского языка (Пер. с нем. и доп. О.Н.Труба-чева). – М.: Прогресс, 1964-1973. – Т. 1-4.111. Фаукес Р. Английская, французская инемецкая фонетика и теория субстрата // Новое влингвистике. – 1972. – Вып. 6. – С. 333-343.112. Феоктистов А.П. Русско-мордовскийсловарь: Из истории отечественной лексикографии.- М.: Наука, 1971. – 371 с.113. Феоктистов А.П. Мордовские языки //Основы финно-угорского языкознания: Прибалт.-фин., саам. и морд. яз. – М.: Наука, 1975. – С. 248-345.114. Финско-русский словарь. – М.: Рус. яз.,1975. – 815 с.115. Фрингс Т. Энгельс как филолог //Немецкая диалектография. – М.: Изд-во иностр.лит., 1955. – С. 220-223.116. Хакулинен Л. Развитие и структурафинского языка. – М.: Изд-во иностр. лит., 1953-1955. – Ч. 1-2. – 311 с.; 292 с.321117. Хаёипов С.Г. Что з^ачит Москва //СФУ, 1984. — № 2. — С. 129-131.118. Ходаковский Д. їути сообщена вдрев^ей Руси // Русский исторический сбор- нк. —М., 1837. — Т. I. — Кн. I. — С. 20-45.119. Чеp^ецов В.И, Чеp^ецова ИЯ. Краткиймалийско-русский сёоварь с їриёо- жетмграмматического очерка. — М.-Ё.: УЧЇЄДГИЗ, 1936.— 115 с.120. 0естаков Ї.Д. Родствена ёи мерявогуёам? — Изв. Каз. у^та, 1873. — № 1. — С. 151-183.121. Э^еёьс Ф. Франский диаёект. — М.:їартиздат, 1935. — 144 с.122. Эрзянко-русский сёоварь. — М.: ГИС,1949. — 292 с.123. Этимоёогический сёоварь сёавя^ скихязыков: їрасё. ёекс. фовд. — М.: ^а- ука, 1974-1983.— Вьш. 1-10.124. Amagyarnyelvtoartedneti-etimolodgiai szodtadra k. 1-3. — Budapest: Akad.kiadod, 1967-1976.125. A magyar szokeszlet finnugor elemeietimolodgiai szodtadr. — Budapest: Akad. kiadod,1967-1978. — 727 l.126. Ascoli G.I. Una lettera glottologica. —Torino, 1881. — 71 p.127. Bruackner A. Powstanie i rozwodj jeznyka literackiego // Bruca kner A. Poczat_ ki i rozwojdjezn yka polskiego: Wybord prac / Pod red. M.Karasia. — Warszawa: 1974. — S. 73-106.128. Castredn M.A. Reiseberichte und Briefeaus den Jahren 1845-1849. — SPb: Druck. Akad. Wiss.1856. — X + 527 S. (Nordische Reisen undForschungen Dr. М.A.Castren / Hrsg. A.Schiefner. Bd2).129. Collinder B. Comparative Grammar of theUralic Languages. — Stockholm: Almqvist ochWiksell, 1960. — 419 p.130. Dauzat A. Dictionnaire edtymolo- giquede la langue franc_aise. — Paris: Librairie Larousse, s.a. — XXXVII. — 824 p.131. Dauzat A. L’Europe linguistique. — Paris:Payot, 1953. — 236 p.132. Dedcsy Gy. Einfuahrung in die finnisch-ugrischeSprachwissenschaft.—Wiesbaden:Harrassowitz, 1965. — 251 S.133. Delattre P. German phonetics betweenEnglish and French // Linguistics. — 1964. — 8. — P.43-55.134. Ernits E. Votoj kaj ijog roj // Ami- keco,48 k. — Riga; Tallin, 1982. — P. 13-15.322135. GamillschegE.UAberLautsub-stitution // Zeitschrift fuar romanische Philologie. —1911. — H. 27. — S. 180—192.136. Ginneken van J.J. Die Erblichkeit derLautgesetze // Indogermanische Forschungen. — 1927.— Bd. 45. — S. 1-44.137. Istoria limbii romang e. — Bucurest_ i:Ed. Acad. RSR, 1969. — Vol. 2. — 464 p.138. KalimaJ.DieostseefinnischenLehnwoarter im Russischen. — Helsinki: Socie dtedFinno-ougrienne, 1919. — 265 S. — (MSFOu; Bd 44).139. KaskA.Eestikeeleajaloolinegrammatika: Haaaalikulugu. — Tartu: Tartu RiiklikUlikool, 1972. — 177 lk. — (Tartu Riiklik U alikool /Eesti keele kateeder).140. Kiparsky V. Russische histori- scheGrammatik. — Heidelberg: C. Winter —Universitaatsverlag, 1963. — Bd. l. — 171 S.141. Kloss H. Prefatory Notes: Core Problemsand Marginal Problems // Description andMeasurement of Bilingualism: an Intern. SeminarUniv. of Moncton, June 6-14. — Toronto, 1969. — P.302—307.142. Kniezsa I. A magyar nyelv szlavdjoavevednyszavai. — Budapest: Akad. kiadod, 1973.— 1044 l.143. Lehtisalo T. Uaber die primaarenururalischenAbleitungssuffixe.—Helsinki:Suomalais-ugrilainen Seura, 1936. — 399 s. (MSFOu;72).144. Lewy E. Zur Sprache des alten Goethe:Ein Versuch UAber die Sprache des Einzelnen(1913) // Lewy E. Kleine Schriften. — Berlin:Akademie — Verlag, 1961. — S. 91-105.145. Lewy E. Die Sprache des alten Goethe unddie Moaglichkeit ihrer biologi- schen Fundamentierung(1930—1931) / Lewy E. Kleine Schriften. — Berlin:Akademie — Verlag, 1961a. — S. 106-112.146. Magyar edrtelmezom kedziszodtadr. —Budapest: Akad. kiadod, 1975. — 1550 l.147. MaagisteJ.Merjalaistenkan-sallisuusnimi ja merjalaisprobleemi. — Viritta ajaa,1966. — N 1. — S. 114-120.148. Pogodin A. Was ist Merja? — MSFOu,1933, t. 67, S. 323-331. (Liber semisaecu- larisSocietatis Fenno-Ugricae).149. RavilaP.Polemik:MerjaundTscheremissen // FUF Anz., 1940. — Bd. 26. — S. 19-26.О.Ткачевдо. Исследованя їо меряжкому языку150. ReichenkronG.DasDakische(rekonstruiert aus dem Rumaanischen) — Heidelberg:Winter — Verlag, 1966. — 227 S.151. Roos T, Tamm I. Puhutteko suomea? —Tallinn: Valgus, 1981. — 311 lk.152. Rudz Ї te M. Latviesu dia- lektologija. —Riga: Latvijas valsts izdevnieciba. — 1964. — 432 lp.153. Schoanfelder K.-H. Probleme der Volaker- und Sprachmischung. — Halle (Saale): VEB MaxNiemeyer Verlag, 1956. — 80 S.154. Szober S. Pochodzenie i rozwodjpolskiego jenzyka literackiego // Szober S. Wybordpism. — Warszawa: PWN, 1959. — S. 75-97.155. Stipa G. Zur Frage des mordwini- schenSubstrats im Sud groBrussischen // Com- mentationesFenno-Ugricae in honorem Erkki Itkonen. — Helsinki:Suomalais-ugrilainen Seura, 1973. — S. 380-389.(MSFOu; Bd 150).О.Ткачевдо. Иссёедовавдя їо мерядокому языку156. Suomen kielen etymologinen sanakirja.— Helsinki: Suomalais-ugrilai- nen Seura — (LexicaSocietatis Fenno- Ugricae: n. I-VI). — 1898 s.157. Tkacenko 0. Probleme der Rekon-struktion des Merjanischen // Rmpt.: 0ec- тоймeжду^aрод^ыйко^рессфи^о-угро-ведов(Сыктывкар, ию^ 1985 г.): Тезисы. — Сыктывкар,1986. — C. 97.158. Vasmer M. Beitraage zur histo- rischenVoalkerkunde Osteuropas. 3. Merja und Tscheremissen// Vasmer M. Schriften zur slavischen Altertumskundeund Namenkunde / Hrsg. H. Bra auer. Berlin;Wiesbaden: Gruyter, 1971. Bd 1, S. 345-418.159. Veenker W. Die Frage des finno-ugrischen Substrats in der russischen Sprache. —Bloomington; Hague: Mouton, 1967. — XV + 329 S.— (Ind. Univ. Publ. / Uralic and Altaic Ser.; Bd. 82).160. Vene-eesti sone araamat. — Tallinn: Eestiriiklik kirjastus, 1953. — 636 lk.323ПриложениеАвтор о языкахи о себеэто языки бесписьменные, а в такомслучае очень трудно определитьвсегда, идёт ли речь о близ-кородственных языках или просто осильно разнящихся диалектах какого-то одного языка. К тому же, дажеписьменные фиксации того или иногоидиома (так назовём языковоеобразование, неясное по своемустатусу, язык это или диалект) ещё неговорят о том, что это обязательноязык. Ведь есть, кроме макроязыков(языков в полном смысле слова), и такназываемыемикроязыки,представляющиенечтосреднеемеждудиалектомиязыком.Подобный микроязык можноО ЯЗЫКАХсостоит не столько(попытка некоторых из проб, скольколичных и общихиз ошибок, но,объяснений)может быть, онпригодитсятем,У читателей ктожелаетмоих книг может занятьсяизуче-невольнонием языков, хотявозникнутьбы для того, чтобывопрос,избежать ошибокотносящийсяк ибытьавтору: сколькими удачливымивже языками он своихпробахвладеет? Им я и (стремлениях).хочу ответить наИтак, начнёмэтотвопрос, с ответа на вопросстараясьбыть определьномногочисленностичестным.А языковиобпопутномне уменииязы-хочетсяковедов(иподелиться своим конкретноменяопытомзанятий какязыковеда)языками.Пусть оперироватьэтотопытво большиммногомнесо- количествомвершенени324О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку325Приложение. Автор о языках и о себеразнообразныхязыковых фактов.В мире, по при-близительнымподсчётам,существуетот2500до5000языков.Почемутакое колоссаль-ное расхождение вцифрах?Дапотому,чтоподавляющеебольшинствоязыков мира —назватькультивируемым(в определенныхфункциях)диалектом.Апотом подобныймикроязык можетлибоисчезнуть,будучивытесненныммакроязыком,близким к нему,либо,наоборот,статьполноценныммакроязыком.Чтобы понять, очём идёт речь,придётся привестинесколькопримеров.Вот,например, один изславянскихмикроязыков—кашубский,илипоморский.Впрошломносителиэтогоязыказанималидовольнообширную полосувдольюжногопобережьяБалтийского моря,примерноотГданьсканавостокедоПриложение. Автор о языках и о себеЩецина(вПольше)назападе.Вэтовремя у поморс-кого(иликашубского)идиома были всешансыстатьполноценнымиполнофункциональным(макро)языком,таким,какрусский, польский,чешский,сербский,болгарский.Однакоис-торическая судьбабыла немилостивак поморянам (иликашубам).Подавляющее ихбольшинство былогерманизировано,перешлонанемецкийязык.Осталась тольконебольшаяихчасть на довольноузкомпространстве,восновномнасевереПольши,окологородовГданьск,Сопот,Гдыняинанесколькодесятковкилометров к югу.Ктомужекашубские говорыоченьнеодно-родны, особенносеверныеиюжные. Пользу-ютсяимивнастоящее времяоколо 300 тысяччеловек, правда,на основе этихговоров сложился325326Приложение. Автор о языках и о себелитературныйкашубский язык.Сейчас этот языквоспринимаетсякакодиниздиалектовпольского языка,хотя и наиболееотличающийся отнего:онпро-тивостоиткакпоморскийвсемостальнымдиалектампольского языка(великопольскому,малопольскому,мазовецкому и си-лезскому),которыеназываютсяконтинен-тальными.Кашубскиймикроязык имеетдаже свои особыезвуки,обозначаемыеособыми буквами,отсутствующими впольском языке.Этимязыкомпользуютсякакразговорным, нанём создается (изаписывается)фольклор,пишутсялитературныепроизведения.Газета «КаэзёЬё»(по-польски«Kaszubi»)печатаетсвоиматериалыпо-польски и по-кашубски. Но наэтом языке неведётсяпреподаваниевшколахкашуб-ского региона, наПриложение. Автор о языках и о себенём не пишутсянаучные работы(дажеокашубском языке),нанегонепереводятсдругих языков. Вовсех этих случаяхкашубовобслуживаетпольскийязык.Ниже,чемупольского,исоциальный статускашубского языка.Это язык пре-имущественно«домашнегообихода», в офи-циальныхучреждениях,особенно вне свое-горегиона,кашубыпользуютсяпольским языком.Кашубы не хотят инемогутрас-статься со своимсобственныммалым языком, нов то же время дляшироких функций,связи с миром, онипользуются наибо-лее близким длясебябольшимпольским языком.Поэтомукашубскаяинтеллигенция,крометойеёчасти,котораясвязала себя створчествомнакашубскоммикроязыке,преимущественнопользуетсяпольским (макро)языком.Основными326327Приложение. Автор о языках и о себеносителямикашубского(микро)языкаостаютсякрестьяне, рыбаки,ремесленники-надомники,занятыеизготовлениемценимыхпредметов народ-ного искусства.Совсемнетаков удел другогомикроязыка,швейцарско-немецкого,сложившегося наосновеалеманскогодиалектанемецкого языка.Швейцарско-немецкийоченьсильно отличаетсяотнемецкоголитературногоязыка. В отличие,однако,откашубского,этообщеразговорныйязык Швейцарии сдвумя ведущимивариантами,цюрихскимибернским(наи-более престижнымсчитается первый).Немецкимлитературнымязыкомнемецкоязычныешвейцарцыпользуютсявлитературномтворчестве (хотямного пишут и нашвейцарско-немецком), на нёмже в основномведётсяирадиовещание(впрочем, и оноостаётся-таки неПриложение. Автор о языках и о себебезучастияшвейцарско-немецкого),номежду собой вразговорешвейцарцы(немецкоязычные)предпочитаютпользоватьсяшвейцарско-немецким языком,причёмнезависимо от ихранга. Профессорваудиториичитаетлекцию,допустим,поатомной физике налитературномнемецком языке,но, выйдя в ко-ридорнаперемене, те жепроблемы со сту-дентамибудетобсуждатьнашвейцарско-не-мецком. Поэтомуиностранец,особеннодолгоживущийвШвейцарии,вынуждензнатьшвейцарско-немецкий. И всилуэтоговШвейцарииналитературномнемецкомязыкепишутсяииздаютсясамоучителииграмматики швей-царско-немецкогоязыка. Язык этотостро практическинеобходим. Он, всущности,ужеочень приблизилсякстатусунастоящегомакроязыка,правда, ещё тольковосновераз-говорного, но зато327328Приложение. Автор о языках и о себеобщенародного и,если можно таквыразиться,общеклассового,то есть на нём внемецкойчастиШвейцарииговорятвсешвейцарцы, — икакой-нибудьскромныйкрестьяниннизшегообразовательногоценза,ипрофессор,исамыйубогийбедняк,ипреуспевающийбизнесмен. От не-мецкоголитературногоязыкашвейцарскиенемцы все же неотказываются,потому что этотязык связывает ихсдругиминемецкоязычнымистранами — ФРГ,Австрией,Лихтенштейном,Люксембургом идаже с миром,потомучтонемецкий язык какодин из мировыхизвестен и внепределовэтихстран, например, вБельгии,Нидерландах,Скандинавскихстранах. Но в тожевремя,вШвейцариивкачестверазговорногоиязыкаместнойлитературы у нихв большом ходушвейцарско-не-мецкий, а это, всвоюочередь,Приложение. Автор о языках и о себеналожилооп-ределенныйотпечаток и на тотлитературныйобщенемецкийязык, которым тампользуются: естьособыйшвейцарскийвариант общене-мецкоголитературногоязыка со своимиспецифическимисловамииоборотами.Здесьпришлось многосказать о мик-роязыках для того,чтобысталапонятнаобщаязакономерностьязыковой жизнимира.328В языковой жизни мира происходят бес-прерывные изменения: одни языки полностьюили почти полностью вытесняются (полностьювымер, например, древнеегипетский язык, а вотлатынь, хоть и стала мёртвой, все еще, пустьограниченно, употребляется, а потому иизучается), а другие возникают. И очень частоиз бывших микроязыков. Так, с 1943-его годасреди славянских языков появился новыймакедонскийязык,длительноевремясчитавшийсявсеголишьдиалектомболгарского. В Испании общепризнан вкачестве отдельного литературного языкагалисийский, который до того считалидиалектом португальского. Среди германскихязыков в последнее время заявил о себефризский язык, распространенный в основномв Нидерландах. Есть и случаи воскрешенияязыков. Так, не позже, чем в 6-ом веке нашейэры, а возможно, и значительно раньше, в 1-омили 2-ом, вышел полностью из употребления,как бытовой разговорный язык, иврит (менееточное его название – древнееврейский). Совторой половины 19-ого века этот языквозрожден как разговорный, и в настоящеевремя в Израиле им пользуются какполноценным живым языком около 4 млн.человек. Причиной этого подлинного линг-вистического чуда воскрешения языка, быв-шего в состоянии мертвого около 2 тысяч лет,является то, что евреи сделали этот язык длясебя священным и как таковой сохраняли егознание на протяжении этих тысячелетий, нанем молились, на нем читали свои священныекниги, хотя и ограниченно пользовались им какобщееврейским языком при общении евреев,живших в разных странах, например, вГермании и Аравии, Испании и Таджикистане.Вот эта привязанность к своему языку как к ве-личайшему культурному духовному сокро-вищу и позволила языку сохраниться, а когдавозникли благоприятные условия – ивоскреснуть.Но мы далеко отошли (а может, и на-оборот, приблизились) от вопроса о мно-жественности языков и от владения ими. А длятого, чтобы понять ответ на этот вопрос, сразуже зададим себе другой вопрос, болееконкретный, о каком овладении идет речь. 326Один из известнейших русских языко-ведов Л.В.Щерба в своей книге «Как изучатьиностранные языки» (название ее привожу попамяти, поэтому, возможно, не совсем точно)— кстати, до сих пор удивляюсь, почему этукрайне важную книгу, изданную, насколькопомню, в 1923 или 1924ом году, до сих пор непереиздал膆††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††— говорит, что прежде, чем браться за изу-чение того или иного языка, надо задать себевопрос: для чего я хочу изучить данный язык?Нужно ли это мне для туристической поездки,для чтения литературы на данном языке или,может быть, для теоретической работы,связанной с языками. От этого зависит иуровень знаний, связанных с тем или инымязыком. Если язык Вам нужен длякратковременной поездки и потребностейбытового общения, Вам достаточно уменияправильно (понятно) произносить звукинужного Вам языка, элементарного знакомствас основами его грамматики и набора наиболееважных фраз. Если Вы собираетесь читать наопределённом языке, здесь уже нужны болееосновательные знания и прочтение хотя быодной книги специальной или/и художе-ственной страниц не меньше ста, а то инескольких сотен. Если, наконец, Вы нуж-даетесь в знании языка для научных ра-зысканий, то здесь надо «набить себе руку» (аможет быть, и язык) в изучении нескольких,желательно разных языков. Это позволит Вамбуквально «на лету» ориентироваться вспецифических чертах разных фонетик играмматик и как пилоту во время слепогополета с помощью приборов, а неориентировкиповидимымпредметам,благополучно пройти по всем лабиринтам даженезнакомых языков и не «разбиться», то естьне ошибиться в своих описаниях. Сошлюсь насвой пример, конечно, не для того, чтобыпохвастаться, а для того, чтобы объяснить сутьвопроса. Когда я писал свою первую книгу, вкоторой вплотную подошёл к проблемемерянского языка (между прочим, вполненеожиданно для себя), я на теоретическомуровне более или менее бы놆†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Эта брошюра,изданная в Москве в 1929 году, доступна в Интернете,например,по адресу:http://dmtr.nm.ru/scherba/(прим.О.Ткаченко.Исследованияпо мерянскому-языкуред.)знаком с эрзя-мордовским языком (с которогоначинал), с финским, венгерским и эстонским.То есть я знал эти языки чисто книжно: я наних не говорил, но более или менее много (илимало) читал, пробовал немного писать(маленькие поздравительные письма по-эрзянски) и, пожалуй, если было бы надо, я могбы на них мысленно составить маленькиепредложения, то есть очень медленно(мысленно) говорить. Это дало мне некоторуюориентациювфинно-угорскихязыках.Поэтомукогдамнепришлосьзатемразбираться в карельских, ижорских, вепсских,водьских, ливс- ких текстах, а я ужесталкивался с финским и эстонским языками(так же, как и с другими прибалтийско-финскими), то я уже мог более или менееграмотно в них разбираться. Это мне помогло ив работе над саамским языком. Знакомство сэрзя-мордовским помогло понять мокша-мордовский. Знакомство с мордовскимиязыками помогло разобраться в марийском, азатем и в пермских языках, удмуртском, коми-зырянском и коми-пермяцком. Дальше —больше, в хантыйском языке и самодийскихязыках мне помогли разобраться учебники,грамматики и словари, а частично инеоценимая помощь двух прекрасных знатоковэтих языков, Юлии Николаевны Русской(специалиста по хантыйскому языку) иНаталииМитрофановныТерещенко(прекрасногоспециалиставобластисамодийских языков, прежде всего ненецкого).Обеэтизамечательныеженщины,ленинградки, бескорыстно поделились со мнойобширными знаниями в области своих языков,редких и очень важных для глубокогопонимания, например, венгерского языка. Я,конечно, мог усвоить только крупицу ихзнаний, но даже знание этой крупицы мнеочень помогло. Обеих, к сожалению, уже давнонет, но память о них меня будет вечносопровождать.Знакомство с хантыйским (и венгерским)помогло разобраться в мансийском, особенноблизком из обско-угорских к венгерскому. Всевремя, конечно, когда я писал обо всех этихязыках, бесконечно проверяя себя пограмматикам, учебникам и словарям, у менябыло ощущение ходьбы по зыбкому болоту…НакафедреобщегоязыкознанияЛенинградского(теперьужеСанкт-Петербургского) университета, куда я подалдля защиты свою диссертацию, тоже еёприняли не без некоторого сомнения: всё жеславист, и вдруг пишет о совершенно далёкихПриложение. Автор о языках и о себеязыках. Где гарантия, что это не какой-тосплошной «бред собачий»? Хотя прямо этого,конечно, мне никто не сказал, но я прекраснопонимал настроение коллег. Я бы и сам на ихместе засомневался… И вот при этом, конечно,огромной моральной поддержкой для менясамого и наиболее весомым аргументом дляпетербургских учёных был письменный отзывпрофессора Пауля Алвре из Эстонии (нынеакадемика Финской академии наук). Этоткрупнейший финно-угровед в своём отзывенаписал примерно так (цитирую по памяти),чтоонкакфинно-угроведособенновнимательно отнёсся ко всему тому, чтоО.Б.Ткаченко пишет о финно-угорских языкахи, после тщательного анализа, находит, что всеих факты изложены вполне корректно.Лучшей похвалы своему «слепому поле-ту» я не мог ожидать, и петербургские коллегипосле этого тоже вполне серьезно отнеслись кмоей работе: как-никак, отзыв исходил отвполнеавторитетногоспециалиста.Несомненно расположило их в мою пользу ито, что оппонентом работы согласился статьакадемик Эстонской ССР, профессор ПаульАристэ, с которым приехал профессор ПаульАлвре и профессор Вальдек Палль (изЭстонии). От тогдашнего Ленинградскогоуниверситета в ученый совет была введенапроф. З.М.Дубровина, написавшая докторскуюдиссертацию по очень нелегкому вопросуфинской грамматики, об инфинитиве финскогоязыка (там это сложнейшая категория:инфинитивов четыре, в каждом не менее двух,а то и больше падежей, с помощью которыхпередается содержание целых придаточныхпредложений). Именно эти светила финно-угри- стики меня и «крестили», и благословилина тернистый путь финно-угроведа, которым я(совершенно неожиданно для себя) стал, даещё и доктором… И вот, чтобы не выглядеть«самозванцем», я и вынужден теперьпараллельно со своей основной работойстремиться изучить (в условиях Киева, вдалиот финно-угорских земель) финно-угорскиеязыки, хотя бы часть из них327(причем на старости лет, когда уже и память нета)…И здесь я подхожу к фатальному длякаждого языковеда вопросу, знанию языков.Есть два типа их знания. Полиглотизм иболее скромное ограниченное, главнымобразом, теоретическое их знание. Правда, естьи редкое сочетание теоретической глубины иполиглотизма. Очевидно, резкой границыпровести между ними нельзя… Но все жепостараюсь ее провести, приведя два наиболееразительных примера.Был классический пример великолепногополиглота, кардинал Меццофанти. Говорят, чтоэтот кардинал знал не то 100, не то 150 языков.Русскому языку он научился от Н.В.Гоголя,жившего в то время вместе с кардиналом вРиме. Говорят, что он быстро усваивалнесколько слов и беспрерывно их повторял:например, «На мне большая белая шляпа», «Явижу большую белую шляпу», «У меня нетбольшой белой шляпы» и т.д. Общаясь сГоголем в течение двух-трех недель, ондовольно сносно научился по-русски говоритьи даже на прощание написал ему маленькоестихотворение по-русски. Итак, это настоящеесветило полиглотизма, но в мировойлингвистике он не оставил никакого следа, ненаписал ни одного труда, монографии или хотябы учебника, где бы осветил свой опытизучения языков.Другой пример: Хуго Шухардт — круп-нейший австрийский языковед, один изстолпов языкознания. Но на вопрос: «WelcheSprachen kennen sie?»- «Какие языки Вызнаете?» — он скромно ответил: «Ich kennekaum die eigene» — «Я едва ли знаю свойсобственный (язык)», т.е. немецкий.Правда, Шухардт «преувеличил»: он знал,кроме немецкого, и классические языки, и былзнаком с венгерским, и знакомился сбаскским… Но значит ли, что в своем ответе онпокривил душой? Совсем нет. Ведь ещеВольтер как-то сказал: «Языки Европы восновном так близки друг к другу, что можнобез особого труда их изучить и имипользоваться. Но свой родной язык мы учимвсю жизнь, и все же так до конца его и неможем усвоить». Это изречение только спервого взгляда парадоксально. Как иутверждение Шухардта. Да, поверхностноможно усвоить много языков. Но для того, 328чтобы усвоить какой-то язык во всем объёме,не хватит и жизни. Каждый из нас усваиваеттолько какой-то кусочек даже родного, своегоязыка…Но чтобы познать его во всем объёме,надо, очевидно, быть не меньше, чем ГосподомБогом. Ведь язык – это вся вселенная.Попробуйте-ка усвоить все термины всех наук,искусств и ремесел, названия всех трав, птиц ивсех насекомых. Да никогда. Каждый знаеттолько слова общеразговорного и литературно-книжного языка (причем нередко и их неточно)плюс терминологию и лексику своейспециальности (тоже зачастую далеко не вполном объеме)… А кроме того, что значитзнать свой язык? Это уметь всё в немобъяснить, но ведь это огромный труд: в языкемы многое употребляем интуитивно, и часто,задай нам иностранец простой вопрос, почему,допустим, в русском принято говорить так, а неиначе, мы станем в тупик и скажем только:«Да, это логично, но почему-то так неговорят…». Но разве это ответ? Например, по-русски говорят: ты очутишься, он очутится, —но вот уже в 1м лице надо сказать — яокажусь, потому что ни «очучусь», ни«очутюсь» здесь вряд ли «возможны»… Апочему так, мы не объясним: разве скажем, чтоэто что-то вроде латинских verba defectiva(недостаточных глаголов)… Часто поэтому наспоражают дети своей логичностью: ведь ониучат язык (как иностранцы) и задают иногдалюбопытные вопросы, например: «Почему изружья стреляют, а не пуляют?» или «Почемуогромные два колеса с толстой осьюпосредине, на которую наматывают проволоку,называют катушка, а не катуша? Ведь катушка— это что-то маленькое».Вот почему уже упоминаемый мною про-фессор Пауль Аристэ (к сожалению, тожедавно умерший), которого считали поли-глотом, высказался о полиглотизме довольноскептически. Сам он в разной степени знал, каксчитают, 40 языков, но сказал так: «Я скептик вотношении людей, считающихся полиглотами.Пессимист и скептик потому, что знаниямногих языков у одного человека все жеограничены. Когда речь идет об усвоениимногих языков при ограниченности извилинкоры головного мозга,О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуто усвоение этих языков не может бытьнастолько глубоким, как когда речь идет ободном или двух-трёх языках». И академикчистосердечно (и вполне самокритично)признаётся, что даже в отношении тех четырёхязыков, в которых он сам считал себя наиболеесильным, в эстонском, финском, немецком ишведском, у него нередко бывали «проколы».Немцы поражались его беглой немецкойречью, но нередко спрашивали, из какой онместности родом. Финны считали его финскийязыкнесколькоархаичным(илиискусственным): дело в том, что финскийразговорный язык, действительно, нередкосильно отличается от литературно-книжного.Что-то не устраивало и шведов. И даже вэстонском языке (родном языке академика), кего большому огорчению как носителялитературного языка, при фонетической записибыли замечены явные восточно-эстонскиедиалектные черты… а что уж говорить опростых смертных, когда такие оплошностивстречаются у лингвистов с мировым именем?И вот ещё пример другого полиглота. Ксожалению, запамятовал его имя и отчество (идаже инициалы). Речь идет о профессореЗализняке(изМосквы)‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡. Мне рассказывали, что он довольно быстроусвоил арабский язык (но, видимо, так жебыстро его и забыл), и поэтому, когда коллеги,памятуя о его знании арабского, хотели егопознакомить и свести для разговора с каким-тоарабом, он страшно перепугался и долгостарательно прятался от этого араба по каким-тоинститутским(очевидно,Институтаязыкознания) закоулкам, так как язык — этобеспрерывное повторение. Если не говоритьили (по крайней мере) постоянно не читать наязыке, можно его полностью забыть, даже есликогда-то этот язык был собственным роднымязыком.Мне как-то запомнился рассказ об однойрусской девушке, вышедшей замуж заавстрийца и уехавшей с ним в Австрию задолгодо 1-ой мировой войны. Очевидно, ей былотогда не меньше, чем 18 лет, но когда в 1945-ом году русские солдаты попали в местность,где она жила, она настолько основательнозабыла русский язык, что не могла с ним臇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Биографическиеданные об Андрее Анатольевиче Зализняке см. вИнтернете: http:/ /hp.iitp.ru/koi/34/3423.htm – (прим. ред.)Приложение. Автор о языках и о себеразговаривать. Думаю, что ей, во-первых, втечение каких-то 50, а то и больше лет не с кембыло говорить по- русски, во-вторых, попав внемецкое окружение, она старалась изо всехсил, чтобы ее не воспринимали как чужую, ипоэтому все ее силы ушли не на то, чтобы незабыть русский, а чтобы как можно болеесовершенно овладеть немецким (и поэтомунемецкий язык из нее усиленно «выбивал» рус-ский), и, в-третьих, выйдя замуж за австрийца,она поменяла вероисповедание, стала римо-католичкой, а следовательно, не ходила врусскуюцерковь,неслышаланицерковнославянского языка, ни проповеди нарусском языке, а только латынь и немецкуюпроповедь, а в-четвертых, она не читала по-русски (может быть, не любила читать, а можетбыть, сознательно стремясь себя «онемечить»),и вот Вам результат — полное забвение своегоязыка.А теперь перейдём к моим языкам. Всущности, от всего их «богатства» осталосьочень мало. Почему? Да по той же причине,что и у профессора Зализняка. Я учил их оченьмного, но теперь, когда речь идёт о том, чтобыих не забыть, я должен этим пренебречь.Чтобы их все не забыть, я должен был бы день-деньской только тем и заниматься, что все ихповторять и, в конечном счете, или — в луч-шем случае — в голове образовалась бы какая-то каша, особенно из родственных языков или— в худшем случае — закончилось бы илиинсультом, или инфарктом. Поэтому явынужденсознательноперестатьимизаниматься, то есть постепенно их забывать.Очень жаль, но ничего не поделаешь… Но былли тогда смысл вообще их учить? Считаю, чтобыл. Всё-таки мои улетучивающиеся знаниядаром не пропали. Кое- что основноезадержалосьвголове.Выработаласьопределенная «хватка», интуитивное умениеоперироватьразнообразнымязыковымматериалом,умениедогадыватьсяповнешнему облику слов, откуда то или иноеслово: отсутствие скопления согласных вначале слова, определенная «монотонность»гласных, ударение на конце слова… Ага,тюркское?.. in вместо союза i, ze вместо «уже»,se вместо «ещё» — словенский текст?.. И оченьчасто «попадание в яблочко».Однако жизнь требует самого жесткогосамоограничения, и я вынужден, кроме 1)украинского, 2) русского и 3) мерянского, —который исследую, а не изучаю, – ограничитьсебя ежедневным изучением 1) венгерского и2) английского и еженедельным, — чтобы не329330О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкузабыть, — чтением на 3) польском, 4)немецкоми5)эстонскомязыках§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§. Вкачестве изучаемого нерегулярно я ещеоставил эрзянский (эрзя-мордовский) язык.Финским временно бросил заниматься, чтобыне путать его с эстонским. Если бы меняспросили, какой ещё язык я хотел бы изучать, ябы сказал: иврит. И не потому, что я еврей,хотя я, не будучи евреем, а соединением двухстихий, украинской и русской, глубоко уважаюэтот народ за его поразительную языковуюстойкость… Но, конечно, я не фантазёр. И,отдавая себе отчёт в том, что для меня этоабсолютно нереально, ограничился тем, чтопрочёл в подлиннике и подробно разобралсятолько в одном тексте на иврите. Этоизвестный псалом 136 (137) «На рекахВавилонских (или: Вавилона) там мы сидели иплакали, вспоминая Сион…». Мне кажется, чтоименно в этом псалме квинтэссенцияеврейскойязыковойинациональнойстойкости, которой так не хватает украинцам, ипоэтому стоит именно с этим текстомпознакомиться. Что касается остальныхязыков, то я ещё надеюсь вернуться (еслидоживу) к финскому (когда-то мечтал прочестьпо-фински«Калевалу»)…Атакжекфранцузскому и эсперанто. Оба эти языка япока не учу (т.е. не читаю на них), т.к. считаю,что английский с его преизобилием словромано-латинского происхождения не даст мнеполностью забыть ни французский, ни эспе-ранто, этот самый легко усваиваемый и в то жевремя такой гармоничный язык.Мне не хотелось бы объяснять свойвыбор. Но все же вкратце попробую объяснить.Украинский язык — родной. Русский ипольский — это языки двух самых мощных и,считаю, равновеликих славянских культур.Венгерский, финский, эстонский — языки трёхсамых развитых финно-угорских культур. Аэрзянский выдающийся русский финно-угровед Д.В.Бубрих (вместе с мокшанским)назвал финно-угорским санскритом. Тот, ктознает, какое огромное значение имеет санскритдля индоевропеистики, поймёт, что значит этосравнение. Кроме того, кое-кто из эрзян меняпочти уверил, что поскольку мои русскиепредки Косолаповы родом из бывшей Ря-занской губернии, то скорее всего кто- то изних мог быть связан не с мерянами (меричами),а именно с эрзянами, ведь само названиеРязань связывают с бывшим Эр- зянь ош«Эрзянский город». Какое-то особое тяготениек эрзянскому языку во мне, возможно, иобъясняется этим отдаленным зовом забытыхпредков.Собственно, мое увлечение финно-уг-ристикой началось от двух толчков. В детстве япрочитал, в русском переложении для детей,«Калевалу», и этот эпос меня очень к себепривлёк. А второй толчок произошёл во времясоветско-финской войны. Я тогда прочел вдореволюционном учебнике «Русская история»фразу: «Великорусы произошли от смешенияюжнорусовсфиннами»***********************************************************************.Так как мой дед по матери Яков ИвановичКосолапов был типичным великорусом, то я немог не подумать: «Значит и во мне есть что-тофинское». И дальнейшее увлечение финно-угристикой стало для меня как бы поискомсвоих наиболее глубоких русских корней,особенно для меня важным, потому что я росна границе двух славянских культур,украинской и русской. Финно-угри- стикапомогла понять своеобразие каждой, с ихрасхождением в основном по «отцовской»линии. Не будь этой личной заинтере-сованности, я вряд ли бы пошел по этомусложному пути.Понимая, что эти финны, слившиеся срусскими (великорусами), исчезли, я задумалбыло поэму в стиле Лермонтова, которымтогда очень увлекался. Начиналась она с того,что какой-то «последний из могикан» этихисчезнувших финнов мне (а скорее, героюпоэмы) рассказывает о судьбе своего ис-чезнувшего племени. Действие должно былопроисходить где-то в Центральной России ипочему-то (так мне казалось) у озера Селигер.Поэма начиналась так:Я эту песню услыхалНе там, где плещет бурный вал, Где неуслышишь крик орлов, Парящихмежду облаков…Мне пел её старик седой, От старост觧§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§почти слепой, Но чудо! Он, когд১§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Кстати,запел, На много лет помолодел…эта языковая программа постоянно меняется. Сейчас,например, я вынужден из финно-угорских ограничить***************************************себя одним венгерским; так как появилась аспирантка с******************************** Несомнекрымскотатарским, то я вынужден спешно знакомиться нная неточность этого утверждения в том, чтос… турецким языком.смешивались с финнами не южнорусы, а севернорусы.330О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуИ на этом я и закончил. Ведь я тогданичего не знал о таинственной Мере. Теперь,однако, когда я сам седой, и «от старости почтислепой», я уже мог бы продолжить поэму… Новместо неё я написал свою «мерянскуютрилогию», заменившую поэму.Но я не закончил перечисление своихязыков. Знание немецкого, английского ифранцузского вполне понятно – это знание трёхсамых важных западноевропейских языков.Эсперанто – самый перспективный из такназываемых искусственных (а точнее —плановых) языков.Он интересен по своему строению, сбли-жающему его и с финно-угорскими, и с се-митскими, и с китайским языком. А лекси-ческая его основа также симпатична. Это -«третье дыхание латыни», основа лексикилатино-романская.А теперь от этих слишком обширных,может, тоже чем-то интересных языковыхвоспоминаний и рассказов я перейду к тому,чем хотел закончить. Это — те советы,которые сами собой напрашиваются и из моеголичного опыта, и из опыта тех, кто многозанимался изучением языков (имея в виду неих исследование, а усвоение).Изучать языки полезно даже уже для того,чтобы лучше понять и познать свой язык.Кроме того, их изучение развивает гибкостьума, умение смотреть на мир не только «черезодни очки». Кто-то сказал: сколько ты знаешьязыков,столькоразтычеловекхотите нет… Для меня этот когда-тослышанный рассказ звучит, как анекдот, ноговорят,нечтоподобноекогда-тодействительно было… Короче говоря, картинаследующая. Где-то в Каире среди прочихиностранцев-туристов была и одна нашагенеральша. Заходят в магазин. Генеральша нарусском языке что-то энергично говорит испрашивает, обращаясь к продавцу, тот,естественно, в недоумении молчит, тараща нанеё глаза и стараясь уразуметь, чего же требуетот него эта симпатичная, непонятная леди… Кгенеральше тогда обращается сестра-славянка,словачка, понявшая её, и предлагает ей, чтоона, зная английский, лучше объяснитпродавцу, что ей надо… И вдруг слышит вответ: «Да пошли Вы знаете куда со своим анг-лийским… Я с ним говорю на языке великогоЛенина…». Видимо, крепко, ещё со школьнойскамьи, засела у неё в голове цитата изМаяковского, знакомая всем, кто учился всредней школе (вместе с изречением Ломо-носова и одним из «Стихотворений в прозе»Тургенева). Спору, конечно, нет, что русскийязык и прекрасен, и велик, прежде всегопотому, что на нём писали и егосовершенствовалипрекрасныеписатели,начиная с того же Ломоносова, Державина иКарамзина, кончая Чеховым и многими дру-гими и великими, и выдающимися писателями,но при этом не следует забывать и осуществовании других языков и культур,которые немало дали образцов для тех жерусскихписателей,совершенствовавшихрусский язык, как бы состязаясь с ними.†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††.Л.В.Щерба, о котором я упоминал, сове-товал изучить хотя бы два языка и особенносоветовал это делать русским. Дело в том, чторусский — один из мировых языков, а ихносители отличаются нередко «языковойленью». Раз язык распространён, значит, зачемучить другие языки. В частности, немного«навредил» здесь ещё В.В.Маяковский своим:«Да будь я и негром преклонных годов, и тобез унынья и лени, я русский бы выучил толькоза то, что им разговаривал Ленин…». И вот наэтой почве, хотите верьте рассказанному,††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Приписывается(www.temadnya.ru/interview/28sep2001/599.html)К.Марксу. – Прим. ред.Есть и другое мнение: считают, что эти словапринадлежат Карлу V (1500-1558). – Прим. автора.Приложение. Автор о языках и о себе331И именно поэтому Л.В.Щерба писал, чтонедостатком носителей русского языкаявляется то, что им не хватает двуязычия.Впрочем, у дворянских русских писателей 18-ого – начала 19-ого века этого двуязычия былопредостаточно: все они, как правило,великолепно знали французский язык: какизвестно, Татьяна Ларина писала Онегинуписьмо по-французски. Пушкин пишет, чторусский текст ее письма — перевод сфранцузского.В этом отношении украинцы в лучшемположении: они, кроме украинского, знают,как правило, и русский, а те, которые вЗападной Украине, часто ещё, кроме того, вГалиции и на Волыни — польский, наБуковине — румынский, в Закарпатье — вен-герский, а часто и немецкий (или словацкий). Азнание ещё одного языка делает более легкимусвоение других языков. Поэтому в Чехии мнеговорили, что им больше как переводчикинравились украинцы: у них в чешском языке илучше произношение и более непринужденныйбеглый язык, чем у переводчиков-русских.А что нужно, чтобы добиться успеха визучении языков?1) Я уже писал, что надо сразу жепоставить перед собой вопрос: какой языкучить и с какой целью это делать?2) Если взялся за язык, учить его надо,пусть понемногу, но каждый день, повиснутьна нём бульдожьей хваткой и не «отпускать»,пока основательно его не выучишь, 15-30минут каждый день всегда можно найти.3) Очень важно найти хороший учебник.Быстро его проработать, а затем как можноскорей переходить к чтению.4) Читать, конечно, можно и надо испециальную литературу, но, очевидно, иливместе с ней, или после неё надо как можнобольше читать интересной художественнойлитературы: там богаче и разнообразнее язык, аинтересный сюжет невольно привлечёт изаставит с увлечением читать.5) Кроме чтения со словарём (котороетоже важно), можно практиковать и такназываемое интуитивное чтение (по догадке), ачтобы не слишком «разлениться» и правильнопонимать слова, стоит восполь- 332зоваться ещё проверкой по «противопо-ложному» словарю: читаешь по-немецки —пользуешься не немецко-русским, а русско-немецким словарём, проверяя правильностьдогадки. Например, встретилось слово Wald,по смыслу текста вроде бы «лес». Так незаглядывай в немецко-русский словарь, а врусско-немецкий… Проверил себя: а как «лес»по-немецки? Der Wald… Прекрасно. Поставилсебе мысленно «5» и пошел дальше. Полезнона продвинутой стадии пользоваться такжетолковыми словарями, где все слова объясненына языке, который изучаешь, это сильнообогащает знание языка.6) Я лично избегал и избегаю адапти-рованных текстов. Лучше были дореволюци-онные издания, где тексты не адаптировали, адавали в оригинальном виде, но с подробнымиобъяснениями. Конечно, адаптированный текстчитать проще, но и неинтересней. Прочёлкнигу. Вопрос знакомого: «Какую?». И даженеудобно отвечать, потому что читал неДиккенса, а «по Диккенсу», не Марка Твена, а«по Марку Твену» и т.д. Лучше уж прочестьчто-то маленькое, но оригинальное, а потомгордо говорить, что ты в оригинале прочёл ка-кого-то известного английского или аме-риканского писателя. И так, естественно, будети с немецким, и с французским.7) Советую не читать переводы с русскогона иностранные языки. Этот метод, можетбыть, и полезный, но невероятно скучный.Иностранный язык – это окно в новыйнеизвестный мир. Но какой мир нам откроетЧехов по-английски или Тургенев по-немецки.Однако это неплохой способ освежить забытыйязык: можно читать бегло и почти без словаря.8) Есть свои секреты и в уменье читать.Читать надо не в том порядке, как идут слова.Это себе можно позволить, только хорошо знаяязык, или, наверно, на родственном языке(например, русскому по- польски или полякупо-русски). В незнакомом (неродственном)языке надо прежде всего найти сказуемое(глагол), подлежащее (существительное илиместоимение), а потом, когда костякпредложения понят, разбираться уже вовторостепенных членах предложения.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку9) Очень важно хорошо усвоить грам-матику (окончания), а также служебные слова(союзы, предлоги, частицы).Вот, пожалуй, и всё основное, что хо-телось сказать.Написалось и так много (наверно, слиш-ком много) потому, что язык (и языки) —очень сложная вещь.Но прежде всего надо помнить, что язык— это средство познания культуры. Чем богачекультура, тем и интересней, и важней язык, накотором она создана.И ещё одно. С какого иностранного языканачинать? Если речь идет о трёх основныхевропейских, то раньше начинали с немецкогои французского, а заканчивали английским.Лексически английский связан и с тем, и сдругим, и тот, кто знает эти оба языка, безособого труда усвоит английский. Сложностьбудет только с произношением. Но теперь воглаву угла поставлен английский. Значит, снего есть смысл и начинать. Однако при этомнадо помнить, что начинаешь с самого лёгкого.Грамматически, пожалуй, и французский, аособеннонемецкийгораздосложней.Л.В.Щерба советовал изучить как минимум дваиностранных языка. Вот и выбирайте, какойязык для Вас наиболее важен (наряду санглийским), пусть он и во много раз труднееанглийского. И ещё о так называемой красотеязыков, понятии очень субъективном.Студентам я это популярно объяснял так.Во французском есть сила красоты. А внемецком и английском присутствует красотасилы. Это в чём-то как сравнение двух тел,женского и мужского. В женском нас пленитграция, нежность, мягкость, т.е. красота, и вэтой красоте сила женщины. Она этимпобеждает и бросает к своим ногам самогомощного мужчину. Но есть и красота в силемужского тела. Разве по- своему не прекраснотело борца, атлета, боксёра своими мускулами,гармоничностьютелосложения,егоупругостью?Итальянский, французский, румынский -это сыновья золотой латыни, жёсткого имужественного языка, в котором слышитсячеканный шаг римских легионов, но которыйпод пером Катулла, Овидия и Горация оказалсяспособным нас очаровать и своей нежностью,— в романских языках много женскогоочарования. Много мягкости, нежности,звонкости, хотя временами, когда надо, в нихслышится и торжественная бронза латыни(например, терцины Данте).Немецкий и английский – это языкиПриложение. Автор о языках и о себевоинов, сухопутных или морских. В них многоупругости и мускулистости. Но когда надо, иони не лишены нежности.Например, когда читаешь песню рыбака из«Вильгельма Телля» Ф.Шиллера, то этот стихпрямо-таки ласкает ухо (значит, всё дело вмастерстве поэта):Es lachelt der See, er ladet zum Bade.Der Knabe schlief ein am grunen Gestade…Подстрочный(почтибуквальный)перевод: Улыбается озеро, оно приглашает(зовёт) купаться (к купанью).Мальчик уснул у зелёного берега…Русский перевод Тютчева, напротив, про-сто рычит:С озера веет прохлада и нега, Отрокуснул, убаюкан у брега…У Шиллера слышится плеск волны, у Тют-чева слышим, как сильно тарахтят прибрежныекамешки, оркестровка совсем не та. (А ведьТютчев — прекрасный поэт и превосходнознал немецкий язык).А в общем, каждый язык по-своему не-повторим и прекрасен. Необходимо толькомастерство писателя, которое скрасит ше-роховатости, неизбежные в каждом языке, ипокажет в нём только прекрасное…Но правы и те, которые говорят, чтодороже всего каждому человеку и милее всегородной язык: «Каждый кулик свое болотохвалит».Мой разговор, как и тема, не имеет конца.Поэтому я его лучше закончу не точкой, амноготочием… (У кого есть за душой, что кэтому добавить, пусть продолжит и закончитэту песню о языке и языках).У А.Мицкевича поэма «Конрад Валлен-род», начало которой, «Вступление», перевелПушкин (друживший с Мицкевичем), за-канчивается словами:Taka piesn moja o Aldony losach.Niechaj ja aniol harmoni i w niebiosach,A czuly sluchacz w duszy swej dospiewa.(Такова (такая) песня моя о Альдонысудьбах. (Альдона – героиня поэмы). Пусть еёангел гармонии в небесах, а чуткий слушательв душе своей допоёт).Именно это я имел в виду, пиша (как бысказал Л.Толстой) о недопетой песне.Написано было вроде бы предостаточно,но многие, тем не менее, обвинят меня в том,что я ушёл от прямого ответа, какие же языки явсё же знаю и в какой степени.Постараюсь ответить как можно точнее.Практически я владею 4-мя языками:3331) украинский;2) русский;3) польский;4) немецкий.Первые два в постоянной работе, а совторыми двумя хуже: их постоянно приходитсяподдерживать, т.е. стараться на них читать (занеимением среды), правда, при случае я могуна них довольно свободно говорить. Напольском, понятно, лучше, на немецком хуже.Плохо воспринимаю быструю и слишком«разговорную» немецкую речь, ведь там массасвоих слов и выражений типа русских«доходяга», «его ушли» и прочего, котороепочти не встречается в словарях (есть, правда,хороший словарь разговорного немецкогоязыка Девкина, но ведь немецкий идет в своемразвитии семимильными шагами и за ним неугонишься).Довольно свободно я читаю по-фран-цузски, т.е. могу читать даже без словаря и восновном понимать почти любые современныетексты.С английским хуже: довольно ещё многодля меня непонятных слов и особенно вы-ражений. Кроме того, очень часто я понимаю(глазами) великолепно английское пред-ложение, но устно воспроизвести не решаюсь,приходится заглядывать в фонетическийсловарь Джоунза. И пожалуй единственныйиностранный язык, которым бы я сейчас моговладеть активно, — это эсперанто.Я даже на нём написал маленькое сти-хотворение типа японского хокку (или хайку):Mel ankol iaПе ча льна яSonoras melodio, Звенит мелодия, En koroploras. В сердце плачет.По-французски я не говорю (я даже неставлю такой цели, тем более являясь впрошлом, как беспартийный, невыездным «вкапиталистические страны»), но я, как уженаписал, довольно свободно на нем читаю.Когда-то, например, болея, я от нечего делатьзахотел прочесть роман Стендаля «ЛюсьенЛевен» (иногда его, кажется, еще называют«Белое и чёрное»). Копаться в словарях былосложно, и я его читал без словаря, в основномхорошо понимая (за исключением выраженийфинансовой терминологии, которые и по-русски плохо понимаю).Ещё неплохо понимал (и даже пробовал наних говорить) чешский и белорусский (лучшебелорусский, хуже чешский).Писал (со словарями) по-чешски, по-сло-вацки и по-верхнелужицки. Довольно многочитал по-болгарски (например, роман Ивана334Базова «Под игото» («Под игом»)). Когда-томне надо было написать письмо по-маке-донски, поднатужился и написал, и получилпо-македонски ответ (значит, меня поняли).Немного учился латинскому и греческому(первому, конечно, больше). Изучал литовскийи особенно много латышский. На обоихязыках, – с трудом, особенно по-литовски, – нопереписывался. Латышский у лингвистовсчитается менее важным, но мне он нравитсябольше: на нём писали прекрасные писатели:Ян(ис) Райнис, Андрей Упит, Андрей Пумпур,Вилис Лацис, Александр Чак. Их я большечитал в русских переводах, но стихи Райниса иЧака читал и по-латышски. Из финно-угорскихязыков я больше всего занимался эстонским,венгерским, эрзянским, меньше финским. Ноговорить пробовал только по-венгерски. (Изтрёх самых распространенных финно-угорскихязыков это самый простой и логичный, хотя,конечно, его простота весьма относительна,сложнее финский, а эстонский самыйтрудный). Однако с эстонскими знакомыми япереписывалсятолькопо-эстонски(вооружаешься словарями и грамматикой ипишешь). Потом уже запоминаешь наиболееходкие слова и выражения. Писал лингвистами иногда даже удостаивался похвалы. Значит,писал довольно грамотно, хоть, конечно,примитивно. По-фински написал только однописьмо в Карелию. По-эрзянски писалмаленькие поздравительные письма, а однаждыдаже набрался смелости и написал что-то вродестихотворения-здравицы своему корреспон-денту по переписке, известному эрзянскомуписателю Кузьме Григорьевичу Абрамову (встиле эрзянского фольклора). Однажды оченьхотел получить из Тбилиси самоучительгрузинского языка и написал в Тбилиси письмопо-грузински, не уверен, всё ли было тамправильно. Но меня поняли, книгу прислали ипоблагодарили по-русски. В школьные годы я«расшифровал» для себя грузинский алфавит ипотом часто его использовал как… тайнопись…Чем бы ещё «похвастаться»? Часто заглядывалв китайские грамматики, меньше в японские,но меня отпугнула иероглифика. Правда, зачинкитайской сказки я прочитал в иероглифи-ческом написании (Вы его встретите в первоймерянской книге) в «Русско-китайскомсловаре» (изданном в Шанхае). Правда, по-потеть пришлось изрядно, наверно, час илиполтора, пока я постиг эту китайскую грамоту.Из германских языков, кроме немецкого ианглийского, немного читал по-датски, по-нидерландски и на идиш. Этот любопытныйО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуязык меня заинтересовал, потому что в своевремя мой дедушка Яков Иванович Косолаповприютил в своём доме во время 1-ой мировойвойны евреев-беженцев из местечка Сморгони(в Западной Белоруссии), потом в нашем двореони даже преобладали. Я с детства наблюдалих жизнь, обычаи, слышал временами этотязык, несколько похожий на немецкий, но сбольшим количеством ивритизмов. Потом,когда я уехал из Харькова, мне даже будточего-то стало не хватать. Натолкнувшись как-то на произведения Шолом-Алейхема врусских и украинских переводах, я с большиминтересом стал их читать и понял, что, всущности, я в Харькове уже жил бок о бок сего героями. Тонкий и своеобразный юморэтого писателя (смех сквозь слезы или «слепойдождь», пронизанный солнечными лучами)был мне очень симпатичен, и мне очень захоте-лось хоть что-то прочесть в оригинале. Синтересом (с грехом пополам) прочёл его, -один из самых любимых моих, – рассказов«Majn erster roman» («Мой первый роман»).Пробовал заниматься ирландским (га-эльским) языком и даже переписал однумаленькую ирландскую сагу, но испугавшисьсложности (фонетической) этого языка, гдеслишком «распоясалась» фонетика, так заирландский и не засел, хотя до сих пор оченьлюблю читать о грамматиках и словахкельтских языков (и даже писал о галльскомсубстрате французского).Из романских языков больше всего меняпривлекли французский, итальянский (оченьхотелось на нем петь прекрасные итальянскиепесни и арии) и румынский (я буквальновлюблён в румынского классика, поэтаМихаила Эминеску, великолепного мастеразвукописи, — Бродский одно из его стихот-ворений «Eu am un singur dor» — «Я имеюодно единственное желание» перевёл в шестивариантах, желая передать его оркестровку).Немножко «лизнул» (или «нюхнул») турецкий,татарский, чувашский и якутский (тюркскиеязыки). Немного читал об албанском. Оченьдолго мечтал познакомиться с армянским (однуфразу, начало армянской сказки, написаннойОванесом Туманяном, можно у менявстретить). Но дальше нескольких, правда,очень живописных армянских слов ивыражений «джюр» — «вода», «крунк» —«журавль», «цицернак» — «ласточка», «Баревцез!» — «Будь здоров!», которые встречаютсяи в русских переводах, я, к сожалению, почтине пошёл. Между прочим, причиной было иармянское письмо, гораздо более сложное, чемПриложение. Автор о языках и о себегрузинское.Нонавсегдазапомнилисьпрекрасные армянские поэты (в великолепныхрусских переводах В.Брюсова и А.Блока). Хотябы эти потрясающие слова простенькогостихотворения Туманяна:В сновиденье мне овцой Задан былвопрос такой: «Бог детей твоиххрани! Как на вкус младенец мой?»В них вся трагедия армянского геноцида.Нет, будь у меня хоть немного времени, я хотябы это стихотворение заучил на память по-армянски.Пробовал учить немного арабский и дажепочти «прочёл» учебник для начальногообучения Сегаля, но, убоявшись насмешекнашей учительницы по поводу того, что яслишком часто «сую» во все словапресловутый арабский айн, напоминающийзвук, издаваемый иногда горлом молодоговерблюда, я прекратил свои занятия; арабскуювязь помню тоже плохо, хотя иногда мнеудается до сих пор довольно сноснопроизнести слова мусаллим(ун) «учитель» имусаллимат(ун)«учительница».Впрочем,арабский язык как язык Корана меня заин-тересовал меньше, чем основной язык Библии(Ветхого Завета), иврит, — читая на нем, японял, как ученики хедеров (еврейскихрелигиозных школ) выучивали на этом языкецелые страницы. Дело в том, что Ветхий Завет(на иврите сокращенно Та На X-Тора (Закон)— Нэвиим (Пророки) — Кэту- вим (Писания))— книга глубоко поэтическая и часто даженаписанная своеобразной ритмической прозой,в сущности «белыми стихами», то есть толькобез рифм (в отличие от Корана, написанногорифмованной прозой). Поэтому слова, дажепоначалу непонятные, сами собой ложатся вголову. Но, конечно, иврит очень сложныйязык, к тому же с довольно ещё сложнойсистемой письма, правда, более чёткой, чемарабская вязь (которая зато хороша как сте-нография и красива как арабские изречения изКорана, которые арабы ввиду запрета (как и уевреев) рисовать превращали в настоящуюживопись).Из других языков я еще интересовалсяиндонезийским, арамейским (еще один се-митский язык), палеоазиатскими (в частности,эскимосским). Иберийско-кавказские языки ятоже немного «нюхнул» или «лизнул» (дошелдаже до убыхского). Читая «Гай- явату» (врусскомпереводеБунина),невольнозапоминал ирокезские слова: наверно, многимони помнятся: «цапля серая, шух-шуга»,«вампум» и другие. Немного сталкивался и с335монгольскими языками, (халха) монгольским икалмыцким. Фарси (персидским) не занимался,возможно, и из-за сложности письма, нопробовалзнакомитьсястаджикским,ближайшим родственником фарси (есть фарси-теграни, фарси-тоджики и фарси-кабули, илидари). Всё это разновидности первоначальноодного языка, фарси (по-арабски), илиперсидского.Ещё интересовался испанским и порту-гальским, а в сущности, и всеми романскимиязыками (включая провансальский, сардинскийи каталанский): одно время у меня былзамысел писать об украинском обороте «Як сямаєш?» — «Как поживаешь?», который,оказывается, через польский, чешский исловацкий (есть и в словенском Како se imaS?),по-видимому, восходит к паннонской латыни…И тогда я усиленно «шуровал» по всемроманским языкам, вплоть до итальянскихдиалектов(почтиязыков).Румынскихлингвистов, как-то бывших в Италии, многие«рядовые»итальянцынередкодажеспрашивали: «На каком итальянском диалектевы говорите?». Многие итальянские диалектыдалеко отошли от литературного языка.Поэтому даже румынский язык воспринималсякак один из них.Как видите, значительную часть своейжизни я занимался разбрасыванием камней, атеперь пришла пора их собирать и оченьумерять свои языковые «аппетиты». Да, я ещёчуть не забыл сказать, что, в сущности, язанимался всеми славянскими языками,которые даже не упомянул, вплоть до двухмёртвых, старославянского (древнего болгаро-македонского) и полабского, славянскогоязыка, вымершего в Германии в конце 17 -начале 18 века… Почему-то, однако, я маловниманияуделилсанскриту(древнеиндийскому, одним из сыновей ко-торого является цыганский). Несмотря на то,что сейчас есть определенная «мода» на всёиндийское… А может быть, именно поэтому?Меняневольноотталкиваетэффект«Панургова стада».Но, между прочим, никакой особой зас-луги в этом «многоязычии» я не вижу. Ведь ямчался «галопом по Европам», и поэтому моизнания преимущественно очень поверхностны.Выработана просто особая ловкость рук, аточнее—мозга,способноготеперьсправляться со многими языковыми фактами…Но всё это суета сует и всяческая суета… Ипоэтому я искренне и по-хорошему завидуютем языковедам, которые знают, кроме своего,один-два-три языка, но зато хорошо и глубоко,в сочетании с глубоким знанием духовнойкультуры народа, его фольклора, литературы,обычаев. Ведь язык — это прежде всегокультура, правда, словесная, но зато все-объемлющая. И поэтому все эти хватаниямногого, но в минимальных размерах, на-поминают не то поедание манной каши враннем детстве, не то долбёжку музыкальныхгамм и экзерцисов. Только совершенноевладение языком во всех его сокровенныхглубинах и тонкостях даёт истинноенаслаждение, как когда Вы едите уже не однуманную кашу, а весь спектр разнообразныхблюд, и уже не «долбите» гаммы, а имеетесчастье играть ту же «Лунную сонату»БетховенаилифортепьянныешедеврыШопена,песнюСольвейгГригаили«Неоконченную симфонию» Шуберта (в фор-тепьянном переложении, допустим)…Кстати, я очень рад, что не научилсяиграть ни на одном музыкальном инструменте,так как весь мой музыкальный заряд ушёл… встихи (ведь стихи – это тоже музыка, толькорастворённая в словах). Мой отец былзамечательным музыкантом-пианистом, хотя илюбителем, но он рано выпал из моей жизни.И вот вся моя музыкальная стихия ушла…в украинские стихи, которые я «рассудкувопреки, наперекор стихиям» пишу подфамилией Косолапов. А своей экзотической(мерянистической) русистикой занимаюсь (ипечатаюсь) под фамилией Ткаченко. Аполучилось так отчасти потому, что одинизвестныйукраинскийписатель,которому я понёс свои стихи, в общем иходобрил и посоветовал писать дальше, но поповоду одного стихотворения заметил, что,хотя оно написано по-украински и набезупречном языке, но один образ там чисторусский… И вот тут-то я и решил, что мнеудобней, наверное, писать под русскойфамилией: «Что, мол, с этого «русака»возьмёшь: ведь Косолапов, так и видна косаярусская лапа, хоть и не по-русски написано, апо-украински, а всё же что-то чувствуетсярусское»…Так (сохраняя все пропорции) в своё время и оГоголе говорили. Даже Белинский писалпримерно так: «Хотя этот писатель писал всёвремя по- русски, мы никак не могли взять ⇇‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Б.Д.Антоненко-Давидович.336О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкутолк, то ли это русский писатель, то ли укра-инский, пишущий по-русски»… Мне кажется,что, напротив, именно на пересечении двухкультур может появиться временами что- тоинтересное, и поэтому не следует особеннобояться, когда в ту или иную литературупривносится что-то новое, необычное. Этоможет её обогатить. Чрезмерное обилие«иноземцев» в литературе может, конечно, еёрасшатать, лишить самобытности, но плохо икогда у неё нет контактов с другимикультурами. Лучшие украинские писатели,оставаясьнациональными,стремилисьрасширить горизонты литературы. Уже уШевченко есть и Кавказ, и средневековаяЧехия, и Древний Рим на пороге новоговремени (с христианством)…Ещё больше этой широты у его после-дователей, Ивана Франко и Леси Украинки. Авпрочем, я сейчас стыжусь кому-то признаться,что я окончил когда-то украинское отделениефилологического факультета. Мы там изучаличасто писателей совершенно ничтожных какмастеров языка и высокой духовной культуры,но зато вполне «идеологически выдержанных»,а о великолепных первоклассных писателях,которые только из-за неблагоприятной по-литической конъюнктуры не стали лауреатамиНобелевской премии, говорили вскользь (есливообщеихназывали).«Буржуазныйнационалист» – и на этом точка. И целыемассивы, пласты этой литературы, так на-зываемого «расстрелянного Возрождения», иэмигрантской, и диаспорной литературы(писатели Пражской школы, Нью-Йоркскойшколы) совершенно выпали из нашего полязрения. Даже общепризнанные классики,которых уж никак нельзя было выбросить,выхолащивались. В общем, получилось как вдвух крыловских баснях: в первой, где некто«угощает» своего друга концертом хора избезобразных голосов, но зато, говорит, не пьют(и баснописец замечает: «Пей, да делоразумей!»), и во второй, где некто морщится икряхтит, бреясь тупой бритвой (и опятьрезюме: «Людей с умом боятся и терпят присебе охотно дураков», о которых зато необрежешься)…И вот теперь «на старости лет» мне ещёприходиться ликвидировать немалые пробелыв своём образовании как украи- ниста, чтобыне стыдно было молодёжи в глаза смотреть.А общий итог такой: век живи, век учись,а всё равно дураком помрёшь. Мудрые лати-няне на сей счёт придумали два афоризма: «Arslonga, vita brevis est» («Искусство (т.е. и наука вшироком понимании) долго, жизнь (же)коротка») и второй — «Poёta semper tiro»(«Поэт всегда новичок»).И ещё две важные сентенции, если я ужначал потчевать латынью (это уже относится кизучению языков): первая (многим известная)«Repetio est mater studiorum» («Повторение —мать учения») и вторая (менее известная, ноочень полезная):GUtta cavat lapidem non vi, sed saepecadendo.Sic vir fit doctUs non vi, sed saepe studendo.«Капля долбит камень не силой, а ча-стотой паденья.Так муж (то есть человек) становитсяучёным не силой, а частотой ученья».Т.е. в учении языкам не должно бытьникакой «штурмовщины», изучайте язык безвсякого лишнего напора, понемногу, но сис-тематично и постоянно, то есть ежедневно, ирезультат в конечном счёте скажется.Правда, бывают случаи, когда людям надоэкстренно ехать за границу, и их тогда обучаютязыку по особой методике интенсивногообучения. Но даже и в этих случаях оченьполезно закреплять достигнутое тем жеспособом, т.е. постоянным чтением и/или, еслиесть такая возможность, систематическиразговаривать с иностранцем на его (нужномВам) языке.Говорят, что полезно ещё, особенно еслихочешь научиться хорошо понимать даннуюречь, слушать радио, телевидение наиностранном языке, пластинки с записьюиностранных текстов. Я сам этим непользовался потому, что и не было такойвозможности (нельзя было никуда особенноехать, да и времени на поездки не было, иоткровенно говоря, я очень оседлый человек, именя особенно не тянет шататься по свету).Однако, думаю, что все эти способы и хороши,и полезны.Одно время, например, я руководил ра-ботой аспирантки-полонистки. В официальнойобстановке и обсуждая конкретно текст еёдиссертации, написанный по-украински, мы§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Была и другая, болеевеская причина: род Косолаповых угас, и мне хотелось, чтобы хоть благодаря этому псевдониму он не угасбеспамятно. Именно по причине его угасания мой дядя Василий Яковлевич Косолапов (отец двух дочерей) просилмою мать поменять мою фамилию Ткаченко на Косолапов (тем более, что мать была в разводе с моим отцом), номать не согласилась. Своим псевдонимом я как бы выполняю эту просьбу.Приложение. Автор о языках и о себе337разговаривали о нём по-украински, но вличном общении прибегали, как правило, кпольскому языку. И теперь мне, конечно, оченьне хватает польского языка.Было время, когда у нас с женой былинемецкие дни, но потом они, к сожалению,постепенно выпали из жизни. Всё же жизньсейчас сверхнапряжённая, а разговор наиностранном языке требует ещё большегонапряжения. Теперь наш немецкий язык сво-дится к тому, что я ей читаю (на память) стихиГейне, Гёте, Шиллера или Рильке иливспоминаем какие-то отрывки из немецкихновелл или романов и обсуждаем тонкостиязыка и стиля, — например: почему Гётеупотребил неопределённый артикль в сти-хотворении «Marz» («Март»): «Es ist ein Schneegefallen…» «Выпал (какой-то, единственный всвоём роде, может быть, потому что редкийвесной) снег»…И ещё немного о моём украинском. Пока яжил в Украине, я как-то не ощущал особогозначения для себя украинского языка. Говориля тогда по-русски, хотя на уроках украинскогоязыка отвечал по-украински, пел украинскиепесни, много по- украински читал… Но когдапопал в Россию, и украинский язык полностьюисчез, я его нигде не слышал, в библиотеке немог взять книгу на украинском языке, мне как-то всё более катастрофически стало не хвататьукраинского языка. С русским языком никогданичего подобного не происходило. И этопозволило мне осознать, что я украинец нетолько по паспорту, но и в душе. А так как ятогда очень плохо знал язык, который сталосознавать как родной, то я и пошёл наукраинскоеотделениефилологическогофакультета, а перед тем стал писать по-украински дневник и, наконец, даже стихи.Впрочем, сейчас мне очень стыдно при-знаваться, что я был и являюсь украинис- том:нас тогда… Но я об этом уже писал.Итак, мой языковой путь и сложен, инепрост… Но я сам его выбрал, и мне не накого пенять: «Охота — пуще неволи». Вот она-то и заставляет меня тянуть «воз и маленькуютележку» своих языков. Только любовь, окоторой когда-то по латыни было сказано:«Omnia vincet amor…» («Всё побеждаетлюбовь…»), и больше ничто заставляет менякаждое утро вместе с небольшой утреннейгимнастикойзаниматься«умственнойгимнастикой», читать на своих языках, чтосперва требует большого напряжения воли, апотом становится привычкой.В этом есть, конечно, своя доля одер-жимости, но ведь недаром же Адам Мицкевичв своей «Оде к молодости» употребилпарадоксальное (только на первый взгляд)словосочетание rozumni szalem — «разумныебезумием» (о молодёжи)… А когда опускаютсяруки и становится слишком тяжело тащитьсвою поклажу, я хлещу себя как бичом«колючими»латышскимисловамиизизвестного стихотворения Ян(ис)а Райниса:Pirmais un pedejais vards(Первое и последнее слово)Mans vards ir viens, vins liksies skarbs;Kad gars tev ir kutris un saidzis, Kad patssev par nastu tu palicis, Viens vienigs tad irlidzeklis: Darbs.Моё слово (есть) одно, Оно покажетсясуровым;Когда дух у тебя (есть) вял и угрюм,Когда сам себе в тягость ты стал, Одноединственное тогда есть средство:Труд.В настоящее время я заканчиваю свой 79-йгод************************************************************************. Одна цыганка мне предсказала, что проживу86 лет. Хоть верить этому можно толькоотчасти, всё же полагаю, что если и была здесьошибка, то скорее в сторону преувеличения, ане преуменьшения. Значит, рассчитыватьможно не больше, чем на 6-7 лет. Значит, ужепора подводить итоги и закругляться. Языковучено немало, и кое-что из этого ученияостанется в голове. Рассчитывать же надо нате, которыми уже владеешь и применяешьежедневно практически, на те, которыеизучаешь научно, на те, которые особеннонужны практически, но которые знаешь ещёнедостаточно и поэтому их надо учить, и на те,которые надо не забыть. В целом получается 7языков:I. 1) украинский; 2) русский (те языки,которые знаю и которые всегда «в работе»);II. 1) мерянский язык (изучаемый иреконструируемый научно);III. 1) венгерский язык; 2) английскийязык (учу, т.е. главным образом читаю на них,************************************************************************письме от 22.09.2004 г. — прим. ред.338НаписановО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуежедневно);IV. 1) немецкий язык; 2) польский язык(читаю на них раз в неделю).Остаются неучеными (т.е. нечитаемыми)остальные финно-угорские, которыми за-нимался (эстонский, эрзя-мордовский) и, всущности, романские (французский и эспе-ранто). Конечно, это известная потеря, нодругого выхода у меня нет. Если я буду«распыляться», я, не усвоив и их, помешаюсвоему овладению венгерским языком ианглийским также. Но, с другой стороны,хорошо овладев венгерским, я лучше поймуспецифику других финно-угорских языков:ведь я буду смотреть на них не черезславянские, а через венгерские очки, т.е. станугораздо ближе к ним. А английский язык, вкотором масса слов французского и латинскогопроисхождения, не даст мне полностью забытьни французский, ни эсперанто. Если бы Богмне отпустил ещё немного лет, я, овладевуказанными языками, ещё бы мог вернуться квременно забываемым языкам. Если этого небудет, удовольствуюсь тем, что более илименее реально, — этого и так достаточно:«лучше меньше, да лучше», а не «больше, дахуже».Думаю, что и этой программы вполнедостаточно на оставшееся время, тем более чтоя хоть и пенсионер, но работающий, которомунадо выполнять и плановую работу, и своюсобственную, да и не только писать, но и«пробивать» для печати написанное, что вомного раз труднее. А для всего этого надомного сил. Это не значит, конечно, что другиеязыки, кроме указанных, совсем выпадут изполя зрения. Если потребуется для работы, я иих буду привлекать. Это значит лишь, что этобудеттолькоотслучаякслучаю,систематически я этими языками заниматься небуду.Всё это я написал, исходя из своего опыта.Буду рад, если кто-нибудь почерпнёт из негочто-то полезное для себя.Приложение. Автор о языках и о себе339Совсем «под занавес» мне хотелось бысравнить полиглота-любителя (это свое-образный «спорт») и теоретика-лингвиста.Говорят, есть такие фокусники. Онимогут, даже если им напишут большие цифрыот потолка до пола, мгновенно их складывать,но в вопросах теоретической математики ониполные профаны. И теперь их поразительныйтруд свободно заменяют калькуляторы. Кстати,поэтому теперь люди постепенно разучиваютсясчитать устно.А есть специалисты в области высшейматематики, неспособные к подобным мыс-лительным операциям-фокусам, но зато от-крывающие фундаментальные и чрезвычайноважные математические законы.Примерно подобное сравнение можнопривести в отношении полиглотов и прак-тических знатоков ряда языков в сопос-тавлении с лингвистами-теоретиками. Спо-собности первых сугубо индивидуальны. Лин-гвист-теоретик, напротив, написав свой труд,может чему-то научить миллионы (с помощьюсловарей,грамматик,монографий,наосновании которых напишут учебники).Правда, и опыт полиглотов поучителен, но,возможно, для этого нужны специфические(сугубо индивидуальные) способности. Илинужна особая методика, но, видимо, и вметодиках нужен учёт индивидуальных чертчеловека. Я, например, никогда не прибегал кпереводным с русского произведениям (разведля освежения забытого), а вот один из моихзнакомых, испанист, рассказывал, что когда онизучал испанский язык, почти не былохороших словарей, и он изучал испанскийязык, читая испанский перевод известнойповести Б.Полевого «Повесть о настоящемчеловеке» (по-испански «El hombre de verdad»),а потом читал «Дон Кихота» с параллельнымрусским переводом. Что же? Может быть, вслучае нужды и этот метод хорош. Ещёсоветую многократно прочитать одну книгу.Да так, чтобы уже читать её как на родном язы-ке… Скучновато, но зато уже следующие книгипойдут во много раз легче. Кстати,припоминаю, что в детстве я подобным об-разом читал некоторые особенно полюбив-шиеся книги. Может быть, и в связи с тем, чторусский язык, основной язык моего детства, язнал тогда недостаточно. Например, толькоперечитывая многократно Пушкина, я сталхорошо понимать многие церковно- илистарославянские слова, которых у него немало:например, ланиты — щёки, вежды — ресницы,перси — груди, выя — шея, рамена — плечи,чресла — бёдра, лядвии — ляжки, персты —пальцы и многое другое. Немало подобныхслов, например, и у Жуковского в его переводе«Одиссеи».Всовременномрусскомпоэтическом языке они совсем или почти невстречаются, но чем дальше от современности,тем их больше.А вообще любой язык — это неисчерпа-емый океан, охватить который невозможно. Яже так много об этом написал потому, что вэтом вся моя жизнь. И как бы много я об этомни писал, всё равно я бы не исчерпал этойтемы.О. Тка ченкоКерамика из Поповскогогородища VII-IX вв.[Археология Костромскогокрая. Кострома, 1997, с. 125]340О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуБИОГРАФИЯТкаченко Орест Борисович,украинец, родился в Харькове10 декабря 1925 г. Родители -отец, Ткаченко Борис Дани-лович, языковед-украинист ипереводчикхудожественнойлитературы на украинский языкс западноевропейских и рус-ского языков (расстрелянный 23декабря 1937 г. и посмертнореабилитированный), и мать,Ткаченко (до замужества -Косолапова) Ольга Яковлевна, снезаконченным высшим фи-лологическимобразованием,работавшая стенографисткой внаучных учреждениях Харькова- развелись в 1927 году. В 1935г. мать вторично вышла замужзаЛенскогоВладимираНиколаевича,инженера-монтажника (от него братЛенскийАлександрВладимирович,1937годарождения, физик по спе-циальности).Вследствие частых переездов родителей, связанных соспецификой работы отчима, вынужден былучиться в разных (восьми) школах. Учился вшколе с русским языком преподавания с 1935по 1945 год, поступив в среднюю школу вХарькове. С 1941 по 1943 год находился сродителями и братом в эвакуации в Свер-дловской области, в поселках Реж и Ней- во-Рудянка. 1 января 1943 г. проходил призывнуюкомиссию при Невьянском РВК Свердловскойобласти, которой был признан негодным квоенной службе (по причине плохого зрения).При возвращении из эвакуации, потерявмного времени и отстав в учёбе, пошёл напроизводство. Работал на восстановленииКаменского (Ростовской области) химическогокомбинататакелажникомислесарем-трубопроводчиком с марта по август 1944 года.С сентября 1944 года возобновил учебу илетом 1945 года закончил 10 класс Каменскойсредней школы. Осенью того же года поступилна украинское отделение филологическогофакультета Харьковского университета, гдепроучился до осени 1947 года.Осенью 1947 года в связи с переездомродителей из Каменска в Киев перевелся на тоПриложение. Автор о языках и о себеже отделение и факультет Киевскогоуниверситета, который закончил в 1950 году.Во время учёбы проявил интерес к славянскойфилологии (польскому языку, изученномусамостоятельно с помощью учебной ихудожественнойлитературы).Принималучастие в работе студенческого научногокружка славянской филологии, где выступил сдокладом «Стиль и язык поэмы АдамаМицкевича «Гражина»» (на польском языке).Дипломная работа «Стиль и язык украинскогопереводаповестиВандыВасилевской«Райдуга» («Радуга») («Tec za»)» была такжево многом связана с проблематикой польскогоязыка. В связи с этим был рекомендован васпирантуру по специальности «славянскиеязыки» при Институте языковедения НАНУкраины (тогда- АН УССР), научный руководитель акад.Л.А.Булаховский.В аспирантуре, помимо экзамена попольскому языку как основному, изучил и сдалэкзамен как по второму по чешскому языку,важному при изучении истории польского.По окончании срока обучения в аспи-рантуре в 1953 году принят на работу в341Институт языковедения в должности младшегонаучного сотрудника отдела общего иславянского языкознания. В 1955 г. защитилкандидатскую диссертацию «Очерк историиизъяснительныхсоюзоввпольскомлитературном языке (на материале произ-веденийвторойполовиныXVIвека«Zwierciadlo» («Зерцало») Н.Рея, «Kronikapolska Marcina Bielskiego» («Польская хроникаМартина Бельского») И.Бельского, «Kazaniasejmowe» («Сеймовые проповеди») П.Скарги).В том же году женился на Ларисе ИвановнеПрокоповой, от которой два сына: Алексей,филолог, специалист по французскому языку,1956 года рождения, и Андрей, медик, 1964года рождения. Л.И.Прокопова – филолог-германист (немецкий язык) и специалист пообщему языкознанию (экспериментальнаяфонетика), доктор филологических наук,профессор(Киевскийнациональныйуниверситет и ряд других высших учебныхзаведений Киева).С 1953 г. по настоящее время О.Б.Тка-ченко работает в Институте языковедения им.А.А.Потебни НАН Украины, сперва младшим,а с 1959 г. старшим научным сотрудником,вначале как славист, а позже как специалист пообщему языкознанию. В качестве славистазнакомился со всеми славянскими языками,особое внимание уделив, помимо упомянутых,белорусскому, словацкому, верхнелужицкому,нижнелужицкому, болгарскому. Как филолог-языковед и в особенности специалист пообщему языкознанию (специальность, при-обретенная позже), обязанный иметь хотя быобщее представление о разных языках, вразной степени, кроме славянских, знакомилсяс современными европейскими языками(немецким,английским,датским,французским,итальянским,румынским),классическими(латинским,греческим),древнеиндийским (санскритом), литовским,латышским и частично восточными (турецким,арабским).С 1960-х годов всё большее его вниманиекакисследователя,отодвигаяэтимногочисленные заинтересованности, при-влекли финно-угорские языки, прежде всегоэрзянский(эрзя-мордовский),финский,эстонский, венгерский. Научно-теоретическоеовладение этими языками, как и болееобширные сведения в области других, преждевсего славянских (и индоевропейских), языков,позволили ему написать и защитить в качестведокторскойдиссертациимонографию«Сопоставительно-историческая фразеология342славянских и финно-угорских языков» (Киев,«Наукова думка», 1979) в Ленинградском(ныне – Санкт-Петербургском) университете в1982 году по специальностям: «общееязыкознание», «славянские языки», «финно-угорские языки».С 1966 по 1968 гг. принимал участие всоставлении и редактировании «Словаряславянской лингвистической терминологии»(Прага, т. 1 (1977), т. 2 (1979)). В 1984 г.получил диплом доктора филологических наук.В 1992 г. получил звание профессора поспециальности «теория языкознания». В 1995г.избранчленом-корреспондентомНациональной академии наук Украины поспециальности «украинский язык». С 1992 по1996 год выполнял обязанности заведующегоотделомязыковУкраиныИнститутаязыковедения НАН Украины. С 1997 г. понастоящее время является заведующим от-делом общего языкознания того же Института.Участвовал в работе семи (V, VI, IX, X, XI, XII,XIII) съездов славистов и одного (VI)международного конгресса финно-угроведов.Основные направления работы и иссле-довательские области сосредоточены в изу-чении историко-типологического языкознания,межъязыковых контактов (в частности, теорииязыковогосубстратаиреконструкциимерянскогоязыка),социолингвистики(социолингвистическая классификация языкови проблема языковой стойкости народов),интерлингвистики (эсперан- тология), чтонашло отражение в ряде коллективных работ, вкоторых он принимал участие как один изсоавторов:вчастности,«ВступдоПОРІВНЯЛЬНО-ІСТОРИЧНОГОО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкувивченняслов’янськихмов»(«Введениевсравнительно-историческое изучение славянскихязыков»), Киев, 1966; «Исследова-ния по польскому языку», М., 1969;«Исследованияпосерболужицкимязыкам», М., 1970; «Філософськіпитаннямовознавства»(«Фи-лософские вопросы языкознания»),Киев, 1972 (тж. Братислава, 1979 -переиздание на словацком языке);«Современноезарубежноеязыкознание.Вопросытеориииметодологии»,Киев,1983;«Плановыеязыки:итогииперспективы (К 100-летию эспе-ранто)», «Linguistica Tartuensis»,Тарту, 1988; «Проблемы становленияиразвитиясерболужицкихлитературных языков и диалектов»,М., 1995; «Українська мова. /ЕНЦИКЛОПЄДІЯ» («Украинский язык. /Энциклопедия»),Киев,2000.Является одним из составителей иредакторов7-томногоиздания«ЕТИМОЛОГІЧНИЙсловникукраїнськоїмови»(«Этимологическийсловарьукраинскогоязыка»),тт.1-4,Киев, 1982, 1985, 1989, 2003, гдеему принадлежит свыше 3000 статей.Являетсяавтороммонографий:«Сопоставительно-историческаяфразеология славянских и финно-угорских языков» (Киев, 1979, 2-еизд. – «По следам исчезнувшихязыков(Сопоставительно-историческая(историко-типологическая)фразеологияславянскихифинно-угорскихязыков)»,Ньиредьхаза,2002);«Мерянский язык» (Киев, 1985),«Очеркитеорииязыковогосубстрата» (Киев, 1989) и двухмонографий, сданных в печать, нопока не изданных, – «УкраїнськамоваiмовнежиттяСВІТУ»(«Украинский язык и языковая жизньмира»),Киев,«Спалах»(«Вспышка»), 272 стр. и «Мова інаціональна ментальність» («Язык инациональная ментальность»), Киев,«Грамота»,215стр.Вцелом ему принадлежит около 226научных трудов. Подготовил рядкандидатов наук. Среди учеников ипоследователей-член-корреспондент НАН Украины, д.ф.н.,проф. Г.П.Пивторак, д.ф.н. проф.И.М.Железняк, д.ф.н. Ю.Л.Мосенкис,д-р Имре Пачаи (Венгрия).Читал лекции и проводил занятия вКиевском, Ужгородском, Прикарпатском (г.Ивано-Франковск), Таврическом (г. Симфе-рополь), Московском университетах, Кост-ромском педагогическом университете*, вМелитопольском и Николаевском педагоги-ческих институтах.Увлечения: изучение языков; литера-турное творчество (поэзия), псевдонимы:Олександр Косолапов, Олесь Горленко; пуб-ликации: (вместе с М.М.Турчин) в сборнике«Каштанові свічі» («Каштановые свечи») -подборка «З полону літ» («Из плена лет»),Ивано-Франковск, 2000; журнал «Березіль»(«Март»), Харьков, 1994, № 8; газета «Живавода» («Живая вода»), Киев, 1990-ые годы. Вцелом опубликовано около 40 стихотво-рений.Круг стран и местностей, которые по-сещал или в которых учился и работал:славянские – Украина, Россия, Белоруссия,Польша, Чехия, Словакия, Сербия, Словения;страны балтийских народов – Литва,Латвия;страны и автономии финно-угорских на-родов – Эстония, Венгрия, в РоссийскойФедерации – Мордовия (Саранск), РеспубликаКоми (Сыктывкар).††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡8 августа 2004 г. По документальным даннымсоставил О.Б. Тка ченк†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† Первая из них изданав 2004 году, вторая в настоящее время готова к печати.*Ныне-Костромскойгосударственныйуниверситет. По словам его проф. Н.С. Ган- цовской, илекции и сам лектор оставили у слушателей самыелучшие воспоминания. – Прим. ред.‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Написанооколо 100.Приложение. Автор о языках и о себе343Бронзовый амулет-птичка изПоповского могильника VII-IX вв.[Археология Костромского края.Кострома, 1997, с. 124]344О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуИз справки, составленной в начале 2002 г.о заведующем отделом общего языкознанияИнститута языковедения им. А.А.Потебни НАН Украины0.Б.Ткаченко<…> Личный вклад в науку: 1) обоснование нового сопоставительно-исторического (историко-типологического) метода, особенно целесообразного при исследовании глубинных(субстратных) языковых связей; 2) разработка теории языкового субстрата; 3) реконструкциямертвого финно-угорского мерянского языка (распространенного в Центральной России до 18в.), важного как особое ответвление финно-угорских языков и субстрат русского языка дляфинно-угроведения, русистики и славистики; 4) обоснование новой, третьей (после генетическойи типологической) социолингвистической классификации языков мира; 5) создание на основеупомянутых выше достижений и дальнейших исследований серии работ, посвященныхсложному социолингвистическому положению украинского языка, где всесторонне освещаютсяпричины подобного положения и предлагаются возможные пути выхода из него. <…>Моя ближайшая родословная(и комментарии к ней)Елена, АлексейЛариса (Леся)АлександровнаСтаецкая (филолог)РоманАлексей Ткаченко(1956, филолог)Орест Борисович Ткаченко(1925, г. Харьков)БорисДаниловичТкаченко(1899-1937)ОльгаАндрей Ткаченко(1964, медик)НадеждаВладимировнаБудько (медик)Лариса Ивановна Прокопова(1925, г. Щигры Курской области)ИванЕлизаветаЯковлевнаНикитичКосолаповаПрокоповАртеменкова(1899-1992)(1898-1955)(1900-1992)Федоровна— ДаниилАлександрам^ Яков Иванович КосолаповАвксентьевичВасильевна(дер. Стрелечья ХарьковскогоТкаченкоГорленко уезда Харьковской губернии)(печатался под(хутор (из крепостных крестьянпсевдонимом недалеко от Рязанской губернии,Данилодеревни, где переселенных в ХарьковскуюПісочинецьродилсяв связи с женитьбой(Пісочиндедушка)их барина на помещице(Песочин) – село (из крестьян Харьковской губернии, -под Харьковом,Харьковскойпереселение произошло,откуда он родом)губернии)видимо, в период между1812-1825 годами; дед родился в 1856 году)Наталья —ИвановнаКалужникова(г. Воронеж),дворянкаПриложение. Автор о языках и о себе345В наших семейных отношениях (даже неучитывая факт развода родителей, когда мнебыло два года) явно преобладает (скрытый)матриархат. Поэтому свою родню со стороныматери знаю гораздо лучше, чем со стороныотца, и так, я думаю, было бы, даже если быродители не развелись.О своих бабушках (особенно по линииотца) знаю немного. Их жизнь — обычнаяжизнь дореволюционных женщин, которые повыходе замуж становились мужними жёнамии, нигде не работая, занимались домашнимхозяйством и воспитанием многочисленныхдетей, – тоже, безусловно, большая (но незаметная) работа, чрезвычайно важная длялюбого государства. У бабушки по линии отцабыло 6 детей, у бабушки по линии матери — 5,а могло бы быть и семь (двое близнецовумерли в раннем детстве).Больше могу сказать о дедах.Даниил (по-украински Данило) Авксен-тьевич Ткаченко, переехав ещё в детстве сродителями в Харьков, служил мальчиком-посыльным у владельца и главного редактораизвестной харьковской газеты «Южный край».Тому понравился смышлёный мальчишка, и онпомог ему поступить в гимназию и некотороевремя опекал, что помогло впоследствии дедуполучить и высшее образование (и статьличным дворянином). К несчастью для деда,он увлёкся тем, что тогда называлосьукраинофильством и отнюдь не поощрялосьвластями. Вследствие этого, был выслан вАрхангельскую губернию (работал учителем идо того, и позже) и на некоторое время быллишён права возвращения в пределы«малороссийских губерний», т.е. и вХарьковскую. Живя и работая в Воронеже(или, как тогда говорили, служа), как многиеукраинцы, увлекался театральным искусством,устраивал любительские спектакли, ставяукраинские (т.е. на украинском языке) пьесы.В этих спектаклях участвовала и одна изворонежских барышень (хотя и русская),ставшая потом женой деда и моей будущейбабушкой. Дети этой пары дома с матерьюобычно говорили по-русски, а с отцом — по-украински, изо Львова дед для них выписывалдетский журнал «Дзвінок» (по-украински«Звонок»), учились же в русских школах(других тогда в Восточной Украине не было,— за исключением школ с другими(иностранными) языками), и поэтому с дет-ства, кроме русского, прекрасно знали иукраинский литературный язык, что тогда для346интеллигентских городских детей в ВосточнойУкраине было редкостью.Дед, несмотря на свою первую ссылку,служил учителем, а потом секретарём вХарьковском университете, продолжая и свою«украинофильскую» деятельность. Дружил исотрудничал с Борисом Гринченко, выдаю-щимся писателем и общественным деятелем,составителем известного «Словаря укра-инского языка».Предполагаю, что имя Борис моему отцудед дал в честь своего знаменитого друга. Мойдед печатался в украинских журналах воЛьвове (до 1905 года в России подобныежурналы не разрешались, выходили толькоальманахи). Печатали там его рецензии истатьи об украинских писателях (в частности,об украинском философе и поэте ГригорииСаввиче Сковороде (17221794) и Шевченко). В1914 году деда снова отправили в ссылку (потой же причине, что и в первую) в городЦарёвококшайск (теперь Йошкар-Ола).Умер он, как полагаю, в 1930-м году. Дедлюбил до поздней осени купаться впригородных харьковских речках (или пру-дах), был в какой-то степени тем, что теперьназывают «моржом». Обычно, приехав домой,пил горячий чай и согревался. Но в одну изпоездок потерял хлебные карточки и, думая,что это произошло уже в городе, долго ихискал. Не знаю, нашёл ли, но результатом этихпоисков была сильнейшая простуда идвустороннее воспаление лёгких (тогдасмертный приговор: пенициллина ещё неизобрели), от чего и умер.По-своему замечателен и дед по матери.Из крепостных он выбился в люди, т.е. сталтем, кого по-английски называют self mademan (человек, сделавший сам себя, обязанныйвсем себе), правда, в этом помог ему немногобрат. Происходил он из крепостныхмастеровых (поэтому их барин и перевёл вХарьковскую губернию). Были они столярамии плотниками, делали кареты (уличноепрозвище — Каретниковы). Дед переехалпосле службы в гвардии (отбирал в гвардиюего сам Государь Александр II с цесаревичем,будущим Александром III) из деревни вХарьков и сперва сам работал, а потомвозглавил артель. Вместе со своей артельюучаствовал в строительстве самых известныхдомов в Харькове, в частности, зданиястрахового (противопожарного) общества«Саламандра» в начале улицы Сумской (однойиз центральных улиц Харькова).О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуПостепенно став зажиточным человеком,получил возможность учить своих детей вгимназии, хотя к дочерям был строг. Старшейдочери, по совету учительницы начальнойшколы помещённой в гимназию, говорил:«Смотри, хорошо учись, а то пойдёшь вкухарки». Бабушка хорошо знала народныйукраинский язык, но язык совершеннонеавторитетный (на нём она говорила толькосо своими родственниками из села). Нонесмотря на то, что, живя в городе, в основномговорила по-русски, украинский язык помнилахорошо, и мой отец от неё записал многоинтересных слов и выражений. Дед, хотя исамоучка и скорее малообразованный человек,очень ценил образованность детей, любилслушать, как дети читают. В семье особеннолюбили читать Некрасова (видимо, каккрестьянского поэта, близкого деду). Сосвоими родственниками (русскими) дед любилпеть народные русские песни (теперь их, на-верное, не поют) «Снежки белые пушистыепринакрыли все поля…» или «Среди долиныровныя…» (кажется, на слова Мерзлякова, —былтакойпоэт§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§).Дом у деда (Косолапова) отобрали доНЭПа, поскольку жильцы участвовали в ре-монте и стали совладельцами. Это, конечно,был большой для него удар, но еще хуже былобы, если бы его «раскулачивали» как нэпмана-буржуя. Дед как родился пролетарием, так ими умер (кажется, в 1930-м году). Адвухэтажный дом и до сих пор стоит вХарькове, хотя уже никто из семьи в нем неживет.Дед для меня особенно почитаемый че-ловек. Хотя помню его несколько смутно, носквозь отдаление лет вспоминаю его именнокак что-то светлое, особенно любимое. Помню,как он приходил (иногда даже в рабочемфартуке) с работы (конечно, тогда у него ужене было артели, и он работал просто мастеромили даже рядовым рабочим, пролетариев). Отнего очень приятно пахло деревом. А вкармане фартука он приносил разные «спилки»(есть специальное слово для этих лишнихсовсем остатков, но я его забыл) для меня. Иэто были самые дорогие игрушки. Когда дедприближался к смерти, то сильно сокрушался,кому достанутся его столярные инструменты:ведь никто в семье не пошел по его следам.Для моего отца он изготовил прекрасныеполки для книг. Потом их в доме не было,отец, разведясь, забрал их с собой.Сам я сперва научился читать по-русски.Первое, что запомнил, были слова (из начала«Генерала Топтыгина»):Дело под вечер, зимой И морозецзнатный. По дороге столбовой Едетпарень молодой, Ямщичокобратный.*************************************************************************Не спешит, труситслегка. Лошади не слабы, Да дорогане гладка, Рытвины, ухабы…Второй язык, на котором стал читать,был… белорусский. Мама привезла из поездкив Минск белорусскую антологию «Чыр- воныдудар» («Красный дударь», игрок на дуде, —белорусском народном инструменте). Отецменя начинал учить украинскому, но он рановыпал из моей жизни. А белорусская фонетикаближе к русской, чем украинская. Поэтому я сбольшим удовольствием читал белорусскиестихи Янки Ку- палы, Якуба Коласа, МаксимаБогдановича, Михася Чарота и другихписателей, ставших давно белорусскимиклассиками.Читать по-украински выучился позже подетским книгам, которые иногда присылал мнеотец, не живший с нами.Моя мать окончила частную гимназию, вкоторой преподавали два будущих академика,Александр Иванович Белецкий (литера-туровед) и Леонид Арсеньевич Булаховский(языковед, мой будущий научный руководи-тель), и будущий член-корреспондент ЯковВладимирович Ролл (преподавал ботанику). НаВысших женских курсах (мать вынужденабыла с них уйти по семейным и прочимобстоятельствам (1919 год, гражданскаявойна)) среди её профессоров был и круп-нейший латышский (и балтийский) языкове䧧§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§ Алексей ФедоровичМерзляков (1778-1830), учитель Лермонтова, написал это стихотворение в 1811 г. (slova.ndo.ru), текст см.:http://star1992kafe.narod.ru/dolina.htm – прим. ред.************************************************************************* У Некрасова -«Мужичок», но слово «Ямщичок» тоже есть пятью строками ниже – прим. ред.Приложение. Автор о языках и о себе347Ян(ис) Эндзелин, мой «научный дед», учительЛ.А.Булаховского. Я приобщался к ин-доевропеистике по маминым конспектам.С украинским языком мать познакомиласьпоздно (в 18 лет), когда подруга «подбила» еёучаствовать в украинском народном хоре,который возглавлял известный украинскийписатель и музыкант (составитель учебникаигры на бандуре), по профессии инженер, Гнат(Игнатий)МартыновичХоткевич(расстрелянный в 1938 году). Впоследствиимама (и с помощью отца) прекрасно овладелаукраинским языком и, хотя в основномговорила по-русски, свободно им пользоваласьи прекрасно пела украинские песни. Но обэтомя,по-моему,ужегде-тописа놆†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††. На русско-славянском отделении историко-филологического факультета, где она училасьна курсах, она выбрала из славянских польскийи сербский (из сербского помнила немного, датогда и сербская литература была довольнобедна, а по-польски много читала) и, когдаменя заинтересовал польский язык, дала мнепервые уроки чтения польских букв и ихпроизношения.В гимназии она изучала немецкий ифранцузский языки (второй знала особеннохорошо, и можно сказать, что её большаялюбовь к этому языку меня заставила егоизучить). На высших женских курсах, крометого, им читали спецкурс по «Vita nuova»(«Новая жизнь») Данте (разумеется, по ита-льянскому тексту). Первые шаги курсисткиделали на сопоставлении французского языка(который хорошо знали) с итальянским: buongiorno – bon jour – добрый день, notte – nuit -ночь, amore – amour — любовь и т.д. Потомзнакомилисьскраткойграмматикойитальянского языка профессора Гливенко,который читал спецкурс, и начинали ужесамостоятельно разбираться в итальянскомтексте. Кроме того, мама (с несколькимиподругами) ещё начинала учить английскийязык у одного датчанина, оказавшегося вХарькове. Этот датчанин влюбился вхарьковскую fr^ken (барышню), мою мать,предлагал ей руку и сердце и хотел увезти iK^benhavn «в Копенгаген», но мать емуотказала… а то мог бы родиться некто,похожий на меня, но уже… в Копенгагене.Иногда фантазирую на тему, что бы тогда «изменя» вышло… Моя жена сердится и говорит,что это был бы не я, а я ей возражаю: но всё жеотчасти «я», ведь мать была бы та же.Мне показалось, что для полноты и этидетали были не лишними, хотя изрядно на-доело это беспрерывное «яканье», «я», «меня»,«мой», «мои». Вообще-то я не особыйлюбитель откровенничать…И ещё немного о своём «вычурном» име-ни, которое, откровенно говоря, не люблю.Хотел бы иметь более обычное.Мать хотела меня назвать Александром(потому я и взял украинский псевдонимОлександр (= Александр) Косолапов), и отецсклонялся к тому же. Но в это время у моегодяди, брата отца, родился тоже сын. Дядя, какистый украинец, хотел ему дать имя Тарас (вчесть Шевченко) или Богдан (в честьХмельницкого), но его тёща, бывшая дворянка,воспитанницаСмольногоинститутаблагородных девиц, этому решительновоспротивилась:«Дайемуобычноечеловеческое имя».И вот здесь отец, листая список укра-инских имён, натолкнулся на народную формуимени Орест – Ярест. А надо сказать, что всвоё время он как украинский диалектологработал в селе Яреськи. Это село свеликолепной украинской фонетикой (Пол-тавская область) впоследствии стало известнотем, что в нём Александр Довженко,выдающийся украинский (и советский) кино-режиссёр и писатель, снял два самых зна-менитых украинских фильма «Звенигора» и«Земля», которые французский кинокритикЖорж Садуль впоследствии внёс в список 20-ти лучших кинофильмов всего мира. И вот 󆆆†††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††††† На этом важноммоменте хотелось бы остановиться несколько подробнее. Теперь, мысленно пробегая свою жизнь, я думаю, чтофактически душа моей матери говорила со мной на двух языках. Разговорным языком был русский. Но она оченьмного пела «для души» (то есть для себя) разных прекрасных украинских песен, и на слова Шевченко, и народных(с отцом познакомились в украинском народном хоре). Эти её песни в конечном счете сильно повлияли на меня.Они вызвали огромный интерес ко всему украинскому – языку, литературе, истории… Хотя с матерью иразговаривали по-русски, я всё больше осознавал себя как украинца. А раз так, всё больше стали тянуть к себе укра-инская книга и украинский язык. Стало стыдно, что я плохо владею языком, который стал воспринимать какродной. Начал себя «украинизировать»: думать по-украински (то есть в уме составлять целые фразы или рассказы),писать дневник, затем стихи и, наконец, говорить.348О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуотца возникла идея: Ярест — это по-украински иначе Яресько (по названию еголюбимого села, очевидно, Яреськи множе-ственное число от Яресько). И он или припервой встрече, или по телефону сказал брату:«»Продаю» тебе имя Александр». Так мой брат(погиб на войне) из Тараса или Богдана сталАлександром. И в той семье воцарился мир испокойствие.Тёщу вполне устроил Александр, зятятоже. Украинское Олександр имеет сокра-щённую форму Олесь (Лесик), а ОлександрОлесь — это псевдоним замечательного ук-раинского поэта (настоящая фамилия Кан-дыба), автора известных стихов, многие изкоторых стали романсами. А я… стал Яресько,уменьшительное (Я(ре)сько > Ясько), но таккак окружение после развода с отцом былорусскоязычным, то в детстве меня звали (Яська >) Яс я (укр. Васько — русское Васька(Вася), Сашко — Сашка (Саша) ит.п.).‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡Но судьба сыграла злую шутку с моимименем: ведь при русском аканье моё имязвучит как Арест — арест. И действительно, вконце октября 1937 года произошёл арест отца,а затем и его расстрел. В обвинениифигурировали такие «аргументы»:1) сын личного (т.е. нестолбового), но всёже дворянина, следовательно, классовочуждый элемент;2) участник правотроцкистского тер-рористического блока (но это, конечно, из типатогдашнихпечальных«анекдотов»,—английский шпион, — рыл подземный ход избывший институт благородных девиц, в 30егоды место пребывания НКВД, где «судили»моего отца неправедные судьи. Я иногдазадумывался о его последних минутах и… тутже «приказывал» себе не думать об этом. Отмысли об этой ужасной трагедииХарькова в Лондон: тогда очень легко «вы-биванием» делали из человека путём са-мооговоров кого угодно);3) «отрывал украинский литературныйязык от языка широких трудящихся масс», — анадо сказать, наши трудящиеся массы поддавлением обстоятельств говорили нередко наневообразимом жаргоне, смеси украинского срусским (у нас этот жаргон называют суржик«смесь ржи с пшеницей»)… Не мог же мойотец,который,повыражениюЛ.А.Булаховского, говорил и писал наизящном украинском языке, великолепныйзнаток этого языка (написавший до сих порценимый «Очерк украинской стилистики»),Эдгара По, Проспера Мериме, НиколаусаЛенау, классиков американской, французской,австрийской литературы, общепризнанныхмастеровистилистованглийского,французского и немецкого языков, переводить,«перепирать» на какой-то анекдотичныйсмехотворный жаргон. Он их переводил наполноценный украинский язык, так что и досих пор не стыдно эти переводы читать(правда, переводы Николауса Ленау, которыеочень хвалил Л.А.Булаховский, остались, по-видимому, в рукописи и, возможно, погиблиили не найдены). А переводы Э.По высокооценил А.И.Белецкий.Так мой отец получил самую высокую«оценку» тех лет: тогда преимущественнорасстреливали выдающихся украинцев (и мно-гих русских вместе с ними, но русских покрайней мере не стреляли за язык). Серых(середнячков) тогда особенно не трогали,косили высокую траву, — тех, кто был нижетравы, эта тогдашняя «чума» не затронула.Окно комнаты, в которой я работал винституте, как раз выходило (в Киеве) на* А уже в 90-е годы судили некоего выродка,серийного убийцу, убившего 50 человек, — ксожалению, носящего тоже украинскую фамилию. Этатварь сделала убийство своим спортом и… похваляласьперед немецким корреспондентом журнала «DerSpiegel» («Зеркало»), что, если бы его выпустили, он быпродолжал убивать, так как поставил своей целью‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡ Кстати, болеесимпатично моё имя звучит с западноукраинским ударением Орест: тогда и по-русски сохраняется О-. Но мой отецдавал мне имя, исходя как раз из восточноукраинских ассоциаций. Однако имя Орест очень популярно в ЗападнойУкраине, возможно, и потому, что у римо-католи- ков поляков такого имени нет: это имя только православное илигреко-католическое (униатское)… Поэтому (из-за его «га- лицийкости») моих детей нередко спрашивали: «Вашбатько часом не зі Львова?» («Ваш отец случайно не из Львова?»). Я сам люблю Львов (и в связи с поэзией ИванаФранко), но впервые в нём побывал, когда мне было лет… этак 55 (если не больше)… А в общем, как видите, яродился и вырос где-то на границе, пересечении нескольких славянских культур: русской — украинской —белорусской — польской — чешской — словацкой — болгарской, и поэтому хотел бы, чтобы славяне жили мирнои как добрые соседи («Ребята, давайте жить дружно!» — как сказал один мудрый Кот).Приложение. Автор о языках и о себе349убить… 365 человек.Вомногихштатахобщепризнаннойде-мократической страны США до сих пор не отмененасмертная казнь… А мы этого выродка наказали…жизнью (правда, вечного заключения)… Невольновозникает вопрос: не слишком ли поторопились (в угодуЕвропе). Да, справедливо, что смертная казнь частооказывалась ошибкой, а «смерть (по словамМаяковского) не умеет извиняться». Но к чему теперьпосмертная реабилитация моего отца, который мог быеще так много полезного сделать? И почему явногосерийного убийцу мы не вправе один раз убить за 50убитых невинных людей (убийства женщин к тому жечасто предварялись изнасилованием)… Здесь один чело-век, сам в одном лице судья, прокурор, адвокат и палач,производит «суд» и «казнь» невинных людей (причембеззащит- можно было бы сойти с ума.смертьюТак даже прекрасное знание моим отцомукраинского языка оказалось его тягчайшей«виной», достойной быть наказанной…350О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку.§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§О. Тка ченконых)… А мы, ничтоже сумняшеся, тратим время на этумразь, а потом еще… даруем ему жизнь. Не правильнейли делают китайцы, которые людей, заслуживающихказни, часто расстреливают публично, да ещё и зас-тавляют родственников оплачивать стоимость пули иработы «исполнителя»… А у нас (я не знаю, как вРоссии) идут беспрерывные «бандитские» фильмы, гдевоспевается всякая грязь (убийства, проституция,мошенничество в Америке). Вокруг убийц невольносоздаётся некий ореол «романтизма», и к тому же их«подвиги» остаются безнаказанными… хотя тот жесерийный убийца признавался, что, если бы быласмертная казнь, он бы ещё задумался, убивать или нет, атак, считая, что всё сойдёт ему с рук, продолжал своёгрязное и чёрное дело… А потом мы ещё удивляемся,почемупритакомужасномгосударственномтерроризме, свирепствовавшем с 1917го года, принашем «смаковании» фильмов с убийствами… у насвдруг (?) такой разгул террора с ликвидированнойсмертной казнью. Странный «гуманизм» к убийцам приантигуманизме к их жертвам. Это полное вырождениеслишком распоясавшейся т. наз. «демократии»!КОСТРОМСКОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ ПО ДАННЫМ АРХЕОЛОГИИ(К иллюстрациям)*Раннесредневековые древности большейчасти современной Костромской области(кроме Поветлужья) традиционно связываютсяисследователями с одним из финноугорскихплеменных образований — мерей.В пользу мерянской принадлежностираннесредневекового населения Костромскогокрая приводятся данные об определенном (нодалеко не полном) сходстве материальнойкультуры Костромского Поволжья и основныхмерянских земель, образование в XII-XIII вв.на левом и правом берегах Волги своеобразнойгруппытакназываемых«костромскихкурганов», в комплексе украшений ипогребальном обряде которых явственнопрослеживаются мерянские черты, некоторыесвидетельствагидронимии(вт.ч.повторяемостьназванийрекВекса,вытекающих, с одной стороны, из оз. Неро иПлещеево в центральном районе расселениямери, а с другой — из озер Галич- ское,Чухломское,Кишинское,ГоринскоевКостромском крае), летописное наименованиег. Галич Костромской обл. — Галич Мерский,т.е. расположенный в земле мери, некоторыеданные письменных источников XVI-XVIII вв.Предполагается, что восточная границамерянских земель в Костромском Поволжьепроходила по реке Унжа, где мерясоседствовала с древнемарийскими землями вПоветлужье. На севере меря занималатерриторию вплоть до Чухломского озера, закоторым шли малообжитые земли пограничьяс другой финно-угорской группировкой -белоозерской весью.По вопросу формирования мерянскойплеменной группы в литературе существуютдве основные точки зрения.Согласно одной из них, меря сформи-ровалась в V-VI вв. н.э. в восточной частиВолго-Окского междуречья и ВерхнегоПоволжья на основе местного населения,относимого археологами к дьяковской куль-туре (Горюнова Е.И., 1961).Другая точка зрения сводится к тому, чтолетописная меря появилась здесь в VI-VII вв. врезультате миграции населения из СреднегоПоочья, включив в свой состав группыродственных в языковом и культурномотношении местных финно-угорских племен§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§Подборкуматериала подготовил ст.н.с. ГУК «КГИАХМЗ», зав. отделом хранения, к.и.н. В.С.Еаранов, фотографирование иподбор иллюстраций осуществил Е.Б.Шиховцев.Приложение. Автор о языках и о себе351(Леонтьев А.Е., 1996).Своеобразие костромской группы мериобъясняется как местными особенностямикультуры раннего железного века, так ивлиянием древнемарийских племен (ГорюноваЕ.И., 1967). Нельзя не отметить, впрочем, чтовопросомерянскойпринадлежностираннесредневекового населения КостромскогоПоволжья требует все же дополнительногоизучения.Неисключено,чтоврассматриваемый период здесь обитала инаягруппировка финно-угорских племен, неизвестная нам по названию, а многочисленныеэлементы культуры, связанные с мерей ипрослеженные на материалах костромскихкурганов XII-XIII вв., были привнесены сюдаво время появления в Костромском краедревнерусского населения, в состав котороговходили меря из центральных районов еерасселения и представители других финно-угорских групп. Такому предположению непротиворечат ни археологические данные, нисвидетельства гидронимии и письменныхисточников, о которых упоминалось выше.Предметы, представленные на фото, яв-ляются частью археологических коллекций,собранных в результате раскопок двух па-мятников, расположенных на территории Ко-стромского Поволжья и характеризующихкультуру дорусского населения края 2 по-ловины 1 — начала 2 тыс. н.э. Обе эти кол-лекции хранятся в настоящее время в фонде«Археология» Костромского государственногоисторико-архитектурного и художественногомузея-заповедника (ГУК КГИАХМЗ).Первая из них собрана Волго-Окскойархеологической экспедицией Института ар-хеологии АН СССР во время исследованийПоповского городища (далее — Поп. г.) подруководством научного сотрудника ИАА.Е.Леонтьева в 1980-1984 гг. Городище рас-положено у дер. Попово в Мантуровскомрайоне Костромской области на левом берегур. Унжа. С конца XIX века неоднократноисследовалось (в 1885 г. — Ф.Д.Неве- дов, в1903 г. — Н.М.Бекаревич, в 1926 г. —О.Н.Бадер, 1979 г. — Г.А.Архипов, 1980-1984гг. — А.Е.Леонтьев).Культурные отложения памятника от-носятся к VI-VII и IX вв. Напластования VIIIвека отсутствуют. Городище было поставленоместнымфинно-угорскимнаселением,находившимся в тесных связях с финно-уграми Верхнего Прикамья. По мнениюА.Е.Леонтьева, городище принадлежало однойиз небольших общин костромской группымери. Жители поселения занимались земле-делием, животноводством, охотой, рыболов-352ством, на городище зафиксированы следыдеревообрабатывающего, кузнечного, брон-золитейного, ювелирного, ткацкого произ-водств, не выходивших за рамки домашнейдеятельности.Могильник у дер. Большое Молочное нар. Костроме (далее — Мог. Б. Мол.) являетсяодним из наиболее поздних памятников до-русского населения в Костромском Заволжье.Он исследовался в 1983 г. В.В.Сидоро- вым, в1995 г. поиски следов могильника производилА.Е.Леонтьев. На территории могильниканайдены остатки 13 захоронений по обрядутрупосожжения.Сожжениеумершихсовершалось на стороне, вне пределов могил.Остатки помещались в неглубокие ямы, чащевсего с меридиональной ориентировкой.Вероятно, практиковался и наземный обрядпогребений.А.Е.Леонтьевымвысказанопредположение, что, по крайней мере,некоторые погребения были помещены в на-земные сооружения типа «домиков мертвых».Из инвентаря, сопутствующего захоронениям,были найдены различные украшения, пред-меты быта, вооружения, керамическая посуда.Принадлежностьмогильникаместномуфинскому населению у исследователей невызывает сомнения. В инвентаре погребенийзаметно древнерусское влияние, проявившеесявпоявлениитакихпредметовкакпластинчатый браслет. Материалы могильникасвидетельствуют о сохранении самобытногофинского населения в бассейне р. Костромывплоть до начала древнерусской колонизации.Памятник датируется X-XI вв., но некоторыепредметы архаического облика (бронзоваяподвеска-уточка) указывают на возможностьсуществования могильника еще в VIII-IX вв.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуФото1(стр.7).Керамическаяпосуда.КМЗКОК30780/1; КМЗ КОК 30780/ 11. Поп.г. 2 пол. 1 тыс. н.э.Фото 4 (стр. 255). Изделия бронзолитейного производства.Шумящие подвески. Бронза.1. КМЗ КОК 37808/228. Поп. г. 2 пол. 1 тыс. н.э.2. КМЗ КОК 48467/1. Мог. Б. Мол. Кон. 1 – нач. 2 тыс. н.э.3. КМЗ КОК 37808/375. Поп. г. 2 пол. 1 тыс. н.э.Фото 2 (стр. 7). Предметыбронзолитейногопроизводства.Керамические льячка и тигель.Поп. г. 2 пол. 1 тыс. н.э. (КМЗКОК37808/130;КМЗКОК37808/338).Фото 5. (стр. 259). Изделия бронзолитейного производства.Бронза (1-3, 5-7, 9 – Поп. г. 2 пол. 1 тыс. н.э.; 4, 8 – Мог. Б. Мол. Кон.1 – нач. 2 тыс. н.э.) 1. Подвеска-уточка. КМЗ КОК 37808/325.2. Очковидная пронизка. КМЗ КОК 37808/2.3. Очковидная подвеска. КМЗ КОК 37808/297.4. Перстень спиральный. КМЗ КОК 48467/25.5. Пронизка. КМЗ КОК 37808/55.6. Бутылковидная привеска. КМЗ КОК 37808/54.7. Бубенчик. КМЗ КОК 37808/161.8. Пластинчатый браслет. КМЗ КОК 48467/10.9. Подвеска-пирамидка. КМЗ КОК 37808/169Фото 3. (стр. 136). Предметыдомашней утвари, охоты, рыболов-ства, снаряжения коня. (1, 2 -керамика; 3-8 – железо; 1-5, 7,8 – Поп. г. 2 пол. 1 тыс. н.э.,6 – Мог. Б. Мол. Кон. 1 – нач. 2тыс. н.э.)1-2. Пряслица. КМЗ КОК 37808/390, КМЗ КОК 37808/372.3-4. Крючки рыболовные. КМЗФото 6. (стр. 277). Пластинчатый браслет. КМЗ КОККОК37808/132,КМЗКОК48467/10. Мог. Б. Мол. Кон. 1 – нач. 2 тыс. н.э.37808/202.8. Наконечники стрел. КМЗ КОКСт.н.с. ГУК «КГИАХМЗ», зав. отделом37808/258, КМЗ КОК 37808/259.хранения, к.и.н. Баранов В.С.Кочедык. КМЗ КОК 48467/29.Удила.КМЗКОК37808/303.На титульном листе воспроизведена скульптурная реконструкция 35-40-летней ме- рянки сгородища Плёс Ивановской области. Работа Елизаветы Валентиновны Веселовской(Лаборатория пластической антропологической реконструкции Института этнологии иантропологии РАН). Фото Максима Войлошникова (впервые опубл. в его статье в журнале«Вокруг света», № 2 (2689), февраль 1998 г.) [http://www.vokrugsveta.ru/publishing/vs/ archives/?itemid=690]От издателяЭта книга готовилась долго.Начало ей положила перепискаЕ.Б.Шиховцева с О.Б.Ткаченко опереиздании«Мерянскогоязыка». В итоге перепискиобозначилсяболееширокийсостав книги. Готовилась онаскорее на энтузиазме издателей,чемнапрофессиональнойготовностикстольответственному труду, поэтомузаведомо была обречена напромахи, недочеты и ляпсусы.Тем не менее, ясно осознавая это,мы решили выпустить книгу всвет, потому что лучше так, чемникак. Ведь труды О.Ткаченко померянике весьма труднодоступныв тех регионах, где меряне жилиболее 12 веков и около 300 летназад сошли с арены истории,оставшись лишь в генах и языкекоренных жителей.Монографииистатьи,вошедшие в данное издание,предоставилнамавтор.Подготовкукомпьютернойформы и вычитку части 1-йсделал Е.Шиховцев, части 2-й —Г.Неганова,части3-й—О.Шевцова.Приложениесоставил из писем О.Ткаченко идругихприсланныхимматериаловЕ.Шиховцев,О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкурукописные тексты О.ТкаченкобылипереведенывкомпьютернуюформуО.Шиловой и А.Бессоновой,основную часть сканированиявыполнил Р.Алексеев.Ранняяредакцияприложения была напечатана вкостромской газете «Тень» № 30в декабре 2004 года.Для удобства читателейинтернет-вер- сии (и бумажногоиздания) Е.Шиховцев предложилидею двух шрифтов, основного ивспомогательного,предназначенногодляизоб-ражениямногочисленныхспециальных значков и символовлингвистическогоаппаратаразнообразныхязыков,привлекаемыхО.Ткаченко.Р.Алексеев создал эти двашрифта, и с ними была начатаверстка книги.В2005-2006годахкорректорскую и редакторскуюработу над книгой вела в ос-новном О.Шевцова, она же принебольшомсодействииЕ.Шиховцева сделала первуюверстку книги, которая былавыслана автору в Киев и вскоревернулась в Кострому с правкойО.Ткаченко,которыйсобразцовойскрупулезностью353вычитал и проект книги и пуб-ликацию в «Тени», тем самымустранивзначительноеколичество опечаток и прочихпогрешностей.Летом 2006 года О.Ткаченкос супругой смогли на неделюпосетить Кострому, что далоновый импульс к завершениючерновойверсткикниги.Возвращенные в издательствогранки с авторской правкой идополнениямилеглинаредакторскийстолА.Соло-354вьевой, которая при участииЕ.Шиховцева и с помощьюГ.Божковой завершила к лету2007 года подготовку чистовойверстки книги.Вновьтщательновычитанная автором корректурапо возвращении в Кострому былаперебелена и наконец отправленавтипографиюООО«Полиграфресурс».Орезультатахсудитьчитателям. «Подсудимых» можновидеть на следующей странице.О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку355О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуАлла Васильевна Бессонова иОльга Сергеевна Шиловаперепечатывали рукописиОксана Евгеньевна Шевцованаконец встретилась с ОрестомБорисовичем и его женойЛарисой ИвановнойРоман Иванович Алексеевсканировал тексты и создалкомпьютерные шрифтыобразецрукописиГалина Валентиновна Божкова иЕвгений Борисович Шиховцевзадумал издать эту книгу исумел довести дело до концас общей помощьюО.Ткаченко. Исследования по мерянскому языкуАнтонина Васильевна Соловьевазавершили подготовку книги355Древние речные пути торговли и миграции народов[22, стр. 9]Украшенияцентральнойгруппы мери(X – перв.пол. XI в.)[22, стр. 100]Славянская колонизация Ростово-Суздальской земли (X-XII вв.)I — кривичи; II — новгородцы; III — вятичи; IV — меря;V — первый этап колонизации (X — конец XI в.); VI[22, стр. 184]— второй этап (конец XI — XII в.)Ткаченко Орест БорисовичИсследования по мерянскому языкуИздательство ООО «Инфопресс»156002, г. Кострома, пр-т Текстильщиков, д. 73а, оф. 5.Тел. (4942) 37-23-65, факс (4942) 37-19-70, e-mail review@kmtn.ruТираж 300 экз. (1-й завод 1-60). Подписано в печать 02.12.2007 г.Все права на тексты О.Б.Ткаченко сохранены за автором.Отпечатано в типографии ООО «Полиграфресурс»,156961, г. Кострома, ул. Галичская, 130.тел. (4942) 55-72-43, 45-20-00.Цветная печать обложки выполненатипографией ООО «ПолиПринт»,156002, г. Кострома, ул. Борьбы, 62.тел./факс (4942) 35-11-45,e-mail: www.polyprint@kmtn.ruМного тысячелетий пролежал огромный валун на вершине горы, зовущейсясегодня Александровой. А когда в этих местах появились люди, валун сразупривлек их внимание своими размерами и необычным темно-сизым цветом. Онсделался предметом поклонения племени меря. Они чтили его как бога,приносили ему жертвы.И славяне, позднее колонизировавшие эти края, обожествляли камень. Ониназвали валун Синь-камнем. Его считали сердцем языческого бога Солнца Ярилы,украшали цветами и лентами, водили вокруг святыни хороводы. С приходомхристианства камень, служивший алтарной плитой древнего святилища, былобъявлен «мерьским богом», а окружающие его обряды – греховными, но многиелюди продолжали поклоняться камню. А примерно в километре от святилищавозник городок Клещин – предшественник Переславля и в то время сильнейшееукрепленное поселение славян в окрестностях Плещеева озера.В летописи Переславля Синий камень впервые упоминается в XVI в., ивесьма нелестно: «Бысть во граде Переславле камень за Борисом и Глебом вбоярку, в нем же вселися демон, мечты творя и прилагая к себе ис Переславлялюдей: мужей и жен и детей их и разсевая сердца в праздник великих верховныхапостолов Петра и Павла. И они слушаху его и к нему стечахуся из году в год,и творяху ему почесть».(По материалам сайта http://puteshestvie-vs.livejournal.com/2902.html; фото слева – с сайтаhttp://www.utro.ru/articles/2004/09/22/353262.shtml.)Об этом также, как уже отмечалось, свидетельствует колебание б/в в формахпостмерянского диалектного русского слова мерянского происхождения (ср. бяяки — вянки,бени — венечки «двурогие вилы»), хотя в самом мерянском это слово представляет собойсубстратное включение из индоевропейского языка Волго-Окского междуречья.2217Дaнный пример зaимcтвoвaн из paбoты: Меновщиков Г.А. Алеутский язык // Языкинapo- дов СССР: В 5 т. — Л., 1968. — Т. 5. — С. 405.290 происхождении и деяниях гетов. Getica. — М., 1960. — С. 150.
6 О.Ткаченко. Исследования по мерянскому языку
